замаскироваться.  Заикаясь,  я
вымолвил: - Простите. Я не знал, что здесь еще кто-то живет.
     Оказалось,  что  я  против  воли  пытаюсь  имитировать  его   свистящее
подшепетывание.
     - О да, - поддержал меня он. - Здесь живем мы. И это прекрасно.
     - Мы?
     - Да, все мы. Смотрите!
     Мы стояли у  края  первой  галереи.  Он  обвел  вокруг  длинной  рукой,
указывая на все пространство магазина. Я взглянул. Но ничего  не  увидел.  И
ничего не услышал,  кроме  тяжелых  шагов  сторожа,  удалявшихся  куда-то  в
бесконечную даль, кажется, к подвальному этажу.
     - Ну что, видите?
     Знаете, бывает такое чувство, когда пристально всматриваешься  в  глубь
полутемного вивария? Видишь  какую-то  кору,  голыши,  несколько  листьев  -
больше ничего. И вдруг камень испускает вздох - оказывается, это жаба. А вот
и хамелеон, а вот и свернувшийся кольцом уж, а это  богомол  затаился  среди
листьев. Оказывается, вся эта застекленная штуковина кишмя кишит  жизнью.  И
думаешь: а вдруг и здесь, по эту сторону стекла, то же самое? И, поеживаясь,
глядишь себе на рукав, смотришь под ноги.
     Это самое чувство охватило меня и в  магазине.  Я  огляделся  и  ничего
вокруг не увидел.  Огляделся  второй  раз  -  и  увидел  пожилую  даму,  она
выбиралась из-за громадных часов.  А  вот  три  девушки,  стареющие  инженю,
донельзя истощенные, они жеманно улыбались перед входом в парфюмерный отдел.
Волосы торчали тонким пушком, эдакой  блеклой  осенней  паутинкой.  Мужчина,
такой же хрупкий и бесцветный, с внешностью полковника-южанина, он  стоял  и
разглядывал меня,  а  сам  при  этом  поглаживал  усищи,  которым  могла  бы
позавидовать любая  креветка.  Из-за  портьер  и  занавесей  выплыла  убогая
дамочка, не исключено, имевшая литературные пристрастия.
     Все  они  обступили  меня,  попархивая  и  посвистывая,   будто   кисея
покачивалась на ветру. Глаза широко распахнуты и лучатся, но как-то  плоско.
А радужная оболочка начисто бесцветная.
     - Совсем свеженький!
     - Это же детектив! Надо позвать Людей Тьмы!
     - Я не детектив. Я поэт. Я распростился с мирской суетой.
     - Он поэт. Он пришел к нам. Его нашел мистер Роско.
     - И он нами восхищается.
     - Надо познакомить его  с  миссис  Вандерпэнт.  Меня  отвели  к  миссис
Вандерпэнт.   Она   оказалась местной   матроной   преклонных   лет,    почти
совершенно прозрачной.
     - Так вы поэт, мистер Снелл? Здесь вы найдете вдохновение. Я,  пожалуй,
могу претендовать на звание местной долгожительницы. Пережила три слияния  и
один капитальный ремонт-избавиться от меня им не удалось!
     - Дорогая миссис Вандерпэнт, расскажите, как вы вышли на свет  божий  и
вас едва не купили, приняв за картину Уистлера.
     - Ну-у, это было еще до войны.  Тогда  я  была  поплотнее.  Да,  святая
правда - приняли за картину, совсем уж покупать собрались, но  у  кассы  вдруг
спохватились -  рамы - то нет. А когда за мной вернулись...
     - ... Ее уже не было.
     Их смех напоминал стрекот кузнечиков-вернее, привидений кузнечиков.
     Уистлер Джеймс-английский художник XIX в.
     - А где Элла? Где мой бульон?
     - Уже несет, миссис Вандерпэнт. Сейчас, минутку.
     - Прямо наказание, а  не  девчонка!  Знаете,  мистер  Снелл,  кто  она?
