ает волны и движется вперед, словно живое существо.
   Бывает иногда, что пушечный выстрел возвещает о его  отплытии;  порой
его провожают в дорогу звуки духового оркестра; но чаще всего с парохода
раздается живая мелодия старой матросской песни, исполняемой хором  гру-
бых, но стройных голосов его команды.
   Лафанет и Карролтон скоро остаются позади; крыши  невысоких  домов  и
складов скрываются за горизонтом, и только купол  храма  Святого  Карла,
церковные шпили да башни большого собора еще долго виднеются вдалеке. Но
и они постепенно исчезают, а плавучий дворец плавно и величаво  движется
меж живописных берегов Миссисипи. Я сказал - живописных, но этот  эпитет
меня не удовлетворяет, хоть я и не могу подобрать другого,  чтобы  пере-
дать мое впечатление. Мне следовало бы сказать "величественных  и  прек-
расных", чтобы выразить свое восхищение этими  берегами.  Я  смело  могу
назвать их самыми красивыми на свете.
   Я не смотрел на них холодным взором равнодушного  наблюдателя.  Я  не
умею отделять пейзаж от жизни людей - не только  далекой  жизни  прошлых
поколений, но и наших современников. Я смотрел на  развалины  замков  на
Рейие, и их история вызывала во мне отвращение к прошлому. Я смотрел  на
построенные там новые дома и их жителей и снова  чувствовал  oтвращение,
теперь уже к  настоящему.  В  Неаполитанском  заливе  я  испытал  то  же
чувство, а когда бродил за оградой парков, принадлежащих английским лор-
дам, я видел вокруг лишь нищету и горе, и красота их казалась мне  обма-
ном.
   Только здесь, на берегах этой величественной реки, я увидел изобилие,
широко распространенное образование и всеобщий достаток. Здесь  почти  в
каждом доме я встречал тонкий вкус,  присущий  цивилизованным  людям,  и
щедрое гостеприимство. Здесь я мог беседовать с сотнями людей  независи-
мых взглядов, людей, свободных не только в политическом смысле, но и  не
знающих мещанских предрассудков и грубых суеверий. Короче говоря, я  мог
здесь наблюдать если и не совершенную форму общества - ибо такой она бу-
дет лишь в далеком будущем, - то наиболее передовую  форму  цивилизации,
которая в наши дни существует на земле.
   Но вот на эту светлую картину ложится густая тень, и сердце мое  сжи-
мается oт боли. Это тень человека, имевшего несчастье родиться с  черной
кожей. Он раб!
   На минуту все вокруг словно тускнеет. Чем мы можем восхищаться здесь,
на этих полях, покрытых золотистым сахарным тростником, султанами  куку-
рузы и белоснежным хлопком? Чем восторгаться в  этих  прекрасных  домах,
окруженных оранжереями, среди цветущих садов, тенистых деревьев и  тихих
беседок? Все это создано потом и кровью рабов!
   Теперь я больше не восхищаюсь. Картина утратила  свои  яркие  краски.
Передо мной лишь мрачная пустыня. Я задумываюсь. Но вот постепенно  тучи
рассеиваются, кругом становится светлей. Я размышляю и сравниваю.  Прав-
да, здесь люди с черной кожей - рабы; по они  не  добровольные  рабы,  и
это, во всяком случае, говорит в их пользу.
   В других странах, в том числе и моей, я вижу вокруг таких  же  рабов,
причем их гораздо больше. Рабов не одного человека, но множества  людей,
целого класса, олигархии. Они не холопы, не крепостные феодала, но жерт-
вы заменивших его в наше время налогов, действие которых столь же пагуб-
но.
   Честное слово, я считаю, что рабство луизианских негров менее  унизи-
тельно, чем положение белых невольников в Англии. Несчастный  чернокожий
раб был побежден в бою, oн заслуживает уважения  и  может  считать,  что
принадлежит к почетной категории военнопленных. Его  сделали  рабом  на-
сильно. Тогда как ты, бакалейщик, мясник и булочник, -  да,  пожалуй,  и
ты, мой чванливый торговец, считающий себя свободным человеком!  -  -все
вы стали рабами по доброй воле. Вы поддерживаете политические махинации,
которые каждый год отнимают у вас половину дохода,  которые  каждый  год
изгоняют из страны сотни тысяч ваших братьев, иначе ваше государство по-
гибнет от застоя крови. И все это вы принимаете  безропотно  и  покорно.
