! - Он громко
расхохотался. - Там вас никто не знает. Теперь все ясно.  "Принц  Уэльский",
ну конечно же! Я все перепутал. Не захватил с собой старую записную  книжку.
Понадеялся на память.
   Равик следил за входом в "Озирис". Еще какое-то  время  оттуда  никто  не
будет выходить. Девушкам надо переодеться. И все-таки лучше как можно скорее
завлечь Хааке в машину.
   - Вы собирались заглянуть сюда? - по-приятельски спросил Хааке.
   - Признаться, подумывал... Да вот поздно у же... Хааке шумно вздохнул.
   - Дорогой мой, я вышел оттуда последним. Они уже закрываются.
   - Не беда. Там ведь скучища. Поедемте в Другое место! Садитесь.
   - А разве еще можно куда-нибудь поспеть?
   - Разумеется. Есть места для знатоков, там сейчас все только  начинается.
А такие дома, как "Озирис", посещают лишь туристы.
   - Неужели? А я-то думал... Нет, здесь все-таки вполне прилично.
   - Что вы! Есть гораздо  лучшие  заведения.  "Озирис"  -  самый  заурядный
бордель. Равик несколько раз нажал на педаль. Мотор  то  начинал  реветь  на
полных  оборотах,  то  утихал.  Расчет  оказался  верным.   Хааке   неуклюже
взгромоздился на сиденье рядом с ним.
   - Я очень рад снова встретиться с вами, - сказал он. - Очень рад.
   Равик перегнулся через него и притянул дверцу.
   - Я тоже.
   - Как хотите, а в "Озирисе" не так уж плохо! Полно  голых  девок!  И  как
только полиция разрешает! Наверно, большинство из них больны, а?
   - Возможно. В подобных заведениях, конечно, никогда не чувствуешь себя  в
полной безопасности.
   Равик включил скорость, и машина тронулась.
   - А разве есть заведения, где гарантирована полная безопасность? -  Хааке
откусил кончик сигары. - Не очень-то приятно привезти домой триппер... Хотя,
с другой стороны... Живешь-то ведь один только раз...
   - Да, - сказал Равик и протянул Хааке электрическую зажигалку.
   - Куда мы едем?
   - Хотите, для начала побываем в "Maison de Rendez-vous" (1)?
   - А что это такое?
   - Дом, где великосветские дамы ищут неожиданных встреч.
   - Не может быть! Действительно, дамы из высшего света?
   - Вот именно. Женщины, у которых старые мужья. Женщины, у которых скучные
мужья. Женщины, у которых мужья слишком мало зарабатывают.
   - Но позвольте... Не могут же они просто так... Как все это устраивается?
   - Женщины приезжают туда на несколько часов. На коктейль  или  на  ночную
чашку  чая.  Иных  вызывают  по  телефону.  Разумеется,  это  не  вульгарное
заведение,        вроде        тех,        что         на         Монмартре.
------------------------------------------(1)"Дом свиданий"  (фр.).  Я  знаю
один чудесный особняк, прямо в Булонском лесу. У хозяйки такие манеры, что с
ней не могли бы соперничать даже герцогини. Все в высшей мере благопристойно
и элегантно. Во всем соблюдается полный такт.
   Равик дышал ровно и говорил медленно и спокойно. Слушая свои слова как бы
со стороны, он казался себе опытным гидом по ночному  Парижу.  Он  заставлял
себя говорить, чтобы успокоиться. Все в нем  тряслось.  Крепко  сжимая  руль
обеими руками, он пытался унять дрожь.
   - Вас поразит даже обстановка. Вся мебель стильная, везде старинные ковры
и гобелены. Лучшие вина. Самое  изысканное  обслуживание.  Что  же  касается
женщин, то здесь вы, конечно, совершенно ничем не рискуете.
   Хааке выпустил облако дыма и повернулся к Равику.
   - Ваше предложение чрезвычайно  заманчиво,  дорогой  фон  Хорн.  Но  меня
беспокоит одно: ведь это наверняка стоит уйму денег?