Найденыш! Она не совсем нашего круга. .
     - В самом деле, миссис Вандерпэнт? Поразительно!
     - Много лет,  мистер  Снелл,  я  жила  тут  совершенно  одна.  Когда  в
восьмидесятые годы наступили кошмарные времена, я решила укрыться  здесь.  Я
была тогда молоденькой девушкой, и  многие,  спасибо  им  за  доброту,  даже
называли меня красоткой, но мой несчастный папа обанкротился. В те  дни  для
молоденькой девушки в Нью-Йорке "Брейсис" значил  многое,  поверьте,  мистер
Снелл. Мне казалось ужасной сама мысль, что приходить сюда наравне со  всеми
я  больше  не  смогу.  И  я  перебралась  сюда  навсегда.  Я   по-настоящему
встревожилась, когда после кризиса тысяча девятьсот седьмого года тут начали
появляться другие. Но скоро успокоилась, ибо это  оказались  милейшие  люди!
Судья, полковник, миссис Билби...
     Я поклонился. Меня представляли.
     - Миссис Билби пишет пьесы.  Она  из старого филадельфийского рода. Вам с нами будет очень уютно, мистер Снелл.
     - Для меня это большая честь, миссис Вандерпэнт.
     - Ну и, разумеется, вся наша милейшая молодежь пришла сюда  в  двадцать
девятом. Их несчастные папы решили расстаться с жизнью, прыгнув вниз с  крыш
небоскребов.
     Я вовсю раскланивался и присвистывал. На  представление  ушло  немало
времени. Кто бы мог подумать, что в "Брейсисе" живет так много народу?
     - А вот наконец и Элла с моим бульоном. Тут я заметил, что молодежь  не
так уж и молода, несмотря на их улыбки, вежливые ужимки, платьица инженю.  А
вот Элле еще не было и двадцати. Одетая во что-то поношенное,  она  тем  не
менее напоминала живой цветок на  французском  кладбище  или  русалку  среди
коралловых полипов.
     - Иди сюда, глупенькая! - Миссис Вандерпэнт тебя  заждалась.  Бледность
ее была не такая, как у них; не мертвенная бледность чего-то, лежавшего под
могильным камнем, лишь изредка способная вяло  блеснуть.  Ее  бледность  была
сродни жемчужной.
     Элла! Жемчужина этой самой далекой, самой сказочной  пещеры!  Маленькая
русалка! И кто она здесь?  Девочка  на  побегушках,  ей  перекрывают  воздух
существа,  у  которых  вместо  пальцев  побелевшие  от  смерти...  щупальца!
Красноречие изменяет мне.

     28 МАРТА. Итак, я довольно быстро свыкаюсь с моим новым  полуосвещенным
миром, с моим странным обществом.  Постигаю  замысловатые  законы  тишины  и
маскировки, которые довлеют над внешне независимыми прогулками  и  сборищами
полночного клана. Как люто ненавидят они  сторожа - именно  его  существование
вынуждает их соблюдать эти законы,  вносит  ложку  дегтя  в  бочку  меда  их
праздных бдений!
     - Гнусное, вульгарное создание! От него разит этим наглым солнцем!
     На самом деле это вполне привлекательный молодой человек,  для  ночного
сторожа даже очень молодой - не удивлюсь, если окажется,  что  его  ранили  на
войне. Но местная публика готова разорвать его на части.
     А со мной они очень милы. Им льстит, что в их рядах  появился  поэт.  И
все же я не могу ответить им взаимностью.  У  меня  слегка  стынет  кровь  в
жилах, когда я вижу,  с  какой  неизъяснимой  легкостью  даже  пожилые  дамы
паучихами перебираются с одного балкона на другой. Или меня коробит  оттого,
что они унижают Эллу?
     Вчера мы весь вечер провели за бриджем. А сегодня будут ставить  пьеску
миссис Билби "Любовь в царстве теней". Хотите верьте, хотите нет, но к нам в
гости на спектакль стройными рядами придет другая колония-из "Уанамейкерса".
