-  не теми,
что были выработаны классиками марксизма, а
своими,        современными.        Скажем,
концептуальными  проектами   политического,
социально-экономического, экологического  и
иного   будущего    Советского   Союза.   В
обществе,   провозгласившем    переход   от
стихийности   к   планомерности,   предвос-
хищающая    прогностическая    деятельность
фактически    свелась     к    предплановой
прикидочной   балансировке    ресурсов    и
показателей по  принципу  от  достигнутого.

                                        111

Тем самым,  эта активность  превратилась  в
отнюдь не  обязательный придаток собственно
директивно-планирующей        деятельности,
исходящей больше  из  практики,  нежели  из
теории. Таким образом, при всеобщей эйфории
от  "прогностической   силы  нашей  теории"
реальных прогнозов  или  проектов  будущего
мы,  по  существу,  от  нее  не  дождались.
Противоречие  между  признанием  значимости
прогностической функции и ее отсутствием на
деле было  весьма красноречивым.  С чем  же
это связано?
  Ответ на  данный вопрос,  помимо прочего,
следует искать  в столкновении общепринятых
методологических особенностей предвидения с
господствовавшими  политико-идеологическими
установками.    Главная     среди     таких
особенностей  -   самокритика   настоящего.
Кстати, и Маркс говорил, что именно критика
старого,  наличного  мира  позволяет  найти
новый    мир2.     Не    стоит,    конечно,
преувеличивать значение этой диалектической
особенности познания грядущего. Свойственна
она  не   только  марксизму,  но  и  такому
принципиально    антитеоретическому     на-
правлению мысли,  как философия  жизни. Для
Ницше,  например,   жизнь  "всегда   должна
преодолевать самое  себя"3;  создав  нечто,
она  "скоро   должна  стать   противницей"4
созданного.  Это  еще  одно  доказательство
"жизненности"  подобного  методологического
подхода к  грядущему. Но  критика критикой,
____________________
2 См.: Маркс  К., Энгельс  Ф. Соч. Т. I. С.
  379.
3 Ницше Ф.  Собр. соч.: В 2 т. М., 1990. Т.
  2. С. 82.
4 Там же. С. 83.

112

отрицание отрицанием,  а будущее  - это  не
только отказ от настоящего, но и сохранение
его. У  того же  Ницше при всяком отказе от
себя в будущем сохраняется "воля к власти".
У  Маркса,   кстати,   здесь   непоследова-
тельность: основополагающий в аналитической
части  его  теории  экономический  инстинкт
умирает,  угасает  по  своей  значимости  в
прогностической  картине   коммунизма,  или
"подлинной истории".  Как бы  там ни  было,
момент       сохранения,       стабильности
схватывается   не    столько   диалектикой,
сколько реальным,  трезвым  наблюдением  за
социальным  организмом  и  средой.  Тем  не
менее, можно утверждать, что ни критики, ни
трезвого наблюдения и диагностирования наша
теория до середины 80-х годов не допускала.
  Вместо     всего      этого     советское
обществознание,  подобно   социалистически-
реалистическому искусству, пыталось главным
образом приукрасить вплоть до мифологизации
именно существующий наличный мир. По теории
мы  как   будто  уже   жили  в  будущем,  в
найденном   новом   мире,   не   переставая
согласно Марксу, критиковать мир старый, то
есть буржуазный  и  опять-таки  -  не  наш.
Искать, получалось,  вроде бы уже и нечего.
Тем самым  теория  лишила  людей  реального
настоящего - ну, разве что "родимые пятна",
- а вместе с ним и реально возможного буду-
щего.
  Что касается  реальности, то  теория  "не
смела"   анализировать    ее    объективно.
Наблюдение  за  реальностью  показывало  не
только  неприближение   к  идеалу,   но   и
нарастание  кризиса,   предвидеть   который
считалось идеологической диверсией. Еще это
называлось  объективизмом.   Блокировались,

