а ему рукой. Мужчина улыбнулся  ей  в  ответ,  причем  без  всякого
удивления, и быстрым шагом направился к ее столику.
     - Робер! - вскричала мадам Дюпре.
     - Боже мой! - вскричал мосье Дюпре. - Это и в самом деле Робер.
     Невозможно передать счастье, охватившее  трех  старых  друзей,  которых
связывали воспоминания, нисколько не потускневшие за двадцать лет. К тому же
все трое были уже навеселе, ибо и Робер, это сразу бросалось  в  глаза,  уже
где-то пропустил стаканчик-другой.
     - Неужели это ты?! - воскликнул он, глядя  на  мосье  Дюпре.  -  Глазам
своим не верю. Как тесен мир!
     Мосье Дюпре, от удивления и вовсе лишившийся дара  речи,  сидел  молча,
время от времени похлопывая Робера по спине. Выпив по последней, они перешли
из кафе в соседний ресторан.
     - Что вы делали все эти годы? - спросил Робер, когда все  трое  уселись
за столик.
     - Ничего особенного, - ответила мадам Дюпре.
     - Никогда не поверю! - вскричал Робер, широко улыбаясь. - Неужели? Зато
сегодня мы  проведем незабываемый  вечер.  Мы  будем  пить  вино,  которое  в
студенческие годы было нам не по карману. Ты знаешь, Мари, какое вино я имею
в виду?
     - "Эрмитаж", - ответил за жену мосье Дюпре, успевший уже  познакомиться
с меню. - Восемьдесят франков бутылка! Ну и  что?!  Плевать  на  восемьдесят
франков! От такого вина голова идет кругом. Но сначала шампанское!  Чтобы  у
нас все было как на свадьбе. И даже лучше!
     - Браво! - вскричал Робер. - Отлично сказано.
     - Что будем есть? - спросил мосье Дюпре. - Изучайте меню, друзья мои, а
не пяльтесь друг на друга, словно вы оба только  что  восстали  из  мертвых.
Надо заказать что-нибудь остренькое. Мари, если ты будешь есть чеснок, то  и
я буду есть чеснок. Ха! Ха! Ха!
     - Никакого чеснока, - заявил Робер.
     - Никакого чеснока, - поддакнула мадам Дюпре.
     - Что? - удивился ее муж. - Ты же всегда обожала чеснок.
     - Вкусы меняются, - возразила мадам Дюпре.
     - Верно, - согласился супруг. -  Об  этом  я  тебе  и  толковал,  когда
появился Робер. Хорошо бы магазины были еще открыты. Я хочу преподнести тебе
подарок, Мари. Одну  маленькую  штучку,  которую  я.  высмотрел  в  журнале.
Господи, как порочен мир! Грехом буквально пропитан воздух! Как жаль,  Мари,
наших с тобой напрасно прожитых лет. А вот и шампанское. У меня  есть  тост:
долой воздержание! Да здравствует веселье!
     - Да здравствует веселье! - с энтузиазмом подхватили его друзья, чокаясь
шампанским.
     - К чему стыдиться! - громко расхохотавшись, вскричал мосье Дюпре.  -
Мы ведь женаты  двадцать  лет.  Мари.  А  Робер  все  это  время  прожил  на
Мартинике. Скажи, они что же там, все как один черные?
     - Все как один черные? - подхватила мадам Дюпре и, захихикав,  щелкнула
Робера по носу.
     - Обнимитесь! - неожиданно для самого себя  громовым  голосом  вскричал
мосье Дюпре и, привстав, положил жене и Роберу руки на плечи. - Ну,  смелей,
поцелуй ее! В свое время она ведь питала к тебе слабость. Ты  этого  не  мог
знать, друг мой. А я знаю. Я все знаю. До сих пор помню, как в  нашу  первую
брачную ночь я подумал: "Она явно кем-то увлечена". Двадцать лет! Мари,  ты
никогда не была так хороша, как сегодня! Сколько же получится,  если  триста
шестьдесят пять  помножить  на  двадцать?  -  И  мосье  Дюпре,  потрясенный,
вероятно, громадной цифрой,  получившейся  в  результате  умножения,  горько
расплакался.
