почти год мы прожили, Сергей. И не зря. Все на свете когда-то кончается.
   - Рано кончается. Мы ничего не успели. Даже "Мушкетеров" не досняли.
   - Тут уж никто из нас не виноват, - сказал Олег.
   - Но...  -  хотел возразить Сер„жа и замолчал.  Он вдруг почувствовал
бесполезность слов.  Олег  все  равно  уедет.  Для  Сер„жки  "Эспада"  -
единственная тревога и боль, а у Олега - еще триста человек, и они ждут.
   - Когда уезжаешь? - спросил Сер„жа. Получилось хмуро, даже грубовато.
Но не от злости, а потому что в горле заскребло.
   - Пока не решил. А что?
   - Ну... хотя бы проводить придем.
   - Я позвоню, - сказал Олег. Тоже коротко и хмуро.
   Сер„жа понял: и у взрослых людей иногда скребет в горле.



   Он не позвонил.  Через два дня Сер„жа нашел в  почтовом ящике письмо.
Олег писал:

   "Ребята,  не сердитесь на меня.  Мы целый год жили вместе, и это была
хорошая жизнь.  Многое мы не успели,  но кое-чему научились.  Плохо, что
все так кончилось,  но мы не виноваты.  Только я  виноват перед вами:  в
том,  что не попрощался.  Я не мог.  Я уже не раз прощался с отрядами, и
всегда после этого болит сердце.  Если бы  я  еще раз увидел вас,  то не
смог бы уехать.  А  ехать надо.  Не забывайте "Эспаду".  Не теряйте друг
друга. И все-таки... Все-таки! Берегите флаг.
   Олег".

   Вот и  все.  До сих пор Сер„жа надеялся на чудо.  Вроде того,  как на
станции Роса - неожиданного и справедливого. Но правильно сказал Алексей
Борисович: такие чудеса бывают раз в жизни.
   Сер„жа бросил письмо.  И даже удивился:  так все плохо, так тяжело, а
надо  жить как  обычно.  Собирать портфель,  идти в  школу,  отвечать на
уроках.
   Он открыл шкаф,  где висел школьный пиджак и брюки.  Рядом с костюмом
висела  стального цвета  рубашка  -  форма  "Эспады".  Уголок  суконного
шеврона слегка оторвался.  Словно подбивал Сер„жу на отчаянный шаг. Ну и
правильно! Сер„жа взял одной рукой за обшлаг, другой за нашивку. Рвануть
как следует - вот и все...
   Он сделал не то,  что хотел сначала.  Медленно, будто против желания,
натянул рубашку с  капитанским шевроном.  В  петли  на  брюках пропустил
широкий пояс - на пряжке звезда и шпаги. Взял с крючка берет.
   На улице был солнечный апрельский день.  Сер„жа пошел в школу в одной
рубашке. На него оглядывались. Пусть!
   Зачем надел он форму? Сер„жа и сам точно не знал.
   Может  быть,  так  надевают моряки-капитаны свои  выгоревшие куртки в
память о погибшем судне?
   В школьном коридоре его остановила завуч Елизавета Максимовна.
   - Каховский, что за дикий вид?
   - Дикий? - негромко переспросил Сер„жа.
   - Ты сейчас не у себя в клубе,  где можешь позволять все, что угодно.
Ты в школе! Существует общепринятая школьная форма!
   Тихо и устало Сер„жа попросил:
   - Пожалуйста, хоть сегодня оставьте меня в покое...
   Елизавета Максимовна несколько секунд  молчала,  приходя  в  себя  от
негодования. Затем отчетливо сообщила:
   - Я  вызываю твоего отца в школу.  Сегодня же!  Будь любезен передать
ему это.
   - Передам,  - со скрытым удовольствием сказал Сер„жа. - Но сегодня не
получится. Он в командировке до пятнадцатого числа.


