вы
только что отвергли. Это чувство безраздельно владеет моим сердцем. Днем
и ночью я думаю только о вас, Аврора! Я вижу вас во  сне  и  целый  день
храню в душе ваш образ. Не думайте, что любовь моя холодна, потому что я
сейчас так трезво говорю с вами. Я должен держать себя в руках. Я пришел
к вам с твердым, обдуманным намерением, вот почему я могу спокойно гово-
рить о своей любви. Я уже сказал вам, Аврора, что люблю вас. И повторяю:
я вас люблю всем сердцем, всей душой!
   - Вы любите меня? Ах, бедная девушка!
   Ее последние слова прозвучали так странно, что я  невольно  замолчал.
Казалось, что это горестное восклицание относится не к ней, а к  кому-то
другому.
   - Аврора, - продолжал я, - я все сказал  вам.  Я  был  чистосердечен.
Будьте и вы откровенны со мной. Скажите, вы любите меня?
   Я задал бы этот вопрос с большей тревогой, если бы не был уже наполо-
вину уверен в ответе.
   Мы сидели рядом на низком диване. Я не успел еще договорить, как  по-
чувствовал, что ее легкие пальчики коснулись моей руки и нежно сжали ее.
Когда я замолчал, ее головка опустилась ко мне на грудь, и она прошепта-
ла:
   - Я тоже... с первого взгляда!
   Мои руки обвились вокруг ее стана, и несколько минут мы сидели молча.
Истинная любовь не нуждается в объяснениях.  Горячий  поцелуй,  глубокий
взгляд, нежное пожатие руки или объятие понятны без слов.  Долгое  время
мы обменивались лишь бессвязными восклицаниями. Мы были слишком счастли-
вы, чтобы говорить. Мы молчали - говорили наши сердца.
 
   Однако сейчас было не время и не место слепо отдаваться радостям люб-
ви, и вскоре осторожность заставила меня прийти в себя.
   Надо было о многом условиться и обсудить дальнейшие планы, чтобы  уп-
рочить наше только что расцветшее счастье. Мы знали, какая пропасть раз-
деляет нас сейчас. Мы понимали, что нам  предстоит  долгий  и  тернистый
путь, прежде чем мы достигнем вершины счастья. Несмотря на минутное бла-
женство, будущее наше было темно и  полно  опасностей.  Тревожные  мысли
вскоре развеяли наши сладкие грезы.
   Аврора теперь не боялась моей любви. Она никогда  бы  не  заподозрила
меня в обмане. Она не сомневалась, что я хочу жениться на ней. Любовь  и
благодарность внушили ей полное доверие ко мне, и мы  говорили  с  такой
откровенностью, какая возникает лишь после многолетней дружбы.  Но  надо
было торопиться. Каждую минуту нас могли прервать. Мы  не  знали,  когда
снова встретимся. Приходилось быть очень краткими.
   Я объяснил Авроре мое положение: через несколько дней я должен  полу-
чить деньги, которых, надеюсь, хватит, чтобы осуществить мое  намерение.
Какое намерение? Выкупить мою невесту!
   - А тогда, - закончил я, - нам остается только обвенчаться, Аврора!
   - Увы! - ответила она со вздохом. - Даже будь я свободна, мы не могли
бы обвенчаться здесь. Разве вы не знаете, что жестокий закон  преследует
нас, даже когда считается, что мы свободны?
   Я отрицательно покачал головой.
   - Мы не можем с вами пожениться, - продолжала она печально, - если вы
не поклянетесь, что в ваших жилах тоже течет африканская кровь.
   Трудно поверить, что такой закон существует в христианской стране.
   - Не думайте об этом, Аврора, - сказал я, стараясь утешить ее. -  Мне
ничего не стоит дать такую клятву. Я возьму золотую шпильку из ваших во-
лос, проколю эту голубую жилку на вашей прекрасной руке, выпью каплю ва-
шей крови и дам нужную клятву!
   Аврора улыбнулась, но через минуту ее лицо снова омрачилось.
   - Полно, дорогая Аврора! Прогоните ваши  грустные  мысли!  Зачем  нам
венчаться именно здесь? Мы можем уехать  в  другое  место.  Есть  другие
страны, такие же прекрасные, как Луизиана, и церкви, такие же  красивые,
как собор Архангела Гавриила, где мы можем обвенчаться. Мы уедем на  се-
вер, в Англию, во Францию - все равно куда. Пусть это вас не тревожит!
   - Меня тревожит не это.
   - А что же, дорогая?
   - Ах, я боюсь...
