опавший  два
корабельных ужина.
   - Почти приехали, - заметил Алексей Борисович.
   Сер„жа сказал:
   - Всадникам, наверно, тоже приходится нелегко.
   - Конечно. А ты испугался?
   - Нисколечко.  Просто я  вспомнил.  В  прошлом году один тип у нас во
дворе  хотел кошку повесить.  Говорил,  что  бродячая.  А  она  даже  не
бродячая была,  а просто заблудилась. Мы с ребятами вырвали и убежали. А
потом  нас  все  соседи  ругали.   Говорили:  со  взрослыми  спорить  не
полагается.
   - Ну что ж... Конечно, не полагается. Только разве всегда знаешь, что
полагается,  а  что  нет?  Мне,  наверно,  по  всем  правилам полагалось
отправить тебя в  лагерь,  а не подымать по тревоге кавалеристов.  Но ты
ждал всадников...
   - Вы говорите, что другие ждут тоже.
   - Да.
   - А как узнать? Как всадник услышит, что его зовут?
   - Учись...  -  откликнулся Алексей Борисович. - Слушай. Смотри. Катер
заглушил мотор и по инерции подходил к пирсу.  Там, под яркой лампочкой,
сидел маленький мальчик-рыболов.
   - Эй,   пацан,   ноги  береги!   -  закричал  выскочивший  на  палубу
Витя-моторист.
   Мальчик вскочил, взметнул длинную удочку.
   Стало совсем тихо, только журчала у борта вода.
   В этой тишине Сер„жа негромко сказал:
   - Я постараюсь.




              Часть вторая. ЗВЕЗДНЫЙ ЧАС СЕР‚ЖИ КАХОВСКОГО


                                   1

   От  пристани до самого дома Нок вел себя как дрессированный.  Ни разу
даже не дернул поводок.  Он шел рядом с Сер„жей,  и тот все время ощущал
ногой его косматый теплый мех.
   - Нок - лохматый бок, - шепотом сказал ему Сер„жа.
   Пес вопросительно повернул голову. Свет, падающий от близкого фонаря,
желтыми точками блестел в его глазах.
   - Скоро будем дома, - пообещал Сер„жа.
   Ещ„ несколько шагов - и тогда сквозь черные тополиные ветки глянут на
усталых путешественников светящиеся окошки второго этажа.
   Вот они, окна.
   Однако  горели  только  два  окошка  -  в  Наташиной комнате.  Стекла
Сер„жиных окон отражали синевато-серое небо июльской ночи.
   "Может, смотрят телевизор? - подумал Сер„жа. - Или спят уже? Папа так
рано не ложится... А может быть, оставили Марину у Наташки и в кино ушли
на последний сеанс?"
   Он  слегка встревожился.  Во-первых,  чего же хорошего возвращаться в
пустую квартиру?  Во-вторых,  не  хотелось ему  откладывать объяснение с
отцом и тетей Галей.
   Сер„жа  нисколько не  боялся этого  разговора.  Но  он  хотел,  чтобы
поскорее  остались  позади  все  неприятности  и   все  обсуждения  этих
неприятностей.  Не  надо  о  них  вспоминать.  Пускай только всадники на
золотистых конях вспоминаются каждый день...
   Сер„жа и Нок вошли во двор.  Сер„жа толкнул нижнюю дверь, и они стали
подниматься на  второй  этаж.  Над  лестницей горела  неяркая  лампочка.
Потрескивали  точеные  старые  перила.  Когти  Нока  громко  стучали  по
ступеням,  и  этот  стук отдавался в  железном корыте,  которое висело у
двери чулана. Пахло пересохшими досками, теплой пылью и древесным лаком.
Это  был запах пожилого доброго дома,  в  котором Сер„жа провел все свои
почти  двенадцать лет...  Верхняя дверь  была  обита  облезшей клеенкой.