Видимо, люди живут во всех больших магазинах.  Считается,  что  приглашенным
оказана большая честь, ибо мое новое  общество -  отъявленные  снобы.  Они  с
ужасом рассуждают о парии, который  оставил  заведение  высокого  пошиба  на
Мэдисон-авеню и теперь влачит жалкое и сумбурное существование  в  захудалом
кафетерии.  И  с  какой  трагедией  они  пересказывают   исчорию   обитателя
"Альт-манса" - тот  столь  пылко  возлюбил  висевшую  на  манекене  клетчатую
куртку, что в  критическую  минуту появился  из  тьмы  и  вырвал  ее  из  рук
покупателя.  Как  я  понял,  вся  колония   "Альтманса"   в   страхе   перед
расследованием была вынуждена перебраться резко вниз по социальной лестнице,
в грошовую забегаловку. Что ж, пора собираться на спектакль.

     14  АПРЕЛЯ. Мне удалось поговорить с Эллой. Раньше я  не  осмеливался - меня  не  покидает
чувство, что хоть одна пара белесых глаз  украдкой  за  мной  наблюдает.  Но
вчера вечером, во время спектакля, на меня вдруг напала  икота.  Мне  строго
было велено идти в подвал  и  разрешиться  от  недуга  там,  среди  мусорных
ящиков, куда сторож не заглядывает никогда.
     И вот там,  во  мраке,  где  стойко  ощущался  запах  крыс,  я  услышал
сдавленное рыдание.
     - Что это? Это ты? Это Элла? Что с тобой, дитя мое? Почему ты плачешь?
     - Они даже не разрешили мне посмотреть спектакль.
     - И это все? Право, не нужно так расстраиваться.
     - Я так несчастна.
     И она поведала мне свою трагическую историю. Что вы  об  этом  скажете?
Когда она была  маленькой  девочкой,  шестилетней  сопливой  девчонкой,  она
забрела в дальний угол магазина и где-то под прилавком заснула,  а  мама  ее
тем временем примеряла новую шляпку. Когда девочка проснулась,  магазин  был
погружен во тьму.
     - Я начала плакать, и тут они все повыходили и взяли меня. "Если мы  ее
отпустим, она все расскажет", - волновались они. А другие  предлагали: "Нужно
позвать Людей Тьмы". - "Пусть остается здесь, - решила миссис Вандерпэнт.  -
Будет мне исправной служанкой".
     - А кто эти Люди Тьмы, Элла?  Когда  я  здесь  появился,  они  их  тоже
поминали.
     - Вы разве не знаете? О-о, это ужасно! Ужасно!
     - Расскажи, Элла. Поделись со мной. Ее всю затрясло.
     - Знаете гробовщиков, из фирмы "Конец пути", они ходят по домам,  когда
люди умирают?
     - Да, Элла.
     - Так вот, в их похоронном бюро, как и здесь, как в "Гимбелсе",  как  в
"Блумингдейлсе", живут люди, такие, как эти.
     - Какая мерзость! Но чем же они там  пробавляются,  в  этом  похоронном
бюро?
     - Мне почем знать? Туда присылают покойников,  для  бальзамирования.  И
те, кто там живет... они просто кошмарные! Даже наши и то перед ними робеют.
Но если кто-то  умирает  или  сюда на  свою  беду,  забирается  какой-нибудь
взломщик, забирается и видит наших и может кому-нибудь рассказать...
     - Так, так. Продолжай.
     - Тогда наши посылают за теми, за Людьми Тьмы.
     - Боже правый!
     - Да, наши  убирают  труп  в  отдел  медицинских  товаров...  труп  или
взломщика, связанного накрепко, если это взломщик - и посылают за теми, а сами
все прячутся... потом те приходят... Господи! Я  их  однажды  видела.  Прямо
черная тьма, тьма на двух ногах. Стра-ашно!
     - А потом?