   - Не бойтесь, скажите мне.
   - Что вам не удастся...
   - Что не удастся, Аврора?
   - Стать моим хозяином... купить меня!..
   И бедняжка опустила голову, словно стыдясь своего положения.  Горячие
слезы брызнули у нее из глаз.
   - Почему вы так думаете?
   - Потому что уже многие пытались меня купить. Они давали много денег,
гораздо больше, чем вы предполагаете, но из этого ничего не вышло: им не
продали меня. Ах, как я была благодарна мадемуазель  Эжени!  Она  всегда
была моей защитницей. Она не хотела расставаться со  мной.  Как  я  была
счастлива тогда! Но теперь... теперь совсем другое дело. Теперь как  раз
наоборот.
   - Ну, так я дам еще больше. Я отдам все мое состояние. Этого,  навер-
но, хватит. Раньше вас хотели купить с дурными целями, такими, как у Га-
йара. Ваша хозяйка знала об этом и потому не соглашалась.
   - Это правда. Но она откажет и вам. Я так боюсь!
   - Нет, я во всем сознаюсь мадемуазель Эжени. Я скажу ей, что  у  меня
самые честные намерения. Я вымолю у нее согласие. И я  уверен,  что  она
мне не откажет. Если она мне благодарна...
   - Ax, - воскликнула Аврора, прерывая меня, - она вам очень  благодар-
на, вы даже не знаете, как благодарна! И все же она никогда не согласит-
ся, никогда! Вы не знаете всего... Увы, увы!
   Из глаз ее снова брызнули слезы, она склонилась на  диван,  и  густые
кудри скрыли от меня ее лицо.
   Ее слова озадачили меня, и я уже хотел просить у нее объяснения, ког-
да услышал шум подъезжающей коляски.  Я  бросился  к  открытому  окну  и
взглянул поверх апельсиновой рощи. Над деревьями показалась голова, и  я
узнал кучера мадемуазель Безансон. Коляска подъехала к воротам.
   Я был так взволнован, что не хотел встречаться с ней, и, наспех  поп-
рощавшись с Авророй, вышел из комнаты. С веранды я увидел, что если пой-
ду по главной аллее, то могу столкнуться с мадемуазель  Эжени.  Я  знал,
что к конюшне можно пройти через боковую калитку и оттуда есть дорога  в
лес. Таким образом, я мог добраться до Бринджерса кружным  путем.  Спус-
тившись с веранды, я прошел через эту калитку и направился к конюшне.
 
   Глава XXVI. НЕГРИТЯНСКИЙ ПОСЕЛОК
 
   Вскоре я вошел в конюшню, где моя лошадь приветствовала меня  радост-
ным ржаньем. Сципиона там небыло.
   "Он, наверно, занят, - подумал я. - Должно быть, встречает свою  гос-
пожу. Не беда, я не буду его звать. Лошадь оседлана, я сам взнуздаю  ее.
Жаль только, что Сципион не получит обычной мелочи на чай". Взнуздав ло-
шадь, я вывел ее за ворота и вскочил в седло.
   Дорога, которую я выбрал, вела в негритянский поселок, а затем  через
поля в густой кипарисовый лес. Там ее пересекала тропинка, которая снова
выходила к береговой дороге. Я много раз ездил по этой тропинке и хорошо
ее знал.
   Негритянский поселок находился примерно в двухстах ярдах от  господс-
кого дома: пятьдесят или шестьдесят небольших чистеньких хижин стояло по
обе стороны широкой дороги. Все хижины были как две  капли  воды  похожи
одна на другую, и перед каждой из них росла большая магнолия или  краси-
вое китайское дерево с густой кроной и душистыми цветами.  В  тени  этих
деревьев множество негритят с утра до вечера возились в пыли.  Они  были
всех возрастов, от крошечных ползунков до голенастых подростков, и  все-
возможных оттенков - от светлокожих квартеронов до  черных  бамбара,  на
коже которых, как острили американцы, "даже уголь оставляет светлые пят-
на". Если не считать толстого слоя пыли, ничто не прикрывало их  наготу,
ибо они целый день бегали голышом. Эти черные и желтые пострелята с утра
до вечера копошились перед хижинами, играя стеблями сахарного тростника,
арбузными корками и кукурузными кочерыжками, такие же счастливые и  без-
заботные, как какой-нибудь маленький  лорд  в  своей  увешанной  коврами
детской, среди дорогих заграничных игрушек.
