мым летним днем  во  дворе грушовского дома,  как  будто
помолодели, вспомнив и увидев себя молодыми.
  - Мы решили не затевать свадьбы, - сказала Ирина. - Это дорого и никому
не нужно.
  - Что ты!  Будет у  вас свадьба,  -  ответила Хохлова.  -  Мы  не очень
богатые, но свадьбу сыграть в состоянии.
  - Какие вы  здесь счастливые!  -  вымолвила Ирина,  снова возвращаясь к
фотографии.
  Больше о  свадьбе не  говорили,  но  мать  с  приходом сына  собиралась
выяснить намерения молодых более серьезно.
  Вошел  Митя,   остро  пахнущий  дезодорантом,  с  влажным  волосами,  в
светло-голубой  сорочке,  расстегнутой на  две  пуговицы.  Увидел  альбом  и
потянулся к нему. Потом передумал, позвал Ирину к столу.
  Снова  он  показался излишне торопливым.  Откупорив вино,  он  наполнил
бокалы и предложил отцу сказать что-нибудь.  Хохлов встал,  улыбнулся, глядя
на  Ирину добрым расслабленным взглядом,  -  и  все двинулось по намеченному
плану,  именуемому традицией.  Родители сделали вид, что решают благословить
молодых, а молодые растроганно слушали напутственные слова.
  Но  вскоре  матери пришлось убеждать жениха и  невесту в  необходимости
праздника свадьбы.  "Несмотря ни на какие хлопоты и затраты, - говорила она,
- надо собрать вместе всю родню и друзей, надо познакомиться с новой родней,
надо связать,  в конце концов,  вашу молодую семью теми огромными надеждами,
которые возлагают на вас близкие люди... Вы не должны начинать с одиночества
и уединения", - продолжала мать.
  Да, да, кивал отец.
  Ирина повернулась к Мите и сказала:
  - Конечно,  если вы настаиваете... Но ведь женимся-то мы. Мы уже решили
съездить в Карпаты, это приятнее и дешевле...
  - Да,  мама,  -  сказал Митя.  - Обойдемся без купеческого разгула. Тем
более сейчас осуждаются пышные свадьбы...
  Из прихожей послышался звонок, Митя пошел открывать.
  - Папа, это к тебе! - крикнул он оттуда.
  В  дверях  кабинета появилась грузная старуха с  черной сумкой.  Увидев
застолье, она виновато вымолвила:
  - Я  на  минуточку...  Угостить  смородиновым  вареньем.  У  нас  такая
чудесная смородина...  Я  сама варила...  Покушайте.  -  Старуха вытащила из
сумки трехлитровую банку и поставила на пол. - Спасибо за моего внука. - Она
повернулась к Мите, стоявшему позади нее, и повторила: - Спасибо. Кушайте на
здоровье. Дай вам бог здоровья. - И ушла.
  Хохлова посмотрела на мужа: он сидел красный, растерянный.
  Митя вернулся к  столу,  прихватив с  собой банку,  блестевшую у него в
руках.
  - Это та  самая старуха,  -  сказал судья.  -  Из Грушовки.  Понимаете,
Ира...  -  Он стал объяснять,  что вел дело Агафонова,  у  которого приемная
дочка была обманута женихом.
  - Я знаю эту историю,  -  улыбнулась Ирина.  - Смешные еще бывают люди.
Из-за ерунды - и чуть не угодил в тюрьму... Уж если у девушки и парня ничего
не вышло, то тут хоть убейся!
  - Митя, надо догнать ее, вернуть это варенье, - сказал судья.
  - Я люблю смородиновое варенье, - призналась Ирина. - Вам же от чистого
сердца принесли. Я не вижу в этом ничего плохого.
  - Ладно, Митя, пусть остается. Как подарок вам от Грушовки.
  Семейный ужин продолжался  мать снова завела разговор о свадьбе, и было
решено организовать небольшое застолье с узким кругом приглашенных: родители
с  обеих сторон и  по  две-три пары самых близких друзей   Хохловы давали на
свадебное путешествие пятьсот рублей.
  После ужина смотрели телевизор,  и  в десять часов Митя пошел провожать
Ирину.
  В начале двенадцатого,  когда Хохловы уже укладывались спать,  приехала
Шурочка.  Она соскучилась,  вот и приехала раньше срока.  Правда, она быстро
уловила, что сейчас не до нее.
  Мать  вскипятила чай,  Шурочка  пила  чай  со  смородиновым вареньем  и
слушала семейные новости. Ей было жалко брата.
  После чая Шурочка приняла душ и  легла спать.  Потом как будто толкнули
ее, она вернулась на кухню. Мать, отец и Митя по-прежнему сидели за столом и
пили чай со смородиновым вареньем.  Занавеска на окне сдвинулась.  Из-за нее
выглянул маленький человечек,  надел на  них какие-то серые шапочки,  а  они
сидели неподвижно, ничего не заметив.
  - Мама! - крикнула Шурочка. - Не надо!
  Но она не смогла сдвинуться с места, ее не слышали.
  Она проснулась.  В комнате темно,  поверх плотной шторы сочится с улицы
бледный свет,  с  кухни  доносятся тихие голоса.  Она  встала и  пошла туда.
Родители спросили у нее:
  - Что? Не спится?
  В  их взглядах она ощутила себя ребенком,  обняла мать и  посмотрела на
отца с простодушной надеждой.
  1981 г.



