аже мертвый. Но он был на  земле.
Теперь же он под землей... ушел... его больше нет.  А  вот  это,  -  Морозов
показал на Мадонну, - не благодарность. Это крик о помощи.
   - Я спал с ней, - сказал Равик, - не зная, что у нее случилось. Я хочу об
этом забыть.
   - Чепуха! Как раз это - самая пустяковая вещь на свете, если  нет  любви.
Одна моя знакомая говорила мне, что легче переспать с мужчиной, чем  назвать
его по имени. - Морозов  наклонился  вперед.  Свет  лампы  отражался  в  его
крупном лысом черепе. - Я тебе вот что скажу, Равик:  будем  подобрее,  если
только можем и  пока  можем,  ведь  нам  в  жизни  еще  предстоит  совершить
несколько так называемых преступлений. По крайней  мере,  мне.  Да  и  тебе,
пожалуй, тоже.
   - Верно.
   Морозов обхватил рукой кадку с чахлой пальмой. Она слегка покачнулась.
   - Жить - значит жить для других. Все мы питаемся  друг  от  друга.  Пусть
хоть иногда теплится огонек доброты... Не надо отказываться от нее.
   Доброта придает человеку силы, если ему трудно
   живется.
   - Ладно. Зайду завтра к ней.
   - Вот и прекрасно, - сказал Морозов. - Этого-то мне и хотелось. А  теперь
хватит разглагольствовать. Кто играет белыми?
 
 
 
   V
 
   Хозяин отеля сразу узнал Равика.
   - Дама у себя в номере, - сказал он.
   - Вы не предупредите ее по телефону, что я пришел?
   - В комнате нет телефона. Можете спокойно подняться наверх.
   - Какой номер?
   - Двадцать седьмой.
   - Я запамятовал ее имя... Как ее зовут?
   Хозяин не выказал и тени удивления.
   - Маду... Жоан Маду, - уточнил он. - Не думаю, что это ее настоящее  имя.
Вероятно, артистический псевдоним.
   - Почему артистический?
   -  Когда  въехала,  записалась  актрисой.  И  имя  вроде  такое,   звучит
по-актерски. Не правда ли?
   - Не уверен. Я знал одного актера, который  выступал  под  именем  Густав
Шмидт. А на самом деле его звали граф Александр Мария  фон  Цамбона.  Густав
Шмидт - его псевдоним и, как видите, звучит совсем не по-актерски, не правда
ли?
   Хозяин не сдавался.
   - В наши дни много чего случается, - заявил он.
   - Не так уж много. Обратитесь к истории, и вы увидите,  что  мы  живем  в
относительно спокойное время.
   - Благодарю, с меня хватает.
   - С меня тоже. Но нужно  искать  себе  утешение  в  чем  только  можно...
Двадцать седьмой, вы сказали?
   - Да, мсье.
   Равик постучал в дверь. Никто не откликнулся. Он постучал снова и услышал
невнятный ответ. Он открыл дверь и увидел на кровати у  стены  женщину.  Она
медленно подняла на него глаза. На ней был синий английский костюм, тот  же,
что и в первый раз. Она казалась  бы  менее  одинокой,  если  бы  лежала  на
постели непричесанная и в халате. Но она оделась неведомо  для  кого  и  для
чего, просто по привычке, потерявшей уже всякий смысл, и у  Равика  защемило
сердце. Это было ему знакомо - он видел сотни людей, эмигрантов, заброшенных
на  чужбину,  -  они  сидели  так   же.   Крохотные   островки   призрачного
существования, они сидели, не зная,  что  делать,  и  только  сила  привычки
поддерживала в них жизнь.
   Он прикрыл за собой дверь.
   -  Надеюсь,  не  помешал,  -  сказал  он  и  тут  же   почувствовал   всю
бессмысленность своих слов. Что, собственно, могло помешать этой женщине? Ей
уже ничего не могло помешать.
   Он положил шляпу на стул.
   - Вам все удалось уладить? - спросил он.
