ках  у  него
здоровенный топор.
     - Да, пожаров он всегда боялся, - обязательно вспоминал  кто-нибудь  из
гостей.


БЕЗ ПОСРЕДСТВА ГОЛСУОРСИ

Перевод. Муравьев В., 1991 г.

     После гольфа, едва с поля, я повел носом. "Черт
побери! - говорю себе. - Тянет поэзией!" Всегда это чую: есть во  мне  такая
жилка. "Откуда бы это? - говорю себе. - Закатные тона? Раунд за  восемьдесят
ударов?  Или  что?"  Прошел  мимо   парочки   школьниц:   стоят   у   ворот,
пересмеиваются. Могу себе представить их разговоры-одна другой: "Кто  это  с
такими лихими усами?" - а та ей: "Как, да это  же  наш  красавец  майор!"Жизнь
вдруг заиграла, как шампанское в бокале. Челтнем словно был писан маслом  на
холсте, и отличнейшие люди населяли этот превосходный пейзаж. Вот "Бунгало в
Пуне". Доброе старое бунгало! Вот "Амритсар". Привет, "Амритсар"! А вот  моя
конурка - "Лавры". Замечаете название? Все та же  поэтическая  жилка.  Может,
лучше бы мне родиться заурядным, тупым чурбаном-солдафоном. Впрочем, если бы
не эти пролазы-социалисты...
     Ну, захожу.  Адела  выглянула  из  гостиной.  Ах  ты,  старушка  Адела!
Надежная, испытанная. Любой переход нипочем, дети-вот они, а какие волосы! И
шипит на меня. "Явилась", - говорит.
     Я понял,  о  чем  она:  мы  друг  друга - с  полуслова.  Новая  горничная
заступила. "Прекрасно! - говорю. - Вели подать мне чаю в логово".
     И пошел к себе - что за уютная берлога! Разбавил джин содовой. "Ого!  Что
такое? От поэзии прямо не продохнешь!" Огляделся кругом: увидел свои  усы  в
зеркале. "Лихие усы, а?" Придумают же словечко!
     Подправил  их.  "Ну,  -  говорю  себе,  -  черт  побери!"  И  чуть   не
расхохотался.
     Она вошла с чаем. Было семнадцать десять: в эту минуту  вся  моя  жизнь
перевернулась. Сколько лет я носился со своей поэтической жилкой, а она  вот
для кого:  для  этой  женщины.  Я  сказал - женщины?  Да  почти  что  девочки.
Крохотулька. И при этом, заметьте, немножко богиня.
     Меня опрокинуло и понесло. "Джек, - говорю себе, - пиши  пропало".  Вот
вы говорите  "поэзия",  а  я  говорю  вам,  что  наяву  увидел  эту  девушку
обнаженной, у моря,  вроде  как  на  рассвете.  Впечатление  ошеломительное.
Знаете, что у меня чуть не сорвалось с языка? У меня  чуть  не  сорвалось  с
языка: "Да  ты  что,  милая?  Быстро  надевай  купальник!  Тут  полным-полно
туристов!"Я, конечно, не сказал ничего подобного. У меня это было написано в
глазах. И она, очевидно, прочла. Вам понятно, о  чем  я.  Богиня - это  ладно.
Усы - это хорошо. Но если женщина не чувствует мужчину, а мужчина не чувствует
женщину, то все ведь без толку, верно? А она прочла - очевидно. И если  бы  не
большевистские происки...
     Словом, меня послали в нокдаун, и я выгадывал время,  отчаянно  силился
подняться, выпрямиться, навязать ближний бой,  вообще  заново  освоиться  на
ринге. Спрашиваю: "Как вас зовут?" Отвечает: "Глэдис".
     Минуту-другую помолчали. Оба. Потом она мне: - Простите, сэр, вам налить
чаю? А я ей: - Да. Непременно.
     Вот и все, ясно? Ни слова про морской  берег.  Ни  про  что  ни  слова.
