стоял рядом.
   - Вы позволите? - Хааке указал на стул, где только что сидела Жоан. - Тут
больше нет свободных столиков.
   Равик кивнул. Он не мог произнести ни слова. Кровь отхлынула. Она убывала
и убывала, словно стекала под стул.  Тело  обмякло,  как  пустой  мешок.  Он
крепко прижался к спинке стула. Перед ним стояла рюмка  с  мутной  беловатой
жидкостью. Он взял ее и выпил. Рюмка показалась тяжелой,  но  не  дрожала  в
руке. Дрожь была где-то внутри, в жилах.
   Хааке заказал коньяк. Старый "финьшампань". По-французски  он  говорил  с
сильным немецким акцентом. Равик подозвал мальчишку-газетчика.
   - "Пари суар".
   Мальчик покосился на вход - там стояла старая продавщица газет. Незаметно
сунув Равику сложенную газету, он ловко подхватил монетку и мгновенно исчез.
   Он, конечно, узнал меня, подумал Равик. Иначе зачем же он сел? На  это  я
никак не  рассчитывал.  Теперь  остается  сидеть  на  месте  и  ждать.  Надо
выяснить, чего он хочет, и действовать сообразно обстоятельствам.
   Он развернул газету, пробежал глазами заголовки и  снова  положил  ее  на
стол. Хааке посмотрел на него.
   -  Прекрасный  вечер,  -  сказал  он  по-немецки.  Равик  кивнул.   Хааке
улыбнулся.
   - А у меня зоркий глаз, верно?
   - Очень может быть.
   - Я заметил вас, когда вы еще сидели в зале.
   Равик ответил вежливо-равнодушным кивком. Его  нервы  были  напряжены  до
предела. Он никак не мог  догадаться,  что  у  Хааке  на  уме.  Неужели  ему
известно, что он, Равик, живет во Франции нелегально? Впрочем, гестапо может
быть информировано и об этом. Только бы выгадать хоть немного времени.
   - Я  сразу  догадался,  кто  вы,  -  сказал  Хааке.  Равик  вопросительно
посмотрел на него.
   - По шраму на лбу, - продолжал Хааке.  -  Такие  шрамы  бывают  только  у
корпорантов. Значит, вы немец. Или, во всяком случае, учились в Германии.
   Хааке  рассмеялся.  Равик  продолжал  спокойно  смотреть  на  него.   Это
невозможно! Слишком все это нелепо! Почувствовав  внезапное  облегчение,  он
глубоко вздохнул - Хааке понятия не имеет, кто он. Шрам на лбу он принял  за
след студенческой дуэли. Равик рассмеялся. Он смеялся вместе с  Хааке.  Лишь
сжав кулаки, так что ногти вонзились  в  ладони,  он  сумел  заставить  себя
перестать смеяться.
   - Я угадал? - спросил Хааке, гордый своей проницательностью.
   - Попали в самую точку.
   Шрам на лбу. Ему разбили голову  в  гестапо  на  глазах  у  Хааке.  Кровь
заливала глаза и рот. А теперь Хааке сидит перед ним и считает, что все  это
след невинной студенческой дуэли, да еще кичится своей проницательностью.
   Кельнер принес Хааке коньяк. Тот с видом знатока понюхал его.
   - Что правда, то правда, - заявил он. - Коньяк у них хорош!  В  остальном
же... - Он подмигнул Равику. - Вся Франция прогнила... Народ-рантье.  Жаждут
безопасности и спокойной жизни. Фактически они уже сейчас в наших руках.
   Равику казалось, что он так и не обретет дара речи. Он боялся, что,  едва
заговорив, с размаху разобьет свою рюмку о стол, схватит осколок покрупнее и
полоснет им Хааке по глазам. Осторожно и как бы через силу он поднял  рюмку,
выпил ее и спокойно поставил обратно.
   - Что это у вас? - спросил Хааке.
   - "Перно". Вместо абсента.