     Мосье Дюпре рыдал, а его жена и Робер, такие  же  пьяные,  перегнувшись
через стол и стукаясь лбами, хохотали до упаду.
     Когда официант принес коньяк, мосье Дюпре немного успокоился и заявил: -
Сегодня мы за все должны отыграться. Вы со мной согласны?
     - Полностью, - ответил Робер, расцеловав друга в обе щеки.
     - Взгляни на нее, - сказал мосье Дюпре. - Ведь ей всего сорок лет.  Ах,
если бы только магазины были еще открыты! Робер, дружище, позволь,  я  скажу
кое-что тебе на ухо.
     Робер подставил ухо, но мосье Дюпре говорить был не в  силах  и  только
громко расхохотался, вынудив Робера за неимением  полотенца  воспользоваться
салфеткой.
     - К черту твои магазины! - вскричал Робер. - Зачем нам магазины,  когда
есть кафе, бары, bistros, boites {Ресторанчики, кабачки (фр. ).}, ночные клубы, кабаре и прочие  заведения. На бульвары, друзья!
     И, провозгласив этот клич, он вскочил из-за стола и бросился  к  двери.
Чета Дюпре нетвердой походкой  последовала  за  ним.  На  улице  прохожие  с
улыбкой оглядывались  на  развеселую  троицу.  Дорогая  серая  шляпка  мадам
сползла ей на нос, она поправила ее пальцем, да  так  небрежно,  что  шляпка
съехала на затылок. Друзья взялись за  руки  и  запели  песню  про  разбитую
кастрюлю.
     Они посетили несколько баров, и  с  каждым  разом  им  становилось  все
веселее и веселее. Мосье Дюпре и Робер, изображая, как в студенческие  годы,
карликов, семенили на согнутых ногах, так что их плащи подметали тротуар,  а
мадам разобрал такой смех, что она была вынуждена на какое-то время свернуть
в укромную аллею, разделявшую Рю-Гийом и Авеню-де-Гаскон.
     - Мне кажется, - икая, проговорил мосье Дюпре, когда его супруга к  ним
присоединилась, - мне кажется, нам пора домой.
     Роберу эта мысль явно не понравилась-так, во всяком случае,  надо  было
понимать изданный им неприличный звук.
     - Mes amis, - сказал он, обнимая друзей за плечи и  скорчив  смешную  и
трогательную мину, - mes amis, mes amis, pourquoi  pas  le  bordel? {Друзья мои... друзья  мои,  друзья мои,  почему  бы  нам  не  пойти  в  бордель?  (фр. )} - Тут  он зашелся глупым смехом, который тут же подхватили супруги Дюпре.
     - На дворе ведь как-никак двадцатый век, - захихикал мосье Дюпре.  -  И
потом, должны же мы уважить нашего друга Робера!
     - Это было бы в порядке вещей, - согласилась мадам Дюпре. -  Будет  что
вспомнить.
     И они, шатаясь, отправились в  заведение  под  вывеской  "Trois  Jolies
Japonaises" {"Три  красавицы  японки"(фр. )}, персонал которого наверняка носил бы кимоно, если бы внутри не
было так душно. Духота и погубила мосье Дюпре. Не успели они сесть за столик
на  первом  этаже,  как   он,   испытав   непреодолимое   желание   остудить
разгоряченное лицо, лег головой  на  стеклянную  крышку  стола  и  мгновенно
уснул.
     Спустя некоторое время чьи-то заботливые руки подняли  мосье  Дюпре  со
стула, довели до двери и,  возможно,  даже  слегка  подтолкнули,  отчего  он
нетвердой походкой двинулся по улице, перебирая  ногами  на  манер  заводной
игрушки. Одним словом, домой он кое-как все же добрался.
