бе Сер„жа. Он сделал вид,
будто ид„т в  атаку снизу,  но хочет закрутить перевод в верхний сектор.
Однако делать перевод не стал,  а упал на левую руку и направил клинок в
нижний край Олегова нагрудника.
   Конечно,  этот трюк был  сплошным пижонством.  Но  сейчас он  удался:
рапира упруго выгнулась - укол!
   - Ловко,- сказал Олег.- Хотя, конечно, не ново. Эта штука описана еще
Проспером Мериме в новелле "Дон-Жуан".
   - Я не читал,- сказал Сер„жа.
   - Весьма возможно... Продолжим?
   Но  тут  раздался грохот.  Это  упал  со  шкафа Данилка.  Олег охнул,
подскочил,  начал  ощупывать  пострадавшего.  Впрочем,  Данилка  не  был
пострадавшим, потому что приземлился удачно.
   Олег сел на скамейку и взялся за левый бок.
   - Если  я  когда-нибудь  получу  инфаркт,-  печально сказал  он,-  то
исключительно из-за этих юных головорезов. Будьте свидетелями.
   Потирая синяк на  лбу (налетел на дерево),  появился Андрюшка Ткачук.
Сообщил,  что  в  "Космосе" новый  фильм "Робинзон Крузо" и  "мультики".
Удлин„нная программа.
   - Мамка спрашивает:  надо билеты оставлять?  Только они  дорогие,  по
сорок копеек.
   Андрюшкина мать  работала в  кино  кассиром.  Олег обв„л взглядом всю
компанию.
   - У кого деньги есть?
   Подняли руки  пять  человек.  Сер„жа поднял.  И  Митя  -  у  него был
полтинник. Остальные жалобно сопели.
   - Ладно,  Андрей,-  сказал Олег.- Мчись к маме, пусть оставит... раз,
два, три... десять... четырнадцать билетов. Пропадай моя зарплата.


                                   4

   Домой Сер„жа пришел под вечер.  В прихожей его встретила Маринка. Она
прыгала и ликовала:
   - Динь-динь! А у нас телефон!
   - Правда? Тетя Галя, правда поставили?
   - Наконец-то, - со вздохом сказала тетя Галя.
   - Почему "наконец-то"? Люди иногда больше года ждут.
   - Это я про тебя: наконец-то явился, - объяснила тетя Галя. - Люди-то
обедают когда полагается, а ты целый день скачешь голодный.
   - Мы в кино пирожки покупали.
   Подошел Нок,  встал на задние лапы,  а передние взгромоздил Сер„же на
плечи. Укоризненно посмотрел ему в лицо.
   - Соскучился, крокодил? - сказал Сер„жа. - Ну-ну, только не лизаться.
   Он освободился от собачьих объятий,  потрепал Нока по ушам и  пошел к
телефону.
   Плоский светло-серый аппарат был похож на модель гоночной автомашины.
Если только трубку убрать.
   Сер„жа поднес трубку к уху. В наушнике гудел настойчивый сигнал.
   Маринка прыгала рядом. Она весело сообщила:
   - А нам уже звонили!
   - Кто?
   - Папа звонил.
   - А чего он звонил?
   Тетя Галя сказала из кухни опять со вздохом:
   - О чем он может звонить?  Снова у Владимира Сергеевича задержится до
ночи.
   - Они же отчет об экспедиции готовят, - заступился Сер„жа.
   - Вот именно. Не могут ни днем ни ночью позабыть про свой отчет.
   Сер„жа осторожно положил трубку и пошел к себе в комнату.  Нок, стуча
когтями, двинулся следом.
   За  окнами синели сумерки.  Недостроенный замок  таинственно белел  в
полутьме,  словно декорация приключенческой пьесы,  когда  спектакль уже
кончился.
   Сер„жа  погладил Нока  и  сел  на  кровать.  Окончен хороший день,  в
котором были товарищи,  удачный бой  с  Олегом,  кинокартина с  шипучими
синими  волнами,  парусами  и  джунглями.  Звон  рапир  и  смех  Данилки
Вострецова.   Горячие  пирожки  в   буфете  (три   на   двоих)  и   пока
нерешительная,  но добрая улыбка новичка Мити Кольцова...  И  теперь,  в
одиночестве, Сер„же стало грустно.
   "Может, позвонить кому-нибудь? - подумал он. - А кому?" И вспомнил: у
Генки Кузнечика есть телефон.  Только номер какой?  Но тут же вспомнил и
номер.  Ещ„  давно,  весной,  Генка  объяснял ребятам:  "Вот  запомните.
Тридцать два  ноль два  сорок четыре.  Очень просто.  Как  дважды два  -
четыре.  Только впереди троечка".  Про  что  был разговор и  при чем там
Генкин телефон Сер„жа забыл, а номер запомнился.
   Кузнечик,  наверно,  удивится звонку. Они с Сер„жей не дружили и даже
приятелями не  были.  Правда,  на  той неделе Генка услыхал,  что Сер„же
нужен пенопласт,  и на другой день притащил коробку.  Ну и что? Кузнечик
любому человеку готов помочь, даже незнакомому.
   А Сер„же Генка нравился. Всегда. Но ведь не подойдешь к человеку и не
скажешь:  "Ты  мне  нравишься.  Давай  сделаемся друзьями".  Сер„жа,  по
крайней мере, так не мог. И он лишь думал, давно, с третьего класса, что
хорошо бы как-нибудь подружиться с Генкой Медведевым, которого тогда ещ„
не звали Кузнечиком.