                                        113

таким образом,  сразу два  методологических
канала прогнозирования: "сверху" - по линии
схематизированной философской диалектики, и
"снизу" -  по линии  реального  наблюдения,
отражения действительности.
  Без прогнозирования,  однако,  тоже  было
нельзя. Оно  нужно было  идеологизированной
теории хотя  бы для  витрины. Теоретическая
мысль нашла  здесь  своеобразный  выход  из
положения:    приоритетными     стали    не
прогностические исследования как таковые, а
теоретические         рассуждения         о
прогнозировании.   Поток    литературы    о
прогнозировании     оказался     достаточно
объемным. В него входили и критика западной
футурологии, и  разработка методологических
проблем    прогнозирования,     и     новая
позитивная,   то    есть   опять-таки    не
критическая,   интерпретация   марксистских
прогнозов  в   рамках  научного  коммунизма
(интерпретационно-догматическая    фантазия
развернулась при этом во всю мощь). На всех
этих направлениях  были достигнуты какие-то
результаты, порой весьма интересные. Тем не
менее, эта  литература молчаливо  и  упорно
обходила тот  факт, что  собственно прогно-
стические исследования  у нас, по существу,
совсем не  ведутся  или  же  их  результаты
недоступны  для   анализа,  закрыты.  Безу-
словное  большинство   книг  и   статей  по
методологии   социального   прогнозирования
написано на  зарубежном прогностическом ма-
териале    или     являются    толкованиями
известного    марксистского    подхода    к
проблемам  будущего.   Авторы,  посвятившие
себя   этой    методологии,   разработавшие
интересные подходы  к прогнозированию,  как


114

правило, не имели возможности воплотить эти
подходы в реальные проекты.
  Фактическое замораживание прогностической
функции, сведение ее к интерпретации одного
единственного  безальтернативного  варианта
будущего  -  к  коммунизму  через  усиление
государственно-бюрократического социализма,
отметание   малейшего    отхода   от   этой
монозаданности будущего и всякого намека на
его   альтернативность    (критика    любых
допущений  конвергенции,  то  есть  критика
критики была  на высоте!)  -  все  это,  по
существу, и  есть конкретное негативное или
агрессивное        воздействие        нашей
идеологизированной  теории   на   жизнь   в
обществе.
  Эта   агрессивность   воплотилась   и   в
определенных стереотипах  мышления,  в  том
числе, и  среди теоретиков-идеологов.  Один
из  этих  стереотипов  -  резкое  отделение
идеализируемого   научного    прогноза   от
исторически предшествовавших  ему форм  со-
циального предвидения  и, прежде  всего, от
утопии. Утопическое в нашем доперестроечном
научном   мировоззрении    превратилось   в
синоним  чего-то   наивного,  несерьезного,
детского,    но     все-таки     достаточно
безобидного.  Снисходительное  отношение  к
утопиям,    а    фактически    ко    всяким
исследованиям будущего (ведь своих у нас не
было,  а   те,  что   были  у   них,  -  те
"буржуазные",   а   значит   уже   заведомо
утопические, где-то в чем-то недотягивающие
до марксизма), - стало нормой.
  Интересно, что  перестроечная волна смыла
многие стереотипы  и предрассудки  в  нашем
сознании.        Например,        априорную
приоритетность     классового      подхода,