Клеенка местами треснула,  и в разрывах торчала пакля.  На косяке весело
белела  кнопка.  Это  была  обманная кнопка:  звонок  Сер„жа  и  Наташка
развинтили ещ„  пять  лет  назад,  когда  строили  из  большой корзины и
картонного ящика ледокол.  Блестящая чашечка звонка понадобилась им  для
корабельного сигнала.  С  тех пор кнопку нажимали только те,  кто первый
раз приходил в этот дом.
   Сер„жа несколько раз ударил кулаком по мягкой клеенке. Бух-бух-бух...
- отдалось  за  дверью.  Сначала  была  тишина,  потом  часто  защелкали
подошвы, и Наташкин голос капризно спросил:
   - Кто?
   - Я.
   - Кто "я"?
   - Ну я, Сергей! Ты спишь, что ли?
   Лязгнул  крючок,   и   дверь  распахнулась  так   стремительно,   что
перепуганный Нок  отскочил на  всю  длину  поводка.  Наташка перешагнула
порог и схватила Сер„жу за локти мокрыми пальцами.
   - Сер„жка! Как здорово! Какой ты молодец, что приехал!
   Она лишь мельком глянула на пса и даже не удивилась.
   - Ой,  ну  как  здорово!  Бывают же  чудеса!  -  повторила она и,  не
отпуская, потянула Сер„жу в коридор.
   Он  совсем не  считал,  что его приезд такое уж чудо.  Пожал плечами,
втащил в коридор очень оробевшего Нока и взглянул на свою дверь.  Обычно
по вечерам в ней светилась тонкая щель. Сейчас ее не было.
   - Где наши?
   Глядя счастливыми глазами, Наташка сказала:
   - Да! Ты ведь ничего не знаешь!
   - Ничего не знаю. Скажешь ты наконец?
   - Вы квартиру получили. Три комнаты. Уже неделю назад переехали.
   Это была новость. Уж чего-чего, а такого дела он никак не ждал.
   - Вот так финт... - медленно сказал Сер„жа. - Это значит, я здесь уже
не живу? Она вздохнула:
   - Значит...  Ну и что? У тебя теперь будет своя комната. Ой, Сер„жка,
такая хорошая,  просто прелесть!  Окно на юг, реку видно. Обои на стенах
такие веселые, голубенькие... Ты что, не рад?
   - Да я не знаю даже...
   Он  и  правда не  знал.  Он,  видимо,  просто устал сегодня от разных
неожиданностей.
   - А почему не написали, что новая квартира?
   - Хотели тебе сюрприз сделать.
   - Сюрприз...  -  усмехнулся  Сер„жа.  Поглядел  на  притихшего  Нока,
потрепал ему загривок. - Я вот тоже сюрприз привез.
   - Я уж смотрю... Это ты из лагеря такое страшилище везешь? Да нет, он
хороший, только... больно какой-то уж непричесанный.
   Нок вопросительно посмотрел на незнакомую девочку, потом на хозяина и
вдруг зевнул во весь размах розовой пасти.
   - Ох, - сказала Наташка.
   - Она пошутила,  Нок,  -  сказал Сер„жа.  -  Она больше не будет,  не
глотай ее.
   Наташка засмеялась и вдруг сразу встревожилась:
   - Сер„жка...  А  почему ты...  Ведь  смена  только через  десять дней
кончится. Ой, выгнали, да?
   - Сам ушел,  - хмуро сказал Сер„жа. - С начальником лагеря поругался.
Наташка охнула:
   - Мамочка моя... А тебя отпустили?
   - А я спрашивал?
   - Сер„жка, сумасшедший! Тебя же искать будут.
   Сер„жа поморщился:
   - Да не будут, там знают... Я вес расскажу, только потом, ладно?
   Наташка тряхнула своими светлыми, коротко подрезанными волосами.
   - Ну ладно.  Идите в комнату,  я вас кормить буду... Слушай, а у него
блох нет?
   - Нет...  Не знаю...  Не надо нас кормить, мы на катере ели. Ты адрес
скажи. Мне ведь надо... домой.
   - Ой, ты не уходи! - испугалась она.
   - Как это "не уходи"?
   - Подожди. Переночуй здесь.
   - Зачем?