     - Они заходят, где лежит покойник или бедняга-взломщик. У них там  есть
воск... и все прочее, что надо. А когда они уходят, на столе остается лежать
восковой манекен. А уж потом наши его одевают, в костюм там или купальник, и
ставят рядом с остальными манекенами, и никто ничего не замечаег.
     - Но они ведь тяжелее других, эти манекены? Должны быть тяжелее.
     - Нет.  Совсем  не  тяжелее.  Я  думаю,  там  таких  уже  много-бывших
покойников.
     - Господи помилуй! И что, они и с тобой хотели так  обойтись,  с  малым
ребенком?
     - Да, но миссис Вандерпэнт сказала, что я буду ее служанкой.
     - Мне не нравятся эти люди, Элла.
     - Мне тоже. Так хочется увидеть живую птичку.
     - Сходи в отдел зоологии.
     - Нет, это не то. Мне надо, чтобы она сидела на ветке с листочками.
     - Элла, давай встречаться почаще. Будем приползать сюда  и  встречаться
здесь. Я расскажу тебе про птичек, и про ветки, и про листочки.

     1 МАЯ. Последние несколько вечеров в магазине только и разговоров было,
что о грандиозном слете в "Блумингдейлсе",  отовсюду  доносился  взволнованный шепот. Наконец долгожданная ночь наступила.
     - Еще не переоделся? Ровно в два выходим. - Роско назначил себя  (либо
был назначен) моим поводырем и охранником.
     - Роско, я ведь совсем новичок. Как подумаю, что надо выйти на улицу, у
меня поджилки трясутся.
     - Чепуха! Бояться нечего. Выскальзываем наружу по  двое  или  по  трое,
встаем на тротуаре, ловим такси. Ты что, в старые времена никогда  ночью  на
улицу не выходил? А коли выходил, значит, нас видел, и не раз.
     - Боже правый, верно! Еще часто чесал в затылке: кто же это такие?  Вон,
значит, кто. Но, Роско, я весь в поту. И дыхание  перехватывает.  Боюсь,  не
простыл ли.
     - Раз так, тебе лучше остаться. Не ровен  час  чихнешь,  вся  вечеринка
может пойти насмарку.
     Я решил довериться их жесткому этикету, который  во  многом  диктовался
боязнью быть обнаруженными, и оказался прав. Скоро все они ушли,  прошуршав,
как листья, косо летящие на ветру. Я тут же переоделся во фланелевые брюки,
парусиновые туфли и модную спортивную рубашку - весь этот товар  поступил  в
магазин  только  сегодня.  Потом  нашел  уединенное   местечко,   вдали   от
накатанного маршрута сторожа. Там в поднятую руку манекена я вложил  широкий
лист  папоротника,  который  изъял  в  отделе  цветов,  -  сразу  получилось
молоденькое весеннее деревце. Ковер был песчаного цвета, как песок на берегу
озера.  Белоснежная  салфетка, два  пирожных,   каждое   украшено   вишенкой.
Оставалось только вообразить себе озеро и найти Эллу.
     - Ой, Чарлз, что это?
     - Я поэт, Элла, а когда поэт встречает такую девушку, как ты, его тянет
на природу. Видишь это дерево? Пусть оно  будет  нашим.  А  вон  озеро - более
красивого я в жизни не видел. Вот трава, цветы. И птицы, Элла. Ты говорила,
что любишь птиц.
     - О-о, Чарлз, ты такой милый. Мне кажется, я слышу, как они поют.
     - А это наш ленч. Но прежде чем приняться за  еду,  сходи  за  скалу  и
посмотри, что там.
     Я услышал ее восторженный вскрик - она увидела летнее платье, которое я
принес для нее. Когда она вернулась,  весенний  день  одарил  ее  приветливой
улыбкой, а озеро засияло ярче прежнего.
     - Элла,  теперь  давай  перекусим.  Будем  радоваться  жизни.  А  потом
поплаваем. Тебе так пойдет любой из этих купальников!
