им таким судьей, и теперь,  обводя  взглядом  грубые
лица, надеялся найти среди них представителя закона.
   - Где же судья? - повторил я.
   - Тут, тут, не беспокойся! - ответил один.
   - Где судья? - гаркнул другой.
   - Судья! Куда ты запропастился? Судья! - закричал третий, словно  об-
ращаясь к кому-то в толпе. - Валяй сюда, ваша  милость!  Прошу  покорно,
тут вас желают видеть!
   Сначала я подумал, что он говорит всерьез и что в толпе действительно
стоит судья.
   Единственное, что меня поразило, - это слишком  вольное  обращение  с
представителем закона.
   Но мое заблуждение длилось недолго, ибо в то же мгновение ко мне поч-
ти вплотную подскочил перевязанный и перепачканный тиной Рафьен и, прон-
зив меня взглядом своих злых, налитых кровью глаз,  пригнулся  к  самому
моему лицу и прошипел:
   - Неужто, пускаясь воровать негров, мистер никогда не слыхал о  судье
Линче?
   Кровь застыла у меня в жилах. Только теперь я понял страшную  правду:
меня собираются линчевать!
 
   Глава LXXVII. ПРИГОВОР СУДЬИ ЛИНЧА
 
   У меня и раньше мелькало подобное подозрение.  Я  вспомнил,  как  мне
крикнули из лодки: "Вы ответите нам! Мы здесь закон!" Я слышал  какие-то
загадочные обрывки фраз, пока мы шли лесом, а когда мы выбрались на  по-
ляну, обратил внимание на то, что все обогнавшие нас чего-то ждали, но я
не мог понять причины этой остановки.
   Теперь я увидел, что мужчины отошли в сторону и стали в круг; их тор-
жественный вид указывал на то, что они готовятся к какому-то важному де-
лу. Возле меня остались одни только подростки  да  негры,  ибо  и  негры
участвовали в моей поимке. Рафьен же подошел ко  мне,  желая,  очевидно,
насладиться местью и помучить меня.
   Все это пробудило во мне страшные подозрения,  которые  были  сначала
только подозрениями. Я даже намеренно гнал  прочь  подобные  мысли;  мне
представлялось, что если я стану думать об этом, то непременно  накликаю
на себя беду. Но теперь это уже были не подозрения -  это  была  уверен-
ность. Они линчуют меня!
   Многозначительный и ехидный вопрос Рафьена о судье Линче был встречен
дружным взрывом смеха собравшихся возле меня подростков. И  Рафьен  про-
должал:
   - Нет, видно, ты не слышал о таком судье - ведь ты приезжий, англича-
нин. А среди ваших париков такого нет. Он-то уж не станет  тебя  марино-
вать двадцать лет под следствием. Нет, лопни мои глаза!  Живо  рассудит.
Оглянуться не успеешь!
   Не довольствуясь словами, этот мерзавец сопровождал свою речь издева-
тельскими ужимками и жестами, к вящему удовольствию нетребовательной ау-
дитории, которая буквально покатывалась со смеху.
   Если бы меня не связали, я кинулся бы на него, но, даже  связанный  и
даже зная, с каким грубым человеком я имею дело, я не удержался от иску-
шения и крикнул ему:
   - Ты не посмел бы так глумиться надо мной, негодяй, если б у меня  не
были скручены руки! А пока что не мне досталось, а тебе!  На  всю  жизнь
останешься калекой! Впрочем, что за беда: стрелок ты все равно неважный.
   Слова мои привели Рафьена в ярость, тем более что мальчишки принялись
теперь хохотать уже над ним. Было бы несправедливо назвать их  всех  ис-
порченными вконец. В их глазах я был аболиционистом и, по  их  понятиям,
просто воровал негров, а пример и прямое поощрение старших пробуждали  в
них самые темные инстинкты. Однако в основе своей это были незлые  ребя-
та. Простые мальчуганы, выросшие в лесной глуши,  они  оценили  смелость
моего ответа и больше уже не насмехались надо мной.
   Иное дело Рафьен. Он разразился потоком ругательств и угроз и уже по-
тянулся было, чтобы схватить меня здоровой рукой за горло,  но  тут  его
позвали на совет, и, помахав несколько раз кулаком перед  моим  носом  и
выругавшись на прощанье, он оставил меня в покое.