   - Да. Хлопот было немного.
   - Обошлось без трудностей?
   - Да.
   Равик сел в единственное кресло, стоявшее в комнате. Пружины  заскрипели,
и он почувствовал, что одна из них сломана.
   - Вы собирались куда-нибудь уходить? - спросил он.
   - Да. Не сейчас... попозже... В общем, никуда... Просто так. Что мне  еще
делать?
   - Ничего. На первых порах так и надо. У вас нет знакомых в Париже?
   - Нет.
   - Никого?
   Женщина устало подняла голову.
   - Никого... кроме  вас,  хозяина  отеля,  кельнера  и  горничной.  -  Она
невесело улыбнулась. - Не так уж много, правда?
   - Да, немного. А мсье... - Равик силился вспомнить фамилию покойного.  Он
забыл ее.
   - Нет, - сказала она. - У Рачинского в Париже не было знакомых,  а  может
быть, я просто ничего о них не знала. Он заболел сразу после нашего приезда.
   Равик не собирался засиживаться у нее. Теперь, увидев  ее  состояние,  он
изменил свое намерение.
   - Вы ужинали?
   - Нет. Я не голодна.
   - Вы сегодня вообще что-нибудь ели?
   - Да. Днем. Днем это проще. А вот вечером...
   Равик осмотрелся.  От  маленькой  пустой  комнаты  веяло  безнадежностью,
тоской и ноябрем.
   - Вам пора выбираться отсюда, - сказал он. - Пойдемте. Поужинаем вместе.
   Он ожидал возражений. Женщина выглядела совершенно равнодушной ко  всему.
Казалось, ничто не способно ее расшевелить. Но она сразу встала и взяла свой
плащ.
   - Этого  недостаточно,  -  сказал  он.  -  Плащ  слишком  тонок.  Нет  ли
чего-нибудь поплотнее? На улице холодно.
   - Днем шел дождь...
   - Он и сейчас идет. Но все равно холодно. Наденьте что-нибудь под плащ  -
легкое пальто или хотя бы свитер.
   - Свитер у меня есть.
   Она подошла к большому чемодану, - Равик заметил, что она почти ничего не
вынула из него, - достала оттуда черный свитер и, сняв  жакет,  натянула  на
себя. У нее были прямые красивые плечи. Потом взяла берет,  надела  жакет  и
плащ.
   - Так лучше?
   - Намного.
   Они спустились по лестнице. Хозяина внизу не было. Перед доской с ключами
сидел портье и сортировал письма. От него разило чесноком. Рядом  неподвижно
сидела пятнистая кошка и глядела на него.
   - Еще не захотели есть? - спросил Равик на
   улице.
   - Не знаю. Разве что чуть-чуть...
   Равик подозвал такси.
   - Хорошо. Тогда поедем в "Бель орор". Там можно быстро поужинать.
   В этот поздний час ресторан "Бель  орор"  был  почти  пуст.  Они  выбрали
столик на втором этаже, в узком  зале  с  низким  потолком.  Кроме  них,  за
столиком у окна сидели мужчина и женщина и ели  сыр,  а  неподалеку  от  них
тощий мужчина уплетал целую гору устриц. Подошел кельнер, критически оглядел
клетчатую скатерть и, поразмыслив, решил заменить ее свежей.
   - Две рюмки водки, - сказал Равик. - Похолоднее. - И, обратившись к своей
спутнице: - Мы немного выпьем и приналяжем на закуски. Думаю,  для  вас  это
будет лучше всего. "Бель орор" славится своими Hors d'oeuvres  (1).  Да  тут
вряд ли и есть что-либо еще. Во  всяком  случае,  начав  с  закусок,  ничего
другого уже не захочешь. Их здесь уйма - горячие и  холодные,  и  все  очень
хороши. Давайте попробуем.
   Кельнер принес водку и достал блокнот.
   - Графин Vin rose (2), - сказал Равик. - Есть у вас "анжу"?