    Святослав Юрьевич Рыбас.
    Что вы скажете на прощанье?



  ---------------------------------------------------------------------
  Книга: С.Рыбас. "Что вы скажете на прощанье?". Повести и рассказы
  Издательство "Молодая гвардия", Москва, 1983
  OCR    ellCheck: Zmiy (zmiy@i ox.ru), 10 марта 2002 года
  ---------------------------------------------------------------------


  Карташева положили в отдельной палате,  чтобы больные не видели, как он
умирает.  Он  не приходил в  сознание.  Его лицо,  отсиненное щетиной,  было
влажно,  грудь  едва  приподнималась.  Вадим  смотрел на  него  с  тоскливым
любопытством.  Он тоже подолгу задерживал дыхание,  в  легких жгло,  и Вадим
чувствовал,  как трудно отцу.  Ему еще не  было жаль отца.  Нужна привычка к
умирающему,  но отцу было сорок девять, он телесно крепок даже теперь, и сын
думал о нем как о живом человеке.  И еще у него была досада. Он ее стыдился
но она была - как же это ты, отец?
  Четыре  года  назад  мать  Вадима  оставила отца.  Муж  был  старше  ее
тринадцатью годами,  она не любила его.  Сын не мог этого знать, с него было
довольно угнетающего чувства вины, которое он испытывал с раннего детства, -
неверность матери и ревность отца породили это чувство.
  Вадим был неуверен в себе, самолюбив.
  Мать не позвала его с собой. Он был оскорблен, хотя знал, что не поехал
бы, считая мать виновницей семейного несчастья. Она сказала Вадиму:
  - Ты еще не понимаешь, как бывает в жизни. С ним тебе будет лучше, а ко
мне ты будешь приезжать.
  Все решилось в один день. Мать уехала и увезла с собой много вещей.
  Внешне жизнь Вадима изменилась очень сильно:  он нес все заботы по дому
и  распоряжался деньгами,  он  был свободен от  всех проявлений родительской
власти в материальном отношении  в нравственном он уже прежде освободился...
  Отец захрипел.  Вадим взял со  стула стакан с  водой и  с  чайной ложки
напоил его.  Вода стекала по  щекам,  на  подушке расползалось пятно.  Вадим
нажал кнопку в стене - пришла медсестра, вздохнула и позвала врача.
  Врач Маркова,  седая розоволицая женщина, измерила давление. Вадим тупо
глядел на мощную руку отца, перетянутую черным жгутом.
  - Двести пятьдесят на сто семьдесят.
  Страшные силы разрывали отца изнутри.
  - Вадим, идите лучше домой. Уже поздно... Маша подежурит.
  Отцу  сделали укол и  дали кислород.  Вадим тоже попробовал подышать из
серо-зеленой  подушки,   но  сил  у  него  не  прибавилось.   Он  ничего  не
почувствовал в  пахнущей резиной теплой струе.  Он спрятал под халат осевшую
плоскую подушку,  пробрался на  первый  этаж   под  лестницей стоял  голубой
баллон.  Отвернул ребристый вентиль и  вставил латунную трубку переходника в
подушку. Подушка надулась, как мяч. Он закрыл вентиль и оглянулся: за спиной
стояла дежурная санитарка и глядела на него со страхом.
  - Взорвешьси-и!.. Кто тебе дозволил лезть?
  Вадим отмахнулся от нее.
  Ночью ничего не случилось, и наутро обессиленный Вадим ушел.
  Больничный двор  закрывала сырая тень кленов.  Было пусто и  по-раннему
тихо. Вадим почувствовал эту пустоту вокруг. Он подумал: "Как жить дальше?"
  Поливальная машина толкала по  улице  веер  радуги,  потом она  уехала.
Вадим  опустил голову.  Сейчас он  где-нибудь позавтракает.  Надо  пойти  на
консультацию по дипломному проекту. И еще к отцу на работу... А что еще? Бог
его знает.