"Непременно" - и все. А она: - Отлично, сэр, - только и сказала.
     Чувствуете деликатность? "Ого, - думаю, - в девчонке говорит порода!" Я
ведь большой демократ, заметьте. По крайней мере, был. "Не иначе,  -  думаю,
как молоденький хват офицерик болтался  возле  коттеджа,  где  ты  родилась,
милашечка!" Ей этого, разумеется, не сказал. Тем более-может, и не офицерик,
а дипломатик. "Отлично, сэр" - ишь ты!
     И все. И ушла. Наверное, пошла  к  себе  в  комнатку  на  антресоли.  Я
остался один у камина глядеть на огонь, вылитый герой пьесы.
     Слышу, Адела поднимается по лестнице. "Бог ты мой, - думаю, - а как  же
Адела?" Я про нее забыл. "Еще и  дети!"  Славные,  неиспорченные  мальчишки.
"Боже, - думаю, - а Каррингтон-Джоунзы?" Жутко стервозная баба. Язык  острее
непальского      клинка.      Вспомнил       старого       генерала       из
"Притона-в-Лакх-нау" - отменный старик! Вспомнил полк, офицерский клуб:  огонь
ребята, веди их маршем в пекло и обратно? Что они скажут?  Вспомнил,  как  я
прошел раунд за восемьдесят ударов.  Вспомнил  типа  по  фамилии  Падлоу:
выпивал с ним однажды у стойки в Чатна-клубе. С  тех  пор  ни  разу  его  не
видел. Его-то я почему вспомнил?
     Но Адела никак не шла у меня из головы, а моталась туда-сюда  вместе  с
прочими. И в глазах мираж, да  не  вверх  ногами,  а  натурально:  маленькая
богиня, вроде как на берегу. Попробуй тут сосредоточься.
     Сказать, какие слова пришли мне тогда на ум?  "Твой  ход!"  Но  разбить
женское сердце, исковеркать жизнь, и кому - Аделе, старому  товарищу?  Нет!  Я
вспомнил, как однажды в Чандрапуре мы нашли в постели  кобру.  Другое  дело,
конечно, а все-таки тоже связывает, сами понимаете. Только что  такое  кобра
против богини? Да если бы не эти чертовы агитаторы...
     Я крепился изо всех сил. Избегал ее все  воскресенье.  Наутро  вышел  в
холл - она там, подметает лестницу. С щеткой и совком. Ну и сами  понимаете.
Адела была в гостиной.
     - Адела, - говорю, - мне надо в город, повидаться с Дикки Уизвергом.
     Она учуяла неладное. Дикки Уизверг мне особо нужен, когда я  попадаю  в
переделку. Мы с ним бывали в крутых переделках.
     - Езжай, - говорит. - Возвращайся в двадцать сорок пять.
     - Ладно, - говорю, - буду к сроку. Поехал в город, отправился к  Дикки.
Рассказал ему все и говорю: - Надо делать выбор. А у меня не хватает духу.  Он
говорит: - Рекомендую компромисс. Я говорю: - Что?
     Он вроде как подмигивает. И говорит: - Слова нет, так и спору нет.
     Я говорю: - Что? Он говорит: -  Что  глаза  не  колет,  то  и  сердце  не
печалит. Я говорю: - Дикки, мы с тобой побывали в крутых переделках.  Но  ты,
оказывается, грязный и мерзкий циник. Ты не  знаешь,  что  такое  порядочная
женщина, и лучше бы я с тобой ни в каких переделках не бывал.
     Вышел от него и вспомнил про Свини Гавкинса. Свини в  нашем  клубе  на
руках никогда не носили, это уж точно; но я почему-то подумал, что Свини - тот
самый, кто мне нужен: такая была интуиция. Я  его  разыскал.  Рассказал  ему
все.
     - Джек, - говорит он, - тут нечего и думать. Дело ясное как день. Карты
сданы - твой ход.