                                   10

   Саша отложил гитару и сказал:
   - Он  все  равно  уехал  бы.   Только  позже.   Закончил  бы  с  вами
"Мушкетеров",  нашел бы  себе замену...  Ну,  сходил бы  с  вами летом в
поход. А к сентябрю все равно уехал бы в Красный Берег.
   - Интересно,  где бы он замену отыскал? - язвительно спросила Наташа.
- Будто такие вожатые, как Олег, в магазинах продаются...
   - А такого и не надо,  - возразил Саша. - Годился бы и другой. Умный,
конечно.  Лишь бы  не  ломал ваших законов и  привычек.  А  командовать,
держать отряд вы могли бы и сами. Олег вас, по-моему, научил.
   - Не доучил немного, - хмуро сказал Сер„жа.
   - Зря ты так,  Сергей...  Он сделал,  что успел.  Интернат в  Красном
Береге для него - как родина... И не надо считать Олега дезертиром.
   - А кто считает его дезертиром?  -  неожиданно вскинулся Митя.  Тихий
такой,  спокойный всегда,  он сейчас как взорвался.  - У Олега выхода не
было!  А  эти...  Смирняков и Гуревич -  они точно уж дезертиры!  Скорей
побежали в "Спартак",  возьмите в фехтовальную школу! Будто мы уж совсем
погибли.
   - Никакие они не дезертиры,  -  сказал Сер„жа.  -  Они же не изменяли
отряду. Просто им всерьез хочется заниматься фехтованием.
   - А нам не хочется? - не уступал Митя.
   Сер„жа не  ответил.  Не знал,  как ответить.  Конечно,  очень хочется
взять рапиру,  выйти на дорожку...  В бой!  Новее это будет не так, если
без отряда.  Надо,  чтобы рядом были свои ребята,  надо, чтобы на рукаве
блестел знак "Эспады".
   Нет,  нельзя считать изменниками тех, кто после "Эспады" разошелся по
разным секциям и  кружкам,  это Сер„жа знал точно.  Это же с ума сойти -
назвать Сеньку Гуревича или Алешку Смирнякова дезертирами!  Да и  других
тоже... Ведь если что случится - позови любого, сразу кинутся на помощь.
   Но в чем-то Митька прав.  Хоть самую чуточку, а прав. И, не зная, что
ответить, Сер„жа сказал:
   - Все равно их в "Спартак" не взяли.
   - А почему не взяли? - спросил Саша.
   - Говорят,  что техника не та. Один тренер даже "сказал, что Олег нас
как фехтовальщиков испортил совсем и  переучивать поздно.  А  чего же он
испортил?  Просто система другая.  Он  учил,  как его на  флоте учили...
Нижние защиты, например, у нас гораздо лучше, чем у спартаковцев.
   - Они испугались,  -  негромко,  но твердо сказал Митя.  - Наши в бою
сильнее, чем у них.
   - Ну уж... - с сомнением проговорил Саша.
   - Нет,  правда, - поддержал Митю Генка. - Может, они и не испугались,
но наши сильнее.  Алешка с тремя подряд сражался и всех загонял.  А они:
"Техника..." У многих мастеров, например, техника совсем своя, ни на что
не похожая. Значит, их гнать из фехтовальщиков?
   Другой  взрослый наверняка усмехнулся бы  или  сказал  наставительно:
"Вам  еще  рано  себя  мастерами  считать".  И  получилось бы,  что  они
хвастаются.  Но Саша понимал.  Он поскреб небритый подбородок и  грустно
заметил:
   - Ваша техника,  может,  и не хуже, да необычная. Где найдешь для вас
тренера? Вот и остались вы сами по себе...
   Он  опять потянулся за  гитарой и  покосился на  Данилку.  Тот  молча
приткнулся в углу громадного старинного кресла.  Все поняли,  что сейчас
будут "Барабанщики".

   Как бы крепко ни спали мы,
   Нам подниматься первыми...