x x x

  Он  приехал в  техникум,  но  что-то  его остановило,  и  он не пошел к
руководителю дипломной работы Качановскому,  как  хотел  прежде.  "Зачем?  -
думал он. - Теперь не нужно".
  Ему оставалось сделать всего лишь два чертежа.
  Он направился к  директору техникума Валькову и  попросил отсрочку.  Он
знал, что просить бессмысленно. Вадим был принят в техникум тридцать первого
августа,  после того,  как за  один день сдал экзамены.  Все это было против
обычного порядка,  но  отец позвонил Валькову,  и  тот не  решился отказать.
Из-за давнего одолжения Вальков недолюбливал Вадима все четыре года.
  Директор был  маленький сухой человек   желтоватая блестящая кожа  туго
обтягивала  его  лысую  голову.   Он   недослушал  студента,   сказал,   что
Карташев-старший  не  берег  себя,  не  отдыхал  как  следует,  не  лечился,
вообще-то и у него,  Валькова,  здоровье ни к черту, а на курорт все некогда
да некогда.
  "Не надо было просить", - подумал Вадим.
  - Защищаться будете с группой. На осень не могу.
  Вадим крепко хлопнул дверью.
  Он  зачем-то  зашел в  первую аудиторию,  посмотрел на графики пусковых
токов  электродвигателя,  висевшие на  стене,  на  распахнутые окна.  Те  же
деревья виднелись за окнами,  те же зеленые клены,  что и четыре года назад.
Вадим  нащупал шершавую крышку своей  парты.  Выкрашенная в  белое,  она  не
напоминала о том, что под новой краской есть старая, черная. Прежде не знали
о влиянии цветов на зрение студентов.


x x x

  Качановский завтракал в своем кабинетике,  заставленном осциллографами,
генераторами,  действующими макетами шахтных подъемов,  комбайнов и каких-то
вещей,  давно устаревших и потерявших всякий смысл,  кроме того,  что старик
привык к ним.
  - Привет, спортсмен, - сказал он. - Ты ел?
  Вадим  отказался и  стал  ждать,  пока  тот  доест бутерброд с  вареной
колбасой. Руки у Качановского были усыпаны старческими родинками.
  - Я просто так, - сказал Вадим. - В гости пришел.
  Качановский кивнул.
  - Что с дипломом?
  - Меня в сборную республики включили, - соврал Вадим. - Во взрослую.
  - Надо ехать?
  - Надо. Во Львов.
  - Плохо, спортсмен... Не поедешь.
  - А если защиту на осень?
  - Из-за  каких-то  сборов?  Нет,  Карташев...  Хочешь в  шахматы?  Надо
развивать симультанное мышление.
  "Черт с ним! - подумал Вадим. - Не буду просить".
  На улице тени исчезли, асфальт раскалился. Вадим поехал домой.