   - Напротив, это вовсе не дорого.
   Хааке смущенно захихикал.
   - Смотря что считать пустяками! Мы, немцы, с нашей жалкой валютой,  какую
удается вывезти...
   Равик покачал головой.
   - Я очень хорошо знаком с хозяйкой. Она мне кое-чем обязана и примет  нас
как почетных гостей. Если вы явитесь в качестве моего друга,  с  вас  скорее
всего вообще ничего не  возьмут.  Разве  что  дадите  лакею  на  чай...  Все
обойдется дешевле, чем бутылка вина в "Озирисе".
   - Серьезно?
   - Сами увидите.
   Хааке уселся поудобнее.
   - Черт возьми! Вот это я понимаю.
   Его лицо расплылось в широкой ухмылке.
   - Вы, как видно, знаете тут все ходы и выходы, - сказал он,  повернувшись
к Равику. - Полагаю, вы оказали этой женщине большую услугу, Равик посмотрел
ему прямо в глаза.
   - У тех, кто содержит подобные  дома,  иной  раз  бывают  неприятности  с
властями - так, легкие попытки шантажа. Понимаете?
   - Еще бы! - Хааке на минуту задумался. -  Вы  пользуетесь  здесь  большим
влиянием?
   - Не слишком большим. Просто у меня есть друзья во влиятельных кругах.
   - Это уже кое-что! Ваши знакомства могут нам очень пригодиться. Поговорим
как-нибудь об этом?
   - С удовольствием. Сколько вы еще пробудете в Париже?
   Хааке рассмеялся.
   - Как на грех, всегда я встречаю  вас,  когда  мне  надо  уезжать.  Поезд
уходит в семь тридцать утра.  -  Он  посмотрел  на  часы,  вмонтированные  в
панель. - Через два с половиной часа я  должен  быть  на  Северном  вокзале.
Успеем?
   - Безусловно. Вам еще надо заезжать в отель?
   - Нет. Мой багаж уже на вокзале.  За  номер  я  рассчитался  сразу  после
обеда, чтобы не платить за лишние сутки. А то, знаете ли, с моими  валютными
запасами... - Он опять рассмеялся.
   Равик внезапно заметил, что и сам смеется.  Он  еще  крепче  сжал  руками
руль. Не верится, думал он, просто не верится! Что-то непременно  стрясется,
что-то непременно помешает... Столько счастливых  случайностей  -  нет,  это
просто невозможно...
 
 
 
   От выпитого вина  и  свежего  воздуха  Хааке  осовел.  Говорить  он  стал
медленнее и как-то с трудом. Удобно усевшись в углу, он начал клевать носом.
Нижняя челюсть отвисла, глаза закрылись. Машина нырнула  в  безмолвный  мрак
Булонского леса.
   Лучи фар, как немые призраки, мчались впереди машины, вырывая из  темноты
фантастические очертания деревьев. В открытые окна врывался  аромат  акаций.
Мягкий, непрерывный, словно бесконечный, шелест  шин  по  асфальту.  Низкий,
тихий и ровный рокот мотора во влажном  ночном  воздухе.  Блеснул  небольшой
пруд, мелькнули силуэты ив на темном фоне буков. Лужайки,  покрытые  бледной
перламутровой  росой.  Мадридское  шоссе.  Дорога  на  Нейи.  Какой-то  дом,
погруженный в сон. Запах воды. Сена...
   Равик ехал  вдоль  Бульвара  Сены.  По  освещенной  луной  реке  медленно
двигались два черных рыбацких баркаса.  На  том,  что  шел  подальше,  лаяла
собака. Над водой раздавались голоса. На носу первого баркаса горел  фонарь.
