я.
   Гортензия часто кричала,  потому что в отряде не было дисциплины. Все
хотели  то  в  поход,  то  на  речку,  то  футбол  гонять,  а  проводить
тематические сборы и  выполнять режим никто не хотел.  Гортензия из кожи
лезла,  чтобы добиться порядка.  Но у нее ничего не получалось, хотя она
изо всех сил старалась походить на старшую вожатую Евгению Семеновну.
   А  Костя не старался быть похожим.  Он ходил в  темных очках и  носил
зеленые шорты с широким командирским ремнем.
   Все  знали,  что  начальник лагеря Тихон  Михайлович Совков недоволен
Костей.  Начальник считал,  что  взрослому человеку неприлично ходить  в
коротких штанах,  а вожатый к тому же не имеет права носить темные очки,
потому что  они  отделяют его  от  детей.  Но  Костя  продолжал ходить в
шортах, а очки ни от кого его не отделяли...
   И  вот  когда Сер„жа спросил про  песню,  Костя слегка растерялся.  И
Сер„жа не стал больше спрашивать,  все и так было ясно.  А Костя закинул
за плечо гитару и взял Сер„жу за руку.
   - Пойдем, Сергей... Не все ли равно, кто придумал песню? Главное, что
поют...
   И Сер„же стало хорошо-хорошо от того,  что Костя помнит, оказывается,
его имя,  и  они идут сейчас рядом,  и  Костя держит его ладонь в  своей
ладони,  а над лагерем теплый такси,  тихни вечер,  и луна смеется среди
темных сосен...


   Луна была не  совсем круглая,  но очень яркая.  А  на севере не гасла
желтая заря.  Лунный свет сливался с  зар„й,  и на сосновые ветки словно
золотистая пыль осела. Спать никому не хотелось. Ребята сдвинули кровати
и  стали  рассказывать разные истории.  Было  не  очень  шумно  и  очень
интересно.  Многие даже из других палат прибежали. Гортензия для порядка
покричала, а потом незаметно исчезла.
   - Гы... На свидание со Стасиком побежала, - съехидничал Вовка Падерин
по прозвищу " Пудра".
   Стасик -  это  был  Станислав Андреевич,  физрук.  Но  никто не  стал
смеяться,  не такое было настроение. Всем хотелось тихонько сидеть рядом
друг с дружкой и слушать.
   Истории  были,  конечно,  страшные.  Павлик  Максимов  рассказал  про
отрубленную руку,  которую двое мальчишек нашли в  старинном сундуке,  а
Валерка  Сотников  -  про  то,  как  их  соседка  по  квартире оказалась
колдуньей и  летала  в  стиральной машине.  А  потом  Витька Солобоев из
первого отряда начал рассказывать про собаку Баскервилей. Только говорил
он плохо,  все путал,  сбивался.  Кроме того,  Витька на ужине объелся и
сейчас сильно пыхтел.  Слушать стало неинтересно,  тем  более что многие
ребята историю про  баскервильского пса  знали лучше Витьки.  Они  стали
перебивать,   поправлять,  зашумели.  Витька,  утомленный  и  обиженный,
замолчал.  А все заговорили про собак:  какая порода лучше, у кого какие
были щенки, как дрессировать...
   У Сер„жи никогда собаки не было, но слушал он все равно с интересом.
   Вдруг,  когда  уже  начал  стихать разговор,  маленький Димка Соломин
сказал:
   - У меня тоже была собака. Только я ее никогда не видел...
   - Гы,  -  тут же отозвался Пудра. - Она меньше блохи была, ага? Смесь
микроба с кабыздохом.
   Несколько  человек  с  готовностью хихикнули.  Но  остальные  на  них
зашумели: почти всем хотелось послушать про Димкину собаку.
   И Сер„же очень хотелось.  Дело даже не в собаке.  Просто ему нравился
Димка.
