живого слова он читал лекции по ораторскому искусству, судебному
красноречию, об отправлении правосудия. Анатолий Федорович на занятиях
воссоздал суд присяжных, как он должен был существовать по замыслу
Судебной реформы 1864 г. Чтобы слушатели поняли все надлежащим образом, в
целях наиболее ясного представления о роли участников процесса часто
устраивались настоящие "судебные процессы". Анатолий Федорович вспоминал
какое-нибудь дело из своей практики и предлагал провести его
разбирательство. Из числа студентов избирались председательствующий,
прокурор, адвокат, подсудимые, гражданские истцы и присяжные заседатели.
Остальные были публикой. Сначала проводился "процесс", а затем следовал
нелицеприятный разбор услышанного. Анатолий Федорович терпеть не мог
ложного пафоса, манерности. От председательствующего он требовал
соблюдения принципа "судья - слуга, а не лакей правосудия", он не имеет
права решать вопросы, исходя из принципа "я так хочу", а должен
руководствоваться положением "я не могу иначе", ибо такое решение
подсказывает смысл закона. От прокурора и адвоката требовались строгая
логичность, глубокая аргументация, тонкий психологический анализ,
необходим был объективный и обстоятельный разбор доказательств. А. Ф. Кони
учил умелому использованию богатств русского языка и не терпел
вульгаризмов.
   Трудно переоценить воздействие на слушателей подобной формы обмена
опытом. Часто после инсценированных "процессов" зачитывались выдержки из
речей самого Анатолия Федоровича, а также других юристов, с которыми ему
приходилось встречаться. Допуская инсценировки суда в Институте живого
слова, Кони не одобрял в то же время театрализованных постановок
отправления правосудия.
   4 февраля 1922 г. такая постановка состоялась в Большом оперном театре,
где был назначен суд над Катюшей Масловой, Нехлюдовым, Бочковой и
Картинкиным. На роль председателя приглашался Анатолий Федорович, ему
предлагался большой гонорар. Однако он отказался, не допуская и мысли о
том, чтобы суд превращался в театрализованное зрелище.
   В роли прокурора выступал юрист Струве, Маслову защищал адвокат Пушкин,
роли подсудимых исполняли артисты академических театров. Судьи были из
публики, присяжные заседатели избирались по жребию. Речи сторон
сопровождались аплодисментами. Публика восприняла инсценировку не как суд
общественной совести, а как возможность послушать ораторов и посмотреть
игру актеров.
   Анатолий Федорович на очередном занятии даже не спрашивал своих
слушателей о впечатлениях от этой постановки.
   К сожалению, не многие из начинающих юристов присутствовали на лекциях
и "процессах" в Институте живого слова. Зато на них можно было увидеть
глубоких, убеленных сединами старцев, таких как Василий Иванович
Немирович-Данченко (его всегда сопровождала дочь) и других представителей
литературных кругов, для которых было большим удовольствием послушать
Анатолия Федоровича.
   В Кооперативном институте чаще всего мы слушали лекции: "Встречи на
жизненном пути", "Этика общежития", "Великое наследие Пушкина", беседы о
бережном отношении к достоинству человека, беззаветном служении своему
народу.
   Мы узнавали о писателях, которых волновали проблемы правосудия, вины,
ответственности, психологии преступников, которые считали своим долгом
дать собственную оценку принципу состязательности сторон и высказать
нравственное отношение к наблюдаемому. Особенно интересно было слушать о
Толстом, Достоевском, Короленко и Чехове, которые затрагивали вопросы,
близкие юристу. Образы писателей Григоровича, Писемского, А. Н.
Островского, Горбунова, Некрасова, Апухтина, Тургенева, Гончарова вставали
перед нами как живые.
   Тяжело было наблюдать за старым маленьким человеком, который на
костыликах передвигался по улице, часто останавливаясь для отдыха.
Добравшись до места, Анатолий Федорович опускался на стул, вытирал
вспотевшее, усталое лицо, ставил костылики рядом, удобней усаживался и
постепенно преображался. Лицо обретало спокойное выражение, глаза
становились озорно-молодыми, очень слабый вначале старческий голос
постепенно становился уверенным, и мы забывали, что перед нами старик.
Аудитория всегда бывала переполненной. Иногда не хватало места на
скамейках или на стульях, и слушатели располагались прямо на полу,
стараясь занять место поближе к Анатолию Федоровичу. Глядя на него и
слушая его образную речь, часто перемежающуюся шутками, острым словом,
изображением рассказываемого в лицах (он был прекрасным лицедеем), мы
готовы были слушать оратора до бесконечности.