Равик ехал  не  останавливаясь.  Он  мчался  вдоль  берега  Сены,  не  меняя
скорости, чтобы Хааке не проснулся от толчков. Он хотел остановиться. Но это
было невозможно - баркасы держались слишком близко к берегу. Он  свернул  на
шоссе и повернул обратно по аллее де Лоншан, чтобы  удалиться  от  реки.  Он
пересек аллею Королевы Маргариты и затем  свернул  в  узкие  боковые  аллеи.
Взглянув на Хааке, Равик увидел, что тот сидит с открытыми глазами и в  упор
смотрит на него. При слабом свете лампочек контрольных приборов глаза  Хааке
блестели, точно синие стеклянные шары.  На  Равика  это  подействовало,  как
электрический разряд.
   - Проснулись? - спросил он.
   Хааке не ответил, продолжая смотреть на Равика. Он сидел,  совершенно  не
двигаясь. Даже его глаза были неподвижны.
   - Где мы? - спросил он наконец.
   - В Булонском лесу. Недалеко от ресторана "Каскад".
   - Сколько мы уже едем?
   - Минут десять.
   - Нет, больше.
   - Вряд ли.
   - Я посмотрел на часы до того, как задремал. Мы едем не меньше получаса.
   - В самом деле? - спросил Равик. - А мне казалось, меньше. Скоро будем на
месте.
   Хааке не сводил с Равика глаз.
   - Где именно?
   - В "Maison de Rendez-vous".
   Хааке пошевелился.
   - Возвращайтесь, - сказал он.
   - Прямо сейчас?
   - Да.
   Он уже совсем протрезвел. Лицо стало другим. Не осталось и следа прежнего
добродушия и веселости. Теперь  Равик  снова  увидел  того  Хааке,  которого
хорошо знал  и  навсегда  запомнил  в  гестаповском  застенке.  Равик  сразу
освободился от растерянности, не покидавшей его все это время. До  последней
минуты у него  было  такое  ощущение,  будто  он  хочет  убить  постороннего
человека, не имеющего к нему никакого отношения. В  машину  сел  добродушный
говорун и любитель красного вина; глядя ему в лицо,  Равик  поначалу  тщетно
доискивался  причины,  побуждающей  его  совершить  убийство,   -   причины,
существующей прежде всего в его собственном воображении. И вдруг опять те же
глаза, что смотрели на него тогда, когда он, задыхаясь  от  боли,  с  трудом
приходил в себя после очередного обморока. Те  же  холодные  глаза,  тот  же
холодный, тихий, настойчивый голос...
   Что-то мгновенно перевернулось в нем, словно  электрический  ток  изменил
свое  направление.  Напряженность  осталась  прежней,  но  все  разноречивые
ощущения слились теперь в какой-то единый поток, устремились к одной цели, и
эта цель поглотила все. Барьер последних  лет  исчез.  Перед  глазами  вновь
возникла  комната  с  серыми  стенами.  Лампы  без  абажуров.  Запах  крови,
сыромятных ремней, пота, мучений и страха...
   - Почему? - спросил Равик.
   - Я должен вернуться. Меня ждут в отеле.
   - Но ведь вы сказали, что ваш багаж уже на вокзале?
   - Да, сказал. Но у меня есть  и  другие  дела.  Я  совсем  забыл  о  них.
Поезжайте обратно.
   - Ну что ж, поедем.
   На прошлой неделе Равик исколесил  Булонский  лес  вдоль  и  поперек;  он
совершал поездки днем и ночью, и  теперь  точно  знал,  где  находится.  Еще
несколько минут. Он свернул влево в узкую боковую аллею.
   - Мы едем обратно?
   - Да, конечно.
   Запах густой листвы, сквозь которую даже днем не проникает  солнце.  Гуще
мрак. Ярче свет фар. Равик увидел в зеркальце, как левая рука Хааке медленно
сползла с подлокотника и осторожно потянулась к карману. Слава Богу, что  на
этом "тальбо" руль установлен справа, подумал он.  Равик  свернул  в  другую
аллею, отнял правую руку от руля, сделав вид, будто его качнуло на повороте,
дал полный газ и понесся по прямой; через несколько секунд он изо  всех  сил
нажал на правую педаль.