   Несколько минут я провел в томительном ожидании. Я не знал  ни  того,
что обсуждает толпа, ни того,  что  собираются  со  мной  сделать,  одно
только было мне ясно - к судье меня не поведут. Из  долетавших  до  меня
обрывков фраз, как, например: "Выпороть его, подлеца!", "Обвалять в дег-
те и перьях!", я понял, какое наказание меня ждет. Но, вслушавшись  вни-
мательно, я убедился, что очень многие из моих судей  считают  эту  кару
еще чересчур мягкой. Некоторые прямо утверждали, что за нарушение закона
я должен поплатиться жизнью.
   На эту точку зрения стало большинство, и они призвали Рафьена себе на
подмогу.
   Постепенно мною начал овладевать страх, вернее - ужас, который достиг
предела, когда я увидел, как кольцо мужчин разомкнулось и двое  из  них,
взяв веревку, подошли к стираксовому дереву, росшему на краю  поляны,  и
перекинули конец через толстый сук.
   Судебное разбирательство кончилось, теперь оставалось вынести  приго-
вор. Даже у судьи Линча была своя процедура.
   Когда веревку закрепили, один из мужчин - это был работорговец -  по-
дошел ко мне и в подражание судье огласил обвинение и приговор.
   Я нарушил закон, совершив два тягчайших преступления: украл двух  ра-
бов и покушался на жизнь своего ближнего. Присяжные в  числе  двенадцати
человек, рассмотрев обвинение, признали меня  виновным  и  приговаривают
меня к смерти через повешение. Он даже в точности  повторил  принятую  в
судопроизводстве формулу: меня "повесят за шею, пока я не буду  мертв  -
мертв!"
   Вы сочтете мой рассказ преувеличенным, даже невероятным. Вы  подумае-
те, что я шучу. Вы не поверите, что подобное беззаконие может  твориться
в христианской - в цивилизованной - стране.  Вы  решите,  что  люди  эти
просто хотели подшутить надо мной и что у них и в мыслях  не  было  меня
вешать.
   Ваше право сомневаться, но клянусь, что таково действительно было  их
намерение, и тогда я был так же убежден в том, что они меня повесят, как
теперь убежден в том, что остался жив.
   Хотите - верьте мне, хотите - нет, но не забывайте, что я был  бы  не
первой жертвой суда Линча, и, слушая приговор, я хорошо  помнил  это.  А
кроме того, передо мной были такие вещественные доказательства, как  ве-
ревка, дерево и судьи, один вид которых мог бы убедить любого. Ни  проб-
леска милосердия не отражалось на их лицах!
   Не знаю, что я говорил и что  делал  в  эту  страшную  минуту.  Помню
только, что негодование пересиливало страх, что я  возмущался,  угрожал,
слал им проклятия, а мои беспощадные судьи лишь смеялись в ответ.
   Приговор должен был быть с минуту на минуту приведен в исполнение,  и
меня уже потащили к дереву, как вдруг послышался  топот  копыт,  и  нес-
колько мгновений спустя из леса выскочила группа всадников.
 
   Глава LXXVIII. В РУКАХ ШЕРИФА
 
   Первое, что мне бросилось в глаза, было спокойное,  решительное  лицо
скакавшего впереди Рейгарта, и сердце у меня затрепетало от радости.  За
ним ехал окружной шериф в сопровождении отряда  добровольной  полиции  -
десятка полтора человек, среди которых были наиболее  уважаемые  местные
землевладельцы. Они на всем скаку ворвались на лужайку, и эта спешка до-
казывала, что прибыли они сюда неспроста. Все они были вооружены винчес-
терами либо пистолетами.
   Да, сердце мое затрепетало от радости. Настоящий преступник,  стоя  у
подножия виселицы, не обрадовался бы гонцу, принесшему ему весть о поми-
ловании, больше, чем обрадовался я. В приехавших я сразу  узнал  друзей,
на их лицах прочел свое спасение. Поэтому я нимало не  огорчился,  когда
шериф, спешившись, подошел ко мне и, положив руку мне на плечо, объявил,
что арестовывает меня "именем закона". Не огорчила меня ни резкость  то-
на, ни даже грубоватый жест. Эта внешняя грубость была явно  намеренной,
и арест я принял с ликованием, ибо он сохранял мне жизнь. Я  понял,  что
спасен!
   Но то, что так обрадовало меня, отнюдь не пришлось по вкусу моим  са-
мозванным судьям, и они стали громко выражать  свое  недовольство.  Меня
уже осудил суд присяжных из двенадцати свободных граждан,  кричали  они,
суд признал меня виновным в краже негров, двух негров; когда меня хотели
задержать, я оказал сопротивление и "малость продырявил" одного  челове-
ка, и поскольку вина моя доказана, нечего тут  рассусоливать:  вздернуть
преступника на первом дереве, и все тут!