   На какие только запросы не откликался Кони! Каких проблем он не
затрагивал! Вспоминая о своих встречах на жизненном пути, он подчеркивал,
что такой жадной к знаниям аудитории раньше не встречал.
   С его лекций мы уходили в приподнятом настроении, взволнованными и
счастливыми от сознания, что не в пример большинству наших
профессоров-наставников, которые ограничивались академическим
преподнесением существовавших в то время теорий, Анатолий Федорович Кони
делился с нами сокровищами своих разносторонних знаний и с готовностью
отвечал на любые вопросы.
   Необходимо учесть, что юридический факультет в начале двадцатых годов
не был в моде. Царские законы, суд присяжных - сданы в архив. Новых
кодексов (за исключением трудового и о браке и семье) не было. Профессура
в подавляющем своем большинстве если не враждебно, то выжидательно
относилась к Советской власти. Многие смотрели на юристов как на классовый
пережиток, а некоторые высказывались даже о вредности и ненужности
юридических факультетов. Среди интеллигенции наблюдался идейный разброд.
Отсутствие стойкого самостоятельного мировоззрения в 19 лет приводило к
мучительным сомнениям и исканиям в выборе своего будущего.
   С кем поговорить? Кому открыть душу и получить наставление и совет? И
вот отправлено лихорадочное письмо Анатолию Федоровичу Кони без твердой
надежды получить ответ. В предполагаемый срок отзвука не было, прошел слух
о болезни Анатолия Федоровича. Потеряв надежду, я уехала из Петрограда на
зимние каникулы. Какова же была моя радость, когда в январе 1922 г. мне
передали письмо от А. Ф. Кони, принесенное какой-то старушкой. Я прочла:
   "Многоуважаемая Анна Петровна! Извините мой запоздалый ответ на Ваше
письмо, я был болен и очень занят.
   Если во вторник, 2 января, в 3 часа Вы свободны, то я буду Вас ожидать.
Готовый к услугам, А. Кони".
   Я пришла к Анатолию Федоровичу на Надеждинскую, 3, в новый назначенный
срок - 31 января 1922 г. По меловой надписи на стене "Кони" нашла его
квартиру и позвонила.
   Старушка, оказавшаяся Е. В. Пономаревой, провела меня в кабинет.
Анатолий Федорович сидел за просторным письменным столом, где стоял
большой бюст Пушкина.
   Комната была холодной. Одет он был в летнее пальто, небольшая шапочка
на голове, на руках перчатки, без двух пальцев на правой руке. Вид у него
был болезненный, усталый. Я смутилась, начала извиняться, что затрудняю
его и выразила готовность уйти, но он, не скрывая своего нездоровья,
пригласил остаться. "Я с волнением прочитал ваше письмо. Отрадно, что
среди молодежи есть такие трепетные натуры, ищущие свое место в жизни. Мне
хочется скорей успокоить вас и убедить в том, что стоите вы на правильном
пути и видите свое определенное место в жизни.
   Вы немного разочаровались в себе, но это не беда, это встречается часто
у людей, которые сильно хотят чего-то достигнуть и на своем пути имеют
большие препятствия. Вам говорят окружающие, что адвокатура и вообще
судебно-прокурорская деятельность - не женское дело и что юристы не нужны.
Это неверно. Юристы нужны в любом обществе и любом государстве. Не сможет
обойтись без них и современное молодое государство. Появятся кодексы,
неизбежно будут созданы судебно-прокурорские учреждения, будет и
адвокатура".
   Так и произошло. Вскоре были приняты положения о прокуратуре,
адвокатуре, изданы Уголовный и Гражданский кодексы. "Неправы те, -
продолжал А. Ф. Кони, - кто утверждает, что это не женское дело. Еще во
времена старого правительства я всячески пытался доказать необходимость
участия женщин в судебной деятельности". Много позже я узнала, что 23 - 24
января 1913 г. в Государственном совете состоялось обсуждение
законопроекта о допущении лиц женского пола в число присяжных и частных
поверенных, где А. Ф. Кони выступал с речью в защиту законопроекта. Из 150
членов Государственного совета за отклонение высказались 84, против - 66,
и женщинам попрежнему не разрешалось участвовать в процессе.
   "Поставленные молодым государством задачи грандиозны, - продолжал
Анатолий Федорович. - Народ темен и неграмотен, очень нужны грамотные,
культурные люди, в том числе и юристы. Женщина всегда утешает, часто
облегчает тяготы и иногда исцеляет. В ней сильно развито чувство правды, в
вопросах этики она более щепетильна и, мне думается, она должна будет
внести обновление и в адвокатуру.
   Дело прошлое, и я, откровенно говоря, за всю свою долголетнюю судебную
практику знал только двух адвокатов, которые были абсолютно безупречны, не
допускали компромиссов с требованиями морали и нравственности. Юрист