     Замечаете? Те самые слова, что пришли мне на ум. Я понял, что он  прав.
И пожал ему руку.
     - Свини, - говорю, - мы с тобой почти что ни разу не  бывали  в  крутых
переделках, но если я снова попаду в переделку-надеюсь, ты будешь рядом.
     Вернулся домой. Пошел поглядел на нее - для пущей  надежности.  И  позвал
Аделу в логово.
     - Адела, - говорю, - держи марку. Ты - дочь солдата.
     Она говорит: - Да, Джек. И жена солдата.
     - Это, - говорю, - верно. Пока что так. Она говорит: - Не  хочу  верить,
что у тебя другая женщина.
     - И не верь, - говорю. - Это богиня.  Она  говорит: -  Понятно.  Значит,
теперь я всего лишь мать двух сыновей солдата.
     - Славные, неиспорченные ребята, Адела, - говорю я. - Как пара горячих,
породистых, резвых терьеров.
     Она говорит: - Да, неиспорченные. Они должны остаться со мной,  Джек.  И
остаться неиспорченными.
     - Бери их, Адела, - говорю я. Она говорит: - Держи марку, Джек. Их  надо
послать в подходящую школу.
     - Да, Адела, - говорю я.
     Она говерит: - И надо, чтобы из школы они возвращались в подходящий дом.
К подходящей матери. Знаешь, как они меня называют? - и при этих словах чуть
не сорвалась. - Они меня называют "наша пригожая мать". Я ведь не смогу быть
их "пригожей матерью", Джек, в штопаном прошлогоднем платье, как ты думаешь?
     - Хорошо, - говорю я. - Мне ничего не нужно. Я буду жить на Вайкики или
где-нибудь в тех местах. У моря.
     Она говорит: - Надо, чтоб тебе хватало на табак, Джек.
     При этих словах я чуть не сорвался.
     Потом, конечно, пришлось иметь дело с ее  семьей,  с  ее  юристами,  от
всего    отказываться,    лишаться    всяческих    прав,    да    еще    эта
Каррингтон-Джоунз - жуткая стерва, - в  общем,  нахлебался.  Я  держал  марку,
подписал все бумаги, слова лишнего не сказал, дома глядел строго под ноги - не
хотел путать в эти дела маленькую богиню. Ее время настанет - на  Вайкики  или
где он там, этот берег.
     Под конец они вынесли всю мебель. В моем логове остались  только  кубок
за поло, клюшки для гольфа и я. Не важно - сейчас мы пулей на  Вайкики,  в  те
места. Черт побери,  знаем  мы,  по  чьей  указке  орудуют  эти  прихвостни.
Антианглийская деятельность!
     Я позвонил Глэдис. Она явилась. Я взглянул на нее. И вдруг слова так  и
посыпались. Случалось вам  видеть  накат  огневого  вала  перед  наступающим
батальоном лучших созданий божьих? Так это было, точь-в-точь.
     - Вот он я, - говорю. - Бери. Играй с моими усами. Хочешь-отстриги  их.
Они твои. И я к ним в придачу.
     Она говорит: - Что? Я говорю: - Все осталось за  флагом.  Все  как  есть.
Адела.   Дети.   Старый   генерал - отменный   старик,   но   бог    с    ним.
Каррингтон-Джоунзы.  Челтнем.  Клуб.  Полк.  Деньги.  И  один   тип,   некто
Падлоу - выпивал с ним в Чатна-клубе, - но опять же бог с ним. Я твой. Я видел
тебя, обнаженную, на берегу моря - рассвет и  тому  подобное.  Надевай  шляпу,
Глэдис. Мы встретим этот  рассвет.  Мы  отыщем  этот  берег.  Там  безлюдье - никаких туристов!
     Она посмотрела на меня. Я, конечно, знал, что она удивится. Не хотел ей
ничего говорить, пока Адела в доме. Соблюдал, сами понимаете. И так уже было
сказано: "непременно". И - "отлично, сэр". .
