,  старая!  -  крикнул дед.  Огромный ожог на  его  лице
побелел.
  Галя и Юля с жалостью смотрели на Агафонова.
  - Люди!   -   рассердился  Агафонов.   -  Чего  зажурились?  Строили  -
надрывались. А построились - зажурились... Юля, врубай магнитофон!
  - Не надо, - попросила Галя. - Успокойся.
  - Ой,  Галочка,  ты моя родненькая,  - заголосила старуха. - На что мне
тот дворец? Отдай мою мазанку, не хочу ваших хоромов! - Она схватила обрезок
доски и швырнула в рокочущий бульдозер.
  - Юля,  врубай музыку!  -  велел Агафонов.  -  Тут надрываешься,  а они
панихиду служат. Что за народ?
  Галя взяла дочь за руку, но Юля вырвалась и подбежала к старухе.
  - Бабушка, не плачь! Вам хорошо будет, вот увидите.
  Агафонов повернулся к  бульдозеристу:  надо  было  расплатиться,  да  и
нечего тут  торчать чужому человеку.  Тот увлеченно пялился на  девчонку.  С
чего бы?  Юля была в  старой майке,  тесной в груди.  Ясно,  отчего пялился.
Выросла барышня, совсем выросла...
  - Держи гроши! - крикнул Агафонов парню. - Бывай здоров!
  Потом  пригнал самосвал и  вывез  обломки.  Он  понимал,  что  разрушил
родовое гнездо. Под глинистой пылью обнажалась сухая земля. Тени удлинились,
стали расти.  От водохранилища потянуло сыростью.  Не гнездо, а тень гнезда.
Символ.  Он обрубил лопатой корни раздавленных желтых цветов.  Вспомнил, как
попрекали его старшим братом  загубили Валериана интеллигентской заумью!
  Агафонов отшвырнул лопату,  прошелся по  чистому месту взад-вперед.  Не
верилось,  что  это  конец.  Где же  праздник?  Он  сделал невозможное.  Ура
Агафонову! Ура упорству и силе! Ура живой жизни!
  В небе летела стая белых "николаевских" голубей. В тридцать четыре года
Агафонов увидел, как промерзшая зимняя дорога через болотистую тайгу вышла к
твердому берегу.


5

  Хохлов прочитал дело Агафонова и по судейскому обычаю стал размышлять о
причинах и  условиях,  способствовавших совершению преступления.  Суд первой
инстанции признал Агафонова виновным в  злостном хулиганстве,  осудив на два
года лишения свободы.  Особых размышлений не требовалось,  чтобы установить,
что Агафонов мстил потерпевшему Кузину.  Суд разобрался в  этом безошибочно.
После  отказа  Кузина  жениться  на  Юлии  Агафоновой  подсудимый  Агафонов,
находясь в  квартире Кузиных,  избил  бывшего жениха и  оказал сопротивление
участковому инспектору.
  Появление милиции  в  разгар  ссоры  показалось Хохлову подготовленным.
Возможно,  Агафонова спровоцировали на драку,  но в  деле пока не находилось
зацепки  для  подтверждения этого  предположения.  Вообще,  заметил  Хохлов,
дознание по этому простому делу проведено односторонне: Агафонов представлен
злобным собственником,  владельцем двухэтажного коттеджа, готовым ради своих
интересов на любое правонарушение. Однако из характеристики Агафонова и речи
общественного  защитника  следовало  обратное:   он   отличный   специалист,
отзывчивый товарищ.  Даже при всем стремлении коллектива автобазы выгородить
своего работника не стоило сбрасывать эту характеристику со счетов.
  Хохлов вспомнил приход грушовской старухи: как она сидела на лестнице и
настойчиво отправляла его поужинать.  Вслед за  ней он как будто увидел свою
мать  -  темный  силуэт в  летних сумерках.  Он  снова  испытал приглушенное
чувство вины.