должен хорошо разбираться в психологии, должен быть широко образованным
человеком и ненасытно стремиться к освоению культуры прошлого. Юрист
должен быть активным пропагандистом правовых и общих знаний и ставить себе
главной целью - быть полезным своему народу. Я, немощный старик, которому
скоро исполнится 80 лет, - не бросаю общения с людьми и стараюсь делиться
своими знаниями".
   Анатолий Федорович старался успокоить, ободрить меня, внушить
уверенность в правильности избранного пути.
   "Судя по письму, вы свободно владеете словом. Думаю, что так же можете
и говорить и быть неплохим оратором, что очень важно для юриста". Он
встал, подошел ко мне, постариковски благословил и поцеловал в лоб.
"Идите, идите по избранному пути и не думайте, что это утопия". Я горячо
поблагодарила Анатолия Федоровича и как на крыльях вылетела из кабинета.
   Больше у меня не было колебаний и сомнений относительно выбора
профессии. В 1924 г. я закончила университет и, будучи первым советским
юристом в Рязанской области, все силы отдала воспитанию кадров юристов. В
органах юстиции я проработала с 1925 по 1960 г. непрерывно, а с 1960 г.
веду посильную работу на общественных началах. [...] Запомнился еще день
10 февраля 1924 г., когда в Академии наук (ныне Пушкинский Дом) состоялось
юбилейное чествование Анатолия Федоровича по случаю его 80-летия.
Собрались представители многих научных учреждений, от узкоспециальных до
учреждений изящной словесности. От коллектива университета выступали наши
профессора А. А. Жижиленко и М. Я. Пергамент. Они охарактеризовали заслуги
Кони как ученого и судебного деятеля.
   А. А. Жижиленко закончил свое выступление словами Кони о вечно живущей
юности. Убедительно и сильно прозвучала благодарность от тех, кто имел
счастье вырасти непосредственно под руководством Анатолия Федоровича или
под влиянием его трудов.
   В адресе Пушкинского Дома говорилось о большом значении Кони для
русской литературы. "Ваша биография теснейшим образом переплетается с
именами крупнейших наших писателей и поэтов и многие их величайшие
произведения непосредственно связаны с Вашей творческой мыслью".
   Оригинальным было приветствие от театра передвижников (театр П. П.
Гайдебурова и Н. Ф. Скарской). Был инсценирован "суд" над А. Ф. Кони.
Против него выдвигалось обвинение в злостном вторжении в область науки и
искусства. Принимая во внимание его происхождение из
литературно-артистической семьи, он признавался "прирожденным
преступником". Ввиду того, что в законе нет статьи, под которую попадали
бы его действия, было принято решение: "Передать вынесение приговора и
определение наказания верховному суду истории".
   Об этом приветствии-шутке артистов передвижного театра вспоминал А. Ф.
Кони в письме к А. И. Южину-Сумбатову от 18 февраля 1924 г. Другие
выступления как-то не сохранила память.
   В своем ответном слове Анатолий Федорович, отмечая роль идущего на
смену молодого поколения - строителя нового общественного строя,
подчеркнул, что оно должно вкладывать в свой труд не только
профессиональные знания, но и опираться на высокие нравственные начала.
   Я счастлив, сказал А. Ф. Кони, что на склоне лет судьба послала мне
общение с ними. И закончил шуткой: "В одном из провинциальных судов с
присяжными заседателями, сразу после введения Судебной реформы случился
такой трагикомический случай. После совещания присяжные вынесли вердикт:
хотя подсудимый и не виновен, но заслуживает снисхождения. Так же и я,
слушая все сыплющиеся на меня обвинения, думаю, что "не виновен, но
заслуживаю снисхождения".
   В письме к М. Н. Ермоловой от 15 октября 1925 г. Анатолий Федорович как
бы подытоживает свой жизненный путь: "Вы подвизаетесь на мировой арене
драматич[еского] искусства и участвуете в драмах, трагикомедиях и
водевилях, но и я 50 лет работал на большой сцене уголовного суда и
правосудия, и мне приходилось участвовать в драмах, трагедиях и комедиях
жизни. Скажу больше, я исполнял все старинные амплуа - я был злодеем как
прокурор в глазах обвиняемого; был благородным отцом, руководя присяжными
и оберегая их от ошибок; был резонером, ибо как обер-прокурор должен был
разъяснять закон старикам-сенаторам и - наконец - был и состою первым
любовником богини Фемиды, присутствуя при ее появлении на Руси взамен
прежнего бессудия и бесправия, любил ее всей душой и приносил ей жертвы.
Она теперь постарела, зубы повыпали, волосы поседели, повязка упала с
глаз, но я ее все-таки люблю и готов служить ей...
   "Я прожил свою жизнь так, что мне не за что краснеть [...]"