   Шериф ответил, что это незаконно, что нужно уважать  правосудие,  что
если я совершил преступления, в которых меня обвиняют, то я буду наказан
со всей строгостью закона, но что сперва меня нужно отвести к судье, где
мне будет предъявлено обвинение по всей форме, и  наконец  выразил  свое
намерение доставить меня к мистеру Клейборну, здешнему мировому судье.
   Толпа начала громко пререкаться с отрядом шерифа, и  нельзя  сказать,
чтобы этому высокому должностному лицу  оказывали  подобающее  почтение;
некоторое время я даже опасался, как бы негодяи не настояли на своем. Но
американский шериф мало похож на вялого джентльмена, обычно отправляюще-
го эту должность в Англии. В девяти случаях из десяти это человек  реши-
тельный и смелый, и шериф Хикмен, с которым  пришлось  столкнуться  моим
судьям, не составлял исключения из общего правила. Кроме  того,  на  мое
счастье, в наспех собранном моим другом Рейгартом отряде оказались  люди
такого же склада. Сам Рейгарт, хотя и мирный человек, был известен своим
хладнокровием и отвагой, а хозяин гостиницы и  несколько  сопровождавших
шерифа плантаторов славились как люди надежные, ревнители закона и спра-
ведливости. Вооруженные до зубов, они положили бы жизнь в защиту  шерифа
и его требований. Правда, численно их было меньше, но на их стороне  был
закон, и это давало им преимущество.
   В одном мне сильно повезло - моих обвинителей недолюбливали. Хотя Га-
йар, как уже говорилось раньше, всячески старался создать себе репутацию
человека высоконравственного,  он  не  пользовался  уважением  окрестных
плантаторов, особенно плантаторов американского происхождения. Кроме то-
го, все понимали, что главных крикунов тайно подбил против меня адвокат.
Что касается Рафьена, которого я ранил, то участники моей поимки слышали
выстрел его винчестера и знали, что стрелял первым он.
   В спокойную минуту они признали бы за мной законное право защищаться,
во всяком случае по отношению к этому субъекту.
   Однако, если бы обстоятельства сложились иначе, если бы  "оба  негра"
были украдены у всеми уважаемого землевладельца, а не  у  мсье  Доминика
Гайара, если бы Рафьен был человеком достойным, а не жалким пропойцей  и
бродягой, и если бы присутствующие сразу  не  почувствовали,  что  здесь
речь идет не о простой краже, - тогда дело  могло  обернуться  для  меня
плохо, несмотря на вмешательство шерифа и его отряда.
   Но и тут не обошлось без длительной и гневной перебранки; и та и дру-
гая сторона орала, грозила друг другу кулаками, защелкали даже взводимые
курки винчестеров и пистолетов.
   Но храбрый шериф не дрогнул, Рейгарт держался весьма мужественно, хо-
зяин гостиницы и несколько молодых плантаторов выказали должную отвагу -
и закон восторжествовал.
   Да, волею судеб и благодаря вмешательству десятка  благородных  людей
закон восторжествовал, иначе мне ни за что не уйти бы живым с этой поля-
ны.
   Судья Линч вынужден был отступить перед судьей Клейборном, и жестокий
приговор первого был на время отменен.
   Одержавший победу шериф и его отряд окружили меня, и мы  тронулись  в
путь.
   Но хотя мои кровожадные судьи уступили, они могли  еще  передумать  и
попытаться вырвать меня из рук правосудия. Поэтому шериф велел дать  мне
лошадь и сам ехал рядом со мной, а с другой стороны меня охранял его ис-
пытанный помощник. Рейгарт и плантаторы старались  держаться  поближе  к
нам, а кричащая и ругающаяся толпа замыкала шествие, кто на  лошадях,  а
кто и просто пешком.
   В таком порядке мы проследовали через лес и поле, спустились по доро-
ге, ведущей в Бринджерс, и наконец прибыли в резиденцию сквайра Клейбор-
на - мирового судьи округа.
   К дому его примыкала большая комната,  где  сквайр  имел  обыкновение
отправлять правосудие. Этот "судебный зал"  сообщался  с  домом  простой
дверью, и, кроме двух-трех скамеек да стоящей в углу невысокой  кафедры,
ничто не указывало на его назначение.