     На следующее утро наш герой пробудился от  сна  на  узком  диванчике  в
столовой, и в ноздри ему сразу же ударил целительный запах мебельного  лака.
Болел живот, мутило, кружилась голова.  Вчерашняя  пирушка  почти  полностью
выветрилась из памяти.
     "Слава Богу, ей не суждено узнать, в каком я  вчера  виде  вернулся,  -
подумал мосье Дюпре, бросив виноватый взгляд на закрытую  дверь  спальни.  -
Представляю, как бы она расстроилась! Что-что?! Не может быть! Вчера вечером
она была со мной?! Какой, однако ж, отравой поят в наши  дни.  И  все  же...
Нет, это исключается!" "Надо вызвать доктора, - вспомнил он. - И  гробовщика.
А также нотариуса, тетушек, кузенов, друзей-будь они все прокляты! Ах, моя бедная голова!" С этими  словами  он
кое-как поднялся с дивана, поплелся в коридор и  открыл  дверь  спальни.  От
того, что мосье Дюпре там увидел (а вернее, не  увидел),  голова  у  него  и
вовсе пошла кругом. Кровать была пуста. Мадам Дюпре исчезла.
     Стиснув виски, мосье Дюпре бросился вон из квартиры и с  пятого  этажа,
перескакивая через ступеньки, опрометью понесся вниз к консьержке.
     - Мадам! - вскричал он, обращаясь к этому неусыпному стражу. - Моя жена
исчезла!
     - Вчера вечером я сама видела, как мадам Дюпре  в  своей  серой  шляпке
вышла из подъезда, - ответила консьержка. - Вскоре после вас.
     - Но ведь она умерла!!! - взвыл мосье Дюпре.
     - Сомневаюсь, - возразила  консьержка.  -  Не  хочу  вас  расстраивать,
мосье, но не забывайте: мадам Дюпре из Анжера. Вы же знаете пословицу.
     И, пожав плечами, она удалилась в свою комнатку под лестницей.
     - Стало быть, это заговор! - ахнул мосье Дюпре. - Она  и  этот  гнусный
тип сговорились между собой. Надо немедленно заявить в полицию.
     Он сел на трамвай и поехал  в  Шатле,  но  когда  трамвай,  уже  набрав
скорость, громыхая, несся по улице, мосье Дюпре, к вящему своему  удивлению,
увидел вдруг на Рю-де-Клиши-так, по крайней  мере,  ему  показалось - знакомую
парочку: обнявшись, мадам Дюпре и  Робер,  вдрызг  пьяные,  заворачивали  за
угол. Мосье  Дюпре  выскочил  на  ближайшей  остановке,  побежал  назад,  но
возлюбленных и след простыл.
     Герой наш настолько разволновался, что решил  пока  что  в  полицию  не
обращаться, взял такси и поехал домой перевести дух. К несчастью, машина, на
которой он ехал, попала в затор, и тут, в  скользнувшем  мимо  такси,  мосье
Дюпре совершенно отчетливо увидел свою супругу в объятиях Робера:  оба  были
совершенно неприлично пьяны и решительно ничего вокруг не замечали.
     "А меня, значит, как не было!" - в сердцах воскликнул мосье Дюпре,  велев
шоферу ехать следом.
     Следом так следом. Они доехали до Порт-де-Нейи, но тут  впереди  идущее
такси наконец остановилось, и из него вместо  мадам  Дюпре  и  Робера  вышел
пожилой господин с лицом и манерами крупного дипломата.
     Мосье  Дюпре  расплатился   с   таксистом - сумма   оказалась   немалой - и
отправился домой на метро. Выходя из поезда,  он  обратил  внимание,  как  в
последний вагон с трудом втискивается какая-то обнявшаяся парочка. Наш герой
бросился было к ним, но тут двери захлопнулись, и поезд скрылся в туннеле.
     Обессилев, мосье Дюпре прислонился к стене  и  вдруг  услышал  знакомый
мужской голос: - Ты ли это, Дюпре? Да, теперь я вижу, это ты.  Что  с  тобой?