   Данилка,  когда слушал эту песню,  замирал и  прикусывал губы.  В нем
будто все струнки натягивались.  Сер„жа раньше даже боялся,  что Данилка
может расплакаться. Но Данилка иногда сам просил шепотом: "Еще".
   Над Генкиным столом, рядом с морской картой Канарских островов, рядом
со  снимком клипера "Флайинг Клауд" -  Митиным подарком -  кнопками были
приколоты  фотографии:  мальчик,  упавший  на  мостовую  в  Сантьяго,  и
хохочущая Данилкина компания с барабанами.

   ...Сколько легло нас, мальчики,
   В травах и узких улицах -
   Маленьких барабанщиков,
   Рыцарей ярых атак.
   Но не могли мы кланяться,
   Жмуриться и сутулиться -
   Падали, а товарищи
   Шли, отбивая такт...

   Эту  песню  Генка и  Саша  сложили вместе.  Сам  Генка сочинил только
первый куплет,  а дальше без Сашиной помощи он бы не справился. И музыку
придумал Саша. Но без Генки песни бы не было - он дал ей начало...
   Сер„жа всегда с  нетерпением ждал,  когда Саша  начнет петь последний
куплет:

   Может быть, все исполнится:
   Травы не вытопчет конница
   И от ударов пушечных
   Больше земля не сгорит.
   Но про тревогу помни ты,
   Помни про нашу бессонницу,
   Когда барабан игрушечный
   Сыну решишь подарить...

   После этих слов Сер„же казалось, что отряд еще жив и ждут его впереди
хорошие дни.
   И  Данилка  оживал.  Выпрыгивал  из  кресла  и  начинал  рассказывать
что-нибудь о своих барабанщиках. Его-то компания держалась прочно и даже
не очень скучала. Все они жалели только, что барабаны пылятся по углам и
негде  выступить  единым  плотным  строем  под   размеренный  и   четкий
марш-атаку.
   Вот  и  сейчас,  как  закончилась песня,  Данилка  прыгнул на  пол  и
потребовал взаймы восемьдесят копеек.
   - Мы  потом  соберем и  отдадим.  В  "Космосе" идет  "Юнга  Северного
флота".
   - Не  достанете билеты.  Сегодня же выходной,  все в  кино рвутся,  -
сказал Сер„жа.
   Данилка деловито объяснил:
   - Мы  же не просто так.  Мы наденем форму,  пойдем к  администратору,
скажем:  "Тетенька,  мы из отряда "Эспада", у нас коллективная заявка на
восемь билетов".
   -А "тетенька" вам - большую дулю с повидлом, - сказал Генка.
   - Не дулю, а билеты. Мы уже делали так.
   - А потом каждому по ангине или по гриппу, - сказала Наташа. - Сейчас
все-таки не лето, чтобы в одной вашей форме по улице скакать.
   - Как это не лето?  Смотрите сами,  -  заспорил Данилка и подскочил к
окну.

   Была еще середина апреля,  но после долгих холодов юго-западные ветры
принесли солнечное тепло.  У  заборов,  на газонах,  в щелях на асфальте
буйно рванулись вверх травы.  Почки высунули зеленые клювы.  У  прохожих
была полная неразбериха в  одежде.  Одни по  привычке шли  еще в  зимних
шапках и пальто с меховыми воротниками, а другие - в рубашках и платьях.
Данилка и его друзья гулять в пальто, конечно, не собирались.
   Получив  у   Саши   восемь  гривенников,   Данилка  ускакал  себирать
барабанщиков.  И тут же,  на смену ему,  возник Андрюшка Гарц. Он сказал
фразу, которую говорил всегда:
   - Можно, я у вас посижу немножко?
   - Посиди, моя радость, - разрешил Саша. - А поскольку твое "немножко"
- понятие относительное,  запомни:  молоко в холодильнике, булка в шкафу
на кухне.
   Стоя у окна, Сер„жа подумал: "Если бы ничего не случилось, можно было
бы уже снимать "Мушкетеров" на улице".