     Я думал, она повторит свои слова. Повторит их не так, как раньше, будто
мышка пискнула из  норки  тайком  от  шныряющих  в  комнате  кошек - денежных,
чинных, достойных, пристойных, таких-сяких-разэта-ких, ну, вы меня поняли, -
не просто повторит, а скажет громко, победно, весенним, что ли, голосом.
     Сказала-то она громко. Видали когда-нибудь, как  шрапнельным  разрывом
накрывает бедолагу солдата? Вот так и меня накрыло. "Джек, - думаю, -  ты  в
нокауте. Пиши пропало". Гляжу - а она уже ушла.
     Я сразу понял,  в  чем  дело.  Ее  обработали.  Подонки!  Рука  Москвы.
Треклятые агитаторы.  Чертовы  красные.  Что  им  юность,  что  им  чистота?
Негодяи, пробрались в воскресные школы - да всюду  пробрались.  Богиня - что  им
богиня? Глазки, ушки, формы - а им один черт. Подымай класс на  класс - вот  их
лозунг. Классовая ненависть. Классовая борьба.

ДЬЯВОЛ, ДЖОРДЖ И РОЗИ

Перевод. Куняева Н., 1989 г.

     Жил на свете один молодой человек, которого неизменно отвергали девушки - и вовсе не потому  что от него  плохо
пахло, а потому, что был он уродлив, как обезьяна: такая уж ему выпала доля.
У него было доброе  сердце,  но  он  ожесточился  и,  хотя  все  еще  нехотя
признавал, что женский пол вполне приемлем с точки зрения фигуры, размера  и
качества кожного покрова, во всех прочих  отношениях  считал  женщин  самыми
глупыми, бестолковыми, порочными и  злоехидными  тварями,  какие  когда-либо
появлялись под солнцем.
     Это свое убеждение он отстаивал с незаурядным упорством  и  при  всяком
удобном  случае.  Однажды  вечером  он  распинался  на  любимую  тему  перед
дружками,  -  а  происходило   это   в   баре   "Подкова",   что   в   конце
Тоттнем-Корт-роуд, - когда заметил, что к его словам с откровенным интересом
прислушивается некий одетый с иголочки мрачный джентльмен, который сидел  за
соседним столиком и своей довольно-таки омерзительной внешностью смахивал на
вырядившегося в смокинг  сыскного  агента,  который  собрался  на  слежку  в
кафе-шантан.
     Столь пристальное внимание со стороны лица постороннего никоим  образом
не смутило нашего друга, и он продолжал распространяться о том,  что  именно
представляют собою девушки и чем они занимаются  при  первой  подвернувшейся
возможности. Он, у кого по этой части имелось  меньше  улик,  чем  у  любого
другого представителя сильного пола в целом мире,      был тем не менее склонен считать, что женщины от природы сладострастны.
     - А не то, - ораторствовал он, - впадают в другую крайность и корчат из
себя недотрог, отчего им прямая выгода, или садисток Диан,  кому  в  радость
распалить адское пламя  в  сердце  мужчины  или  где  там  еще,  а  после  с
торжеством расписывать его муки своим сопливым подружкам. Я тут помянул  про
адское пламя - и жаль, что на самом деле нет такого ада,  куда  б  можно  было
спровадить всех этих гарпий и соблазнительниц: уж я бы не преминул самолично
туда отправиться, только бы поглядеть, как их там варят, парят и жарят.
     С этими словами он встал и пошел  домой.  Можете  представить,  как  он
удивился,  когда,  поднявшись  по  крутой   лестнице   в   свою   невзрачную
студенческую келью, обнаружил, что зловещего вида  незнакомец  с  цинической
миной, который в баре не сводил с него глаз, стоит себе  как  ни  в  чем  не
бывало на коврике перед его камином. Джордж сразу же признал в  нем  Дьявола
собственной персоной - того самого, в которого решительно не верил  столько
лет.