Тебе нехорошо?
     - Хорошего мало, - слабым голосом ответил наш герой,  подняв  глаза  на
приближающегося к нему мужчину. - Меня, мой  дорогой  Лабиш,  бросила  жена.
Она, поверишь ли, спуталась с  Робером  Креспиньи,  и  сейчас  они,  пьяные,
разгуливают в непотребном виде по городу.
     - Нет, голубчик, - возразил Лабиш, -  ты  что-то  путаешь.  Пожалуйста,
успокойся. Мы, мужья, бываем  порой  излишне  ревнивы.  Креспиньи  при  всем
желании не мог увести у тебя жену. Последний раз  я  видел  его  три  месяца
назад. Он вернулся с Мартиники и лежал в больнице. Неделю спустя он умер. На
Мартинике ведь все спиваются.


ГАДКИЙ УТЕНОК

Перевод. Ливергант А. , 1991 г.

     Два молодых человека,  один  богатый,  другой  бедный, однажды разговорились по душам.
     - Послушай,  Поль,  -  сказал
богатый бедному, - почему бы в самом деле тебе не жениться на моей сестре?
     - Странная мысль, - удивился Поль. - Ты же знаешь, я весь в долгах.
     - Я не расчетлив, - возразил другу Генри  Веномри,  -  и  предпочитаю,
чтобы моя  сестра  вышла  замуж  за  приличного,  порядочного  и  достойного
человека вроде тебя, а не за какого-нибудь  богатого,  растленного  негодяя,
циника и пресыщенного подонка.
     - Да, пресыщенным меня никак не назовешь, - улыбнулся Поль. - Но  ведь,
будучи в Бостоне, я не имел счастья познакомиться с твоей семьей.
     - Я очень люблю сестренку, - вздохнул Генри.
     - Еще бы! Когда ты был маленьким, она наверняка по-матерински ухаживала
за тобой. Могу себе представить, маленькая мама!
     - Нет, нет, сестра на десять лет  моложе  меня.  Ей  всего-то  двадцать
восемь.
     - Ага! Стало быть, в наследство она вступила во времена кризиса.
     - По счастью, ее капитал вложен в надежное  дело  и  дает  сорок  тысяч
годового дохода.
     - Все это прекрасно, Генри, но ведь мы с тобой светские люди и  превыше
всего ценим свободу. Я, конечно, люблю детей, но...
     - Помилуй, иметь детей вовсе не обязательно; это уж ты сам решай.
     - У тебя, Генри, должно быть, обворожительная сестра. Расскажи мне  про
нее подробнее. Она, наверно, очень маленькая, да? Совсем крошка?  -  И  Поль
вытянул руку на высоте тридцати дюймов от пола.
     - Крошка?! Я бы этого не сказал.
     - То есть?
     - Только не подумай, мой милый, что  рост  у  нее  шесть  футов  четыре
дюйма, - успокоил друга Генри.
     - А сколько? Шесть футов три дюйма?
     - С половиной. Кроме того,  скажу  тебе  по  секрету,  сестра  довольно
полная женщина. Я бы даже сказал, толстая. И очень.
     - Подумать только! Но характер у нее, надеюсь, хороший?
     - Ангельский. Видел бы ты, как она нянчит своих кукол.
     - Прости  за  нескромный  вопрос.  Генри,  она  случайно  не  умственно
отсталая?
     - Как тебе сказать... Читает и пишет она превосходно.
     -  Замечательно!  Стало  быть,  когда  я  буду  в  отъезде,  мы  сможем
переписываться.
     - Разумеется. Знаменитым  боксерам,  во  всяком  случае,  сестра  пишет
необычайно живые письма, хотя, откровенно говоря, орфография у нее хромает.
     - Любовь к знаменитостям, насколько я  понимаю,  предполагает  натуру
страстную?