x x x

  Дома он  выкупался и  переоделся.  Из  зеркала на него глядел худощавый
верзила  с  перебитым горбатым  носом.  Под  глазами  наливались мешки,  они
напоминали о прошлой ночи.
  В письменном столе отца он взял деньги. В ящике увидел ключи от сейфа и
тоже взял их.  Ему было интересно узнать,  что храпит отец на  работе,  надо
было пойти в институт и забрать все его вещи.
  Сквозь  залепленное паутиной  окно  гаража  просачивался размытый свет.
Вадим включил электричество, запыленная "Победа" засеребрилась. Сладко пахло
бензином и промасленной ветошью. Когда-то давным-давно Вадим засовывал нос в
канистру из-под бензина и с наслаждением дышал, пока отец не давал по шее.
  - Поедем? - сказал "Победе" Вадим.
  Скорость  зажигала  его.  Промелькнула  школа,  в  которой  он  учился,
отскочил назад  тускло светящийся купол планетария,  проплыл черно-синий пик
террикона шахты, где Вадим проходил практику...
  Он  свернул с  бетонки на  грейдер.  Скорость не  уменьшилась:  так  же
стремительно и  незаметно,  как и  дома,  отлетали назад деревья придорожной
лесополосы  справа   и   желтое   поле   подсолнухов  слева.   Впереди  была
автозаправочная.
  На  обратном пути Вадим остановился.  Пыль сразу осела на его ботинках,
но  дальше  трава  была  свежей.  Розовели клубочки клевера,  белели гроздья
борщевика,  и  то  здесь,  то там торчали жесткие стебли молочая.  По дороге
проносились грузовики, дрожали листья на ветках, кружились пчелы.
  Вадим изумленно глядел на  яркую солнечную поляну   ее теплые цветочные
запахи,  ее шорохи и жужжание были ему странны.  Он чувствовал,  что все это
живет.   Для  восемнадцатилетнего  человека  с  его  грубыми  и  конкретными
представлениями о  жизни  нынешнее ощущение было  новым.  Разве стояли рядом
жизнь человеческая и существование степной травы?
  Вадим  смутился  и  вернулся  в  машину.  Он  нажал  на  сигнал.  Ясный
бессмысленный звук несся над поляной.
  "Я  умру,  а  все  будет  по-прежнему,  -  думал Вадим.  -  Как  нелепо
устроено!"
  Но умирал не он, а его отец, и Вадим почувствовал себя виноватым.
  Он  завел мотор и  тронулся.  При виде встречных грузовиков Вадима брал
страх. Прежде с ним такого не бывало.
  Он взбежал на больничное крыльцо,  толкнул его и остановился.  На стене
висел список больных,  отец был последним.  "Очень тяжелое состояние". Вадим
рванулся по лестнице вверх. Санитарка крикнула, чтобы взял халат.
  Палата была в самом конце темного пустого коридора.
  Отец  повернул к  нему  голову.  Он  водил  правой рукой перед глазами,
словно что-то пытался снять.
  - Это я, - тихо сказал Вадим. - Я - Вадим.
  Отец  продолжал водить рукой  перед  глазами.  Вадим сел  на  кровать и
тронул отца за плечо. Отец нащупал его руку и прижал к своей щеке.
  Пришла Маркова, за ней - дежурная из санпропускника.
  - Вот! - сказала санитарка. - Прется! Не слухает.
  - Принеси халат,  -  отослала ее Маркова.  - Здравствуйте, Вадим... Вот
видите - уже улучшается.
  Отец повернулся на ее голос и сжал рот.
  - Ничего, ничего... Поставим вас на ноги! Вадим, зайдите потом ко мне.
  Голос ее был бодр и лжив.
  Но к Марковой Вадим входил с надеждой.
  Врач избегала его  взгляда и  рассеянно перелистывала тонкую тетрадку с
историей болезни.
  - Мы  должны  быть  готовы  ко  всему...  Поймите,  Вадим.  Давление не
спадает, мозговые сосуды травмированы и долго не выдержат...
  - Может, его надо в Москву?
  - Он умрет в самолете.
  - Но что же делать?!
  - Будем ждать... Мы вводим магнезию. Это должно помочь.
  Она  жестко посмотрела на  Вадима,  седая женщина,  полустаруха,  и  он
понял, что она тоже устала, а Вадим ее утомлял. Он отвел глаза.
  - Что с вами?  -  спросила Маркова.  -  Успокойтесь, Вадим... Если он и
выживет, то останется инвалидом. Слепым, парализованным инвалидом.