   В негритянском поселке вам бросаются в глаза воткнутые перед  многими
хижинами высокие шесты или крепкие стебли тростника, на которых насажены
громадные пустые желтые тыквы с пробитой сбоку дырой.
   Это домики красных стрижей, самой красивой породы американских ласто-
чек, которых очень любят здешние негры, как когда-то любили их красноко-
жие обитатели этих мест.
   Вы увидите, что на стенах хижин висят гирляндами длинные связки зеле-
ного и красного стручкового перца, а кое-где и пучки сухих лекарственных
трав, которыми пользуется "негритянская медицина". Их повесила сюда  ка-
кая-нибудь тетушка Феба, или тетушка Клеопатра, или бабушка Филис; а при
виде восхитительного кушанья, которое может  изготовить  любая  из  них,
взяв описанные выше красные и зеленые стручки и сдобрив их разными паху-
чими травами, растущими в маленьком огороде возле хижины, у самого  тон-
кого гурмана потекут слюнки.
   На стенах некоторых хижин вы увидите и шкуры представителей животного
царства: кролика, енота, опоссума или серебристой лисы, иногда мускусной
крысы и даже болотной дикой кошки, или рыси. Хозяин хижины,  на  которой
сушится шкура рыси, становится героем  дня,  ибо  рысь  -  самый  редкий
зверь, встречающийся теперь на берегах Миссисипи. Вы  не  увидите  здесь
шкур кугуара и лани; хотя эти животные и водятся в ближних лесах, но они
недоступны для негритянского охотника, которому  запрещено  пользоваться
огнестрельным оружием. Более мелких животных,  о  которых  мы  говорили,
можно изловить и без ружья, и шкуры, висящие около хижин, -  это  трофеи
многих ночных охот, добыча, принесенная каким-нибудь Цезарем, Сципионом,
Ганнибалом или Помпеем. Слыша в негритянском поселке все эти  имена,  вы
можете вообразить себя в древнем Риме или Карфагене.
   Однако этим носителям громких имен никогда не доверяют такого опасно-
го оружия, как карабин. Своими успехами  на  охоте  они  обязаны  только
собственной ловкости; оружием им служат лишь палка да  топор,  а  вместо
гончей собаки - простая дворняжка. Многочисленные представители этой по-
роды валяются в пыли  вместе  с  негритянскими  ребятишками  и,  видимо,
чувствуют себя не менее счастливыми, чем они. Охотничьи трофеи развешаны
на стенах домов не для украшения. Нет, их повесили  просушить,  а  потом
заменят другими, а эти отнесут на продажу. В воскресенье, когда дядя Сиз
или Зип, дядя Хэнни или Помп в праздничной одежде  отправятся  в  город,
каждый из них захватит с собой сверток со шкурками. Они зайдут  потолко-
вать к лавочнику, а тот выложит им пик12 за мускусную  крысу,  бит  (ис-
панский реал) за енота и четвертак за лису или "кошку", после чего четы-
ре дяди-охотника обменяют полученные монеты на всякого рода гостинцы для
четырех оставшихся дома тетушек; эти "излишества" служат  дополнением  к
обычному рациону риса со свининой, который получают негры на плантации.
   Такова нехитрая экономика негритянского поселка.
   Войдя в негритянскую деревню (негритянский поселок при крупной  план-
тации можно вполне назвать деревней), вы можете сами наблюдать эти  мел-
кие подробности ее жизни. Они видны и невооруженному глазу.
   Вы увидите также стоящий на отшибе дом надсмотрщика. В  поместье  Бе-
зансонов он находился на краю поселка, фасадом к проезжей дороге.
   Дом был, конечно, совсем в другом роде, с претензией на  архитектуру:
двухэтажный, с жалюзи на окнах и с верандой.
   Невысокая ограда оберегала его от вторжения  негритянских  ребятишек,
однако страх перед ременной плетью делал эту предосторожность совершенно
излишней.
   Когда я подъехал к поселку, мне сразу бросилось в глаза его своеобра-
зие; дом надсмотрщика, возвышавшийся над маленькими лачугами,  казалось,
сторожил и оберегал их, словно наседка выводок цыплят.
   Большие красные ласточки стрелой носились взад и  вперед,  на  минуту
замирали у входа в свои домики-тыквы и с  веселым  щебетом  -  туить-ту-
ить-туить - улетали прочь. Весь поселок был наполнен ароматом  китайских
деревьев и магнолий, который далеко разносился вокруг.