   Они познакомились в первый же лагерный день.  Сер„жа шел в пионерскую
комнату и  увидел,  что  прямо перед ним стоит на  дорожке мальчишка лет
восьми.  Худой,  золотоволосый,  с боевой ссадиной на переносице. Стоит,
крепко расставив ноги  и  заложив ладони за  ремешок на  штанах.  Лицо у
мальчишки было хорошее, с большим улыбчивым ртом и зелеными глазами.
   - А я тебя помню,  - сказал он и наклонил к плечу голову. - Ты учился
в пятом "В", в нашей школе. Тебя Сер„гой зовут.
   - Правильно,  -  обрадовался Сер„жа. - Только я... не помню, как тебя
зовут. - Он постеснялся сказать, что вообще не помнит этого мальчишку.
   - Меня звать Димка, - охотно сообщил тот. И пошел рядом с Сережей.
   Наверно,  они  разговорились бы,  но  тут  закричал кто-то  издалека:
"Димка! Соломин!" И Димка ускакал на зов.
   Потом он много раз попадался навстречу и всегда улыбался Сереже,  как
давнему знакомому.
   Сер„жа ни с  кем еще не успел подружиться в лагере.  И с Димкой тоже.
Но Димка нравился ему больше всех, жаль только, что был он маленький...
   Димка стал рассказывать:
   - Я тогда жил у нашей бабушки. Не в городе, а в поселке. Там овраг, а
кругом дома.  Я  в  первую ночь ну  никак уснуть не  мог.  Потому что не
привык.  У  нас  в  городе ночью в  окошке сразу тыща огней видна,  а  у
бабушки -  никаких огоньков, потому что овраг за окном. Только луна. Ну,
я  не  спал,  не  спал,  а  потом собака начала гавкать.  Я  сперва даже
разозлился:  чего спать не дает?  А потом мне ее как-то жалко стало. Она
так печально гавкала.  Наверно,  она все время на цепи сидела, и ночью и
днем.  Скучно ведь...  У  меня окошко открыто было.  Я  подошел и  давай
свистеть.  Ну,  не громко,  а так, будто зову ее. Она замолчала. А потом
гавкнула,  будто спрашивает.  Ну,  я еще посвистел.  А она опять:  "Гав,
гав". Будто отвечает... Вот так мы долго-долго переговаривались. А потом
я три раза свистнул ,  что кончаем разговор,  и лег спать.  Она тоже еще
полаяла немного и замолчала.
   - А потом? - спросил Сер„жа.
   - Когда другая ночь наступила,  мы  опять так же переговаривались.  И
потом еще.  Каждую ночь.  Она меня уже узнавала по свисту, эта собака. И
откликалась по-всякому.  Если весело начну свистеть, она тоже весело так
залает!  А если потихонечку,  грустно, она тоже жалобно так гавкает... В
общем, у нас целые разговоры были.
   - А как ее звали-то? - спросили из дальнего угла.
   - Я откуда знаю? - удивился Димка. - Я ее даже не видел ни разу. Даже
не знаю,  какая она.  Я ее днем искал,  да там у оврага огороды кругом и
заборы высокие, не проберешься. А на свист она днем не откликалась.
   - Какая же она твоя? - обиженно пыхтя, сказал Витька Солобоев. - Даже
не знаешь,  рыжая она или еще какая.  Хозяин у собаки тот,  кто ей жрать
дает.
   - Зато она  со  мной разговаривала,  -  тихо ответил Димка.  Сер„жа с
досадой сказал:
   - Ты,  Солобоев,  не мешай рассказывать...  Ну,  а потом что,  Димка?
Димка вздохнул.
   - Потом я подрался с Вовкой Кобас„нком, и у меня губа распухла. Я уже
не мог свистеть.  А она лаяла,  лаяла.  Всю ночь.  Я просто не знал, что
делать.  Кричать,  что ли?  Ну,  я же не знал,  как ее зовут.  И бабушка
проснулась бы...  А  собака все  лаяла,  лаяла и  вдруг как завизжит!  И
замолчала сразу...  Я потом,  когда губа прошла, всю ночь свистел, а она
уж не отвечала. Все сочувственно помолчали.