     - Да, сестра привязчива. Судя по тем  письмам,  что  попадаются  нам  в
руки, из нее получится преданная жена. Однако у моих родителей, к сожалению,
устаревшие представления о жизни, а  боксеры - трусливые  твари.  Я  же  хочу,
чтобы у сестры был хороший муж.
     - А пока, если я тебя правильно понял,  она  чиста,  как  первый  снег.
Восхитительно!
     - В детстве она была замкнутой,  тихой  девочкой,  однако  есть  в  ней
какая-то необузданность, которая и вызывает у меня опасения. А вдруг один из
боксеров все-таки ответит на ее пылкие чувства?! Такой ведь и обидеть может.
     - А я бы, - воскликнул Поль, - писал ей любовные письма и по старинному
обычаю  кланялся  при  встрече!   М-да...   Откровенно   говоря,   я   боюсь
только одного: как бы не обидеть ее, не причинить ей боль своей  черствостью,
равнодушием.
     - Ну, Поль, это уж твоя забота, а не моя.  Главное,  не  робей.  Помни:
смелость города берет!
     - Ты прав, Генри. Что ж, позволь мне, по крайней  мере,  отправиться  с
тобой в Бостон и познакомиться с твоей сестрой.
     - К сожалению, тебе придется поехать без меня. Разве  ты  забыл,  через
неделю я уезжаю в  Европу.  Впрочем - я  дам  тебе  с  собой  рекомендательное
письмо.
     Когда все было решено,  Поль  простился  с  другом  и,  в  задумчивости
походив по улицам, решил навестить Ольгу.
     - Милая Ольга, - сказал ей Поль, - я пришел  сообщить  тебе  совершенно
сногсшибательную новость. Отныне я богат.
     - Признавайся, она красива?
     - Вроде бы не очень. Я ее еще не видел, но рост у нее - шесть  футов  три
дюйма. К тому же она очень толстая.
     - Бедный Поль! В таком случае у нее  почти  наверняка  растут  на  лице
волосы. Что с тобой будет?
     - Я слышал также, что она немного туповата.
     - Туповата?! Что же тогда будет со мной?
     - Зато у нее, милая Ольга, годовой доход - сорок тысяч.
     - Имей в виду, Поль, если женщина ревнует, она способна на  все.  А  я,
кажется, начинаю ревновать.
     - Но, согласись, Ольга, сорок тысяч нам с тобой не помешают.
     - Да, и все-таки...
     - А что все-таки, милая Ольга? Где же еще взять сорок тысяч?
     - Ты меня уговорил, Поль. Скажи, я правильно поняла, у твоей гигантской
невесты умственное развитие девятилетней девочки? Или двенадцатилетней?
     - По словам Генри, даже семилетней. Она до  неприличия  невинна.  Пишет
письма боксерам и играет в куклы.
     - Правда? Странно. Играть в куклы, по-моему,  очень  скучно.  Послушай,
Поль, а к чему вообще такая спешка? Я ведь еще не продала  браслет,  который
ты нашел в  Палм-Бич.  На  него  мы  смогли  бы  прожить  несколько  недель.
Напоследок.
     - А я, признаться, собирался  преподнести  этот браслет  невесте - обожаю,
знаешь ли, делать дорогие подарки. Впрочем, не важно. Может, что-нибудь  еще
подвернется. Я ведь люблю тебя, Ольга.
     - А раз любишь, обещай, что  раньше,  чем  через  месяц,  в  Бостон  не
поедешь. Знаешь, я решила коротко постричься. Я сейчас очень занята, поэтому
встречаться мы будем  только  по  воскресеньям,  зато  у  тебя  будет  время
проститься с холостой жизнью.
     - Хорошо, Ольга, так и поступим.
     Сказано-сделано. Ровно через месяц Ольга проводила своего возлюбленного
в Бостон, и Поль был потрясен тем, как превосходно она держалась.
     По прибытии в Бостон Поль  с  рекомендательным  письмом  явился  в  дом
своего друга и был обласкан старой миссис Веномри.