Более того, вы всегда готовы кричать "Распни его!"  при  виде  человека,
который пытается бороться с этим положением и прославляете того, кто хо-
чет добавить новое звено к вашим оковам.
   И сейчас, когда я пишу эти строки, разве человек,  который  презирает
вас, который в течение сорока лет - всю свою жизнь - был вашим  постоян-
ным врагом, не стал вашим самым популярным правителем? Когда я пишу  эти
строки, яркие фейерверки ослепляют ваши глаза, хлопушки и шутихи  услаж-
дают ваш слух, и вы вопите от радости  по  поводу  заключения  договора,
единственная цель которого - лишь крепче стянуть ваши цепи. А всего  год
тому назад вы горячо приветствовали войну, которая была так же  противна
вашим интересам, так же враждебна вашей свободе. Жалкое заблуждение!6
   И сейчас я с еще большей уверенностью повторяю то, что  говорил  себе
тогда: честное слово, рабство луизианских негров менее унизительно,  чем
положение белых невольников в Англии!
   Правда, здесь черный человек - раб, и три миллиона людей его  племени
находятся в таком положении. Мучительная мысль! Но  горечь  ее  смягчает
сознание, что в этой обширной стране все  же  живет  двадцать  миллионов
свободных и независимых людей. Три миллиона рабов на двадцать  миллионов
господ! В моей родной стране как раз обратная пропорция. Быть может, мой
вывод неясен, но я надеюсь, что кое-кто поймет его смысл.
   Ах, как приятно оторваться от этих волнующих  и  горьких  мыслей  для
спокойных размышлений, навеянных природой! Как отрадно мне было отдаться
множеству новых впечатлений, наблюдая жизнь на  берегах  этой  величавой
реки! Даже теперь я с удовольствием вспоминаю о них; и когда я  думаю  о
далеком прошлом, о местах, которые, быть может, мне никогда уже не  при-
дется увидеть, я нахожу утешение в своей верной и ясной памяти, и ее ма-
гическая сила вызывает перед моим  умственным  взором  прежние  знакомые
картины со всеми их живыми красками, со всеми переливами изумруда и  зо-
лота.
 
   Глава VIII. БЕРЕГА МИССИСИПИ
 
   Как только мы отчалили, я поднялся на штормовой мостик,  чтобы  лучше
видеть места, по которым мы проезжали. Здесь я был один, так как  молча-
ливый рулевой, стоявший в своей стеклянной будке, вряд ли мог  сойти  за
собеседника.
   Вероятно, читателю будет интересно узнать, что ширину Миссисипи часто
преувеличивают. Здесь она достигает примерно полумили, иногда и  больше,
случается - и меньше. (Эту среднюю ширину она  сохраняет  на  расстоянии
более тысячи миль от своего устья.) Скорость ее течения равна трем-четы-
рем милям в час, вода желтоватая, с чуть  красноватым  оттенком.  Желтую
окраску дает ей Миссури, тогда как более темный оттенок появляется после
впадения в нее Ред-Ривер - -Красной реки.
   Поверхность реки густо покрыта плывущим по течению лесом; тут  и  от-
дельные деревья и большие скопления вроде  плотов.  Наскочить  на  такой
плот довольно опасно для парохода, и рулевой старается их обойти. Иногда
плывущий под водой ствол ускользает от его взора, и тогда сильный удар в
нос судна сотрясает весь корпус, пугая неопытных пассажиров. Но  опаснее
всего коряги. Это вырванные с корнем деревья, намокшие и отяжелевшие. Их
тяжелые корни опускаются на дно и застревают в иле, который крепко  дер-
жит их на месте. Более легкая вершина с обломанными ветвями всплывает на
поверхность, но течение не дает дереву выпрямиться и держит его  в  нак-
лонном положении. Если вершина выступает из  воды,  опасность  невелика,
разве лишь в очень темную ночь. Но если она опустилась на один-два  фута
под воду, тогда коряга очень страшна. Пароход, идущий над ней против те-
чения, почти наверняка погиб. Корни дерева, прочно засевшие в  тине,  не
дают ему сдвинуться с места, а острые крепкие  сучья  пробивают  обшивку
судна, и оно может затонуть буквально в несколько минут.