   - Прибил кто-нибудь,  - проговорил Женька Скатов, сердитый некрасивый
мальчишка из первого отряда.  -  Есть такие гады.  Им собаку убить,  что
клопа раздавить.
   Сер„жа недолюбливал Женьку. Но сейчас Женька пожалел Димкину собаку и
сразу показался Сер„же симпатичным.
   И  вообще все вокруг были сейчас хорошие и добрые.  Сидели вперемешку
на своих и чужих кроватях,  привалившись друг к дружке и завернувшись во
все равно чьи одеяла.  И  к Сер„жке приткнулся тоже какой-то парнишка из
другого отряда, незнакомый, но все равно славный. Все ярче светила луна,
и совсем не хотелось спать, и хорошо было рядом друг с другом.
   Кругом были  товарищи,  и  Сер„жа решил подарить им  свою сказку.  Он
сказал:
   - А у меня есть всадники...


                                   5

   Это  случилось  позапрошлым  летом.   Сер„жа  выпросил  у  тетя  Гали
разрешение пойти с  ребятами за  город,  на  Песчаное озеро.  Дни стояли
знойные, все мальчишки были одеты совсем легко. Ведь никто не думал, что
в  середине  дня  из-за  кромки  северного леса  прилетит злой  ветер  с
обжигающе холодным дождем.  Это  был один из  стремительных циклонов,  о
которых не успевают предупредить синоптики.
   Непогода захватила ребят,  когда они были на луговой тропинке, в двух
километрах от  автобусной остановки.  Лето  сразу превратилось в  осень.
Солнце зарылось в косматые облака и, наверно, дрожало там, как промокший
рыжий щенок. Травы согнулись под пружинистыми ударами струй.
   Когда  Сер„жа прибежал домой,  его  можно было  выжимать и  вешать на
веревку вместе со штанами и  майкой.  Тетя Галя заохала,  кинулась греть
воду.  Но не помогла горячая ванна. И малина не помогла. К вечеру Сер„жа
осип, ослабел, задрожал от озноба...
   Ангина -  невеселое дело,  особенно в каникулы.  Лежишь и скучаешь. В
первый день тетя Галя сидела с Сер„жей,  поила горячим молоком и кормила
таблетками.  А  потом температура улеглась,  и тетя Галя стала ходить на
работу.
   Отец был в командировке.  Марийка в детском саду,  Наташка -  та, что
жила в той же квартире, - в деревне у бабушки. На улицу Сер„же запретили
даже нос высовывать.
   Да и что было делать на улице? Ветер и дождь хозяйничали, как хотели.
Под  окном растекалась унылая лужа,  по  ней разбегалась рыжая от  глины
рябь.  Мотались на ветру ветки рябины и желтой акации. Красный столбик в
термометре,  прибитом за окошком к карнизу,  съежился и торчал на десяти
градусах.
   Наконец  однажды  к  вечеру  холодный дождь  отшумел  и  откатился за
дальние крыши. На западе прорезалась солнечная щель. Но зябкий ветер еще
налетал порывами,  и  мокрые кусты  вздрагивали,  как  вздрагивают после
долгих слез маленькие дети.
   Сер„жа тоже  вздрагивал:  у  окна было прохладно.  Пришла тетя Галя и
прогнала его в постель. Сер„жа слегка обиделся. Он лежал носом к стене и
весь вечер не поворачивался,  хотя ему очень важно было знать, растет ли
за  окном светлая полоса.  Он  лежал и  разглядывал старые обои.  Мелкий
узор,  пятнышки и  царапины складывались в  картинки.  Можно было,  если
постараться,  увидеть  странных  птиц,  верблюдов,  старинный пароход  и
хромую избушку Бабы-Яги. Но отчетливей всего виден был всадник.