  Хохлов поглядел в окно.  Там раскачивалась птичья кормушка, треугольный
пакет из-под молока с дыркой в боку,  и три воробья ловко ныряли в эту дырку
по очереди, словно играли. Хохлов открыл форточку, за шпагат вытащил пакет и
насыпал туда крошек.  Он  подумал о  дочери.  Что  там с  ней в  пансионате?
Воробьи перелетели на голую ветку клена,  обеспокоенно крутили головами. Они
выглядели веселыми,  но Хохлов понимал,  что так лишь кажется ему из теплого
кабинета.  Он вывесил кормушку и вернулся к столу. Спустя несколько минут он
сидел  все  над  одной и  той  же  страницей,  пытаясь перебороть тревогу за
Шурочку.  "Что за бабское нытье!  -  одернул он себя и заставил вспомнить об
Агафонове.   -   Значит,  он  вернулся  с  Севера,  построил  дом,  обжился,
приготовился сыграть свадьбу дочери...  Может,  позвонить в  пансионат?..  Я
тоже отец".  - Он не заметил, как стал связывать свое положение с положением
Агафонова и искать путь к его оправданию.
  Хохлов  нашел,  что  события  выстраивались следующим образом.  Студент
Игорь  Кузин  и  воспитательница детсада Юлия  Агафонова подают  заявление в
загс,  объявляют  о  предстоящем бракосочетании и  вместе  с  родственниками
отдаются  предпраздничным заботам.  В  разгар  приготовлений Юлия  сообщает:
свадьба но состоится,  они с  Игорем поссорились.  Агафоновы не могут в  это
поверить.   Отвергнутая  невеста  -   позор  для  семьи.   Поэтому  Агафонов
встречается с Игорем,  требует объяснений. Ответ Кузина звучит как насмешка:
"Разлюбил!"  Агафонов идет к  матери Кузина,  он с  ней давно знаком и  ждет
понимания. Однако она повторяет то же: разлюбил, сердцу не прикажешь. Ничего
не  добившись,  Агафонов начинает допрашивать Юлию,  пытаясь узнать  причину
разрыва,  и  не  раз доводит девушку до слез.  Его жена заступается за дочь,
супруги ссорятся.  Тем временем минует срок свадьбы, и вся Грушовка узнает о
позоре  Агафоновых.  Рождается слух,  что  бывший  жених  уже  встречается с
дочерью начальника областного управления торговли. Судя по вопросам адвоката
и  уклончивым ответам Игоря Кузина,  это похоже на  правду.  Но оскорбленный
Агафонов,  уже зная о  предательстве Кузина,  бездействует и  лишь через две
недели предупреждает Кузиных по телефону,  что придет для денежных расчетов.
По его утверждению,  Кузина брала у  него взаймы пятьсот рублей.  Кузина это
отрицает.  Расписок нет. Из показаний милиционера ясно, что она вызвала его,
опасаясь драки. Но вызвала на десять минут позже прихода Агафонова. Для чего
ей понадобились эти десять минут? Логично предположить: она сама хотела дать
Агафонову время для драки.  И,  к сожалению,  он использует эту возможность.
Даже успевает разбить стулом цветной телевизор. За неуплаченный долг.
  Все-таки  этот  Агафонов дурак,  подумал Хохлов,  нет  бы  стать выше и
мелкой подлости Кузиных, и морального давления Грушовки, жаждущей возмездия.
Ведь ничего не добился,  встав на одну доску с  Кузиными.  Наверное,  сейчас
сидит в камере и кусает локоть. Осужденный, обманутый, униженный.
  А  Кузины?  Что  с  ними делать?  По  какой статье?  Рано или поздно их
накажет сама жизнь.  Приходится выбирать такую формулировку,  ибо правосудие
не всегда карает порок.  Порой оно умывает руки. Или опускает руки? Или руки
коротки?  Коротки -  так  точнее...  Для них пока нет статьи.  Кузиных могла
наказать только Грушовка.  Если бы они жили там, они бы полной мерой ощутили
неотвратимость наказания.  Но  за  пределами поселка можно было  не  бояться
ничьего осуждения, как не боялся этого и сам Хохлов, зная за собой свою вину
перед матерью. По какой же статье ему судить себя?