     - Чарлз, давайте просто посидим и поговорим.
     Мы сидели  и  говорили,  а
время растворилось, как во сне. Не знаю, сколько  мы  могли  так  просидеть,
забыв обо всем на свете, если бы не паук.
     - Чарлз, что вы делаете?
     - Ничего, милая. Просто дрянной паучок, он полз по твоему  колену.  Это
мне, конечно, привиделось, но иногда такие фантазии хуже реальности. Вот я и
попробовал его поймать.
     - Не надо, Чарлз! И уже поздно! Очень поздно! Они вот-вот вернутся. Мне
пора домой.
     Я отвел ее домой - в подвальный этаж, в кладовку с  кухонной  утварью - и
поцеловал ее на прощанье. Она подставила мне щечку. Интересно, почему только
щечку?

     10 МАЯ. - Элла, я тебя люблю.
     Прямо так и сказал. Мы уже несколько раз встречались.  Целыми  днями  я
мечтал о ней. Даже дневник не вел. А уж о стихах не могло быть и речи.
     - Элла, я тебя люблю. Давай переберемся в салон для новобрачных. Что ты
так испугалась, милая? Хочешь, вообще уедем отсюда.  Поселимся  в  небольшом
ресторанчике в Центральном Парке, помнишь такой? Там вокруг тысячи птиц.
     - Прошу тебя... прошу тебя, не говори так!
     - Но я люблю тебя, люблю всем сердцем.
     - Ты не должен.
     - А вот оказалось, что должен. Ничего не могу с собой  поделать.  Элла,
только не говори мне, что ты любишь другого.
     Она всхлипнула.
     - Увы, Чарлз, люблю.
     - Любишь другого, Элла? Одного из этих?  Я  думал,  ты  терпеть  их  не
можешь. Наверное,  это  Роско.  Только  в  нем  и  сохранилось  хоть  что-то
человеческое. Мы с ним говорим об искусстве, о жизни, обо всем прочем. И  он
похитил твое сердце!
     - Нет, Чарлз, нет. Он такой же, как остальные. Я их всех ненавижу. Меня
от них с души воротит.
     - Тогда кто же это?
     - Он.
     - Кто?
     - Сторож.
     - Не может быть!
     - Может. От него пахнет солнцем.
     - Боже, Элла, ты разбила мне сердце.
     - Ты можешь остаться моим другом.
     - Да, конечно. Я буду тебе как брат. Но как вышло, что ты его полюбила?
     - О-о, Чарлз, это было так прекрасно. Я думала о птицах и  замечталась,
забылась. Только ты меня не выдавай, Чарлз. Они со мной знаешь что  сделают?
- Ну что ты! Не бойся. Продолжай.
     - Ну, я замечталась, и тут появляется он, выходит из-за угла. А  мне  и
деваться некуда-на  мне  было  голубое  платье.  А  вокруг  всего  несколько
манекенов, и те в нижнем белье.
     - Так, дальше, пожалуйста.
     - Что мне оставалось делать? Я скинула платье и застыла как вкопанная.
     - Понятно.
     - Он остановился прямо возле меня, Чарлз. Посмотрел на меня. И коснулся
моей щеки.
     - И ничего не заметил?
     - Нет. Она была холодная. Но, Чарлз, при этом он заговорил  со  мной...
сказал: "Ай да крошка, вот  бы  таких  на  Восьмой  авеню  побольше".  Какой
прелестный комплимент, правда, Чарлз?
     - Лично я сказал бы "на Парк-авеню".
     - Ой, Чарлз, не становись похожим на них. Иногда мне  кажется,  что  ты
начинаешь походить на них. Велика ли разница, Чарлз,  какую  улицу  назвать?
Комплимент от этого не стал хуже.
     - Может, и не стал, но сердце мое  разбито.  И  как  ты  добьешься  его
взаимности? Ведь он живет в другом мире.