   Всадник сидел на  тонконогом коне.  У  коня  была  вскинутая голова и
взлохмаченная грива. Всадник был в остром шлеме и шинели. В одной руке -
изогнутая шашка,  в  другой -  длинное копье (эту  царапину Сер„жа нанес
деревянной саблей, когда воевал с подушками).
   Ресницы  слипались,  и  узоры  на  стене  начинали  шевелиться.  Конь
перебирал ногами, и всадник оглядывался на Сер„жу, словно с собой звал.
   Сер„жа тряхнул головой, всадник замер. Сер„жа украдкой глянул в окно.
Солнечная щель была теперь оранжевая.  По  ней,  как по огненной дороге,
летели маленькие облачка,  похожие на кавалеристов с  косматыми бурками.
Они словно шли в атаку на непогоду.
   Ночью шумел дождь.  Сер„жу будила тревога:  неужели и завтра не будет
солнца? Всадник на стене был не виден в сумерках, но Сер„жа знал, что он
здесь, и шепотом спросил:
   - Ну, прогони эти тучи! Ну, пожалуйста...
   Утро было серое,  но  дождь умолк.  Сер„жа прошлепал к  окну.  Циклон
уходил.  Темные облака откатывались к югу ряд за рядом.  Они были похожи
на  армию,  которая отступает,  хотя еще не  совсем разбита.  К  полудню
синими  проблесками стало  мелькать  небо,  а  потом  в  широкий  разрыв
пушечным  ядром   вылетело  раскаленное  солнце,   и   красный   столбик
термометра, салютуя, взлетел на девять делений.
   Яркие лучи упали на стену.  Все вечерние рисунки на обоях рассыпались
от света,  пропали. И всадник исчез. Но он-то не рассыпался, конечно: он
ускакал бить отступавшего врага.
   Ему,  этому всаднику,  трудно было одному в бою. Сер„жа сел к столу и
стал готовить армию.
   Сначала Сер„жа  нарисовал на  картоне одного кавалериста (может быть,
не  очень  умело вышло,  но  он  старался).  Всадник получился ростом со
спичечный  коробок.   Сер„жа  вырезал  его   маленькими  тети   Галиными
ножницами.  Потом он  по  этой фигурке обвел еще  одиннадцать -  сколько
хватило картона.  И  тоже  вырезал,  а  потом разрисовал папиной цветной
тушью.  Получился эскадрон из двенадцати всадников.  С тонкими пиками из
рисовой соломы от веника, с блестящими саблями из серебристой обертки от
чая, со звездами на шлемах.
   Сер„жа выстроил всадников на подоконнике,  чтобы они мчались вслед за
убегавшими тучами.  И тучи, испугавшись, скоро совсем покинули поле боя.
День стал яркий,  сверкающий синими лужами,  и  теплый.  Над  высыхающим
асфальтом поднимался пар.
   Попробуйте посидеть дома  в  такую  погоду!  Когда пришла тетя  Галя,
Сер„жа сказал,  что умрет, если не выйдет на улицу. Тетя Галя повздыхала
и  разрешила.  Велела  только надеть резиновые сапоги,  длинные штаны  и
свитер.
   Ходить в  таком наряде,  когда на  улице чудесный летний день,  может
только сумасшедший.  Сер„жа так и  сказал.  Тетя Галя обиделась.  Сер„жа
тоже  обиделся.  Он  даже  хотел  пустить слезу  (в  те  времена он  еще
выкидывал такие  шуточки),  но  распускать нюни  перед  лицом двенадцати
всадников было неудобно.  Сер„жа заявил,  что гулять не будет,  и  начал
строить  на  подоконнике вражескую  крепость  из  костяшек  домино.  Эту
крепость всадники взяли  с  налета.  Они  были  такие же  сердитые,  как
Сер„жа.
   Однако долго сердиться не  пришлось.  Неожиданно вернулся из  поездки
отец.  Он,  оказывается,  поторопился,  чтобы успеть на  день рождения к
своему хорошему товарищу.  Узнав, что Сер„жа нездоров, отец расстроился.