   Прозвище Кузнечик появилось в прошлом году.
   В  самом  конце августа,  перед началом учебного года,  в  школах шли
собрания.  Было  ещ„  жаркое лето.  Строгая деловитость учебной жизни не
успела лечь на школу.  Школа гудела,  как большой рой. Никто не пришел в
форме,  коридоры и  классы расцвели от пестрых платьев,  ярких рубашек и
разноцветных испанок.  Всем было весело,  и даже строгая завуч Елизавета
Максимовна рассмеялась,  когда  увидела,  что  Генка  Медведев тащит  по
коридору большущую, с себя ростом, гитару.
   Он принес ее в класс.
   Ребята перед  этим  хвастались загаром,  но  теперь стало  ясно,  что
чемпион по загару -  Генка.  Он все лето прожил в Севастополе и сделался
коричневым, как его блестящая гитара.
   - Подумаешь.  Медведь и должен быть коричневым,  - завистливо сказала
длинная Люська Колосницына, именуемая обычно Люстрой.
   Люстру не поддержали.  Уж на кого-кого,  а  на медведя Генка никак не
был похож.
   Его затормошили, закидали вопросами:
   - Генка, а зачем гитара?
   - Ты играть научился, да? Ай да Геночка!
   - Ой, да он врет, братцы! Я целый год учился, и то...
   - Потому что у тебя таланта, как у курицы... Гена, сыграй!
   - Ген, ты правда умеешь? Ну давай...
   Генка  кивнул.  Уселся  на  парте,  сложив  по-турецки  ноги,  словно
покрытые коричневым лаком. Хитро и немножко смущенно посмотрел на ребят.
У  него  были продолговатые большие глаза,  почему-то  похожие на  глаза
громадного насекомого. И лихо торчал над лбом выгоревший хохол.
   Генка  постучал  пальцами  по  гулкой  гитаре:  тра-та-та,  та-та-та,
тра-та...
   Забренчал на струнах и запел:

   Там где у цветов головки
   Лепестками ветру машут,
   Маленький кузнечик Вовка
   Жил да был среди ромашек...

   Играл он, конечно, не очень. Просто подыгрывал песне. Но песенка была
интересная,  целая  сказка.  Никому  не  знакомая.  И  пел  он  здорово.
Негромко, но чисто и весело.

   Не был Вовка музыкантом,
   Хоть трещал не умолкая,
   Вовка был работник-плотник -
   Строил дачи и сараи.

   Он пилой работал ловко,
   Молотком стучал о доски:
   Строил он мосты и лодки,
   И газетные киоски...