   Заскрежетали тормоза, и  "тальбо"  остановился  как  вкопанный.  Упершись
одной ногой в педаль, а другой в перед кузова,  Равик  удержался  на  месте.
Хааке, не ожидавший толчка, упал головой вперед. Он так и не успел  вытащить
руку из кармана и  грохнулся  лбом  о  стык  ветрового  стекла  и  панели  с
приборами. Равик тут же выхватил из правого кармана тяжелый гаечный  ключ  и
ударил им Хааке по голове, чуть пониже затылка.
   Хааке уже не выпрямился. Заваливаясь на бок, он начал медленно сползать с
сиденья, пока его правое плечо не уперлось в панель.
   Равик сразу же дал газ и поехал дальше. Он промчался по аллее  и  включил
подфарники. Слышал ли кто-нибудь скрежет тормозов? Не  лучше  ли  вытолкнуть
Хааке из машины и спрятать в кустах, на случай,  если  кто-нибудь  появится?
Наконец  он  остановился  у  перекрестка,  заглушил  мотор,  выключил  свет,
выскочил из машины, поднял капот и открыл дверцы с той  стороны,  где  сидел
Хааке.  Отсюда  хорошо  видно  и  слышно,  что  происходит  вокруг,  и  если
кто-нибудь появится, он вполне успеет оттащить Хааке в кусты и сделать  вид,
будто чинит мотор.
   Тишина казалась оглушительно звонкой. Она пришла непостижимо внезапно,  и
все кругом было наполнено ее гулом. Равик сжал  кулаки.  Он  знал,  что  это
кровь шумит у него в ушах. Он дышал медленно и глубоко.
   Гул постепенно  перешел  в  шелест.  Внезапно  что-то  застрекотало.  Все
громче, громче. Равик напряженно вслушивался. Стрекот все усиливался, вот он
уже стал каким-то металлическим, и тут Равик сообразил, что  это  кузнечики.
Шелест утих. Остался один лишь стрекот кузнечиков в час пробуждения утра, на
узкой лужайке, наискосок от него.
   На лужайке уже было довольно светло. Равик закрыл капот. Надо торопиться.
Только бы успеть сделать все, пока не станет совсем светло.  Он  осмотрелся.
Место было выбрано неудачно. В Булонском лесу вообще нет подходящих мест.  И
в Сену не сбросишь  -  уже  слишком  светло.  Он  не  рассчитывал,  что  все
произойдет так поздно. Внезапно он  вздрогнул.  Послышался  какой-то  шорох,
царапанье и затем стон. Рука Хааке  выползла  из  открытой  дверцы  и  стала
судорожно хвататься за подножку машины. Равик заметил, что все еще держит  в
руке гаечный ключ. Он схватил Хааке за шиворот, выволок наполовину из машины
и ударил два раза по затылку. Стоны прекратились.
   Что-то загремело. Равик замер. Потом увидел револьвер, упавший с  сиденья
на подножку. Должно быть, Хааке держал его в руке еще до  того,  как  машина
затормозила. Равик бросил револьвер обратно на сиденье.
   Он  снова  прислушался.  Кузнечики.  Лужайка.  Небо  светлеет,  отступает
куда-то назад. Вот-вот покажется солнце. Равик распахнул дверцу  до  отказа,
вытащил Хааке из машины, опрокинул переднее  сиденье  и  попытался  втиснуть
тело внутрь кузова. Сделать это не удалось. Промежуток между  сиденьями  был
слишком мал. Он обежал вокруг машины, открыл багажник и поспешно выбросил из
него домкрат и лопату. Затем снова выволок Хааке  и  подтащил  к  багажнику.
Хааке был еще жив. Он был очень тяжел. Равик обливался потом. Ему  с  трудом
удалось впихнуть  тело  в  багажник.  Колени  Хааке  оказались  поджатыми  к
подбородку, и теперь он походил на зародыш в материнской утробе.