В  гости  идти  ему  расхотелось.   Но  Сер„жа  не  желал,   чтобы  отец
расстраивался.  Он сказал,  что ни капельки уже не болеет,  и  что пусть
папа  с  тетей Галей идут,  а  то  дядя Володя будет ждать и  обижаться.
Только пусть  возьмут с  собой  Маринку,  а  то  она  весь  вечер  будет
приставать,  чтобы Сер„жа ей книжки читал. А у него своих дел много. Вот
так он и остался в тот вечер один.


   ...Прежде всего он распахнул окно. Гулять не разрешают, ну и ладно! А
сидеть в открытом окне ему никто не запрещал.
   Вечер наступил теплый и  слегка влажный.  Над крышами вырастала груда
желтого облака.  Улица была тихая,  пустынная,  только в  кустах шастали
воробьи.  Сер„жу стало  клонить в  сон.  Может быть,  он  не  совсем еще
поправился,  а может быть, просто утомился за день. Он прилег на кровать
и  стал смотреть в окно.  Всадники по-прежнему были на подоконнике.  Они
словно мчались по вечернему небу навстречу желтому облаку.
   Сер„жа уснул.
   Он  проснулся от громкого,  как выстрел,  удара.  Это ветер захлопнул
окно.
   Над городом разворачивалась гроза,  которая пришла на смену холодному
циклону.  Это  была  теплая  гроза  с  голубыми вспышками и  раскатистым
добродушным громом.
   Сер„жа подбежал к окну.  И увидел,  что на подоконнике нет всадников.
Ветер, прежде чем захлопнуть створки, подхватил картонных кавалеристов и
унес неизвестно куда.
   Конечно,  Сер„же стало обидно.  И одиноко.  Папа с тетей Галей еще не
вернулись,  хотя было поздно и темно, всадники умчались и бросили его. У
Сер„жки даже защипало в глазах.  Он не стал смотреть на грозу. Опять лег
и ткнулся носом в подушку.
   ...И  тут ему не  то  приснилось,  не  то  придумалось,  будто мягким
толчком распахнулась дверь. И простучали от порога до кровати твердые, с
металлическим перезвоном шаги.
   Он открыл глаза и повернулся на спину. В комнате нарастал свет, будто
лампочки в люстре сами собой медленно набирали силу.
   Недалеко от Сер„жиной кровати стоял человек в  остром шлеме и  шинели
до пят.  На нем были желтые тугие ремни со звездной пряжкой,  коричневая
кобура и длинная сабля в черных ножнах с медным наконечником.  Крошечные
капельки дождя блестели на шинели.  Человек смотрел на Сер„жу устало, но
по-доброму. Потом он протянул Сер„же руку и сказал:
   "Не сердись...  Мы не успели предупредить тебя.  Мы ускакали,  потому
что ждало нас очень важное боевое дело".
   Сер„жа  поспешно вложил  свою  ладошку  в  большую ладонь  Всадника и
поднялся.
   То ли сон это был, то ли выдумка, но Сер„жа помнит все ясно-ясно. Как
он  встал перед Всадником,  ухватился за  его кожаный пояс и  прижался к
шинели.  Сукно  оказалось сырым  и  колючим,  когда  Сер„жа коснулся его
голыми локтями и коленками. От ремня пахло, как от нового портфеля, а от
желтой пряжки - кисловатой медью. Всадник был высокий, и Сер„жа доставал
до  пряжки только подбородком.  Он так и  стоял,  вцепившись в  ремень и
задрав подбородок, и смотрел на чудесного гостя.
   "А вы вернетесь?" - спросил Сер„жа.
   Всадник серьезно сказал:  "Если будет нужно.  Мы  не  можем всю жизнь
торчать на  подоконнике,  у  нас еще много боев.  Но  если тебе придется
плохо, ты позови. Мы примчимся".
   "Как  позвать?"  -   спросил  Сер„жа  шепотом,  потому  что  хотелось
заплакать.  Не от горечи,  не от обиды,  а  наоборот -  будто от любимой
песни, когда вспоминается что-то хорошее.