  Попытка  Грушовки усовестить Кузиных кулаками оказалась наивной и  дала
основания считать действия Агафонова опасными в общественном отношении.
  Правда,  адвокат утверждает, что произошла судебная ошибка, и ссылается
на "Комментарий к Уголовному кодексу",  где прямо говорится:  "Не могут быть
квалифицированы как  хулиганство  действия,  совершенные не  из  хулиганских
побуждений,  а  по другим мотивам,  например,  на почве личных неприязненных
отношений и т.п.".  Хорошо, допустим, мы учтем это. Но изменятся лишь статья
и наказание,  а в сущности все останется на прежних местах: Грушовка снова в
дураках.  По  статье  "Умышленное  легкое  телесное  повреждение или  побои"
Агафонов скорее  всего  отделается шестью месяцами исправительных работ  или
штрафом.  И  будет счастлив,  что вышел на  свободу и  вернулся в  Грушовку.
Стриженный наголо, провонявший затхлым воздухом тюрьмы, с клеймом судимости.
  Даже адвокат не  пытался его оправдать из-за очевидности проступка.  Он
заботился лишь о смягчении приговора.
  Завтра под  председательством Хохлова суд второй инстанции должен будет
решить судьбу Агафонова, только одну его судьбу, а судьба Грушовки давно уже
решена.  Она всегда умела добыть харчи,  защититься и постоять за своих.  Ее
опыт не  умер,  но  стал ненужным.  "А  ненужный опыт,  -  подумал судья,  -
когда-нибудь  становится  опасным.  Он  должен  принадлежать истории,  а  не
современной жизни".


6

  Цыганков бежал сильно и  размашисто,  на  Шурочку не  оглядывался.  Она
видела его красный свитер,  ныряющие рывки плеч,  легкий мах лыж. Отставала.
Но бежала не расслабляясь.  Приятель Цыганкова Адам со своей подружкой Марго
плелись  далеко  сзади  прогулочными шажками.  Шурочка  вспомнила:  Цыганков
предупреждал,  чтобы  она  не  обращала  внимания,  если  Марго  вздумает ее
ревновать к нему, на Марго находят такие причуды...
  Красный свитер скрылся за  выступом леса,  и  Шурочка осталась одна  на
широкой просеке.  Она обернулась. Искрится снег, испещренный петлями заячьих
следов.  Возле  елок  отпечаталась частая  строчка других  следов,  наверное
лисьих. На еловых лапах - как будто новогодняя вата. Шурочке почудилось, что
из  леса кто-то  смотрит.  Она добежала до  поворота,  а  там стоял Цыганков
поперек лыжни и  поджидал ее.  Шурочка подъехала и,  чтобы не наехать на его
лыжи,  легко свернула на нетронутый наст. Она ощутила терпкий запах мужского
одеколона.
  - У меня крепление болтается, - сказала Шурочка, выставив правую ногу.
  Цыганков присел,  взял ее за щиколотку,  сильно подергал ботинок. В его
темных  волосах,  чуть  примятых  шапочкой,  блеснуло  несколько  седин.  Ей
захотелось потрогать эту близкую вытянутую мускулистую шею.
  Шурочка легко толкнула Цыганкова,  засмеялась,  и  он повалился на бок,
задрав  вверх  лыжи.  Она  бегом  рванулась вперед,  часто  отталкиваясь,  и
по-прежнему  смеялась.  Знала,  что  сейчас  он  догонит  ее,  и  с  веселым
любопытством ждала: что будет дальше? Солнце и снег светили прямо в глаза, и
у нее было ощущение, что она - в море.