   Дальше рассказывалось,  как в руки Вовке попалась золотистая лучинка,
и  кузнечик выстругал из  нее шпагу "просто так,  на  всякий случай".  А
однажды...

   Приземлился на поляне
   Злой разбойник и обжора,
   Очень страшный и нахальный
   Воробей по кличке Жора.

   Всякие жучки и  божьи коровки прыснули во  все  стороны.  А  кузнечик
остался:  неудобно прятаться,  если у  тебя шпага.  Бессовестный великан
Жора хотел тут же проглотить Вовку,  но шпага воткнулась ему в  язык.  И
Жора   улетел,   подвывая  не   по-воробьиному.   А   песенка  кончалась
такими.словами:

   Чтоб врагам
   Хвалиться
   было нечем,
   Не беги
   назад от них
   ни шага.
   Даже если ты кузнечик,
   У тебя
   должна быть
   шпага.

   Никто на заметил, что в класс вошла Татьяна Михайловна.
   - Ай да молодец,  Медведев, - сказала она. - Ты, Гена, за лето просто
артистом стал!
   Генка засмущался и вскочил прямо на парту.
   - Да нет...  Это не я.  Это брат сочинил в Севастополе для ребят.  Мы
там с ним ялик ремонтировали...
   - Ну  ладно.   Пора  нам  о  делах  поговорить,   -  сказала  Татьяна
Михайловна.  -  А потом расскажешь про Севастополь и про ялик. Садись-ка
на место, кузнечик.
   И тут все заметили, что Генка и правда похож на кузнечика: в зеленой,
как  трава,  рубашке,  а  руки-ноги  у  него  -  будто сломанные пополам
лучинки;  и  гитара его  тоже  похожа на  туловище насекомого с  одиноко
торчащей лапой.
   - Точно! И правда кузнечик! - развеселились ребята.
   - Ой,  батюшки!  Я,  кажется,  тебе прозвище придумала!  - с шутливым
испугом воскликнула Татьяна Михайловна. - Гена, я не хотела.
   - Да ничего,  -  покладисто сказал Генка. - Это лучше, чем Медведь. А
то Люстра меня Медведем обозвала.
   - Отныне  считать Медведя Кузнечиком,  -  заявил  Павлик  Великанов -
очень авторитетный в классе человек. Так и повелось...


   Сер„жа набрал номер.  Он боялся, что трубку возьмут Генкины родители,
будут спрашивать, кто и зачем. Но ответил сам Генка. Сер„жа сказал:
   - Здравствуй. Не узнал?
   Кузнечик помолчал. Потом ответил:
   - Узнал... Это ты, Сер„жа?
   Он  сказал не  "Каховский" и  даже  не  "Сер„га",  а  Сер„жа,  и  это
прозвучало как-то неожиданно,  по-дружески. И Сер„жа обрадовался. Он сам
не ждал,  что так сильно обрадуется.  Но тут же встревожился:  в  классе
было шесть Сергеев.
   - Это я, Каховский, - объяснил он.
   - Да.  Я понял,  - все так же негромко сказал Кузнечик. - Хорошо, что
позвонил.
   - Почему хорошо?
   - Ну, так просто, - откликнулся Генка теперь оживленнее. - Понимаешь,
я сижу один, скучаю. И вдруг ты...
   - А я тоже так просто. Нам только что телефон поставили, и я вспомнил
твой номер. Ты что делаешь?
   - Я же говорю: скучаю. Гитару мучаю.
   - Ты уж, наверно, здорово научился играть, да?
   - Нет, что ты. Я понемножку.
   - Слушай,  сыграй что-нибудь, - попросил Сер„жа. Его словно толкнуло.
И  он  загадал:  "Если Кузнечик согласится,  все  будет хорошо".  А  что
"хорошо", и сам не понимал.
   Генка согласился сразу.
   - Ладно...  Я  и  сам хотел.  Ты  только трубку не  клади,  я  гитару
возьму... Ну вот, все.
   И Сер„жа очень ясно представил,  как Кузнечик,  такой же, как тогца в
классе,  сидит с  гитарой на столе у  телефона,  прижимает щекой к плечу
трубку.
   - Ты слушаешь? - спросил Генка.
   - Конечно.
   - Понимаешь, это песня... Ее брат придумал, когда в институте учился.
Они  пьесу ставили про наших летчиков,  которые за  Испанскую республику
воевали. Вот про этих летчиков песня...
   Сер„жа услышал негромкие удары  по  струнам и  затем,  гораздо громче
струн, очень чистый Генкин голос.
   Кузнечик пел отрывисто и печально:

   Не трогай,
             не трогай,
                       не трогай
   Товарища моего.
   Ему предстоит дорога
   В высокий край огневой.

   Туда,
        где южные звезды
   У снежных вершин горят,
   Где ветер
            в орлиные гнезда
   Уносит все песни подряд.

   Там в бухте
              развернут парус
   И парусник ждет гонца.
   Покоя там не осталось,
   Там нет тревогам конца.

   Там путь по горам
                    не легок,
   Там враг к прицелам приник,
   Молчанье его пулеметов
   Бьет в уши,
              как детский крик...

   Теперь Сер„же не казалось, что Кузнечик сидит на столе у телефона. Он
закрыл глаза и ясно увидел костер на поляне и Костю у костра,  и ребят с
оранжевыми от  огня  лицами,  и  Генку рядом с  Костей.  Будто они  пели
вместе.

   ...Не надо,
              не надо,
                      не надо,
   Не надо его будить,
   Ему ни к чему теперь память
   Мелких забот и обид.

   Пускай
         перед дальней дорогой
   Он дома поспит,
                  как все,
   Пока самолет не вздрогнул
   На стартовой полосе...

   Песня  затихла.  Было  слышно,  как  Генка прижал струны ладонью.  Он
помолчал и сказал:
   - Вот все... Ты слышишь?
   - Да,  -  сказал Сер„жа, - это такая песня... Про нее лучше ничего не
говорить. Просто слушать, и все.
   - Брат ее,  оказывается,  давно написал... А мне спел только сегодня.
Это он когда про Чили услышал.
   - Про что?
   - Про Чили. Ты что, радио не слушал?
   - Нет, - смутился Сер„жа. - Я тут сегодня закрутился с делами...
   - Там фашистский переворот!  -  с неожиданной злостью сказал Генка. -
Генералы толстопузые мятеж устроили... Зря он этим гадам доверял.
   - Кто?
   - Президент Альенде. Они убили его. Обстреливали президентский дворец
из танков.
   - А я ничего не слышал, - тихо сказал Сер„жа.
   - Брат в  июле был  в  Чили со  студенческой делегацией.  У  него там
друзья остались.  Он  мне и  привез адрес одного парнишки,  помог письмо
написать по-испански.  Я все ответа ждал.  Теперь уж,  наверно, не будет
ответа...
   Что мог сказать Сер„жа?  Он знал про Чили не так уж много.  Знал, что
там столица Сантьяго. Что там правительство, которое стоит за рабочих. И
что  президент Сальвадор Альенде распорядился,  чтобы всем-всем  детям в
этой большой стране каждый день обязательно давали бесплатное молоко:  и
в  городах,  и  в глухих горных деревушках...  Видно,  не всем нравится,
когда у каждого из ребят, даже у самого бедняка, каждый день есть глоток
молока.
   - В общем,  все,  как тогда в Испании,  - опять услышал Сер„жа Генкин
голос. - Ты читал книжку "Испанский дневник"?
   - Не читал, - признался Сер„жа.
   - А у нас есть...  -  Ты бы пришел ко мне,  а? Мог бы взять ее. Если,
конечно, хочешь. Ну, не обязательно за книжкой, а так... Ты ведь никогда
у меня не был.
   - Конечно,  я приду,  -  обрадованно сказал Сер„жа.  -  А ты? Ты тоже
приходи. Ты ведь тоже у меня не был.
   - Ладно! Я знаю, где ты живешь.
   - Нет, у нас теперь новая квартира.
   - Я знаю, - повторил Кузнечик.
   - Откуда?
   - Очень просто.  Узнал, когда коробку тебе раздобыл. Хотел тебе домой
ее принести. Пришел, а у вас никого нет.
   - Специально приходил?
   - Ну да. С коробкой...
   - А где ты ее раздобыл? Я думал, она твоя была.
   - У соседа выпросил.
   - Нарочно для меня? - все ещ„ не решаясь поверить, спросил Сер„жа.
   - Ага... Послушай, а зачем тебе пенопласт? Не секрет?
   - Не секрет, конечно. Я завтра тебе расскажу. Хорошо?
   - Хорошо. Тогда до завтра?
   - До завтра... Гена... А можно ещ„ раз ту песню?
   - Ладно.