   Человек привыкает ко  многому...  За месяц они привыкли,  что не надо
спешить на вахты и  линейки,  привыкли жить без боев на дорожке и шумных
киносъемок. Но к одному привыкнуть не могли: быть друг без друга.
   Они собирались у Кузнечика.  Конечно, не все. Но та компания, которая
проводила в  отряде  зимние вечера,  осталась неразлучной.  Все  так  же
говорили о Севастополе.  Иногда резались в шахматы. Иногда на стареньком
кинопроекторе крутили  отснятые  сцены  "Трех  мушкетеров".  Павильонные
эпизоды были закончены, и не хватало в фильме совсем немногих кадров. Но
Олег сдал казенную кинокамеру, и снимать было нечем.
   Восемь рапир -  свое собственное имущество -  Олег оставил капитанам.
Но защитных масок не было, и рапиры без дела висели на стенах.
   Лежал у  Кузнечика в  книжном шкафу снятый с  древка и свернутый флаг
"Эспады".  Дремали  на  гвоздях  в  квартирах  барабанщиков  краснобокие
барабаны.
   Остались только  песни,  которые  принес  в  отряд  Генка  Кузнечик -
отрядные песни.  Когда  Генка  или  Саша  брали  гитару,  словно оживала
"Эспада"...
   Саша вошел в  жизнь ребячьей компании незаметно и прочно.  Невысокий,
худой,  остроносый,  даже нескладный какой-то,  он  совсем не походил на
самбиста,  боксера и  инженера-физика.  Он  похож был на  стеснительного
десятиклассника,  особенно если не  забывал брить щетинистый подбородок.
Впрочем, забывал он часто.
   И совсем не похож он был на Олега,  напрасно Генка их сравнивал. И не
мог он стать в  "Эспаде" командиром,  потому что своей работой был занят
выше головы.
   Но несколько раз Сер„жа замечал,  как то Митя, то Данил-ка обращались
к Саше: "Олег, скажи...", "Олег, можно...".
   Генка уговаривал Сашу летом пойти с ребятами в поход. Саша не отвечал
ни да ни нет.
   - Работа же... - говорил он.
   - Не каждый день работа, - спорил Генка. - Бывают же выходные.
   - На Север придется ехать, командировка будет...
   - Не на все же лето.
   - Кто его знает...
   - Мы  бы  сами пошли,  да  без взрослых никого не пустят,  -  говорил
Генка. - Ты какой-то несознательный, честное слово.
   - Я  очень  сознательный.  Только обещать боюсь.  Вдруг  не  окажется
времени.
   - А если окажется, обещаешь?
   Саша брал гитару, смущенно улыбался и запевал:

   Долой, долой, туристов -
   Бродяг, авантюристов...

   - Да ну тебя,  -  говорил Генка. - Все равно пойдешь. Не имеешь права
не пойти.