                                        115

тотальной  государственной   планомерности,
безошибочности  нашей   теории  и  т.д.  Но
теоретическое и  массовое неприятие утопии,
напротив,   необыкновенно   усилилось.   По
нашему мнению, во всем этом проявляется не-
справедливое   отношение   к   утопии   как
феномену духовной культуры5.
  Утопию как жанр литературного творчества,
описывающий  желаемое   будущее  на  основе
критики настоящего,  не  следует  путать  с
идеализацией  настоящего   и  прошлого,  на
основе чего  также  может  быть  развернута
картина будущего.  Такая  идеализация  есть
миф. Мифотворчество  в теории  преодолевать
действительно необходимо.  Реальные проекты
будущего  -   проекты,  допустим,  Римского
клуба,   -   ничего   общего   с   подобной
мифологизацией не имеют.
  Сегодня нельзя  согласиться и  с призывом
вернуться от  утопии к  здравому смыслу как
ценностному основанию теории. Этим утопия в
идеологическом своем  смысле  в  теории  не
устраняется. Для общественной теории сейчас
более актуальна  потребность отказа  как от
узкоклассовых, так и от эгоистических и ре-
лятивистских  ценностных  оснований,  легко
прикрываемых призывами  к здравому  смыслу.
Можно согласиться  со стремлением вернуться
к       естественно-регулирующей       силе
общечеловеческих ценностей.  Однако  модные
нынче  упования   на   эти   ценности   де-
монстрируют прием,  в  некотором  отношении
сходный с призывами к здравому смыслу. Сами
общечеловеческие    ценности     в    такой
____________________
5 Подробнее по  этой проблеме см.: Барбасов
  А.В.  Утопия   и  теоретическое  познание
  будущего // Филос. науки. 1990. ь 4.

116

формулировке довольно абстрактны и притом в
различных     культурных     интерпретациях
довольно   противоречивы.    Скорее   всего
общечеловеческие     ценности     сохраняют
практический и  теоретический смысл  только
как  поиск   общего,  объединяющего  народы
различных  культур,   а  не  того,  что  их
разъединяет. Теоретически  такое  понимание
смысла      общечеловеческих      ценностей
выражается  в   богдановской,   веберовской
социологических концепциях социальной связи
посредством общих  звеньев,  элементов,  то
есть общих интересов, потребностей и т.п. А
объединяет людей,  прежде всего, стремление
к сохранению  и продолжению  жизни,  своего
бытия. То  есть  главное  для  всех  -  это
позитивное решение  гамлетовского  вопроса.
Интерпретации,  противоречия  и  ценностные
альтернативы   начинаются    при    решении
проблемы "Как  быть?". То  ли стремиться  к
власти, то ли к равенству, то ли к свободе,
самовыражению, то ли к внутренней нирване и
т.д.  В   этом  плане   нельзя   остановить
интерпретационно-ценностную        фантазию
человечества, ибо  эта фантазия  - одна  из
движущих сил  культуры.  Дело  в  том,  что
утопия -  и христианская утопия тому пример
-      сохранит      свое      непреходящее
гуманистическое   и    даже   теоретическое
значение. Но  сохранит только в том случае,
если будут  созданы  условия  для  "мирного
сосуществования"   различных    утопий    и
социальных теорий  в одной культурной ауре,
для свободного  выбора  (отказа)  индивидом
любой из  них в качестве своего ценностного
приоритета. А  соответственно,  если  будут
созданы условия,  препятствующие  тотальной
стандартизации    жизни     по    некоторой

                                        117

доминирующей утопии  или теории. Далекое от
идеологических    спекуляций    современное
неклассическое естествознание подтверждает,
что при  изменении критериев теоретического
знания, последнее в большей мере становится
вероятностно-предсказательным,  значительно
повышается  в   нем   роль   альтернативной
интерпретации.   Подобные    изменения    в
теоретическом  обществознании,  стремящемся
возвратить себе  утерянный  авторитет,  тем
более актуальны. И утопия, как альтернатив-
ная  и  достаточно  рискованная  ценностная
новация в  культуре,  нуждается  сегодня  в
поддержке, а  не затаптывании  под  напором
"здравого смысла".
  Итак, с  преодолением комплекса утопизма,
с   критической    интеграцией   утопии   в
прогностическую культуру можно рассчитывать
на  эффективное   развитие  прогностической
функции социальной теории. У нас значимость
борьбы с  отмеченным комплексом усиливается
тем, что  он  в  специфической  форме  вос-
производит традицию исторического фатализма
народов  России:   извечное   "авось"   как
отношение к  будущему. Стремление  избежать
утопичности часто  оказывается лишь поводом
для отказа от предвидения.
  Фактическое недоверие, которое испытывают
многие    исследователи    к    социальному
прогнозированию, вызвано  не только опасной
в их  глазах близостью  этой  теоретической
области к  утопическому  жанру.  Имеются  и
более основательные  -  методологические  -
причины для  недоверия. И  главная из них -
неопределенность     статуса     истинности
прогностического   знания.   Действительно,
если для  установления истинности  знания о
прошлом и  настоящем достаточно соотнесения