   - Ах, абсент.  Говорят,  от  него  французы  становятся  импотентами,  вы
слыхали? - Хааке .усмехнулся. - Извините! Я не имел в виду лично
   вас.
   - Абсент действительно запрещен, - сказал Равик. - А  "перно"  совершенно
безвреден.  Абсент  вызывает  бесплодие,  а  не  импотенцию.  Потому  его  и
запретили. "Перно" - это  анисовая  водка.  По  вкусу  напоминает  лакричную
настойку.
   Все-таки я еще могу говорить, подумал он. И даже  без  особого  волнения.
Отвечаю на его вопросы гладко  и  легко.  И  только  где-то  глубоко  внутри
кружится и завывает черный вихрь. На поверхности же все спокойно.
   - Вы живете в Париже? - спросил Хааке.
   - Да.
   - Давно?
   - Всегда.
   - Понимаю, - сказал Хааке. - Вы натурализовавшийся немец? А  родились  вы
здесь?
   Равик утвердительно кивнул.
   Хааке выпил коньяк.
   - Многие из наших лучших людей тоже родились  вне  Германии.  Заместитель
фюрера родился в Египте. Розенберг - в России. Дарре - выходец из Аргентины.
Все дело в мировоззрении, не так ли?
   - Только в нем, - с готовностью подтвердил Равик.
   - Я предвидел ваш ответ. - Лицо Хааке сияло от  удовольствия.  Он  слегка
наклонился вперед и, казалось, щелкнул под столом каблуками. - Между прочим,
разрешите представиться - фон Хааке.
   - Хорн, - не менее церемонно ответил Равик, Это был один из  его  прежних
псевдонимов.
   - Фон Хорн? - переспросил Хааке.
   - Разумеется.
   Хааке кивнул. Он проникался все большим доверием к  Равику,  видя  в  нем
достойного .партнера и единомышленника.
   - Вы, должно быть, хорошо знаете Париж, не правда ли?
   - Более или менее.
   - Вам понятно, что я говорю не о музеях,  -  Хааке  ухмыльнулся  с  видом
великосветского гуляки.
   - Понимаю, что вы имеете в виду.
   Арийский сверхчеловек, по-видимому, не прочь кутнуть, но не  знает,  куда
ему сунуться, подумал Равик. Если бы только удалось затащить его  на  глухую
окраину, в какой-нибудь  отдаленный  кабачок,  в  самый  захудалый  бордель,
мелькнула у него мысль. Лишь бы не помешали...
   - У вас тут, надо полагать, есть где поразвлечься? - спросил Хааке.
   - Вы недавно в Париже?
   - Каждые две недели я приезжаю сюда дня  на  два,  на  три.  Своего  рода
контроль. Дело очень важное.  За  последний  год  мы  здесь  многого  успели
добиться.  Все  налажено  и  действует  безотказно.  Не  могу  вдаваться   в
подробности, но...  -  Хааке  рассмеялся.  -  Здесь  каждого  можно  купить.
Продажный народец. Нам известно почти все, что мы хотим знать.  И  почти  не
приходится заниматься активной разведкой. Сами  доставляют  всю  информацию.
Прямое следствие многопартийной системы. Каждая партия продает остальные,  а
заодно  уж  и  родину.  Измена   родине   как   своеобразная   разновидность
патриотизма. Лишь бы нажиться. А мы, конечно,  не  возражаем.  У  нас  здесь
масса единомышленников, и притом в самых влиятельных  кругах.  -  Он  поднял
рюмку и, обнаружив, что она пуста, снова поставил ее на столик. -  Они  даже
не вооружаются.  Думают,  если  они  безоружны,  то  мы  ничего  от  них  не
потребуем. Знали бы вы, сколько у них самолетов и танков - со смеху помереть
можно. Форменные кандидаты в самоубийцы!