   - "Анжу" разливное розовое, Слушаюсь, мсье.
   - Большой графин на льду. И закуски.
   Кельнер ушел. В дверях его едва не  сбила  с  ног  быстро  взбежавшая  по
лестнице женщина в красной шляпке с пером. Она оттолкнула его  и  подошла  к
тощему мужчине, истреблявшему устриц.
   - Альбер, - сказала она. - Ты подлец...
   - Тсс... - прошипел Альбер, оглядываясь.
   - Никаких тсс!
   Женщина положила мокрый  зонтик  поперек  стола  и  с  решительным  видом
уселась.   На   Альбера    это    не    произвело    особого    впечатления.
---------------------------------------(1) Закуски (фр.).
   (2) Розовое вино (фр.).
   - Cherie (1)... - начал он и перешел на шепот.
   Равик улыбнулся и поднял рюмку.
   - Давайте выпьем до дна. Салют!
   - Салют! - сказала Жоан Маду и выпила. Появился кельнер с закусками - они
доставлялись к столикам на маленьких тележках.
   - Что будете есть? - Равик посмотрел на Жоан. -  Самое  простое  -  взять
всего понемногу. Он наполнил ее тарелку.
   - Не беда, если  не  понравится.  Прикатят  Другие  тележки.  Это  только
начало.
   Равик набрал и себе различных закусок и,  не  обращая  на  нее  внимания,
принялся за еду. Вдруг  он  почувствовал,  что  она  тоже  ест.  Он  очистил
небольшого омара и подал ей.
   - Попробуйте. Это вкуснее, чем лангусты... А теперь Pate  Maison  (2).  С
корочкой белого  хлеба...  Вот  видите,  как  хорошо...  Еще  немного  вина.
Легкого, терпкого и холодного.
   - Я доставляю вам слишком много беспокойства, - сказала Жоан.
   - Да, стараюсь, как обер-кельнер, - рассмеялся Равик.
   - Нет, но все-таки вы слишком беспокоитесь.
   - Не люблю есть один. Вот и все. Так же, как и вы.
   - Я плохой партнер.
   - Нет, хороший, - сказал Равик. - За столом вы партнер первоклассный.  Не
выношу болтливых людей. И тех, кто слишком громко разговаривает.
   Он  посмотрел  в  сторону  Альбера.  Красная  шляпка  с  пером,  ритмично
постукивая зонтиком по столу, во  всеуслышание  растолковывала  ему,  почему
именно он подлец. Альбер слушал ее терпеливо и довольно равнодушно.
   Жоан едва заметно улыбнулась.
   - Этого я не умею.
   - А вот и еще одна тележка  с  провиантом.  Продолжим  программу  или  вы
сперва покурите? ---------------------------------------(1) Дорогая (фр.).
   (2) Вид паштета (фр.).
   - Сперва покурю.
   - Вот, пожалуйста. Сегодня у меня другие. Не с черным табаком.
   Он дал ей огня. Жоан откинулась на спинку  стула  и  глубоко  затянулась.
Потом открытым, прямым взглядом посмотрела на Равика.
   - Хорошо сидеть вот так, - сказала Жоан, и ему вдруг показалось, что  она
вот-вот разрыдается.
 
 
 
   Кофе они пили в "Колизее". Большой зал, выходящий  окнами  на  Елисейские
Поля, был переполнен, но они нашли столик внизу, в  баре;  верхняя  половина
стен была облицована стеклянными панелями,  за  которыми  сидели  попугаи  и
порхали пестрые тропические птички.
   - Вы уже подумали, что вам делать дальше? - спросил Равик.
   - Нет, еще не подумала.
   - Вы приехали сюда с определенной целью?
   Она помедлила с ответом.
   - Нет, без особых намерений.
   - Я спрашиваю не из любопытства.
   - Знаю. Вы считаете, что я должна чем-то заняться. И я не хочу  того  же.
Твержу себе об этом каждый день. Но вот...