     - Да, Чарлз, его - мир-Восьмая авеню. Я хочу перебраться туда. Чарлз,  ты
и вправду мой друг?
     - Я тебе как брат, но сердце мое разбито.
     - Я скажу тебе, что хочу сделать. Скажу. Я снова туда встану. Тогда  он
меня увидит.
     - И что?
     - Может, он снова со мной заговорит.
     - Элла, дорогая, ты просто себя терзаешь. Себе же делаешь хуже.
     - Нет, Чарлз. На сей раз я ему отвечу. И он заберет меня с собой.
     - Элла, я не могу этого слышать.
     - Тес! Кто-то идет! Я увижу птиц, Чарлз,  настоящих  птиц,  увижу,  как
растут цветы. Это они вернулись. Тебе надо идти.

     13 МАЯ. Последние три дня  стали  для  меня  настоящей  пыткой.  И  вот
сегодня я не выдержал. Ко мне подсел Роско. Сидел рядом и долго  смотрел  на
меня. Потом положил руку на плечо.
     - Что-то ты совсем раскис,  старина,  -  посочувствовал  он.  -  Может,
выбраться в "Уанамейкерс" и покататься на лыжах?
     На его доброту я не мог не ответить откровенностью.
     - Нет, Роско, это не поможет. Дело мое гиблое. Я не могу есть, не  могу
спать. Даже писать и то не могу, понимаешь?
     - Что с тобой? Затосковал по дневному свету?
     - Роско... я влюбился.
     - В кого-то  из  продавщиц?  Из  покупательниц?  Но  учти,  Чарлз,  это
категорически запрещено.
     - Нет, Роско, ни то, ни другое. Но все  равно,  надежды  на  взаимность
никакой.
     - Дорогой дружище, мне больно видеть тебя таким. Давай я  помогу  тебе.
Выговорись, облегчи душу.
     И тут... это было какое-то наваждение. Меня прорвало. Я ему  доверился.
Видимо, доверился, как же иначе? Во всяком случае, я не  собирался  выдавать
Эллу, мешать ее бегству, силком держать здесь, пока ее сердце  не  потеплеет
ко мне. Если такие намерения у меня все же были, то только  подсознательные,
клянусь!
     Так или иначе, но я выложил ему все. От начала до конца!  Он  выслушал
меня с сочувствием, но в этом сочувствии я уловил скрытое неодобрение.
     - Ты ведь отнесешься к моей тайне с уважением,  а,  Роско?  Кроме  нас,
знать об этом не должен никто.
     - Не беспокойся, старина, буду нем как могила. И прямиком направился  к
миссис Вандерпэт - наверное. Во всяком случае, вечером  атмосфера изменилась.
Люди бледными промельками скользят  мимо  меня,  нервно  улыбаются,  в  этих
улыбках что-то жуткое, садистское, замешенный на страхе восторг. Стоит мне к
кому-то обратиться, отвечают уклончиво, смущаются и тотчас  исчезают  прочь.
Вечер танцев почему-то отменили. Эллу я найти не  могу.  Придется  выползать
отсюда. Буду искать ее снова.

     ПОЗДНЕЕ. Господи! Свершилось. В отчаянии я пошел в кабинет управляющего
- оттуда сквозь стеклянные стены просматривается весь универмаг - и  встал  на
вахту. Ровно в полночь  появились  они,  небольшая  группа,  будто  муравьи
тащили свою  жертву.  Жертвой  этой  была  Элла.  Они  отнесли  ее  в  отдел
медицинских товаров. Ее и еще кое-что.
     Когда  я   возвращался   сюда,   навстречу   прошествовала   порхающая,
шипяще-свистящая  орава - это  были  Люди  Тьмы,  в  паническом  экстазе   они
оглядывались через плечо, стремясь остаться незамеченными.  Спрятался  и  я.
Как описать эти мрачные, утратившие человеческие черты  существа,  бесшумные
словно тени? Они отправились туда... где была Элла.
     Что мне делать? Выход один. Надо