   Всадник улыбнулся.
   "Как позвать... Ну, встань покрепче, локти согни, кулаки сожми, будто
в одной руке поводья,  в другой - шашка. И скомандуй тихонько, про себя:
"Эскадро-о-он!  Ко мне!" И мы сразу будем тут как тут... Может быть, нас
никто и не заметит,  мы умеем быть невидимками.  Но ты обязательно знай,
что мы рядом".
   "Буду..." -  прошептал Сер„жа.  Всадник подержал на его плече тяжелую
ладонь,  повернулся и ушел за дверь,  позвякивая шпорами.  Тихо ржали за
окном лошади, и откатывался за горизонт гром. Сер„жа снова лег...
   Сквозь сон  он  услыхал,  как  пришли папа и  тетя Галя,  как хныкала
Марийка, которой давно пора было спать.
   Потом тетя Галя вошла в комнату и охнула:
   - Батюшки, так и уснул, даже свет не погасил. И не разделся.
   Она стала расстегивать на Сер„же рубашку, а он притворялся, что никак
не может проснуться.  Лишь украдкой, одним глазком глянул на пол: нет ли
следов от сапог.  Но следы уже высохли.  И только Сер„жино плечо все еще
будто чувствовало тяжесть крепкой дружеской ладони...
   Нет,  Сер„жа пока ни разу в жизни не звал на помощь всадников. Потому
что не встречались еще настоящие враги.
   Но он знает: если позвать, они примчатся. Это уж точно...
   Едва Сер„жа кончил говорить,  как примчалась Гортензия.  На  этот раз
она раскричалась всерьез,  всех разогнала по  своим постелям и  палатам.
Так Сер„жка и  не  узнал,  понравилась ли его сказка ребятам.  Он только
помнил, что слушали его внимательно, молча.
   Если бы он знал, чем это кончится!


                                   6

   Пудру, Витьку Солобоева и Гутю начальник лагеря звал "мои мушкетеры".
Они  ездили в  лагерь уже  несколько лет  подряд.  Знали каждый камушек,
каждую тропинку и щель в заборе.  Знали они и все порядки.  Когда и кому
их  можно  нарушать,  а  когда и  кому  следить за  ними.  В  пионерское
начальство "мушкетеров" не  выбирали.  Но  они и  так ходили в  главных.
Когда  надо  перегонять лодки  из  соседней деревни,  ехать  в  село  за
сметаной или  заготавливать в  лесу  дрова  для  костра и  возить их  на
лошади,  кого пошлешь?  Завхоз дядя Вася на десять частей не разорвется.
Не  отправишь ведь по таким делам председательницу совета дружины Светку
Мальцеву,  хоть она и командирша.  И на всяких других активистов надежда
маленькая: они только альбомчики клеить умеют.
   И  когда малышовый отряд поднимает на тихом часе гвалт и начинает бой
подушками,  от  совета  дружины  толку  мало  и  от  девиц-вожатых тоже.
Станислава Андреевича никогда не  доищешься,  а  с  Костей у  начальника
отношения так себе. "Мушкетеры" же всегда тут как тут.
   Ну,  а если они искупаются лишний разок,  когда наблюдают за порядком
на речке,  или оттянут по затылку нарушителя дисциплины,  беда невелика.
Зато на душе спокойно.
   Главным среди "мушкетеров" был Гутя.  То  ли  это имя у  него,  то ли
прозвище,  Сер„жа не знал. Девчонки из старшего отряда по Гуте вздыхали.
Он  был  симпатичный:  смуглый,  темноволосый,  стройненький.  Всегда  в
отглаженной пионерской форме,  как  с  картинки.  И  очень вежливый.  Со
всеми.  Даже  с  теми пацанятами,  которых он  за  провинности собирался
тюкнуть по лбу.
   Впрочем, Гутя редко пускал в ход руки. Для этого был