   Равик внимательно слушал. Он был предельно сосредоточен,  но  все  вокруг
него плыло, словно он видит сон  и  вот-вот  проснется.  Столики,  кельнеры,
вечерняя суета, вереницы скользящих автомобилей,  луна  над  крышами,  яркие
световые рекламы на  фасадах  домов...  И  напротив  него  -  словоохотливый
тысячекратный убийца, исковеркавший ему
   жизнь.
   Две женщины в  элегантных  костюмах  прошли  мимо  столика  и  улыбнулись
Равику. Иветта и Марта. Из "Озириса". Сегодня они были свободны.
   - Какой шик, черт возьми! - сказал Хааке.
   Переулок, подумал Равик. Завлечь куда-нибудь подальше в узкий,  безлюдный
переулок... Или в Булонский лес.
   - Эти дамы промышляют любовью, - сказал он.
   Хааке посмотрел им вслед.
   - Очень недурны. Вы, должно быть, знаете в этом толк, не  так  ли?  -  Он
заказал еще рюмку коньяку. - Разрешите вас угостить?
   - Благодарю, с меня хватит и "перно".
   - Говорят, в Париже есть совершенно потрясающие заведения.  С  ума  можно
сойти!..
   Глаза Хааке поблескивали. Совсем как в ту самую ночь в застенке  гестапо,
залитом ярким светом.
   Я не должен об этом думать, сказал себе Равик.  Во  всяком  случае  -  не
сейчас.
   - А вы разве не бывали ни в одном из таких местечек?
   - Заходил как-то, раза два-три. С чисто познавательной целью, разумеется.
Хотелось посмотреть, до чего все-таки может опуститься народ. Но, видимо, до
настоящего я так и не добрался. К тому же в подобных местах надо вести  себя
крайне осторожно. Один неверный шаг - и вы скомпрометированы.
   Равик кивнул.
   - Этого можете не опасаться. Есть места, куда не попадает ни один турист.
   - А вам они известны?
   - Еще бы! И даже очень хорошо.
   Хааке выпил вторую рюмку. Он становился все  более  откровенным.  Исчезла
скованность, которую он неминуемо ощущал  бы,  находясь  в  Германии.  Равик
видел, что он ничего не подозревает.
   - Сегодня я как раз собирался немного рассеяться, - сказал он Хааке.
   - Правда?
   - Да. Время от времени я это делаю. Надо изведать все, что только можно.
   - Верно! Совершенно верно!
   Мгновение Хааке глядел на него бессмысленным взглядом.  Напоить,  подумал
Равик. Если нельзя иначе, напоить и затащить куда-нибудь.
   Выражение лица Хааке изменилось. Он не был пьян, он лишь  обдумывал,  как
ему поступить.
   - Очень жаль, - сказал он наконец. - Я бы с удовольствием присоединился к
вам.
   Равик не ответил. Только бы Хааке ничего не заподозрил.
   - Сегодня ночью я должен выехать в Берлин. - Хааке посмотрел на  часы.  -
Через полтора часа.
   Равик не шелохнулся. Пойти с ним, мелькнула у него мысль.  Он  безусловно
живет в отеле, а не  на  частной  квартире.  Зайти  с  ним  в  номер  и  там
разделаться.
   - Я жду тут двух знакомых, - сказал Хааке. - Они вот-вот должны  подойти.
Мой багаж уже на вокзале. Прямо отсюда мы отправимся к поезду.
   Кончено, подумал Равик. Почему я не ношу с собой  револьвера?  Почему  я,
идиот этакий, все время убеждал себя, что ошибся? Пристрелил бы его на улице
и скрылся в метро.
   - Очень жаль, - сказал Хааке. - Но может быть, мы с вами  встретимся  еще
раз. Через две недели я снова буду здесь.
   Равик облегченно вздохнул.
   - Хорошо, - сказал он.
   - Где вы живете? Я мог бы вам позвонить.
   - В "Принце Уэльском". Неподалеку отсюда. Хааке достал блокнот и  записал
адрес. Равик смотрел на изящный переплет из красной мягкой  кожи,  на  узкий
золотой карандаш. Что там записано? - подумал он.  -  Вероятно,  информация,
которая обрекает кого-то на пытки и смерть.