   А. П. Андреева

   Впервые опубликовано в журнале "Правоведение" (1978. - Э 4)
   Печатается с сокращениями.



   Составление, вступительная статья и примечания Г. М. Миронова и Л. Г.
Миронова

   Художник М. 3. Шлосберг

   Кони А. Ф.

   К64 Избранное/Сост., вступ. ст. и примеч. Г. М. Миронова и Л. Г.
Миронова. - М.: Сов. Россия, 1989. - 496 с.


   В однотомник замечательного русского и советского писателя, публициста,
юриста, судебного оратора Анатолия Федоровича Кони (1844 - 1927) вошли его
избранные статьи, публицистические выступления, описания наиболее
примечательных дел и процессов из его богатейшей юридической практики.
Особый интерес вызывают воспоминания о деле Веры Засулич, о литературном
Петербурге, о русских писателях, со многими из которых Кони связывала
многолетняя дружба, воспоминания современников о самом А. Ф. Кони. Со
страниц книги перед читателем встает обаятельный образ автора, истинного
российского интеллигентадемократа, на протяжении всей жизни превыше всего
ставившего правду и справедливость, что и помогло ему на склоне лет
сделать правильный выбор и уже при новом строе отдать свои знания и опыт
народу.

4702010101-251
   К --------------- 80-89 PI
   М-105(03)89

ISBN 5-268-00133-7




   Анатолий Федорович Кони
   ИЗБРАННОЕ

   Редактор Т. М. Мугуев
   Художественный редактор Б. Н. Юдкин
   Технические редакторы Г. О. Нефедова, Л. А. Фирсова
   Корректоры Т. А. Лебедева, Т. Б. Лысенко

ИБ Э 5304


   Сдано в набор 02.02.89. Подп. в печать 14.09.89. Формат 84Х108/32.
Бумага типографская Э 2.
   Гарнитура обыкновенная новая. Печать высокая. Усл. печ. л. 26,04. Усл.
кр.-отт. 26,04. Уч.- изд. л. 30,22. Тираж 750000 экз. (5-й завод
620001-750000 экз.) Зак. 2995 Цена 5 р. 40 к.
   Изд. инд. ЛХ-245.
   Ордена "Знак Почета" издательство "Советская Россия" Госкомиздата
РСФСР. 103012, Москва, проезд Сапунова, 13/15.
   Калининский ордена Трудового Красного Знамени полиграфкомбинат детской
литературы им. 50-летия СССР Госкомиздата РСФСР. 170040, Калинин, проспект
50-летия Октября, 46.
   OCR Pirat