118

этого   знания    с   реальными    фактами,
документами и  событиями,  то  в  отношении
знания  о   будущем  подобное   соотнесение
оказывается невозможным. Фактов, документов
и событий  будущего еще нет. В связи с этим
в   литературе    утверждается    некоторая
неполноценность прогностической истинности.
Существует, например,  мнение,  что  истина
является здесь  лишь предполагающейся "ради
аргументации,   хотя    фактически    любое
высказывание  здесь   может  быть  истинным
только частично"6.  Нельзя не отметить, что
проблема     прогностической     истинности
относится  к   числу  малоразработанных   в
научной литературе.
  Констатирующий способ  определения истины
может быть  применен и  к  прогностическому
знанию.  Однако  в  этом  случае  само  это
знание теряет  свое значение запредельного,
или   знания    собственно    о    будущем,
превращаясь в  обычное  знание  о  действи-
тельном, свершившемся.  Вся проблема, таким
образом, и  заключается в  том, чтобы найти
основания  истинности  знания  еще  до  его
вероятного практического  осуществления, то
есть найти эти основания в настоящем.
  Согласно  одному   из  вариантов  решения
этого   вопроса,   прогностическое   знание
истинно, если  оно соответствует  причинно-
обусловливающим     будущее     объективным
социальным законам и конкретно-определяемым

____________________
6 Рузавин  Г.И.   Роль  теории  в  процессе
  научного  объяснения   и  предвидения  //
  Материалистическая      диалектика      -
  методология естественных,  общественных и
  технических наук. М., 1983. С. 106-107.

                                        119

ими  тенденциям   общественного  развития7.
Этот  вариант   представлял  собой  попытку
традиционно определить истину исключительно
в   отношении    объекта.   К    тому    же
абстрактность этого критерия не позволяла с
достаточной   определенностью    раскрывать
истинность   того   или   иного   прогноза:
тенденции  действительности   очень   часто
противоречивы,  большую   роль   играет   в
истории случайность.  Следует, видимо, при-
знать:  правильное   отражение  законов   и
тенденций еще  не свидетельствует об истине
прогностического  знания.   Самое   понятие
закона часто весьма проблематично.
  Особенно      беспомощность      критерия
продолжаемых    тенденций    ощущается    в
кризисные периоды общественного развития, с
приближением к  критическим  бифуркационным
точкам,  в   которых   основные   тенденции
"ломаются" и  выбор того или иного варианта
развития  объективно   случаен8.  Все   эти
факторы,  по-видимому,   и   предопределили
отношение  к   прогностической  истинности,
понимаемой исключительно со стороны объекта
как достаточно неполноценной.
  С другой  стороны, особенность социальных
наук в том и состоит, что здесь объективная
проекция  истины   отнюдь  не   единственно
достаточная. Тот факт, что будущее строится
____________________
7 О  подобном   понимании  истинности  см.:
  Виноградов  В.Г.,  Гончарук  С.И.  Законы
  общества и научное предвидение. М., 1972;
  Методологические   проблемы   социального
  прогнозирования. Л., 1975.
8 См.: Пригожин  И., Стенгерс И. Порядок из
  хаоса: Новый  диалог человека с природой.
  М., 1986. С. 239-240.