  Цыганков обошел  ее  по  целине и  снова  встал  поперек лыжни,  широко
растопырив руки.  У него даже на шапочке прилип снег.  Шурочка могла сойти в
сторону,  но  она  закричала,  зажмурилась и  нарочно налетела на  него.  Ей
показалось,  что они падают. Цыганков покачнулся, но устоял. Шурочка открыла
глаза.  Он  поцеловал ее.  Она уперлась кулаками в  его грудь,  изогнулась и
уворачивалась от новых поцелуев. Цыганков сжал Шурочке голову и сказал очень
серьезно:
  - Шурочка, ты замечательное существо!
  Она больше не  уклонялась,  улыбнулась и  снова зажмурилась.  Ей  стало
хорошо и интересно.
  Об этом Шурочка и  мечтала,  когда ехала сюда с  Цыганковым.  Как ей не
хватало этого прежде!  До  сих  пор она чувствовала противоречие между своей
размеренной жизнью в  родительской семье и студенческой группе,  где,  играя
нетрудные  роли  дочери  и   ученицы,   как  будто  заглушала  в  себе  свое
предназначение,  и  между  этим  предназначением -  быть  женщиной.  Шурочка
видела,  как подруги теряют себя в коротких,  без любви,  романах,  как мать
скрывает,  что уже разлюбила отца, как большинство ее знакомых женщин словно
замерли на  перекрестке дорог и  решают,  какому следовать указателю:  то ли
исполнять  свой  материнский,   семейный  долг,   то  ли  искать  неведомое,
загадочное, неповторимое?
  ...Шурочка быстро скользила по  лыжне.  От  поцелуев и  солнца ей  было
горячо, ветер чуть примораживал щеки.
  Цыганков шел позади, подгоняя ее молодецкими возгласами:
  - Поберегись! Ожгу!
  Доехав  до  ручья,  они  катались  с  обрыва  вдоль  снежных  холмиков,
укрывавших маленькие сосны,  и порой с любопытством,  долго смотрели друг на
друга,  но  больше не целовались.  Шурочка вспомнила Митино предостережение,
рассмеялась.  Они  только что  съехали вниз.  Вокруг стояла тишина.  Шурочка
повернулась к Цыганкову и, дразня его, сказала:
  - Знаешь,  что мы  разные поколения?  Ты родился в  эпоху послевоенного
восстановления,  а я - в эпоху телевизоров и холодильников. Ты - романтик, а
я -  реалистка.  Ты честно врешь про любовь,  а я тебе не верю, но все равно
мне хорошо.
  - Что? Вру? - спросил Цыганков, строго глядя на нее.
  - Разве нет?  Обыкновенное влечение,  а ты - "необыкновенное существо",
"любовь"... Я ведь вправду реалистка!
  Он  подошел к  ней,  зачерпнул горсть снега и  ловко сунул снег  ей  за
воротник.
  Шурочка  ойкнула,   бросила  палки  и  стала  вытряхивать  снег,  ругая
Цыганкова дураком.
  - Какие мы сердитые! - удивился он.
  - Да ну тебя,  -  спокойно вымолвила Шурочка.  - Терпеть не могу грубые
шутки. - Она тоже зачерпнула снега и подозвала Цыганкова.
  Он  наклонил голову и  обреченно приблизился.  Однако Шурочка выбросила
снег себе под ноги и  шлепнула его по виноватой шее с завитками темных волос
на затылке.
  - Не дождешься от меня такого! - упрекнула она. - Ишь романтик!
  Цыганков выпрямился,  с шутливым выражением озноба фыркнул и передернул
плечами.  Перед ней  стоял сильный высокий мужчина,  но  она ощутила в  себе
какую-то странную силу, которая как будто возвышала ее над ним.
  Он растерянно улыбнулся новой, простой улыбкой. Шурочка подняла руку и,
чуть запнувшись,  поправила на  нем сбившуюся набок шапочку.  Это заботливое
движение  далось  ей  с   трудом,   и  она,   заметив,   что  он  уловил  ее
нерешительность,  почувствовала такой стыд, словно Цыганков увидел ее всю до
дна.