   Анатолий Федорович Кони
   Автобиографический фрагмент

--------------------
Анатолий Федорович Кони. Автобиографический фрагмент (Мемуары) [1.07.07]
--------------------


МЕМУАРЫ


   Октябрьская революция застала меня в звании первоприсутствующего в
общем собрании кассационных департаментов сената и в должности члена
Медицинского совета, т. е. высшего врачебного учреждения в России. Когда
оба эти учреждения были упразднены, пришлось искать применения своих
душевных сил, знаний и опыта долгой жизни.
   Поэтому я с особой готовностью откликнулся на предложение Первого и
Второго Петербургских университетов занять в них кафедру учения об
уголовном суде, а также Института живого слова о чтении в нем курса
ораторского искусства с участием и в практических занятиях по последнему.
   Пятьдесят шесть лет назад я был оставлен при Московском университете
для приготовления к занятию кафедры уголовного права, вследствие
одобренного советом юридического факультета и напечатанного затем в
"Университетских известиях" моего кандидатского сочинения "О праве
необходимой обороны". Это соответствовало моим лучшим упованиям, тем более
что судебная реформа существовала еще лишь "im Werden" [в будущем, в
процессе становления, в теории (нем.)]. 1866 год разбил эти надежды, так
как предложенная посылка оставленных при университете за границу для
дальнейшей подготовки была отсрочена на неопределенное время вследствие
перемены в министерстве народного просвещения, когда место Головнйна занял
мрачной памяти граф Дмитрий Толстой, а руководивший за границей занятиями
молодежи незабвенный Н. И. Пирогов был отозван. Принять предложение
ректора Московского университета, профессора уголовного права Баршева
немедленно приступить к чтению лекций по общей части уголовного права,
несмотря на всю заманчивость этого предложения, я не считал себя
нравственно вправе, ибо не был достаточно подготовлен к изложению
самостоятельного курса, a "jurare in verba magistri" [Букв, "клясться
словами учителя" (лат.), т. е. пользоваться чужими знаниями либо
сведениями] не хотел. Ожидать времени, когда могли бы возобновиться
командировки, пребывая в "немом бездействии печали", мне было невозможно,
тем более что я мог ожидать в будущем новых затруднений, так как министром
внутренних дел Валуевым был возбужден вопрос о преследовании автора
"Необходимой обороны" по новому закону о печати, кончившийся тем, что
совету университета было объявлено замечание министра народного
просвещения за напечатание труда, содержащего зловредные мысли о праве
обороны против незаконного насилия власти и ее агентов.
   Пришлось поступить на службу сначала в незадолго пред тем
преобразованный государственный контроль, где - к слову сказать - нашли
себе работу многие из тогдашних литераторов, - и затем в только что
открытые судебные установления и иметь счастье участвовать во введении
Судебной реформы в Петербургском, Московском, Харьковском и Казанском
судебных округах. По пути подчас очень трудного служения делу правосудия,
по крайнему своему разумению, мне пришлось два раза быть преподавателем
судопроизводства в Училище правоведения и в Александровском лицее. Но
многие условия и обстановка этих учреждений не давали мне забыть
несбывшуюся мечту о кафедре в университете перед свободными слушателями из
широкого моря житейского. Эта мечта меня не обманула.
   Несмотря на многие условия переживаемого времени, сводящие у многих всю
мысль к "хлебу насущному" в буквальном смысле слова, я встретил в учащейся
молодежи обоего пола несомненную жажду знания и интерес к нему, причем не
раз пришлось испытывать отрадное чувство духовной связи лектора со
слушателями. Во Втором университете я читал с осени 1918-го по 1920 год, а
затем этот университет был упразднен. В коренном Петербургском
университете я читаю до последнего времени, причем с прошлого года мне
пришлось заменить и безвременно скончавшегося профессора Розина. Несмотря
на отрадное чувство, выносимое мною из аудитории, в 1919 году я был
поставлен в невозможность продолжать в ней мои чтения, так как застарелый
перело