   Есть еще так называемый "пильщик": это дерево, застрявшее на дне  по-
добно коряге, но качающееся вверх и вниз по воле течения и  напоминающее
движения пильщика за работой - отсюда и его название. Судно, напоровшее-
ся на такое дерево, иногда застревает на его сучьях, а бывает, и  разла-
мывается пополам от собственной тяжести.
   По течению плыло много предметов, заинтересовавших меня.  Стебли  са-
харного тростника, видимо уже отжатые в давильне (в сотне миль  выше  по
течению я бы их не встретил), листья и початки кукурузы, тыквенные  кор-
ки, пучки хлопка, доски от забора, иногда труп какого-нибудь животного с
сидящим на нем ястребом или летающим вокруг черным стервятником.
   Я находился в широтах, где водятся аллигаторы, но здесь  эти  большие
ящеры встречаются редко - они предпочитают болотистые заводи или реки  с
дикими берегами. В быстром течении Миссисипи и на ее возделанных берегах
путешественник редко увидит крокодила.
   Пароход приближался то к одному, то к другому берегу. Они тут  нанос-
ного и сравнительно недавнего происхождения. Это полоса земли шириной от
сотни ярдов до нескольких миль, которая постепенно понижается,  так  что
иногда кажется, что река течет по вершине длинного гребня. Дальше  лежит
пойма - заболоченная равнина, каждый год затопляемая рекой  и  состоящая
из озер и топей, покрытых осокой и камышом. В некоторых местах эти дикие
болота и трясины простираются миль на двадцать, а то и больше. Там, куда
весенние воды доходят только во время разлива, равнина покрыта  темными,
почти непроходимыми лесами. Между обработанной полосой земли вдоль бере-
га и широкой поймой темной стеной тянутся леса, образуя  как  бы  задний
план всего пейзажа и заменяя собой горные цепи, характерные  для  других
стран. Эти леса состоят главным образом из гигантских кипарисов.  Однако
здесь встречаются и другие деревья, распространенные в этих краях,  как,
например, стираксовое дерево, виргинский дуб,  рожковое  дерево,  нисса,
тополь и многочисленные виды магнолий и дубов.  Подлесок  из  карликовых
пальм и разные виды тростника образуют густые заросли, а  с  ветвей  де-
ревьев свешивается длинной бахромой испанский мох  -  странный  паразит,
придающий лесу мрачный характер.
   Между лесом и рекой лежат обработанные поля. В некоторых местах  река
течет на несколько футов выше их уровня, но поля защищены дамбой  -  ис-
кусственной насыпью, возведенной на обоих берегах,  которая  тянется  на
несколько сот миль от устья.
   Тут выращивают сахарный тростник, рис, табак, хлопок, индиго и  куку-
рузу. На полях работают партии черных невольников в  полосатых  и  ярких
одеждах, чаще всего голубого цвета. Я вижу большие фургоны,  запряженные
мулами или быками: они выезжают с полей или медленно двигаются вдоль бе-
рега. Вижу, как стройный креол в хлопчатобумажной  куртке  и  ярко-синих
штанах скачет верхом на небольшой испанской лошадке по прибрежной  доро-
ге. Вон богатая усадьба  плантатора,  окруженная  апельсиновыми  рощами,
большой дом с зелеными жалюзи, прохладными верандами и красивой оградой.
Дальше - огромный сарай для сахарного тростника или  навес  для  табака,
или склад для хлопка; а возле них множество чистеньких деревянных хижин,
сбившихся в кучу или растянувшихся в ряд, словно купальни на модном  ку-
рорте.
   Теперь мы плывем мимо плантации, куда съехались гости и  идет  шумное
веселье - по-видимому, это местный праздник. В тени деревьев стоит много
оседланных лошадей, среди них немало под дамскими седлами.  На  веранде,
на лужайке перед домом и в апельсиновой роще гуляют мужчины и дамы в на-
рядных платьях. Слышится музыка, пары танцуют на открытом воздухе.  И  я
невольно завидую этим счастливым креолам и их беззаботной жизни  аркадс-
ких пастушков.
 
   Картины одна другой живописнее проходят у меня перед глазами,  разво-
рачиваясь в красочную панораму. Захваченный этим зрелищем,  я  на  время
забыл про Эжени Безансон.