  Шурочка взяла палки и  побежала,  проваливаясь,  по  хрусткому плотному
снегу. Он не стал ни догонять, ни окликать ее.
  Вскоре их нашли Марго с  Адамом,  начали подшучивать,  что,  мол,  вы с
первого же  дня отрываетесь от коллектива,  а  ведь куда торопиться?  Некуда
торопиться,  и  так  далее в  дружеском,  чуть  свысока,  тоне,  не  таившем
пошловатой уверенности в том,  что им известно, чем это все кончится, но они
нисколько не возражают и даже поощрили бы,  если бы не знали, что это совсем
не ново...
  Большие персидские глаза Марго оценивающе окинули Шурочку, охватывая ее
фигуру и не встречаясь с ее взглядом.  Она как бы удостоверилась в том,  что
Шурочка цела и невредима,  и сказала,  глядя в небо над чернеющими за ручьем
соснами:
  - Завезли меня в степь!  И чего поперлась,  домашнее животное? - Подняв
руки,  по-домашнему потянулась,  поводя полными плечами.  -  Ох-хо-хоюшки...
Шашлык бы сообразили, что ли?
  Ее тяжелая красота притягивала к  себе,  и Шурочка,  видя Марго рядом с
худощавым,  нервно заряженным Адамом,  уже успевшим дважды съехать с обрыва,
подумала, что они не подходят друг другу.
  Услышав  о  шашлыке,  Адам  сморщил  свой  крупный  заостренный  нос  и
пробормотал:
  - Ага, вот и любимая тема! Тебе бы родиться коровой...
  - А тебе дятлом! - беззлобно огрызнулась Марго.
  Шурочка знала,  что  они  не  ссорятся,  а  просто у  них  такая манера
разговаривать.  Она  чувствовала симпатию  к  друзьям  Цыганкова,  таким  же
независимым,   как  и  он,  людям,  не  желавшим  участвовать  в  борьбе  за
вещественное благополучие,  в  той самой давке-борьбе,  в  которую ровесники
Шурочки мечтали ворваться...
  Накатавшись и  опьянев от свежего воздуха,  они вернулись в  пансионат.
Возле  кочегарки стояли расписные санки,  запряженные гнедой,  темно-красной
масти  лошадью.  Яркий  голубой  кузовок,  аляповато  раскрашенный  красными
маками,  почудился вынесенным сюда,  на  заезженный серый снег  проезда,  из
деревенской старины. Марго сбросила лыжи, залезла в санки и, сдернув шапочку
и разметав волосы, пропела:
  - Пара гнедых, запряженных зарею...
  Шурочка тоже залезла и потребовала, чтобы их покатали.
  - И пьем дыхание девы-розы,  быть может, полное чумы! - продекламировал
Адам, разматывая вожжи. Цыганков вспрыгнул к нему на козлы.
  - Н-но, милая!
  Скрипнул снег, и, как ни странно показалось Шурочке, лошадь послушалась
Адама, санки поехали. Куда?
  - Гони! - крикнула Марго. - Гони, золотой, брильянтовый!
  Адам шлепнул вожжами, причмокнул.
  - Стой! Стой! - послышалось сзади.
  - Гони! - снова крикнула Марго.
  За  ними  бежал  высокий  подросток в  армейском ватнике.  Он  на  ходу
запрыгнул в кузов, перегнулся на козлы и схватил Адама за плечо.
  - Мальчишечка!  - воскликнула Марго, обхватила, смеясь, подростка, и он
оказался у нее на коленях.
  Санки остановились. Он сразу затих, и Марго отпустила его.
  - Вставай, - поторопила она. - Или пригрелся у тети?
  Подросток сорвался с ее коленей и обругал всех спекулянтами.
  - Слушай, комсомолец, как зовут тебя? - спросил Цыганков.
  - Приехали культурно отдыхать,  вот и  отдыхайте!  Тут у  нас и большие
люди отдыхают... Охота покататься - уплатите, как положено, без хулиганства.