   Подъехав еще ближе, я услышал смутный гул голосов, мужских, женских и
детских, с характерными для негритянской  речи  интонациями.  Я  заранее
представлял себе уже не раз виденную мной картину: мужчины и женщины за-
няты разными домашними делами; одни, сидя перед своими хижинами  в  тени
деревьев, отдыхают после полевых работ (в этот  час  они  уже  окончены)
или, собравшись кучками, весело болтают между собой; другие чинят у  по-
рога рыболовные сети или  силки,  с  помощью  которых  надеются  поймать
"большую кошку" или выловить в тихой заводи буйвол-рыбу; кое-кто из муж-
чин колет дрова, вытаскивая их из общей большой поленницы, а длинноногие
подростки относят их в хижины, где черные тетушки готовят вечернюю  тра-
пезу.
   Эта патриархальная картина навела меня  на  размышления  о  кое-каких
преимуществах единовластия в деревне, если не в образе рабовладельца, то
в духе Раппа13 и социальных экономистов.
   "Вот как при таком патриархальном строе можно обходиться без сложного
государственного аппарата, - говорил я себе. - Как это просто и  мило  и
вполне достигает цели!"
   Да, конечно. Но я проглядел одно обстоятельство  -  -  несовершенство
человеческой природы: проглядел возможность, даже вероятность, увы, чаще
всего неизбежность превращения патриарха в деспота.
   Но что это? Громкий голос... вернее, крик.
   Крик радости? Нет, напротив, в нем  слышится  страдание.  Болезненный
стон, крик смертельной муки. Другие долетавшие до  меня  голоса  звучали
взволнованно, даже зловеще и не были похожи на обычный  деревенский  го-
мон.
   Снова раздался этот крик смертельной муки, еще громче и протяжней. Он
слышался из негритянского поселка. В чем дело?
   Я пришпорил свою лошадь и галопом поскакал в деревню.
 
   Глава XXVII. ДЬЯВОЛЬСКИЙ ДУШ
 
   Через несколько секунд я выехал на широкую дорогу между двумя  рядами
хижин и, натянув поводья, осмотрелся вокруг.
   Зрелище, которое я увидел, мигом развеяло мои мечты о  патриархальной
идиллии. Передо мной была картина тирании и пыток - сцена из трагической
жизни рабов.
   На самом краю поселка, в стороне от  дома  надсмотрщика,  за  оградой
виднелось большое здание - сахароварня. Внутри ограды стоял огромный на-
сос высотой в десять футов с водоотливом на верхнем конце. Насос снабжал
водой сахароварню, куда вода стекала по узкому желобу. Под  насосом  был
устроен помост высотой в два-три фута, чтобы человек, качающий воду, мог
достать до его ручки.
   Я сразу обратил внимание на этот помост, так  как  мужчины  обступили
его плотным кольцом, а женщины и дети, столпившись вдоль ограды, смотре-
ли туда же.
   Все собравшиеся казались мрачными и подавленными,  их  лица  выражали
жалость и испуг. Я слышал ропот, короткие  восклицания  и  всхлипывания,
свидетельствующие об общем сочувствии кому-то, кто страдает. Я видел су-
рово сдвинутые брови, говорившие о жажде мести. Но таких было немного; у
большинства лица выражали лишь ужас и покорность.
   Нетрудно было догадаться, что услышанный мною крик  раздавался  среди
тех, кто стоял вокруг насоса, и, взглянув туда, я сразу понял, в чем де-
ло. Здесь наказывали кого-то из рабов.
   Сбившиеся в кучу люди заслоняли от меня несчастного раба, но я увидел
над их головами обнаженного по пояс негра Габриэля, стоявшего на площад-
ке и изо всех сил качавшего воду.
   Габриэль был высокий и очень сильный негр-бамбара; на плечах  у  него
было выжжено клеймо - королевская лилия. Этот человек свирепого вида от-
личался, как мне говорили, жестоким и  грубым  нравом;  его  боялись  не
только негры, но даже белые, которым приходилось иметь с ним дело.  Сей-
час наказывали не его - наоборот, он, видимо, служил орудием пытки.
   Да, это наказание было настоящей пыткой, я хорошо знал его.
   Желоб, проводящий воду, был отодвинут; жертва стояла под насосом,  на
том месте, куда  падала  струя  воды.  Несчастного  крепко  привязали  к
кольям, так что он не мог пошевелиться, и струя непрерывно лилась ему на
темя.
   "И это пытка?" - спросите вы. Вы, может быть, не верите? Вы  думаете,
что это вовсе не так мучительно? Просто купанье, холодный душ - и ничего
больше!