 
   Глава IX. ЭЖЕНИ БЕЗАНСОН
 
   Нет, неправда, я не забыл Эжени Безансон.  Ее  нежный  образ  не  раз
мелькал в моем воображении, и я невольно связывал его  с  местами,  мимо
которых мы проезжали и где она, наверно, родилась и выросла.  А  веселый
праздник, в котором принимало участие много девушек-креолок,  снова  на-
помнил мне о ней, и, спустившись со штормового мостика, я вошел в салон,
надеясь опять увидеть заинтересовавшую меня незнакомку.
   Однако сначала меня постигло разочарование. Большая стеклянная  дверь
в дамский салон была закрыта, и хотя в общем салоне было много  дам,  но
среди них не оказалось прелестной креолки. Дамское  отделение,  располо-
женное на корме судна, считается святилищем, куда допускаются только  те
мужчины, у кого там есть знакомые, да и то лишь в определенные часы.
   Я не принадлежал к числу таких счастливцев. Среди более сотни  пасса-
жиров судна я не знал ни одной души - ни мужчины, ни женщины: к  счастью
или к несчастью, но и меня никто не знал. При таких обстоятельствах  мое
появление в дамском салоне считалось бы нарушением приличий;  поэтому  я
уселся в общем салоне и принялся наблюдать моих спутников.
   Это была очень смешанная публика.  Тут  собрались  богатые  торговцы,
банкиры, биржевые маклеры и комиссионеры из Нового Орлеана  с  женами  и
дочерьми, каждое лето уезжавшие на север, чтобы укрыться от желтой лихо-
радки и отдаться более приятной эпидемии - жизни на модном курорте. Были
и владельцы хлопковых и кукурузных плантаций, расположенных выше по  те-
чению реки, возвращавшиеся домой, и мелкие торговцы из северных городов,
и плотогоны. В холщовых штанах и красных фланелевых рубахах они сплавля-
ли плоты за две тысячи миль вниз по течению и теперь возвращались обрат-
но, разодетые в новенькие костюмы из черного сукна и белоснежные  рубаш-
ки. Какими щеголями вернутся они домой, к истокам Солт-Ривер, Камберлен-
да, Ликинга или Майами! Были здесь  и  креолы,  старые  виноторговцы  из
французского квартала, со своими семьями; костюмы их отличались живопис-
ностью: пышные жабо, собранные у  пояса  панталоны,  светлые  прюнелевые
башмаки и массивные драгоценности.
   Попадались тут и расфранченные приказчики, которым разрешили покинуть
Новый Орлеан на жаркие месяцы, и еще более богато одетые молодые люди, в
костюмах из тончайшего сукна, в белоснежных рубашках с кружевными  жабо,
особенно крупными  брильянтами  на  запонках  и  толстыми  перстнями  на
пальцах. Это были так называемые "охотники". Они собрались вокруг  стола
в курительной комнате; один из них вытащил уже из кармана новенькую  ко-
лоду карт, выдававшую их истинную профессию.
   Среди них я заметил и того детину, который так развязно предлагал мне
держать пари. Он несколько раз прошел мимо меня, бросая  в  мою  сторону
взгляды, которые никак нельзя было назвать дружелюбными.
   Наш знакомец управляющий тоже сидел здесь. Не думайте, что  должность
дворецкого или управляющего лишала его права находиться в салоне первого
класса. На американских пароходах нет салона второго класса. Миссисипи -
это далекий запад, и тут не знают такого разделения.
   Надсмотрщики с плантаций обычно люди грубые, этого требует их профес-
сия. Однако этот француз был явным исключением. Он казался очень почтен-
ным старым господином. Мне нравилась его внешность, и я чувствовал к не-
му симпатию, хотя он, видимо, не разделял моих чувств.
   Кто-то из присутствующих пожаловался на москитов и  попросил  открыть
дверь в дамский салон. Несколько человек - и дамы и мужчины - поддержали
эту просьбу. Это ответственное дело доверялось лишь стюарду.  Обратились
к нему. Просьба была обоснованна, а потому ее следовало удовлетворить, и
вскоре двери в "рай" раскрылись. Легкий  сквозной  ветерок  подул  вдоль
длинного салона от носа к корме судна; не прошло и пяти минут, как в нем
не осталось ни одного москита, кроме тех, что укрылись  от  сквозняка  в
каютах. Для пассажиров это было большим облегчением.