   ...Но если в чужом конверте
   Придет к вам черная весть,
   Не верьте,
             не верьте,
                       не верьте,
   Что это и вправду есть.

   Убитым быть -
                это слишком.
   Мой друг умереть не мог.
   Вот так...
             И пускай братишка
   Ему напишет письмо...

   Этой песней Генки Кузнечика хорошо было бы кончить рассказ о  длинном
Сер„жином дне.
   Но не все кончается,  как хотелось бы. Тетя Галя заглянула в Сер„жину
комнату и сказала:
   - Тут  один жилец приходил,  на  тебя жаловался.  Что такое ты  утром
натворил?
   Сер„жа сидел на  кровати и  не  спеша расстегивал рубашку.  Он  хотел
пораньше забраться в постель,  включить настенную лампочку,  взять книгу
"Двадцать лет  спустя" и  ещ„ раз перечитать историю о  том,  как герцог
Бофор бежал из Венсенского замка. Разговаривать об утреннем случае вовсе
не  хотелось.  Даже  вспоминать этого  наглого  Петю  Дзыкина  и  то  не
хотелось...
   - Ничего я не натворил.  Это он натворил,  -  хмуро сказал Сер„жа.  -
Задумал у ребят мяч проткнуть. А я не дал.
   - Ну,  про мяч я не знаю. А грубить-то зачем? Зачем ты ему таких слов
наговорил?
   - Я?  - изумился Сер„жа. - Я ему только сказал, что здесь общий двор,
а не его огород. А что, не правда?
   - Такие слова взрослому человеку говоришь.  Хоть бы подумал: он в три
раза старше тебя.
   - Если старше,  пусть не хулиганит.  Его,  что ли, мяч? Если нравится
протыкать, пускай купит себе и протыкает...
   - Вы же сами его из терпения вывели. Все цветы потоптали.
   - Мы? Потоптали? - вскинулся Сер„жа. - Во-первых, не "мы", потому что
я там даже не играл. Во-вторых, ни один цветок не был сломан. Ведь ты же
не была там, а говоришь!
   - Ладно,  ладно...  Ты  уже  закипел,  как  чайник.  Я  в  этом  деле
разбираться не стану. Отец придет, пусть разбирается.
   - Ну да, будет он разбираться! Он бы сам вмешался, если бы видел, как
этот Дзыкин к ребятам пристал.
   - Ну и  что же?  Он -  это другое дело.  Он взрослый человек.  И  тот
взрослый...
   - Ты все одно:  "Взрослый, взрослый"! - действительно закипел Сер„жа.
- Этот Петя не взрослый человек, а взрослый шкурник! Ну откуда они такие
берутся?  Сытые, нахальные, думают, что вся земля для них, весь мир! Для
их грядок и гаражей!  Все будто только для их пользы!  Поэтому и наглые.
Как тот шофер!
   - Господи, какой ещ„ шофер?
   - Забыла? Ты меня все за рубашку дергала: сядь да сядь. В автобусе. А
чего он к бабке привязался?  Я же видел,  что она деньги опустила,  а он
орет: "Деньги не бросила, а билет отрываешь! На кладбище пора, а совести
нет!"  Она плачет,  а  он орет.  Его бы самого на кладбище!  А ты только
одно: "Сядь, не груби".
   - Ну и что? Я ему сама сказала, что так нехорошо.
   - Как ты  сказала?  Он и  не посмотрел на тебя.  Хорошо.  что летчики
вмешались... А другие сидят и молчат, будто не их дело. Тоже взрослые...
   Тетя Галя устало отмахнулась:
   - Тебя послушать, так будто и хороших людей на свете не осталось.
   - Что?  -  удивился Сер„жа.  И как-то сразу успокоился. Ему сделалось
даже смешно.  И  не стал он больше ничего говорить.  Он вспомнил хороших
людей,  которых знал или видел.  Костю,  журналиста Иванова,  маленького
Димку...  Тех летчиков в  автобусе.  Кузнечика...  Татьяну Михайловну...
Наташку, дядю Игоря. Ребят в своем классе и в Наташкином... Врача Марину
Аркадьевну. Капитана Володю и моториста Витю с катера "Азимут"...
   Это  были  только те,  кого он  вспомнил за  несколько секунд.  Потом
Сер„жа подумал о хороших людях, которых встречал сегодня: Олег, Андрюшка
Гарц,  Данилка и  его  барабанщики.  Валерик,  Вовка  и  Вадик Воронины.
Андрюшка Ткачук.  Андрюшкина мама в кинотеатре "Космос". Шофер какого-то
служебного автобуса - он увидел ребят на троллейбусной остановке, открыл
дверцу и сказал: "В кино небось собрались? Садитесь, а то опоздаете, там
на линии провод оборвался".
   И этот новичок, Митя Кольцов, кажется, тоже хороший парнишка.
   А из плохих людей сегодня встретились только двое:  горластая Дзыкина
и ее ненаглядный Петя.
   Кто  же  виноват,  что  среди  людей  попадаются такие дзы-кины?  Они
вредят,  гадят,  хапают.  И не всегда по злости, а потому просто, что им
наплевать на всех, кроме себя. И кроме таких же, как они.
   ...И один такой может испортить жизнь многим хорошим людям.
   ...А всадники успевают не всегда...