   За этой кафедрой судья улаживал мелкие ссоры, снимал за четверть дол-
лара показания под присягой и вершил прочие гражданские  дела.  Но  чаще
всего его судейская  деятельность  сводилась  к  тому,  чтобы  назначать
строптивому негру соответствующее количество плетей по жалобе  совестли-
вого хозяина, ибо несчастный раб, хотя бы  теоретически,  находился  под
защитой закона.
   В эту-то комнату и ввел меня шериф и его помощники;  толпа  ввалилась
за нами, и скоро там яблоку негде было упасть.
 
   Глава LXXIX. РАЗВЯЗКА
 
   Как видно, судья был оповещен заранее, ибо мы застали  сквайра  Клей-
борна в его судейском кресле готовым выслушать стороны. В худом седовла-
сом и благообразном старце я сразу признал достойного представителя  за-
кона - одного из тех почтенных судей, которые внушают уважение не только
в силу преклонного возраста и занимаемого поста, но прежде всего  своими
высокими добродетелями. Несмотря на окружавший меня шумный сброд, я про-
чел в ясном и твердом взгляде судьи решимость оставаться до конца  бесп-
ристрастным.
   Теперь я уже не боялся. В пути Рейгарт успел сказать мне, чтобы я  не
падал духом. Он шепнул мне что-то о новом, неожиданном повороте дела, но
я плохо расслышал его и не понял, что он имел в виду, а в спешке и сумя-
тице мне не представилось случая его переспросить.
   - Не падайте духом! - сказал он, когда, подстегнув свою  лошадь,  по-
равнялся со мной. - И не бойтесь. Все будет хорошо. Это довольно необыч-
ное дело, и кончится оно необычно и  кое  для  кого  весьма  неожиданно.
Ха-ха-ха!
   К моему удивлению, Рейгарт захохотал - казалось, он чему-то  искренне
радовался. Я с недоумением взглянул на него.
   Но мне так ничего и не удалось узнать, потому что в эту минуту  шериф
повелительным тоном запретил вести разговоры с арестованным, и нас  раз-
лучили. Как ни странно, но я не рассердился на шерифа. Что-то  подсказы-
вало мне, что грубость его притворная и что шериф Хикмен прибег  к  этой
уловке, желая умиротворить толпу.
   Когда меня подвели к кафедре, шериф и судья не без труда водворили  в
зале порядок. Судья, воспользовавшись  относительным  затишьем,  наконец
приступил к делу.
   - Итак, джентльмены! - произнес он твердым официальным тоном. - Я го-
тов выслушать выдвинутые против этого молодого человека обвинения. В чем
он обвиняется, полковник Хикмен? - обратился он к шерифу.
   - В краже негров, насколько я понимаю, - ответил тот.
   - Кто предъявляет обвинение?
   - Доминик Гайар! - раздался голос из толпы, и я узнал  его:  это  был
голос самого адвоката.
   - Присутствует ли здесь мсье Гайар лично? - осведомился судья.
   Голос ответил утвердительно, и лисья физиономия моего врага вынырнула
из толпы.
   - Мсье Доминик Гайар, - произнес судья, - в чем обвиняете вы  аресто-
ванного? Изложите ваше обвинение подробно и под присягой.
   Покончив с формулой присяги, Гайар изложил свой иск со всеми  тонкос-
тями и вывертами, достойными прожженного крючкотвора.
   Мне незачем здесь воспроизводить все его юридические  хитросплетения.
Достаточно сказать, что обвинение состояло из нескольких пунктов.
   Во-первых, я будто бы подстрекал к мятежу и пытался  взбунтовать  не-
вольников плантации Безансонов, помешав "справедливому" наказанию одного
из негров. Во-вторых, я подучил другого невольника ударить надсмотрщика,
после чего склонил его бежать в лес и помог ему скрыться. Имелся в  виду
тот самый Габриэль, который сегодня был пойман вместе со мной. В-третьих
- и тут Гайар дошел до самого выигрышного пункта своего обвинения...
   - В-третьих, - продолжал он, - проникнув в мой дом в ночь  на  восем-
надцатое октября, арестованный выкрал оттуда  невольницу  Аврору  Безан-
сон...
   - Ложь! - прервал его чей-то голос. - Ложь! Аврора  Безансон  не  не-
вольница!
   Гайар вздрогнул, словно его ударили ножом.
