торону: виновник ее радостей и бед, даже не  оглянувшись
на нее, без малейшей заминки оседлал рыженькую.
     Кики, разумеется,  была  унижена;  но  она  столько  перестрадала,  что
отнеслась к делу философски. "Как-никак, - подумала она, -  с  этим  подлым,
бессовестным переростком-молокососом покончено, и мне уже больше не придется
терпеть обиды и лишения по милости негодяя Вольтера. Пароход завтра уйдет; я
вволю откушаю  рыбки,  и  если  немного  останется,  так найдутся,  я  думаю,
любезные и услужливые охотники докушать".
     Поэтому она запаслась терпением,  и  терпение  ее  было  вознаграждено.
Пароход уплыл вместе со своим лихим  пассажиром;  рыженькая  при  виде  Кики
опрометью удирала в темные закоулки. Кики ее не преследовала - зачем? Ей снова
хватало сардин и любовных услад. Да и не сердилась она больше на  это  рыжее
ничтожество, а свысока презирала ее.
     Естественно поэтому, что она и не заметила,  как  ее  жалкая  соперница
ровно через восемь недель после отплытия цементовоза совсем исчезла с  глаз.
Еще неделя-другая-третья - и Кики  о  ней  вообще  думать  забыла;  тем  более
ошеломительна была встреча на набережной, по которой однажды  прошествовала,
сияя  гордостью,  рыженькая  в  сопровождении  шестерых  здоровенных   котят
чудовищного вида. Плелись они вразвалочку, и глаза у них  у  всех  были  как
стеклянные крыжовины. Каждый был живым подобием своего единокровного  братца
Вольтера, и задранные куцые хвостики знаменовали пришествие нового  порядка,
который не сулил ни покоя, ни сардин, ни любовных услад.