  - Какой  молодец!  -  улыбнулась  Марго.  -  Сразу  раскусил,  что  вы,
мальчики, не "большие люди". А зовут его Федя. Правда, Федя?
  - Меня зовут Олег, - возразил подросток. - Не надо больше хулиганить. Я
за  лошадь отвечаю.  -  Он  взял лошадь под уздцы,  сильно потянул на  себя,
разворачивая санки.
  ...Во  время обеда в  большом овальном зале столовой Шурочка уловила на
себе   несколько  любопытных  взглядов.   Проходя  мимо  "шведского  стола",
услышала, как кто-то вполголоса обронил:
  - Вот вам и недостающий стимул...
  В  интонации скрывалось что-то  манящее.  Шурочка повернулась -  на нее
смотрел сорокалетний мужчина спортивного типа, выбритый до костяного блеска.
Рядом с  ним стоял еще кто-то,  грузный,  медведеобразный,  с простонародным
курносым лицом. Она брезгливо повела плечами.
  Марго  тоже  повернулась и  потом,  когда  Цыганков с  Адамом  пошли  к
"шведскому столу" за салатом, наклонилась к Шурочке и объяснила:
  - Вот те,  возле колонны,  - сейчас не смотри! - это большие люди. Тот,
помоложе,  суперменистый,  -  большой человек.  А  мишка косолапый -  просто
могучий.
  - И смотреть не хочу! - ответила Шурочка.
  После  обеда  зашли в  бар,  выпили кофе,  слушая и  не  слыша играющий
магнитофон и  разговаривая о  планах на вечер.  Мужчины предлагали повторить
лыжную прогулку, Шурочка их поддерживала, но Марго недовольно кривила губы.
  Адам  насторожился,   заметив  кого-то  у  стойки,   и  вдруг  радостно
загорелся, закивал головой. Цыганков тоже кивнул в ту сторону. Кому?
  Большой человек улыбнулся повернувшейся Шурочке и направился к выходу.
  - Вы с ним знакомы? - осуждающе спросила она у ребят.
  - Они будут знакомы,  - сказала Марго. - К общему удовольствию. Лично я
готова  прокрутить  грандиозное динамо,  а  дяди  организуют нам  культурную
программу.
  Пожилая барменша,  по-домашнему приветливая с  отдыхающими,  подала  на
стол бутылку шампанского и шоколад.
  - Велено вас угостить. Кушайте на здоровье.
  - Не надо, - сказала Шурочка.
  - Почему?  -  возразила Марго.  - Пусть остается... Я же говорила! Лиха
беда начало.
  Они  выпили вино,  и  Шурочка тоже  пила,  чтобы не  нарушать компанию.
Цыганков с уважением говорил о Большом и Могучем.
  После бара он играл в карты с Адамом,  а Шурочка и Марго пошли к себе в
номер.  Марго переоделась в  зеленый халат и лежа читала журнал.  Шурочке не
хотелось ни спать, ни читать.
  - Зачем заигрывать с дядьками? - спросила она. - У них одно на уме.
  - Много ты  понимаешь,  -  не отрываясь от журнала,  ответила Марго.  -
Думаешь, у Цыганкова или у тебя на уме другое? У всех одно и то же.
  - Гадости ты говоришь, Марго!
  Марго  перевернула  страницу.   Ее   лицо,   освещенное  отраженным  от
журнальной страницы светом, было спокойным.
  Шурочка вспомнила   как Цыганков и Адам чрезмерно живо раскланивались в
баре.
  - Ты гадости говоришь! - повторила она и выхватила журнал.
  - Чего  взбесилась?  -  спросила  Марго.  -  Мальчики рано  или  поздно
предадут нас.  Тебе не нравится? А что прикажешь? Других мужчин у нас нет...
Отдай журнал!
  - Как не стыдно!  - Шурочка бросила журнал на стол. - Ты сама предаешь.
Уже предала!
  - Дурочка,  -  усмехнулась Марго.  -  Они