   В этот день они засиделись у Кузнечика до сумерек.  Данилка со своими
барабанщиками посмотрел "Юнгу Северного флота", потом они всей компанией
прикатились к Генке, перепугали родителей, слопали весь хлеб и конфеты и
умчались играть в футбол.
   Андрюшка Гарц взял с  полки "Пятнадцатилетнего капитана",  полистал и
неосторожно спросил, что такое шхуна-бриг. Митя тут же утащил его к себе
домой рассказывать о парусниках.
   Наташа,  как  всегда,  спохватилась,  что  уже вечер,  а  у  нее уйма
домашних дел. И только она собралась идти, как в комнату ворвался Нок, а
за ним - Стасик Грач„в.
   Нок  хромал,   и  ухо  у  него  было  в  крови.  У  Стаськи  припухла
расцарапанная щека и рукав трикотажной рубашки прилип к разбитому локтю.
И Стаська,  и пес шумно дышали. Нок запрыгал вокруг Сер„жи. Стасик молча
встал у дверей и начал осторожно поднимать рукав.
   - Горе мое... - начала Наташа.
   - Лежи, - сказал Сер„жа Ноку. И спросил у Стасика: - Что опять?
   - Был бой, - сказал Саша.
   - Ага, - сообщил Стаська и попытался лизнуть разбитый локоть.
   Генка открыл тумбочку и деловито зазвенел аптечными склянками.
   - Рассказывай, - велел Сер„жа.
   - Ну,  чего рассказывать, - довольно хладнокровно отозвался Стасик. -
Ну,  иду я по улице,  а навстречу идет ваша Маринка с Ноком. Я попросил,
чтобы она дала нам с ним побегать,  вот она и дала. Она не виновата... И
ушла домой. Сказала, чтобы я сам привел. Мы стали бегать, а Нок застрял.
   - Горюшко мое, где застрял? - не выдержала Наташа. - Говори толком.
   Стаська безбоязненно подставил Генке  локоть  под  тампон с  йодом  и
объяснил:
   - Под забором застрял,  где еще...  Мы в догонялки играли, он от меня
побежал,  полез под забор и  засел.  Там дырка только для мелких собак и
для кошек,  а  он во какой!  Застрял -  ни туда ни сюда.  Я  через забор
перелез,  чтобы доску отодвинуть,  а  там  два пьяных на  лавочке сидят.
Увидели Нока и давай бутылками в него кидать.  А он же не может вылезти,
только рычит... Ну, потише ты, щиплется ведь...
   - Это что же за бандиты!  -  сказал Саша и торопливо встал. - Они там
еще?
   - Да  нет...  Они кидаться стали,  а  я  как заору им:  "Что делаете,
гады!"  И  упал на  Нока,  чтоб ему не попало.  В  меня-то они кидать не
будут,  за это посадить могут.  А  один все равно кинул.  Осколки как от
гранаты.
   - Где они? - повторил Саша.
   - А какие-то дядьки подскочили, на ругали их, со скамейки вытолкнули.
А я доску отодвинул.
   - Ну? - нетерпеливо спросил Сер„жа. Стасик глянул на него виновато.
   - Я же разозлился. А Нок - тоже. Я говорю. "Взять!"
   - Зря,  -  заметил Саша.  -  Еще неприятности получатся.  Но с другой
стороны...
   - Может,  не получатся,  -  неуверенно сказал Стасик. - Они же первые
полезли...  А  он их даже затронуть не успел,  они на тополь запрыгнули.
Может,  все еще там сидят...  А я сюда пошел, а то тетя Галя заругается,
когда увидит, что Нока поцарапали... А чего смеетесь?
   - Дурень,  -  сказал  сквозь  смех  Сер„жа.  -  Хулиганов  пьяных  не
испугался, а тетю Галю боится. Она тебя хоть раз в жизни ругала?
   Стасик слегка огрызнулся на Генку:
   - Хватит меня мазать! Лучше Ноку лапу забинтуй.
   - За своего милого Нока он в  пекло полезет,  -  сказала Наташа почти
ревниво.  -  Вот послушайте.  Отпросится дома,  чтобы у нас ночевать,  и
первым делом бежит к  телефону -  Нока  у  Сергея выпрашивать.  Тоже  на
ночевку. Представляете компанию? Вечером всегда такая картина: Стаськина
раскладушка пустая,  подстилка у Нока тоже пустая. Оба дрыхнут на ковре,
рядышком.  Возьму я  тапку,  разгоню обоих по  местам,  а  через полчаса
опять. Как вам это нравится?
   - А тебе жалко? - сказал Стасик.
   Шепотом Саша спросил у Сер„жи:
   - Это тот самый Стаська Грач„в, который боится всего на свете?
   - Вроде уже и не тот. Что-то с ним стало, - отозвался Сер„жа.
   А Стасик покосился на Сер„жу и сказал:
   - Шел бы домой. Марина говорила, что к вам какой-то дядюшка приехал.