   - Ну, зачем... Скучно же. Думаешь, приятно полночи одной дома сидеть?
   - А где тетя Маша и дядя Игорь?
   - В театр пошли. Опера из Свердловска приехала. А потом ещ„ в гости к
папиному знакомому.
   - А тебя не взяли?
   - А я не пошла.
   - Почему?
   - Из вредности.
   - А-а...
   - Конечно...  Отца всю неделю просила: "Почини, почини велосипед". Он
все:  "Починю,  починю".  А  сам дотянул...  Все ребята на озеро сегодня
уехали, а я дома осталась... Ну вот и пусть сами ходят в свой театр.
   - Ну,  ты тоже хороша.  Дядя Игорь с утра до вечера на работе, а ты с
велосипедом...
   Наташка виновато шмыгнула носом.
   - Он говорил:  "Подожди до субботы".  А в субботу его вызвали в порт.
Что-то там срочное случилось. А он сейчас диспетчера порта замещает.
   - Сейчас навигация в  разгаре.  Мы пока плыли,  знаешь сколько всяких
теплоходов навстречу попалось... ну, ты все-таки давай адрес, я пойду.
   - Останься, Серенький... - жалобно сказала Наташка.
   Вот  она всегда так,  если хочет подмазаться:  "Не уходи,  Серенький.
Сделай, Серенький". Только она Сереньким его и называет,
   Раньше ещ„ мама так называла, но это было давным-давно...
   - Не уйдешь, да? Я пельменей сварю, у нас две пачки в холодильнике.
   Пельмени - это, конечно, вещь, но...
   - Куда ты пойдешь ночью...  -  уговаривала Наташка.  --Это далеко, за
семь кварталов,  на углу Октябрьской и Челюскинцев. Уже полдвенадцатого.
И холодно сейчас, вон у тебя руки в пупырышках.
   Вечер и в самом деле был свежий. Сер„жа, пока шел от пристани, слегка
озяб. Но он сурово глянул на хитрую Наташку.
   - Это от твоих рук.  - Он потер ладонями голые локти. - Почему у тебя
пальцы мокрые и холодные? Стирала на ночь глядя?
   - Это я ревела, - сердито призналась она.
   - Тоже из вредности? - понимающе спросил Сер„жа.
   - Нет... Я боюсь одна.
   Сер„жа  внимательно посмотрел ей  в  лицо.  Только  сейчас при  свете
слабой коридорной лампочки он разглядел,  что глаза у  Наташки красные и
припухшие.  Он не стал,  конечно, смеяться. Никогда они не смеялись друг
над другом,  если одному из них было по-настоящему,  до слез плохо. Если
человеку одиноко и  страшно,  кто-то должен оказаться рядом (как сегодня
на станции).  Хотя,  по правде говоря, Сер„жа не понимал: как может быть
страшно в своем доме, знакомом до последнего гвоздика?
   - Ладно,  вари пельмени, - сказал он. Наташка расцвела, и они пошли в
комнату.
   Наташа сразу превратилась в хозяйку.  Цыкнула на Нока,  который хотел
устроиться на пушистом половике у дивана,  и показала ему место у двери.
А Сер„же велела умываться.
   - Успеется, - лениво ответил он.
   Скинул сандалии и забрался на диван. Наташа неодобрительно посмотрела
на  Сер„жины колени,  темные от  земли и  въевшегося травяного сока,  но
ничего не сказала.  Диван торжественно гудел всеми пружинами. Гудеть так
он научился ещ„ в  те времена,  когда Сер„жа и  Наташа устраивали на нем
цирковые представления с борьбой и конными скачками.
   Наташа ушла на  кухню.  Нок  опять осторожно перебрался на  половик и
вопросительно посмотрел на хозяина.