   - Кто смеет это утверждать? - осведомился он, но уже без прежнего ап-
ломба.
   - Я! - отвечал тот же голос, и в  то  же  мгновение  молодой  человек
вскочил на скамью; теперь он на голову возвышался над  толпой.  Это  был
д'Отвиль!
   - Я утверждаю! - повторил он так же твердо. - Аврора Безансон не  не-
вольница, а свободная квартеронка! Судья Клейборн, - продолжал д'Отвиль,
- сделайте милость, прочтите этот документ! - С этими словами он передал
стоявшему рядом человеку сложенный вчетверо пергамент, а тот передал его
дальше.
   Шериф вручил документ судье; тот развернул бумагу и прочел ее вслух.
   Это оказалась "вольная" квартеронки Авроры - свидетельство о том, что
она отпускается на волю, составленное по всем правилам и подписанное  ее
покойным хозяином Огюстом Безансоном. Старик приложил его к своему заве-
щанию.
   Толпа окаменела от изумления, никто не мог вымолвить ни слова.  Наст-
роение в зале явно переменилось.
   Все глаза обратились к Гайару. А он, запинаясь от смущения,  произнес
только:
   - Я протестую!.. Эту бумагу выкрали из моего секретера и...
   - Тем лучше, мсье Гайар! - снова прервал его д'Отвиль. -  Тем  лучше!
Признавая, что бумагу выкрали у вас, вы этим самым признаете ее  подлин-
ность. Но скажите, сударь, почему, имея на руках этот  документ  и  зная
его содержание, вы осмеливаетесь утверждать, что Аврора Безансон -  ваша
невольница?
   Гайар был сражен. Его мертвенно-бледное лицо сделалось зеленовато-се-
рым, и обычно злобное выражение уступило место растерянности  и  страху.
Чувствовалось, что он дорого бы дал, чтобы очутиться за тридевять земель
отсюда, да и сейчас он уже прятался за спины стоявших возле него мужчин.
   - Постойте, мсье Гайар! - продолжал неумолимый д'Отвиль. - Я  еще  не
кончил. Вот, пожалуйста, судья Клейборн, еще один документ,  который  не
лишен для вас интереса. Попрошу вас уделить ему внимание.
   С этими словами д'Отвиль вынул из кармана другой сложенный лист  пер-
гамента, который передал судье, и тот, развернув бумагу, огласил ее  со-
держание.
   Это было дополнительное распоряжение к завещанию Огюста Безансона, по
которому тот оставлял своей дочери, Эжени Безансон, пятьдесят тысяч дол-
ларов, каковые, по достижении совершеннолетия, должны были быть выплаче-
ны ей обоими опекунами - господином Домиником Гайаром и  Антуаном  Лере,
причем существование этих денег должно было храниться  от  подопечной  в
тайне до дня их выплаты.
   - А теперь, мсье Доминик Гайар, -  продолжал  д'Отвиль,  лишь  только
судья дочитал бумагу, - я обвиняю вас в присвоении этих пятидесяти тысяч
долларов, равно как и других сумм, о которых будет сообщено особо. Я об-
виняю вас в том, что вы утаили самый факт существования этих денег и  не
показали их в активе состояния Безансонов, в том, что вы попросту украли
их!
   - Это весьма тяжкое обвинение! - произнес судья Клейборн; он, видимо,
не сомневался в истинности всего сказанного и намеревался дать ход делу.
- Но позвольте узнать ваше имя, сударь? - мягко осведомился он у д'Отви-
ля.
   Я впервые видел д'Отвиля при дневном свете. До сих пор мы встречались
с ним лишь в ночных сумерках или при  искусственном  освещении.  Правда,
сегодня утром мы провели несколько минут вместе, но нас окутывал  полум-
рак леса, и я лишь смутно различал его черты.
   Теперь, когда из окна на него лился яркий свет солнечного дня, я  мог
хорошенько его разглядеть. И снова мне показалось, что  я  уже  встречал
его где-то. Чем пристальнее я в него вглядывался, тем больше убеждался в
этом, и когда он ответил на вопрос судьи, ответ его не так уж потряс ме-
ня, как можно было предположить.
   - Позвольте узнать ваше имя, сударь, - повторил судья.
   - Эжени Безансон!
   В то же мгновение шляпа и черный парик были сорваны с  головы,  и  на
плечи прекрасной креолки упала волна золотых волос.
   Зал отвечал дружным "ура", в котором не участвовали лишь Гайар и двое
или трое отпетых головоре