     - Вы все еще холостяк? - с участием спросила его хозяйка дома.
     - Дело в том, - ответил Поль, - что я просто  не  могу  заставить  себя
взять  в  жены  современную  девицу.  Эти  лохмы,  плоская  грудь,   цинизм,
многоопытность! Куда, скажите на милость, девались пышные формы, невинность,
задушевность - все то, что отличало невест в прошлом?! Впрочем, заговорил я об
этом лишь потому...
     - В таком случае вам бы наверняка понравилась наша Этель. Это девушка в
вашем вкусе:  высокая,  полная,  пышет  здоровьем.  А  какая  нежная,  какая
трогательная! Вам просто необходимо с  ней  познакомиться.  С  ней  и  с  ее
женихом. Может, вы придете на свадьбу?
     - Для меня это была бы большая честь, но, к  сожалению,  я  вынужден  в
самое ближайшее время возвратиться в Нью-Йорк.
     Вернувшись, Поль немедленно отправился к Ольге,  но  квартира  ее  была
заперта. Девушка уехала, не оставив адреса, - Поль,  как  вы  догадываетесь,
искал ее по всему городу, но, увы, безуспешно.
     Вскоре он прочел в газете объявление о свадьбе мисс Веномри  и  некоего
мистера Колфакса.  Молодожены,  говорилось  в  газете,  в  настоящий  момент
находятся на пути в Нью-Йорк и остановятся в "Ритц-Карл-тоне".
     "Зайду в отель и взгляну на невесту, - решил Поль.  -  Быть  может,  ее
физические недостатки не стоят все же сорока тысяч в год".
     Поль приехал в "Ритц-Карлтон", сел в холле  и  вскоре  увидел,  как  из
лифта вышла счастливая невеста-громадное, бесформенное существо.
     "Вот что значит  жить  естественной  жизнью!  Есть,  по  крайней  мере,
возможность сохранить свое лицо", -  подумал  Поль  и  стал  искать  глазами
жениха. Тут его взгляду предстало живое личико,  выглядывающее  из-за  бедра
слоноподобной Этель.
     "Вероятно, это и есть жених, - решил Поль. - Какая у него  благородная,
располагающая к себе внешность! Где-то, впрочем, я его уже  видел... "Дабы  в
этом удостовериться, Поль подошел поближе  и,  к  вящему  своему  изумлению,
обнаружил, что жених - это не кто иной, как Ольга, его обожаемая Ольга, только
переодетая в мужскую одежду.
     -  Моя  дорогая  Ольга,  -  не  медля  ни  минуты,  обратился  к  своей
возлюбленной Поль, - здорово же ты меня провела. Скажи,  а  что  думает  обо
всем этом твоя soit-disant {Так называемая (фр.)} невеста?
     - Мой дорогой Поль, - отвечала ему Ольга, - ты же прекрасно  понимаешь,
зачем я на это пошла.
     - Боюсь, как бы не было скандала. Ты себе даже не представляешь, на что
способны злые языки.
     - Ты недооцениваешь невинность моей жены, которая, как выяснилось, и в
самом деле играет в куклы. Кроме того, согласись, Поль, в роли жениха я  даю
меньше оснований для ревности, чем давал бы ты. Знаешь что?  Иди  ко  мне  в
секретари.
     Бедному Полю ничего  не  оставалось  как  принять  это  предложение,  и
некоторое время он вполне сносно  выполнял  свои  обязанности.  По  счастью,
Генри Веномри из Европы не возвращался.
     Однажды после званого обеда в доме Колфаксов, когда исполинская молодая
жена отправилась на покой, несколько мужчин, в том числе  элегантный  мистер
Колфакс и его секретарь, сидели в гостиной, курили и беседовали о  женщинах,
чему  самозваный  мистер  Колфакс,  в  отличие  от  своего  секретаря,   был
несказанно рад. Разговор заЪаел о женском обаянии.
     - Моя жена, к чему скрывать, - существо  на  редкость  простодушное,  -