   Стеклянную дверь разрешили держать открытой,  что  было  приятно  для
всех, но особенно для кучки расфранченных приказчиков, которые могли те-
перь беспрепятственно осматривать внутренность "гарема". Многие из  них,
как я заметил, воспользовались этой возможностью; они  не  глазели  туда
открыто, так как это сочли бы дерзостыо, но искоса посматривали в святи-
лище или, делая вид, будто читают, бросали туда взгляд поверх книги, или
ходили взад и вперед по салону и, приближаясь к запретной  границе,  как
бы невзначай заглядывали внутрь. У некоторых там, видимо, были знакомые,
однако не такие близкие, чтобы это давало им право войти; другие были не
прочь завязать знакомство, если представится случай. Я  перехватил  нес-
колько выразительных  взглядов,  а  иногда  и  ответных  улыбок,  свиде-
тельствующих о взаимном понимании. Часто  нежная  мысль  передается  без
слов. Язык порой приносит нам горькое разочарование. Не раз бывал я сви-
детелем того, как он разрушал совсем уже  созревший  молчаливый  договор
двух любящих сердец.
   Меня забавляла эта безмолвная пантомима, и я сидел  несколько  минут,
наблюдая ее. Поддавшись общему любопытству, я и сам время от времени не-
вольно заглядывал в дамский салон. Я вообще люблю наблюдать.  Все  новое
интересует меня, а эта жизнь в салоне американского  парохода  была  мне
совершенно незнакома и казалась очень занятной. Мне хотелось ближе  поз-
накомиться с ней. Быть может, меня интересовало и еще кое-что: я надеял-
ся снова увидеть молодую креолку Эжени Безансон.
   Мое желание вскоре исполнилось: я увидел ее. Она вышла из своей каюты
и прогуливалась по салону, изящная и оживленная. Теперь на ней  не  было
шляпы; ее густые золотистые волосы были уложены  на  китайский  манер  -
прическа, принятая и у креолок. Пышные волосы, собранные  тяжелым  узлом
на затылке, оставляли открытыми благородный лоб и стройную шею,  что  ей
очень шло. Белокурые волосы и светлая кожа почти не встречаются у  крео-
лов. Обычно волосы у них черные, а кожа смуглая; но Эжени Безансон  сос-
тавляла редкое исключение.
   Несмотря на  кокетливое,  почти  легкомысленное  выражение  ее  лица,
чувствовалось, что за этой внешностью скрывается сильный  характер.  Она
была прекрасно сложена, а лицо ее хоть и не отличалось классической пра-
вильностью черт, однако принадлежало к  тем  лицам,  на  которые  нельзя
смотреть без восхищения.
   По-видимому, она знала некоторых своих попутчиц, так как непринужден-
но разговаривала с ними. Впрочем, женщины быстро сходятся, а француженки
- особенно.
   Нетрудно было заметить, что говорившие с ней пассажирки относились  к
ней с уважением. Быть может, они уже знали, что ей  принадлежит  изящный
экипаж с лошадьми. Весьма возможно!
   Я продолжал следить за этой интересной дамой. Я не мог назвать ее де-
вушкой, ибо, несмотря на свою молодость, креолка производила впечатление
особы, имеющей жизненный опыт. Держалась она очень свободно и, казалось,
могла распоряжаться собой и всем, что ее окружает.
   "Какой у нее беззаботный вид! - подумал я. - Эта женщина  не  влюбле-
на!"
   Не могу объяснить, что привело меня к такому заключению и отчего  оно
доставило мне удовольствие, однако это было так. Почему? У нас с ней  не
было ничего общего. Она стояла настолько выше меня, что я  едва  осмели-
вался на нее взглянуть. Я считал ее каким-то высшим существом и лишь из-
редка бросал на нее робкие взгляды, как смотрел бы на красавицу в  церк-
ви. Конечно, у нас с ней не было ничего общего. Через час уже  стемнеет,
а ночью она сойдет на берег, и я больше никогда ее не увижу. Я буду  ду-
мать о ней еще час или два, а может, и день, и чем больше буду сидеть  и
смотреть на нее, как глупец, тем дольше буду думать. Я сам плел себе се-
ти, зная, что стану вздыхать о ней и после того, как она сойдет  на  бе-
рег.
   Тут я решил бежать от этих чар и  вернулся  к  своим  наблюдениям  на
штормовом мостике. Еще один взгляд на прелестную креолку - и я уйду.
   В эту минуту она опустилась в кресло, так называемую  качалку,  и  ее
движения еще раз подчеркнули к