   - Ладно,  лежи  пока,  -  шепотом  разрешил  Сер„жа.  Усталость мягко
растекалась по телу.  Но спать Сер„жа не хотел.  Привалившись к  вышитой
подушке,  он оглядывал комнату.  Комната была такой же привычной, своей,
как и те,  в которых он жил.  Все знакомое-знакомое:  телевизор "Старт",
накрытый  вязаной  салфеткой,   черный  книжный  шкаф  с  завитушками  и
треснувшим стеклом,  большая фотография в  рамке:  Наташа и  дядя  Игорь
делают  зарядку.   Наташка  маленькая,   шестилетняя,   в   мальчишечьем
тренировочном костюме и  с  громадным обручем.  Дядя  Игорь  -  с  двумя
двухпудовыми гирями,  поднятыми к плечам,  весь переплетенный мускулами,
как гладиатор. И громадный.
   Сер„жа вспомнил,  как дядя Игорь ещ„ недавно сажал их  с  Наташкой на
вытянутые руки и вертел,  будто карусель.  Только не в этой комнате, а у
Сер„жи, потому что у Каховских было попросторнее.
   Сер„же захотелось в свои комнаты.  Он понимал,  что пустая квартира -
со следами унесенной мебели на полу,  с темным квадратом на обоях,  там,
где висела мамина фотография,  -  невеселое зрелище.  Но все-таки...  Он
встал и зашлепал босыми ногами в коридор, толкнул свою дверь. Дверь была
заперта.
   - Нат, почему заперто? Открой.
   - Это  не  мы,  -  откликнулась из  кухни  Наташа.  -  Домоуправление
заперло. Скоро новые жильцы приедут. Какие-то Грач„вы.
   - У-у...  Я  думал,  что  вы  наши комнаты займете.  Вам  бы  наконец
свободнее стало.
   - Да теперь уж все равно. Мы к весне тоже переедем... Твой людоед ест
пельмени?
   - Он все ест. Горячие только не давай, а то чутье пропадет.
   Сер„жа вернулся в  Наташину комнату.  Подошел к окну.  Вид отсюда был
такой же,  как из его комнаты.  Крыши, неяркие окна, силуэт водонапорной
башни, похожий на старинный замок. Слева - темная груда тополей, внизу -
кусты рябины. За кустами - мостовая.
   Она  была горбатая,  эта  мостовая,  и  зимой вдоль нее ветер наметал
длинные сугробы. Такие непролазные, что отцу приходилось брать Сер„жу на
руки, когда шли в детский сад.
   Потом они с папой оказывались на широкой, очищенной дворниками улице,
но папа не опускал Сер„жу. Так им удобнее было разговаривать.
   - Пап,  разве справедливо,  когда двое на одного?  - спросил один раз
Сер„жа.
   - Конечно, нет.
   - А что делать?
   - Ну, что делать... Выбери время, поговори с ними по очереди, один на
один.
   - Правильно - обрадованно сказал Сер„жа. - Светку Лапину я подожду во
дворе, а Танька сегодня дежурит в группе...
   - Постой-постой! Ты что же, с девочками хочешь драться?
   - Я не драться, а только раз... А чего! Они сами первые...
   - Неважно,  что первые, - серьезно сказал отец. - Ты будущий мужчина.
Настоящий мужчина никогда не дерется с женщинами, это стыдно.
   - Они же не взрослые тетеньки, а девки, - обиженно возразил Сер„жа.
   - Не девки, а девочки, во-первых. Ты ведь Наташу девкой не называешь.
А во-вторых, девочки вырастают и становятся взрослыми женщинами. Мамами,
бабушками.  Твоя мама тоже была девочкой.  Тебе понравилось бы,  если бы
какой-нибудь парнишка ее отлупил?
   Мамы тогда уже не было, но они всегда говорили о ней, как о живой: "А
что сказала бы мама? А маме бы понравилось?"
   Мама уехала и не вернулась.  Потом пришла та телеграмма от незнакомых
людей...  Иногда Сер„жу будто  с  размаху ударяла мысль,  что  мама  уже
никогда,   совсем  никогда  не  вернется,  и  тоска  скручивала  его,  и
прорывались совершенно безудержные слезы. Но он не видел маму мертвую. А
живая она улыбалась с  большой фотографии и  словно удивлялась:  "В  чем
дело? Я же здесь".