                                   11

   Тетя Галя сказала немного виновато:
   - Я Виталия пока на твою постель положила,  он устал с дороги.  Ты уж
не  обижайся,   пусть  он  там  переночует,   а   завтра  я   у  соседей
кресло-кровать попрошу.
   - Я  ужасно обижаюсь,  -  отозвался Сер„жа.  -  Я просто не в себе от
обиды...  Ну,  честное слово,  ты такие вещи говоришь! Что я, не могу на
раскладушке поспать?
   В  доме чувствовалась радостная суета,  какая бывает при  неожиданном
приезде  хорошего человека.  Папа,  сам  только  накануне вернувшийся из
командировки,  надел галстук. Маринка нянчилась с новым плюшевым котом -
дядюшкиным подарком. Тетя Галя стучала на кухне ножом - готовила к ужину
праздничный салат.  Нок  обнюхивал у  дверей необъятный желтый чемодан и
одобрительно фыркал.
   Только  виновник  радости  негромко  посапывал  на  Сережином диване.
Сер„жа на  цыпочках вошел в  комнату и  при  свете,  падавшем из  двери,
увидел торчавшую из-под клетчатого пледа лысину. Лысина была симпатичная
- коричневая, как печеное яблоко.
   Сер„жа стал  осторожно развертывать дребезжащую раскладушку.  Виталий
Александрович не пошевелился. Он не встал к ужину, добросовестно проспал
до утра.
   Когда Сер„жа проснулся,  Виталий Александрович делал зарядку.  Сер„жа
из-под прикрытых век наблюдал за ним. Смотреть на дядюшку было приятно и
весело.  Он был невысокий, но крепкий. Коричневый. Плечи и грудь поросли
курчавым черным волосом.  А лицо -  круглое, добродушное и в то же время
энергичное.   Виталий  Александрович  напоминал  заряженный  до   отказа
аккумулятор.
   На  нем были роскошные трусы -  желтые,  с  рисунком из  разноцветных
иностранных марок. Словно дядюшку отправляли бандеролью вокруг света. На
любом  пляже все  пижоны утопились бы  от  нестерпимой зависти при  виде
таких трусов.
   Дядюшка  сдержанно мурлыкал  нехитрую  песенку,  ритмично  приседал и
посматривал по сторонам. Сер„жа не выдержал, открыл глаза и встретился с
дядюшкой  взглядом.   Не  переставая  приседать,  Виталий  Александрович
улыбнулся и произнес:
   - Приветствую вас,  сэр.  Ты  не  в  обиде,  что  я  оккупировал твое
лежбище?
   - Не в обиде,  -  отозвался Сер„жа.  -  Спите здесь всегда.  А мне на
раскладушке даже больше нравится.
   - Крайне  признателен,  -  сказал Виталий Александрович.  -  Мы  этот
вопрос  потом  рассмотрим фундаментально.  Я  намерен  вам  надоедать не
меньше месяца. - И он перешел от приседаний к наклонам туловища вперед.
   - Виталий Александрович... - начал Сер„жа.
   Дядюшка перебил:
   - Меня  можно называть просто дядя Витя.  Мы  как-никак родственники,
хотя и дальние... Кроме того, у нас, кажется, общие интересы. Мне Галина
писала, что ты увлекаешься археологией. Так?
   - Ну...  кажется,  так,  -  смущенно сказал Сер„жа.  -  Только я мало
знаю...
   - Все мы мало знаем,  - самокритично заметил дядюшка. - Я тут кое-что
привез тебе.
   Он упруго выскочил за дверь и  приволок чемодан,  похожий на детеныша
гиппопотама.  У  чемодана распахнулась пасть,  дядя  Витя  вынул толстую
блестящую книгу.
   - Вот, держи.
   Книга весила килограмма три.  Называлась она "Путешествие по  древним
городам  Греции  и  Рима".  На  черной  глянцевой супер-обложке -  белый
разрушенный храм,  а  сверху и  снизу  -  каемки из  квадратных завитков
древнегреческого узора.
   - Ух ты!.. Спасибо, дядя Витя! Вот это да... - сказал Сер„жа.
   Тут же он перевернулся на живот и открыл книгу на середине.
   - Нет,   дружище!   -   запротестовал  дядя  Витя.   -   Людям  науки
несвойственна суета и  беспорядочность.  Все  должно идти своим чередом.
Сначала вставай... Ты, кстати, зарядку