   - Хозяин отеля сказал мне, что  вы  актриса.  Я  его  не  спрашивал.  Сам
сказал, когда я справился о вашей фамилии.
   - А разве вы уже забыли?
   Равик взглянул на нее. Она спокойно смотрела на него.
   - Забыл, - сказал он. - Записку оставил в отеле, а без нее никак  не  мог
вспомнить.
   - А теперь помните?
   - Да. Жоан Маду.
   - Я не бог весть какая актриса, - сказала она.  -  Раньше  играла  только
небольшие роли.  А  в  последнее  время  вообще  не  играла.  К  тому  же  я
недостаточно хорошо говорю по-французски.
   - А какой язык ваш родной?
   - Итальянский. Я выросла в Италии.  Говорю  еще  немного  по-английски  и
по-румынски. Отец румын. Он умер. Мать англичанка. Она сейчас в  Италии,  не
знаю только где.
   Ее слова почти не доходили до Равика. Ему  было  скучно,  и  он  не  знал
толком, о чем еще говорить
   с ней.
   - А, кроме этого, вы чем-нибудь занимались? - спросил он, чтобы о  чем-то
спросить. - Не считая маленьких ролей, о которых вы говорили?
   - Да, пустяками в том же роде. Немного пела, немного танцевала.
   Он с сомнением посмотрел на нее. Пела? Танцевала? Глядя на нее, этого  не
скажешь. Было в ней что-то блеклое, стертое, отнюдь не привлекательное. И на
актрису она ничуть не походила, хотя это слово можно толковать очень широко.
   - Петь и танцевать вы могли бы попробовать и здесь, - сказал  он.  -  Для
этого не нужно в совершенстве владеть французским.
   - Да, но сперва надо найти какое-то место. А когда никого не знаешь...
   Морозов! - внезапно осенило Равика.  "Шехерезада".  Ну  конечно!  Морозов
должен быть в курсе таких дел. При этой мысли Равик  оживился.  Ведь  именно
Морозову он обязан сегодняшним унылым вечером. Вот  он  и  сплавит  ему  эту
женщину, пусть Борис покажет, на что он способен.
   - Вы говорите по-русски? - спросил он.
   - Немного. Знаю несколько песен. Цыганских. Они похожи  на  румынские.  А
что?
   - Я знаком с человеком, который кое-что смыслит во всем этом. Может быть,
он сумеет вам помочь. Я дам его адрес.
   - Боюсь, ничего из этого не получится. Антрепренеры все  на  один  манер.
Тут рекомендации мало помогают.
   Как видно, Жоан угадала его желание отделаться  от  нее  под  благовидным
предлогом. И так как это была правда, он запротестовал.
   - Человек, о котором я говорю, не антрепренер. Он швейцар в "Шехерезаде".
Это русский ночной клуб на Монмартре.
   - Швейцар? - Жоан подняла голову.  -  Это  другое  дело.  Швейцары  знают
больше антрепренеров. Может быть, тут что-нибудь и получится. Вы его  хорошо
знаете?
   - Да.
   Равик был удивлен: она вдруг заговорила деловым тоном! Быстро это  у  нее
получается, подумал он.
   - Мы с ним друзья. Его зовут Борис Морозов, -  сказал  он.  -  Уже  целых
десять лет служит в "Шехерезаде". У них там всегда большая программа. Номера
часто меняются. Морозов на дружеской ноге с распорядителем. Если не выйдет с
"Шехерезадой", он наверняка еще что-нибудь придумает. Хотите попробовать?
   - Да. Когда?
   - Лучше всего зайти часов в девять вечера. В  эту  пору  ему  еще  нечего
делать, и он сможет вами заняться. Я его предупрежу.
   Равик уже предвкушал,  какое  лицо  сделает  Морозов.  Он  вдруг  испытал
облегчение. Слабое чувство ответственности, которое он  все  еще  испытывал,
исчезло. Он сделал все, что мог, и теперь пусть она действует сама.
   - Вы устали? - спросил он.