   Равик подобрал инструменты - лопату и домкрат - и положил их в  кузов.  В
ветвях одного из деревьев запела птица. Он вздрогнул. В жизни он  не  слыхал
ничего более громкого. Он посмотрел на лужайку. Стало еще светлее.
   Только ничем не рисковать...  Равик  подошел  к  багажнику  и  наполовину
приподнял крышку. Затем поставил  левую  ногу  на  бампер  и  подпер  крышку
коленом - теперь она была открыта настолько, что можно  было  просунуть  под
нее руку. Если кто и заметит - не страшно: все выглядит так, будто он  занят
каким-то совсем невинным делом. В любую  секунду  крышку  можно  захлопнуть.
Впереди - долгий путь. Но прежде следовало прикончить Хааке.
   Голова Хааке уткнулась в правый угол багажника. Равик ясно видел  ее.  На
дряблой шее еще пульсировали артерии. Равик вцепился пальцами в горло и  изо
всей силы сдавил его.
   Казалось, это длится целую  вечность.  Но  вот  голова  Хааке  дернулась.
Чуть-чуть, совсем незаметно. Тело  попыталось  вытянуться,  словно  стремясь
высвободиться из оков одежды. Рот раскрылся.  Снова  раздался  резкий  щебет
птиц. Вывалился язык, толстый, желтый, обложенный. И вдруг Хааке открыл один
глаз, и этот глаз  словно  вылезал  из  орбиты,  не  переставая  смотреть...
Казалось, он отделился от головы и движется прямо на  Равика...  Затем  тело
обмякло. Еще с минуту Равик не ослаблял хватки. Все... Кончено...
   Крышка захлопнулась. Равик сделал несколько шагов и, почувствовав дрожь в
коленях, ухватился за ствол дерева.  Его  тошнило.  Казалось,  его  вывернет
наизнанку. Он попытался сдержаться. Безуспешно.
   Подняв глаза, Равик  увидел  человека,  шедшего  через  лужайку.  Человек
посмотрел на него. Равик не двинулся с места. Человек  приближался.  Он  шел
крупным, спокойным шагом. Судя по одежде, садовник  или  рабочий.  Он  снова
взглянул на Равика. Равик  сплюнул  и  достал  пачку  сигарет.  Закурив,  он
глубоко затянулся.  Едкий  дым  обжег  глотку.  Человек  пересек  аллею.  Он
посмотрел на то место, где Равика стошнило,  затем  на  машину  и  снова  на
Равика. Человек ничего не сказал, а Равик ничего  не  мог  прочесть  на  его
лице. Вскоре он скрылся за перекрестком.
   Равик выждал еще  несколько  секунд.  Затем  запер  багажник  на  ключ  и
запустил двигатель. В Булонском лесу делать больше нечего - слишком  светло.
Надо ехать в Сен-Жермен. Сен-Жерменские леса были ему знакомы.
 
 
 
   XXX
 
   Через час Равик остановил машину перед небольшим трактиром. Он был  очень
голоден, в голове гудело. Перед домом стояли два столика и  стулья.  Заказав
кофе с бриошами, Равик пошел умыться.  В  умывальнике  воняло.  Он  попросил
стакан и сполоснул рот. Потом вымыл руки и вернулся обратно.
   Завтрак был уже подан. Кофе пах, как  пахнет  всякий  кофе;  над  крышами
вились ласточки, солнце развешивало свои первые золотые гобелены  на  стенах
домов, люди шли на работу; сквозь занавеси на окнах бистро ему  было  видно,
как служанка, подоткнув подол, мыла каменные плитки пола. Давно уже Равик не
видел такого мирного летнего утра.
   Он выпил горячего кофе, но есть  не  решался.  Ему  было  противно  взять
что-либо в руки. Он внимательно осмотрел  их.  Какая  чушь!  -  подумал  он.