   Нет,  Сер„же ни  капельки не  понравилось бы,  если  бы  какой-нибудь
мальчишка задел маму хоть мизинчиком!
   Но чтобы не сдаваться так легко, он проворчал:
   - Мама, наверно, первая никого не стукала. И папа согласился:
   - Наверно...
   Покачиваясь на папиных руках и почти касаясь губами его колючей щеки,
Сер„жа спросил:
   - А ты маму знал, когда она была маленькая? Папа сказал:
   - Нет, Сер„женька, не знал.
   ...  Когда мама была девочкой,  с ней дружил не папа, а совсем другой
мальчик.  Андрей. Сер„жа узнал про это позже, когда была уже тетя Галя и
маленькая Маринка.  Он  увидел однажды,  как  папа  сидит на  поленьях у
горящей  печки-голландки и  медленно бросает в  открытую дверцу  письма.
Писем была целая пачка.  Сер„жу это заинтересовало, потому что на многих
конвертах он заметил красивые марки.
   - Папа, это что?
   - Это мамины, - тихо объяснил папа.
   - Мама писала?
   - Нет. Когда мама училась в школе, у нее был друг Андрей Кожин. Когда
они выросли,  то  разъехались в  разные города,  и  он маме часто письма
писал. Даже потом... два письма пришло.
   - А зачем ты их в печку?
   - Куда же их?  Лежат,  лежат... Андрею отослать? Я адреса не знаю, на
конвертах он обратный адрес не указывал.
   - А что в них написано?
   - Не знаю, Сер„женька. Мама не говорила, а я не спрашивал.
   - А сейчас почитай.
   Отец покачал головой и отправил в желтый огонь ещ„ один конверт.
   - Нельзя. Чужие письма не читают без разрешения. Это нечестно.
   Конверт  свернулся в  трубочку,  и  пламя  взвилось над  ним  длинным
языком.
   - А марки? - шепотом спросил Сер„жа.
   - Марки?.. Марки можно взять.
   Сер„жа сел рядом с папой у гудящей и стреляющей печки.  Он отрывал от
писем  разноцветные марки  и  под  тонкой  бумагой  конвертов чувствовал
сложенные вчетверо листки.  Там были слова, которые больше никто никогда
не  прочитает.  Потому что не у  кого спросить разрешения,  а  лезть без
спросу в чужое письмо - это очень скверное дело...
   Заглянула Наташа, сказала, что пельмени готовы.
   - Вставай руки мыть... Ой, да ты спишь уже!
   - Я? Нисколечко. Даже не хочется,
   Сер„жа поднялся и нащупал ногами сандалии.  Нок принюхался к кухонным
запахам и деликатно замахал хвостом.
   - Папа магнитофон купил,  -  сообщила Наташа. - Хочешь, включу, чтобы
не  заснул?  У  нас  одна  такая  запись  есть!  Мексиканский гитарист и
певец...
   - У нас в лагере вожатый был. Вот это гитарист! - сказал Сер„жа. - От
него все ребята ни на шаг не отходили.  Он такую песню знал - лучше всех
песен на свете! И вообще он был самый хороший вожатый.
   - У  нас  тут  недалеко тоже  один  человек  появился.  За  ним  тоже
мальчишки табуном ходят. Он их на шпагах сражаться учит.
   - Что это за человек? - встрепенулся Сер„жа.
   - Кажется,  тренер.  Или вожатый...  В общем, на Красноармейской есть
старый дом,  вроде нашего.  Его сносить хотели,  а  потом не стали.  Там
какой-то детский клуб сделался. Название "Эспада".
   - "Эспада" - по-испански "шпага", - сказал Сер„жа.
   - Правда?   В  одной  песенке  у  этого  мексиканца  тоже  все  время
повторяется: "Эспада, эспада..."
   - Включи,  -  попросил Сер„жа.  Наташа вытащила из шкафа магнитофон -
плоский чемоданчик, нашла на полке катушку.
   - На транзисторах, - сказал Сер„жа. - Какая марка?
   - "Мрия". По-украински значит "Мечта".
   - Слушай, Нат. Он был в пенопластовой коробке?