   Хааке спрятал книжку.
   - Шикарная женщина... Та, с которой вы только что разговаривали, - сказал
он.
   Равик не сразу сообразил, о ком идет речь.
   - Ах, эта, - ответил он наконец. - Да, весьма...
   - Киноактриса?
   - Что-то в этом роде.
   - Хорошая знакомая?
   - Именно так.
   Хааке задумчиво смотрел куда-то вдаль.
   - Мне не очень-то легко познакомиться здесь  с  какой-нибудь  симпатичной
дамой. Времени нет. К тому же не знаешь вполне надежных мест.
   - Это можно устроить, - сказал Равик.
   - Правда? А вы сами не заинтересованы?
   - В чем?
   Хааке смущенно улыбнулся.
   - Например, в той даме, с которой вы беседовали.
   - Нисколько.
   - Это было бы неплохо, черт возьми! Она француженка?
   -  По-моему,  итальянка.  Впрочем,  не  чистокровная.   Примешалось   еще
несколько рас.
   Хааке ухмыльнулся.
   - Неплохо. Дома такие вещи, конечно, невозможны. Но здесь я нахожусь, так
сказать, инкогнито.
   - Действительно инкогнито? - спросил Равик. Вопрос на мгновение  озадачил
Хааке. Но он тут же улыбнулся.
   - Понимаю! Конечно  же,  для  своих  я  -  Хааке...  Но  вообще  соблюдаю
строжайшую конспирацию... Кстати, у вас нет знакомств среди беженцев?
   - Почти никаких, - осторожно ответил Равик.
   - Жаль! Нас, видите ли, интересуют... Одним словом, сведения о  некоторых
людях... Мы  даже  платим  за  это...  -  Хааке  поднял  руку,  предупреждая
возможное возражение. - Разумеется, в данном случае об этом и речи  быть  не
может! И все-таки даже самые скромные сведения...
   Хаако выжидающе смотрел на Равика.
   -  Не  исключено,  -  сказал  Равик.  -  Никогда  не  знаешь   наперед...
Что-нибудь, может, и подвернется.
   Хааке придвинулся ближе.
   - Это, знаете ли, одна из моих задач.  Выявление  связей  изнутри  вовне.
Иной раз очень трудно подступиться. Но у  нас  здесь  надежные  люди.  -  Он
многозначительно поднял брови. - У вас, конечно,  соображения  совсем  иного
порядка. Просто дело чести. Наконец, интересы родины.
   - Само собой разумеется.
   Хааке поднял глаза.
   - А вот и мои знакомые. - Он положил деньги на  фарфоровую  тарелочку.  -
Очень удобно, когда цены указаны прямо на тарелках. Следовало бы ввести  это
и у нас. - Он встал и протянул Равику руку.  -  До  свидания,  господин  фон
Хорн. Мне было очень приятно познакомиться с вами. Недели через  две  я  вам
позвоню. - Он улыбнулся. - Все это, разумеется, строго доверительно.
   - Несомненно! Не забудьте позвонить.
   - Я ничего не забываю, ни одного лица, ни одной  встречи.  Не  могу  себе
этого позволить. Профессия!
   Равик также встал, и ему казалось, будто он должен пробить рукой какую-то
невидимую стену из бетона. Затем он почувствовал руку  Хааке  в  своей.  Она
оказалась небольшой и неожиданно мягкой.
   Еще с минуту он в нерешительности постоял на месте, глядя на удаляющегося
Хааке,  потом  снова  сел.  Вдруг  он   почувствовал,   что   весь   дрожит.
Расплатившись с кельнером, он пошел в том же направлении, что и Хааке. Потом
он вспомнил, что тот сел со своими спутниками в такси. Выслеживать его  было
бессмысленно. Из отеля он уже выписался. Если же Хааке  увидит  его  сегодня
еще раз, то  только  насторожится.  Равик  повернул  назад  и  направился  в
"Энтернасьональ".