Только этого мне не хватало! Надо поесть. Он выпил  еще  чашку  кофе.  Затем
достал сигарету и осторожно прихватил губами тот конец, которого не  касался
пальцами. С этим надо  кончать,  подумал  он.  Но  все-таки  по-прежнему  не
притрагивался к еде.  Сначала  нужно  все  довести  до  конца.  Он  встал  и
расплатился.
   Стадо коров. Бабочки. Солнце над полями. Солнце в ветровом стекле. Солнце
на крыше машины. Солнце на сверкающей крышке багажника,  там  лежит  мертвый
Хааке. Он так и не узнал, кто и за что убил его. Все должно  было  произойти
иначе. Иначе...
   - {Ты узнаешь меня, Хааке? Ты знаешь, кто я такой?
   Он видел перед собой красное лицо.
   - Нет, не узнаю... Кто вы?.. Разве мы с вами уже встречались?
   - Да, встречались.
   - Когда? И даже были на ты?.. Может, в  кадетском  корпусе?..  Что-то  не
припоминаю.
   - Ах, не припоминаешь, Хааке. Нет, не в кадетском корпусе. Мы встретились
гораздо позже.
   - Позже? Но ведь вы все время жили за границей. А я - в Германии.  Только
последние два года я  стал  наезжать  сюда,  в  Париж.  Может,  мы  выпивали
где-нибудь вместе?
   - Нет, не выпивали. И не здесь состоялось наше знакомство, Хааке. Там,  в
Германии}!
   Шлагбаум.  Железнодорожные  рельсы.  Маленький  садик,  заросший  розами,
флоксами и подсолнухом. Остановка. Какой-то  одинокий  черный  поезд  пыхтит
сквозь бесконечное утро. В ветровом  стекле  машины  отражаются  воспаленные
глаза. Когда он открывал багажник, в них попала пыль.
   - {В Германии? Ну конечно. На одном из съездов  национал-социалистической
партии. В Нюрнберге. Теперь, кажется, припоминаю. В здании "Нюрнберг хоф"?
   - Нет, Хааке, - медленно проговорил Равик в  ветровое  стекло,  чувствуя,
как в нем поднимается тяжелая  волна  воспоминания.  -  Не  в  Нюрнберге.  В
Берлине.
   - В Берлине? - На вздрагивающем  лице  с  синевой  под  глазами  появился
оттенок шутливого нетерпения. - Ну-ка, выкладывайте, в чем дело!  Только  не
напускайте  столько  тумана,   не   затягивайте   эту   пытку!   При   каких
обстоятельствах? Снова волна, поднимающаяся откуда-то из-под земли,  бегущая
вверх по рукам.
   - На пытке, Хааке! Вот именно! На пытке!
   Неуверенный, осторожный смешок.
   - Это скверная шутка, уважаемый.
   - На пытке, Хааке! Теперь ты узнаешь меня?
   Еще более неуверенный, осторожный, почти угрожающий смешок.
   - Нет, не узнаю. Я встречал тысячи людей, не могу же я запомнить  каждого
в отдельности. А если вы намекаете на тайную государственную полицию...
   - Да, Хааке. Я говорю о гестапо.
   Пожимает плечами. Настораживается.
   - Если вас там когда-нибудь допрашивали...
   - Да. Теперь вспоминаешь?
   Снова пожимает плечами.
   - Разве всех упомнишь? Мы допрашивали тысячи людей...
   - Допрашивали?! Мучили, избивали  до  потери  сознания,  отшибали  почки,
ломали кости, швыряли в подвалы, как мешки, вновь  выволакивали  на  допрос,
раздирали лица, расплющивали мошонки - и все это вы называете "допрашивали"!
Хриплые,  отчаянные  стоны  тех,  кто   больше   не   мог   уже   кричать...
"Допрашивали"! Беззвучные рыдания между двумя обмороками,  удары  сапогом  в
живот, резиновые дубинки, плети... И все это  вы  называете  столь  невинным
словом "допрашивали"}!
   Равик не отрываясь глядел в невидимое лицо за  ветровым  стеклом.  Сквозь