   - Да, а что?
   - Она где?
   - Папа убрал куда-то.
   - Можно, я ее заберу?
   - Ну... ты спроси у папы. Можно, наверно. А зачем?
   - Хочу одну штуку сделать...  Давно хочу,  да  все пенопласта не могу
достать.  Большие плиты,  которые на стройках, не годятся, они крошатся.
Мне нужен плотный.
   - Папа,   наверно,  отдаст...  Сер„жка,  ну  что  все-таки  в  лагере
случилось?
   - "Что,  что"!..  Написал домой  письмо,  что  скучно.  Начальник его
прочитал.  Начал меня на линейке ругать.  Я  ему говорю:  "А зачем чужие
письма читаете?" Он ещ„ сильнее раскричался: "Убирайся, если тебе все не
нравится!" Думал, я испугаюсь. А я убрался...
   - Сумасшедший, - сказала Наташа тоном полного одобрения. - Ну, слушай
запись.
   Сначала защелкали кастаньеты,  и  это  напоминало цокот копыт.  Потом
упруго  и  ритмично ударили струны.  И,  опять  привалившись к  подушке,
Сер„жа почти  сразу  увидел желтые травы и  низкое косматое солнце среди
облаков,  похожих на рваные красные ленты.  И темные всадники,  медленно
выплывая на  круглую вершину холма,  разворачивались и  пускали коней  в
галоп.
   И была уже не музыка, а встречный ветер и летящая под копыта степь...
   И   вдруг  сквозь  шум  ветра  и   топот  донеслись  голоса.   Папин.
Взволнованный тети Галин. Спокойный и чуть насмешливый бас дяди Игоря:
   - Да вот он, "бедный странник". Спит без задних ног.
   Сер„жа это слышит,  но  пошевелиться и  сказать что-нибудь не  может,
потому что по-прежнему видит степь и  стремительных кавалеристов.  И сам
он - один из всадников.
   Голос тети Гали:
   - Я чуть с ума не сошла!  Приезжает начальник лагеря, представляете -
сам?   Ночью.  Привозит  его  куртку  и  брюки...  Я  думала  -  утонул.
Оказывается, бросил вещи на станции и куда-то ускакал...
   (Значит,  вещи  нашлись.  Значит,  мамина  карточка,  которая была  в
кармане,  все-таки не пропала.  Хорошо. А то, когда примчались всадники,
он так и не успел схватить одежду со скамейки.)
   Голос дяди Игоря:
   - Наталья, знаешь, что этот герой отколол?
   - Знаю.
   - И конечно, одобряешь?
   - И конечно...
   Папин голос:
   - Ну  ладно,  друзья,  ничего  не  отучилось.  Галина,  хватит  слезы
пускать. И ты, Маша, за сердце не хватайся. Одно слово - женщины.
   Тетя Маша:
   - Молчи уж, мужчина. Сам белее мела до сих пор.
   Папа:
   - Мы сами виноваты. Надо было сразу адрес ему дать.
   Наташа:
   - Папа,  перетащи его на раскладушку. Есть он все равно уже не будет.
Дядя Игорь:
   - Это  можно...  Граждане,  а  это что за  чудовище?  Эй,  да  он  не
подпускает? Зубы показывает! Наташа.
   - Это кто не подпускает? Я вот ему! Ну-ка брысь!
   (А  Наташку  Нок  слушается сразу.  Молодец  Наташка!)  Могучие  руки
поднимают Сер„жу. (Вместе с конем.} И желтое поле, качаясь, уходит вниз.
   Совсем откуда-то издалека папа говорит:
   - Все понимаю...  Да не спорь,  Галя, ты сама знаешь, что он прав. Не
пойму только:  что  за  лошади,  на  которых он  умчался?  Просто сказка
какая-то...


                                   2

   Пенопластовой коробки  от  магнитофона,  конечно,  не  хватило бы  на
макет. Но ещ„ одну коробку Сер„же отдал Генка Кузнечик.
   Теперь фасад замка был  почти готов:  две  квадратные башни,  д