   Вы правы. Первые полминуты это просто холодный душ, но дальше...  По-
верьте, струя расплавленного свинца или частые удары  обухом  по  голове
причиняют не больше страданий, чем эта непрерывно падающая струя  холод-
ной воды. Это невыносимая пытка, жестокое истязание! Недаром его прозва-
ли дьявольским душем!
   Но вот снова раздался крик смертельной муки, от которого кровь засты-
ла у меня в жилах.
   Как я уже говорил, сначала я не видел жертвы этой пытки. Но  когда  я
подъехал ближе, негры поспешно расступились, как  будто  хотели  сделать
меня свидетелем происходящего. Все они знали меня и, наверно,  заметили,
что я от души сочувствую их обездоленному народу.
   Тут мне открылась ужасная сцена; увидев ее, я вздрогнул. Пытали высо-
кого, очень темного негра. Рядом с ним стояли, обнявшись, пожилая мулат-
ка и молоденькая девушка - мать и дочь - и горько рыдали.  Я  слышал  их
крики и причитания, несмотря на громкий плеск воды и отделявшее меня  от
них расстояние. Я узнал их с первого взгляда: это были малютка Хлоя и ее
мать!
   Я быстро перевел глаза на несчастную жертву. Струя воды падала ему на
голову и плотной завесой закрывала лицо, но по  большим,  торчащим,  как
крылья, ушам я сразу узнал, кто он. Это был Сципион.
   И снова я услышал крик смертельной муки,  такой  скорбный  и  долгий,
словно он вырвался из глубины его души.
   Я не стал дожидаться, чтобы он замолк. Меня  отделяла  от  страдальца
дощатая ограда. Ну так что ж? Ни минуты не раздумывая,  я  повернул  ло-
шадь, чтобы дать ей разбег, пришпорил ее, и она, как  птица,  перелетела
через ограду. Не останавливаясь и не слезая с лошади, я подскакал к  по-
мосту, поднял хлыст и со всего размаха  ударил  Габриэля  по  обнаженной
спине. Негр завопил, бросил ручку насоса, словно она была из раскаленно-
го железа, и, спрыгнув с помоста, с воем бросился к своей хижине.
   В толпе негров послышались одобрительные  возгласы;  но  моя  лошадь,
разгоряченная неожиданным прыжком, храпела и  рвалась  вперед,  так  что
прошло несколько минут, прежде чем я успокоил ее.  Тут  я  заметил,  что
негры внезапно притихли и ропот одобрения сменила зловещая тишина. Я ус-
лышал, как те, что стояли ближе, бормотали,  чтобы  я  поостерегся,  как
будто опасаясь за меня. Кто-то крикнул:
   - Ларкин, Ларкин! Берегитесь, масса! Он идет сюда!
   Тут за моей спиной послышалось отвратительное ругательство.  Я  обер-
нулся. Да, это был надсмотрщик.
   Он только что вышел из задних дверей своего дома; все  это  время  он
наблюдал за пыткой из своего окна.
   Мне до сих пор не приходилось встречаться с ним. Ко  мне  приближался
человек с грубым и жестоким лицом, франтовато, но  безвкусно  одетый,  с
тяжелым бичом в руке. Он весь побелел от ярости и, по-видимому, собирал-
ся напасть на меня. При мне не было другого оружия, кроме тонкого  хлыс-
та, но я приготовился к защите. Он бежал, выкрикивая страшные проклятия.
Поравнявшись с моей лошадью, он остановился и проревел:
   - Как ты смеешь, черт тебя дери, совать нос в мои дела? Кто ты такой,
будь ты проклят?! Разве ты...
   Вдруг он разом оборвал свой крик и уставился на меня.  Я  смотрел  на
него с таким же удивлением, так как узнал в нем моего противника на  па-
роходе. Это был герой с охотничьим ножом! В то же мгновение и  он  узнал
меня. Он остолбенел от неожиданности, но тут же пришел в себя.
   - Провались ты к дьяволу! - закричал он, приходя в  еще  большее  бе-
шенство. - Так это ты? К черту бич! У меня есть для тебя кое-что  получ-
ше!
   С этими словами он выхватил из кармана пистолет и взвел курок, целясь
мне в грудь.
   Я был верхом, и лошадь моя не стояла на  месте,  иначе  он,  наверно,
сразу выстрелил бы в меня; но когда пистолет блеснул в его руке,  лошадь
взвилась на дыбы и прикрыла меня своим телом.
   Как я сказал, у  меня  не  было  никакого  оружия,  кроме  хлыста.  К
счастью, это был крепкий хлыст с тяжелой ков