     - Нет слов, чтобы выразить, - произнесла сия именитая особа  с  улыбкой
светского человека, - какую  радость  мне  доставляет  знакомство  со  столь
проницательным и мудрым джентльменом, как мистер Джордж Постлуэйт.
     Джордж попытался было  отклонить  комплимент,  но  Дьявол  улыбнулся  и
раскланялся по-посольски. В  конце  концов  он  с  грехом  пополам  уговорил
Джорджа и пригласил отужинать  в  ресторанчике  на  Джермин-стрит.  Следует
признать, что вино он заказал превосходное.
     - Меня в высшей степени заинтриговали, - сказал он, - взгляды,  что  вы
излагали  совсем  недавно.  Но  может  быть,  они  продиктованы  всего  лишь
случайным раздражением, досадой, уязвленным самолюбием или уж и не знаю чем?
     - Как бы не так, черт меня побери! - воскликнул Джордж.
     - Великолепно! - заметил собеседник. - Мы начинаем понимать друг  друга
с полуслова. И вот,  любезный  друг,  в  чем  у  меня  маленькая  загвоздка.
Область, каковой я имею удовольствие и честь управлять, еще в  проекте  была
задумана с грандиозным размахом,  и  тем  не  менее,  однако,  ее  параметры
становятся в силу известных  тенденций  все  теснее,  а  надзор  за  нею - все
обременительней для того, чья молодость уже позади.
     - Прискорбно слышать, - сказал Джордж.
     - Я бы еще справился с  демографическим  взрывом  на  этой  планете,  -
продолжал Дьявол. - Я мог бы  совладать  даже  с  женской  эмансипацией.  Но
сочетание того и другого, увы, образует порочный круг, из которого...
     - Прекрасно вас понимаю, - заметил Джордж.
     - И дернуло же меня изобрести именно этот грех! - пожаловался Дьявол. -
Нет чтобы какой-нибудь другой. К настоящему  времени  в  мире  насчитывается
тысяча миллионов  женщин,  и  все  они,  за  парой  несерьезных  исключений,
обречены на проклятие.
     - Очень хорошо! - вставил Джордж.
     - Разумеется, хорошо, - сказал Дьявол, - но лишь с  чисто  эстетической
точки зрения. А вы подумайте о перегрузке  полезной  площади  и  бесконечных
организационных проблемах.
     - Так втисните их! - воскликнул Джордж,  воодушевляясь.  -  Набейте  до
отказа - и дело в шляпе.
     - Тут-то они и решат, что  попали  на  званый  прием,  -  возразил  его
новообретенный приятель, - а это никуда не годится.  Каждый  поступающий  ко
мне экземпляр требуется  обработать  в  индивидуальном  порядке.  Я  намерен
открыть новое отделение. Участок мы присмотрели, строительство  идет  полным
ходом,  и  кто  мне  единственно  нужен,  так  это  управляющий  с  железным
характером.
     - Нельзя ли поподробней узнать о климатических  условиях,  жалованье  и
перспективах? - осведомился Джордж деловым тоном.
     - Климат почти такой же, как на Оксфорд-стрит {Одна из главных торговых улиц в центре Лондона.} в летний день, - ответил
Дьявол, - жалованье -  власть,  а  перспективы - бесконечность.  Если  вас  это
устраивает, любезный друг, то позвольте, я вам все покажу на месте. Для меня
в любом случае будет ценно ваше мнение.
     Сказано-сделано: они провалились в тартарары и выскочили на поверхность
в пригороде Сиднея, штат Новый Южный Уэльс, Австралийский Союз.
     - Вот оно, значит, где! - воскликнул Джордж.
     - Еще не здесь, - возразил Дьявол, - чуть-чуть подальше.