120

людьми в  соответствии со  своими реальными
потребностями и  интересами, и субъективная
причинность во  многом определяет не только
конкретное своеобразие будущих событий, но,
главное,  -   конкретно-исторический  выбор
того  или   иного   варианта   предстоящего
развития,  не   может  не  учитываться  при
оценке истинности  прогностического знания.
Этот  момент   в   свое   время   правильно
подчеркивался  при  философской  разработке
проблем социального  предвидения. Так,  еще
двадцать  лет  назад  красноярский  философ
А.М.Гендин в своей книге говорил о том, что
"включение   субъективной    "проекции"   в
концептуальную    схему     прогнозирования
повышает уровень  его объективности  и, тем
самым,    степень    истинности    познания
грядущего"9. Однако  все  это  осталось  на
уровне  констатаций   и  в  прогностические
разработки,- которых,  по  существу,  и  не
было, - не пошло.
  Учет  субъективной   проекции  истинности
необходим и  в связи  с той  ролью, которую
играет в  общественной жизни так называемый
"эффект Эдипа".  Этот эффект  выражается  в
явлении     самоорганизации      социальных
предсказаний в результате обратного влияния
информации о  будущем на  деятельность  тех
или иных субъектов в настоящем.
  Неоднозначная  роль  "эффекта  Эдипа"  во
многом зависит от конкретного исторического
субъекта,  от   его  реального   состояния.
Скажем,    угроза    мировой    катастрофы,
содержащаяся как в проектах Римского клуба,
так и  в других исследованиях, с одной сто-
____________________
9 Гендин А.М. Предвидение и цель в развитии
  общества. Красноярск, 1970. С. 366.

                                        121

роны,   уже    производит   соответствующее
воздействие   на   общественность   Запада,
заставляя людей  активно влиять на политику
экологического спасения.  С другой стороны,
эта информация  подчас  вызывает  апатию  и
растерянность в  развивающемся бедном мире,
где   нет   средств   для   соответствующих
экологических мероприятий, что способствует
самоосуществлению   данной    угрозы.   Как
отмечалось  в   Международной  комиссии  по
окружающей среде  и развитию (МКОСР) именно
"бедность как  таковая становится  основным
глобальным бедствием"10.  Ибо бедность  - и
это   во    многом   относится    к   нашей
отечественной    ситуации    -    усиливает
растерянность и  апатию, парализует  волю к
спасению, в том числе экологическому.
  Как бы  то  ни  было,  учитывать  "эффект
Эдипа",  в  том  числе  и  при  определении
истинности  прогностической  информации,  -
видимо, все-таки  необходимо. Это,  в  свою
очередь, означает - оценивать на истинность
следует не  только  объективное  содержание
знания, заключенного  в прогнозе,  но и  те
практические     рекомендации,      которые
извлекают из  этого  знания  различные  со-
циальные субъекты.
  Но   ведь    прогноз   неоднозначен   для
различных социальных  субъектов. Значит  ли
это, что  неизбежен субъективный релятивизм
в    оценках     истинности?     Релятивизм
действительно    имеет     место.    Однако
существует и  тот  субъективный  "абсолют",
который позволяет  всякий раз  соотносить с
____________________
10   Наше общее  будущее:  Докл.  Междунар.
  комис. по  окружающей  среде  и  развитию
  (МКОСР). М., 1989. С. 37.

122

ним различные  оценки будущего  и о котором
уже упоминалось  выше. Этим эталоном высту-
пает  то,   что  позволяет   людям  выжить,
сохранить  и   продолжить  свое  совместное
человеческое бытие. В то же время из-за аб-
страктности подобного критерия затрудняется
его   использование   в   исследовательской
практике.  Здесь  требуется  такая,  в  том
числе и  теоретическая  его  конкретизация,
которая раскрыла  бы оптимальные  параметры
самоорганизации общества  в соответствии  с
выбором "быть", "сохранить себя", например,
допустимые   с   точки   зрения   выживания
параметры  мобильности-стабильности   обще-
ства. То  есть речь  идет уже не столько об
абстрактных  моральных  нормах,  сколько  о
конкретных научных  критериях, о  неких га-
рантах выживаемости  как социума  в  целом,
так   и    отдельных   его   представителей
одновременно. И неучет этого обстоятельства
- уже  упрек не  нашему прошлому,  а нашему
настоящему.  Ведь   истинность  социального
прогноза имеет  смысл  только  при  условии
сохранения  социума   в  буду