 
 
 
   - Ты вел себя разумно, - сказал Морозов.
   Они сидели за столиком в кафе на Рон Пуэн.
   Равик осматривал свою правую руку. Несколько раз он протер ее водкой.  Он
понимал, что это глупо, но иначе не мог. Теперь кожа на руке была суха,  как
пергамент.
   - Стрелять было бы просто безумием, - сказал Морозов.  -  Хорошо,  что  у
тебя ничего при себе не было.
   - Ты прав, - неуверенно ответил Равик.
   Морозов внимательно посмотрел на него.
   - Не будь идиотом. Неужели ты хочешь попасть  под  суд  за  убийство  или
покушение на убийство?
   Равик промолчал.
   - Равик... - Морозов стукнул бутылкой по столу. - Не фантазируй.
   - Я вовсе не фантазирую. Но пойми же,  при  одной  мысли  о  том,  что  я
упустил такую возможность, меня сразу начинает трясти. Случись  все  на  два
часа раньше,  его  можно  было  бы  затащить  куда-нибудь...  Или  придумать
что-либо еще.
   Морозов налил две рюмки.
   - Выпей водки! Он от тебя не уйдет.
   - Как знать.
   - Это точно. Он вернется. Такие типы обычно возвращаются. Он уже  у  тебя
на крючке. Будь здоров!
   Равик выпил свою рюмку.
   - Я мог бы еще поспеть на Северный вокзал. Убедиться, что он уехал.
   - Конечно. Можно также попытаться пристрелить его там.  И  заработать  по
меньшей мере двадцать лет каторги. Есть у тебя еще идеи в этом роде?
   - Есть. Я мог бы точно установить, действительно ли он уехал.
   - И, таким образом, попасться ему на глаза и испортить все.
   -  Следовало,  по  крайней  мере,  спросить,  в  каком  отеле  он  обычно
останавливается.
   - И тем  самым  насторожить  его.  -  Морозов  снова  наполнил  рюмки.  -
Послушай, Равик. Я тебя  отлично  понимаю:  вот  ты  сидишь  здесь,  и  тебе
кажется, что ты сделал все не так, как надо. Избавься ты, ради Бога, от этих
мыслей! Если хочется, разбей что-нибудь крупное  и  не  слишком  дорогое.  К
примеру, разнеси на куски все кадки с пальмами в "Энтернасьонале".
   - Нет смысла.
   -  Тогда  говори.  Говори,  пока  хватит  сил.  Выговорись  до  конца   и
почувствуешь облегчение. Ты не русский, иначе ты бы это понял.
   Равик выпрямился.
   - Борис, - сказал он. - Я знаю, крыс надо уничтожать,  а  не  затевать  с
ними грызню. Но говорить об этом я не стану. Буду думать. Подумаю,  как  мне
все получше сделать. Я все подготовлю, как операцию.  Если  что-либо  вообще
можно  подготовить.  Хочу  свыкнуться  с  мыслью  о  предстоящем.   В   моем
распоряжении две недели. Это хорошо. Чертовски хорошо. Я  приучу  себя  быть
спокойным.  Ты  прав.  Выговорившись  сполна,  можно   стать   спокойным   и
рассудительным.  Но  того  же  можно  добиться  и   путем   размышления.   В
хладнокровных размышлениях  можно  растворить  ненависть  и  обратить  ее  в
целеустремленность. Мысленно я буду убивать Хааке так часто, что  к  моменту
его приезда это уже станет  привычкой.  В  тысячный  раз  человек  действует
рассудительнее и спокойнее, чем в первый. А теперь давай поговорим. Только о
чемнибудь другом. Например, об этих белых розах. Посмотри-ка на них!  В  эту
душную ночь они белы как снег. Как пена на беспокойном прибое  ночи.  Теперь
ты доволен?
   - Нет, - сказал Морозов.