     И  они  со  скоростью  ракеты  устремились  к   северовосточному   краю
вселенной,  удивительно  напоминающей  своей  формой,  как  заметил  Джордж,
литровую пивную кружку, в которой туманности выглядели поднимающимися кверху
пузырьками. Он ужаснулся,  увидев  две  исполинских  губы,  что  тянулись  к
наружному ободку нашего космоса.
     - Не тревожьтесь, - сказал Дьявол. - Это всего-навсего  обучающийся  на
лекаря юный бурш по  имени  Приор,  который  три  раза  кряду  засыпался  на
экзаменах. Однако пригубит он кружку лишь через двадцать миллионов биллионов
световых лет, потому что его сверлит взглядом некая молодая  женщина, и  к
тому времени как он сделает первый глоток, пузырьки давно полопаются,  пена
осядет и пиво совсем выдохнется. - Вот бедолага! -  вскричал  наш  герой.  -
Будь они прокляты, эти бабы!
     - Не стоит его жалеть, - снисходительно  пояснил  Дьявол.  -  Это  его
пятая кружка, и он уже так налакался, что ему сам Бог не  брат;  к  тому  же
заведению пора закрываться. И вообще мы почти на месте.
     Джордж  увидел,  что  они  направляются  к  той  субстанции   в   этой
колоссальной  кружке  пива,  которую  иногда  называют  "Рыбой".  Оказавшись
поближе,  он  разглядел,  что  это - черная  звезда-гигант,   вокруг   которой
вращается планета-спутник в тысячу раз больше нашей Земли.
     - Этот спутник, - заметил его чичероне, -  я  намерен  оборудовать  под
новое отделение. Если не возражаете, мы прямиком туда и направимся.
     Джордж не возражал, и они приземлились на  бесплодной  мрачной  равнине
неподалеку от черного базальтового дворца, занимающего семь квадратных миль.
     - Уютная коробочка! - воскликнул наш герой.
     - Всего лишь простая времянка, - заметил  попутчик.  -  Моему  будущему
распорядителю придется тут перемучиться,  пока  мы  быстренько  не  соорудим
что-нибудь получше.
     От Джорджа, однако, не ускользнуло, что со стороны хозяйственного двора
в подвал закатывают внушительное  количество  бочонков.  Углядел  он  и  то,
что бесы, которым полагалось заниматься делом, разбились на компании и  сидят
на корточках в одном из недостроенных портиков с картами в руках.
     - Ага, так вы здесь и в  покер  играете,  -  с  живейшим  удовольствием
констатировал он.
     - Мы знаем толк во всех развлечениях, - ответил  Дьявол  с  улыбкой.  -
Когда же играем в карты, то каждому приходит полная рука козырей.
     Он продемонстрировал  Джорджу  несколько  великолепных  картин,  причем
некоторые из них слегка непристойного свойства. Ко  всему  остальному  здесь
имелись роскошные кухни с полным штатом поваров, псарни, конюшни, соколятни,
оружейные, грандиозные залы и уютные кабинеты, комнаты для всевозможных  игр
и досугов, а  также  сады,  разбитые  на  манер  версальских,  только  много
обширней.  Целый  подвал  был  забит  всем  необходимым  для  разного   рода
фейерверков. Были тут устройства и для других увеселений, о которых гость не
имел и малейшего понятия. Например, обсерватория, откуда  можно  было  вести
скрупулезное наблюдение за любой молодой женщиной на свете.
     - Вещица и вправду весьма занятная, - пробормотал наш герой.
     - Поторопимся, - сказал Сатана. - Не сидеть же нам  здесь  целый  день.
Вам, само собой, хотелось бы осмотреть и остальные свои владения?
     - Разумеется, - ответил Джордж. -  Тут  я,  понятно,  не  могу  держать
заключенных, разве что время от времени какую-нибудь из них будут  приводить
ко мне для особого наставления.
     И Дьявол облетел с ним всю планету,  которая,  едва  они  удалились  от
дворца и  дворцовых,  земель,  на  поверку  не  столь  уж  и  отличалась  от
окрестностей Большо