   Жоан Маду посмотрела ему прямо в глаза.
   - Я не устала. Но я знаю: сидеть со мной - не  большое  удовольствие.  Вы
приняли во мне участие, и я вам  благодарна.  Вы  вытащили  меня  из  отеля,
развлекли разговором. Это для меня много, ведь все эти дни я ни с кем  слова
толком не сказала. Теперь я пойду. Вы сделали для меня более чем достаточно.
И все еще делаете. Не знаю, что сталось бы со мной без вас!
   Господи, подумал Равик, начинается! Раздосадованный, он  отвел  взгляд  и
уставился прямо перед  собой  в  стеклянную  перегородку.  Голубка  пыталась
изнасиловать  какаду.  Того  одолевала  такая  скука,   что   он   даже   не
сопротивлялся, а продолжал клевать корм,  не  обращая  на  голубку  никакого
внимания.
   - Разве это участие? - сказал Равик.
   - А что же еще?
   Голубка утихомирилась. Она соскочила с широкой спины какаду  и  принялась
охорашиваться. Какаду равнодушно задрал хвост и опорожнился.
   - Выпьем доброго старого "арманьяка", - сказал Равик. -  Вот  вам  лучший
ответ. Поверьте, не так уж я человеколюбив. Немало  вечеров  я  провожу  где
попало, совсем один. По-вашему, это очень интересно?
   - Нет, но я плохой партнер. Это еще хуже.
   - Я разучился искать себе партнеров. Вот ваш "арманьяк". Салют!
   - Салют!
   Равик поставил рюмку.
   - Так, а теперь прочь из этого  зверинца.  Вам,  наверно,  не  хочется  в
отель?
   Жоан отрицательно покачала головой.
   - Ладно. Тогда в путь. Поедем в "Шехерезаду". Там  выпьем.  Это,  видимо,
необходимо нам обоим, а вы заодно посмотрите, что там делается.
   Было около трех часов ночи. Они стояли перед отелем "Милан".
   - Вы достаточно выпили? - спросил Равик.
   Жоан ответила не сразу.
   - Там, в "Шехерезаде", мне казалось, что достаточно. Но теперь,  когда  я
вижу эту дверь... недостаточно.
   - Дело поправимое. Может быть, тут в отеле еще найдется что-нибудь. А  то
зайдем в кабачок и купим бутылку. Пойдемте.
   она посмотрела на него. Потом на дверь.
   - Хорошо, - сказала она, решившись, но не сдвинулась с места. - Подняться
одной наверх... в пустую комнату...
   - Я провожу вас, и мы захватим с собой бутылку.
   Портье проснулся.
   - У вас еще можно что-нибудь выпить? - спросил Равик.
   - Коктейль с шампанским угодно? - тут же деловито  осведомился  он,  хотя
его все еще одолевала дремота.
   - Благодарю покорно. Нам  бы  чего-нибудь  покрепче.  Коньяку,  например.
Бутылку.
   - "Курвуазье", "мартель", "эннесси", "бискюи дюбушэ"?
   - "Курвуазье".
   - Слушаюсь, мсье. Откупорю и принесу в номер.
   Они поднялись по лестнице.
   - Ключ у вас есть? - спросил Равик.
   - Комната не заперта.
   - Если будете оставлять открытой, могут украсть деньги и документы.
   - Украсть можно и при запертой двери..
   - Тоже верно... с такими замками. И все-таки тогда это не так просто.
   - Может быть. Но я не люблю возвращаться одна, доставать ключ и  отпирать
пустую комнату... точно гроб открываешь.  Достаточно  и  того,  что  входишь
туда... где тебя не ждет ничего, кроме нескольких чемоданов.
   - Нигде ничто не ждет человека, - сказал  Равик.  -  Всегда  надо  самому
приносить с собой все.
   - Возможно. Но и тогда это только жалкая иллюзия. А здесь и ее нет...