   Сер„жа  разделся и  залез  под  одеяло.  Открыл  книгу.  Стало  тихо.
Посапывал в своем углу Нок, и звонко тикал будильник.
   "...Герцог Бофор  приподнял верхнюю корку  пирога и,  к  ужасу своего
тюремщика, достал из-под нее веревочную лестницу..."
   - Сер„жа!  - позвала из кухни тетя Галя. - Вынеси, пожалуйста, ведро.
А то очистки уже на пол валятся.
   Ну  вот!  Думаете,  приятно  вылезать  из-под  одеяла  и  тащиться  к
мусорному ящику?
   - Тетя Галя, можно, я утром?
   - Господи, неужели трудно спуститься по лестнице? Ящик в двух шагах.
   Как можно убедительнее Сер„жа сказал:
   -Ну что с  ним сделается,  с этим ведром,  до утра?  Завтра встану и,
честное слово, сразу унесу.
   - Плесень-то разводить... - проворчала тетя Галя. Но больше ничего не
сказала.
   Сер„жа  снова  уткнулся  в  книгу.   Но  все  же  его  слегка  точило
беспокойство.  Он невольно прислушался. В кухне звякнула дужка мусорного
ведра. Сер„жа вздохнул, откинул одеяло, сунул ноги в полуботинки и вышел
в прихожую.
   Тетя Галя стояла у двери с ведром в руке.
   - Давай вытащу, - сказал Сер„жа. - Раз так срочно это надо...
   - Ладно уж...  -  Тетя Галя мельком взглянула на  Сер„жу.  -  Куда ты
раздетый по холоду...  Скажешь ещ„ потом,  что и я тоже никуда не годный
человек.
   В Сер„же будто струна сорвалась.  Он прикусил губу, постоял секунду и
ушел  к  себе,  стуча незашнурованными башмаками.  Обида нарастала,  как
боль,  когда  прижигаешь йодом  ссаженный  локоть:  первую  секунду  ещ„
ничего, а потом