   - Хорошо. Посмотри на это лето, лето тысяча девятьсот  тридцать  девятого
года. Оно пахнет порохом. Розы - это снег,  который  будущей  зимой  покроет
братские  могилы.  А  между  тем  Париж  веселится!   Да   здравствует   век
невмешательства! Век окаменевших человеческих душ! В эту ночь  многие  будут
убиты, Борис! Каждую ночь убивают многих. Пылают города, где-то  за  колючей
проволокой стонут  евреи,  чехи  гибнут  в  лесах,  горят  китайцы,  облитые
японским бензином, над концентрационными лагерями свистит  бич  смерти.  Так
неужели я стану по-бабьи проливать слезы, когда надо уничтожить  убийцу?  Мы
настигнем и убьем его, как не  раз  против  своей  воли  убивали  совершенно
невинных людей только за то, что они носили иную, чем мы, военную форму.
   - Наконец-то, - сказал Морозов. - Такой разговор меня больше  устраивает.
Тебя учили обращению с ножом? Нож позволяет действовать бесшумно.
   - На сегодня хватит, оставь меня в покое. Надо же  мне  немного  поспать.
Хотя я и прикидываюсь спокойным, но одному дьяволу известно, удастся ли  мне
заснуть. Понимаешь?
   - Еще бы!
   - Этой ночью я буду непрерывно убивать. Мысленно. За две недели я  должен
стать безотказно действующим автоматом. Главное теперь  -  прожить  эти  две
недели. Приблизить час, когда я впервые  смогу  спокойно  уснуть.  Водка  не
поможет. Снотворное тоже. Я должен уснуть от изнеможения. На следующий  день
я снова встану здоровым. Понимаешь?
   Морозов помолчал.
   - Возьми себе женщину, - сказал он.
   - Зачем?
   - Это помогает. Спасть  с  женщиной  всегда  хорошо.  Позвони  Жоан.  Она
придет.
   Жоан. Верно. Ведь он встретился с ней там,  в  ресторане.  Они  о  чем-то
говорили, только он уже забыл о чем.
   - Какие у тебя еще предложения? - спросил Равик. - Только самые  простые.
Простейшие.
   - Боже мой! Не усложняй жизнь! Самый верный способ избавиться от любви  к
женщине - время от времени спать с ней. Не давать волю воображению.  К  чему
искусственно драматизировать вполне естественный акт?
   - Вот именно, - сказал Равик. - К чему?
   - Тогда позволь мне позвонить. Наплету чего-нибудь ради тебя. Недаром  же
я ночной швейцар.
   - Никуда не ходи. Все и так в порядке. Давай пить  и  смотреть  на  белые
розы. При луне лица покойников  бывают  такими  же  мертвенно-белыми.  После
пулеметного  обстрела  с  воздуха...  Я  видел   это   как-то   в   Испании.
Рабочий-металлист Пабло Нонас сказал тогда, что небо придумали фашисты.  Ему
отняли ногу. Он злился на меня за то, что я не мог законсервировать эту ногу
в спирту. Говорил, что считает себя погребенным на одну четверть. Не мог  же
я сказать ему, что собаки стащили его ногу и сожрали.
 
 
 
   XXV
 
   Вебер заглянул в перевязочную и вызвал Равика в коридор.
   - Звонит Дюран. Просит вас немедленно приехать. Какой-то сложный  случай,
чрезвычайные обстоятельства.
   Равик вопросительно посмотрел на Вебера.
   - Иначе говоря, Дюран сделал неудачную операцию и теперь хочет,  чтобы  я
выручил его. Так, что ли?
   - Не знаю. Он очень напуган. Видимо, совсем растерялся.
   Равик покачал головой. Вебер молчал.
   - Откуда он вообще знает, что я вернулся? - спросил Равик.
   Вебер пожал плечами.
   - Понятия не имею. Вероятно, от кого-нибудь из сестер.
   - Почему он не позвонил Бино? Это очень толковый хирург.
   - Я так и посоветовал ему, но он сказал, что речь идет об  особо  сложном
случае. Ваша специальность.
   - Ерунда. В Париже есть великолепные врачи лю