   Жоан бросила пальто и берет на кровать и посмотрела на Равика. Ее светлые
большие глаза словно в гневном отчаянии застыли на бледном  лице.  С  минуту
она оставалась неподвижной. Потом, заложив руки в карманы жакета,  принялась
ходить небольшими шагами из угла в угол маленькой комнаты,  упруго  и  резко
поворачиваясь на носках. Равик  внимательно  глядел  на  нее:  в  ней  вдруг
появилась сила и какая-то стремительная грациозность. Казалось, комната  для
нее мала.
   Раздался стук в дверь. Портье принес коньяк.
   - Не желают ли господа закусить? Курица, сэндвичи...
   - Это было бы излишней тратой времени, дорогой мой. - Равик расплатился и
выпроводил его. Затем налил две рюмки.  -  Вот!  Конечно,  это  по-варварски
примитивно... но в затруднительных ситуациях именно примитив  самое  лучшее.
Утонченность хороша лишь в спокойные времена. Вылейте.
   - А потом?
   - А потом еще одну рюмку.
   - Пробовала. Не помогает. Хмель не приносит облегчения, когда ты одна.
   - Надо только достаточно опьянеть. Тогда дело пойдет на лад.
   Равик присел на узкий шаткий шезлонг, стоявший у стены под прямым углом к
кровати. Раньше он его не замечал.
   - Здесь был шезлонг, когда вы въезжали? - спросил он.
   Она отрицательно покачала головой.
   - Его поставили специально для меня. Я не хотела спать  на  кровати.  Мне
это казалось бессмысленным: кровать, раздеваться и все такое. Зачем? Утром и
днем я еще кое-как держалась. А вот ночью...
   - Вам необходимо чем-то заняться. - Равик закурил сигарету. -  Жаль,  что
мы не застали Морозова. Не знал, что сегодня он  свободен.  Сходите  к  нему
завтра вечером. К девяти. Он что-нибудь для вас подыщет. В  крайнем  случае,
работу на кухне. Тогда будете заняты по ночам. Ведь вы этого хотите?
   - Да.
   Жоан остановилась. Она выпила рюмку и села на кровать.
   - Каждую ночь я ходила по улицам. Пока ходишь, все  вроде  бы  легче.  Но
когда сидишь и потолок падает тебе на голову...
   - С вами ничего не случилось во время  этих  прогулок?  Вас  ни  разу  не
обокрали?
   - Нет. Вероятно, по мне видно, что  много  у  меня  не  украдешь.  -  Она
протянула Равику пустую рюмку. - Ну, а остальное? Довольно часто  мне  очень
хотелось, чтобы кто-то хотя бы заговорил со мной!  Лишь  бы  не  чувствовать
себя пустым местом, шагающим автоматом! Лишь бы  на  тебя  взглянули  чьи-то
глаза - глаза, а не камни! Лишь бы не метаться по городу,  как  отверженная,
словно ты попала на чужую планету! - Она отбросила назад волосы  и  взяла  у
Равика полную рюмку. - Не знаю, почему я говорю об этом. Мне этого вовсе  не
хочется. Может быть, оттого, что последние дни я  была  немой.  Может  быть,
оттого, что сегодня в первый раз... - Она запнулась. - Не слушайте меня...
   - Я пью, - ответил Равик. - Говорите все, что хотите. Сейчас ночь.  Никто
вас не слышит. Я слушаю самого себя. Утром все позабудется.
   Он  откинулся  на  спинку  шезлонга.  Где-то  шумел  водопровод.  Изредка
пощелкивало в батарее отопления. В окно мягкими пальцами стучался дождь.
   - Когда возвращаешься и гасишь свет... и темнота  оглушает  тебя,  словно
маска с хлороформом... Тогда снова включаешь свет  и  смотришь,  смотришь  в
одну точку...
   Я уже, конечно, пьян, подумал Равик. Сегодня почему-то раньше обычного. В
чем дело? Полумрак? Или и то и другое? Но  это  уже  не  прежняя  женщина  -
невзрачная и поблекшая. Она какая-то друга