x x x

  Вадим поехал в  институт,  в другой конец города.  В отцовском кабинете
Неплохов принимал иностранную делегацию. Он предостерегающе поднял маленькую
костлявую руку, но Вадим взмолился:
  - Позвоните в Москву! Отец умирает!
  - Знакомьтесь, господа... Карташев-младший.
  Иностранцы улыбались.  Они ничего не знали о  слепоте,  о  Марковой,  о
Валькове -  чужие люди.  И они улыбались не отцу,  и тем более не Вадиму,  а
просто так.
  Неплохов сидел за  отцовским столом,  какого черта?  Ему  была на  руку
скорая смерть Карташева,  он мог надеяться перебраться в  этот кабинет.  "О,
чтоб вы все провалились!" - воскликнул про себя Вадим.
  Неплохов подошел к  нему и  зашептал,  давя рукой на плечо,  наклоняя к
себе:
  - Вадь, в Москву я позвоню... Ты извини, это иностранцы. Они не поймут,
что у нас на душе.
  Он сделал упор: "у нас".
  - Подожди полчасика.  Я  на шахту с ними,  так и быть,  не поеду,  и мы
потолкуем.
  - Ладно... Я вечером вам позвоню.
  Он медленно вышел.


x x x

  Дома что-то  произошло.  Какая-то перемена была даже в  запахе -  пахло
духами. Из отцовской комнаты вышла женщина.
  Он не шелохнулся,  когда она поцеловала его, только чуть повел головой,
чтобы не в губы.  Она отстранилась,  и он увидел, как мать постарела. Сквозь
пудру ее лицо светилось желтизной, волосы поредели и были плохо покрашены.
  - Вон ты какой... - сказала она и не договорила до конца.
  По ее тону он догадался,  что она имеет в виду.  "Большой,  незнакомый,
чужой".
  - Я виновата перед вами, - вымолвила она и заплакала.
  Он  пошел  умываться.  Долго  плескал  водой,  бесцельно набирал  ее  в
пригоршни и  сливал.  Войдя в  свою комнату,  увидел мать.  Она  смотрела на
фотографию Кассиуса Клея, лежавшую под стеклом письменного стола.
  - Ты зачем приехала? - спросил он. - Отец при смерти.
  - Я знаю, - перебила она. - Я буду ухаживать за ним.
  - А, - сказал Вадим.
  - Но я вернулась! Я пойду в больницу, он меня простит...
  Она замолчала, глядя на Вадима униженно и нежно. Он дрогнул. Он ощутил,
что не может возразить,  что у него нет ни мужества,  ни сил стать судьей ее
жизни с отцом.
  Ему хотелось обнять мать и утешить  он не сдвинулся с места.
  - Мне надо идти,  -  сказал Вадим. - Ты поешь... В холодильнике там все
есть. - Он кивнул и быстро вышел.
  Из отцовской комнаты он позвонил Неплохову.
  - А я собрался тебе звонить,  - сказал тот. - Должны из Москвы прислать
хорошего нейрохирурга.
  - Я  сейчас приеду,  -  проговорил Вадим и  дал  отбой.  Мать  стояла в
коридоре и молча глядела на него.
  - Я скоро вернусь, - сказал он.
  - Ты в больницу? - спросила она. - Я с тобой...
  Ее  голос звучал безнадежно.  По-видимому,  сейчас мать не верила,  что
Вадим возьмет ее.
  Вадим отвел взгляд.
  - Я с тобой, - решительнее повторила она.
  Он покачал головой.
  - Я еду к Неплохову.
  Он услышал свой неуверенный, фальшивый голос и растерялся от мысли, что
его слова прозвучали лживо, и мать наверняка не поверила.


x x x

  У  Неплоховых дверь  ему  открыла  высокая черноволосая девушка.  Вадим
настороженно поглядел на нее. Он не думал, что у Неплохова есть дети.
  - Вы дочь? - спросил Вадим у девушки.
  - Я Дарья,  Даша,  -  улыбнулась она. - Ты Вадим? Папа тебя ждет. - Она
пригласила его в свою комнату. - У нас маленькая квартира. Там - мама, тут -
я, а ему и негде...
  Дарья  почему-то  показала на  большую семилинейную керосиновую лампу с
зеленым абажуром, стоявшую на журнальном столике. Столик был старый, темный,
местами протертый до светло-желтой древесины.
  - Вот  вы  где!  -  сказал Неплохов,  войдя в  комнату.  -  Здравствуй,
Вадим... Даша, это Вадим Карташев... Он заканчивает горный техникум. Хороший
спортсмен... Вот так.
  - Шахта? - произнесла Даша. - Бедный Йорик...
  - Почему же Йорик? - спросил Вадим.
  - Это из "Гамлета".
  - У  нее вот-вот выпускные экзамены,  -  объяснил Неплохов.  -  Погоди,
Даша. Нам с Вадимом надо поговорить.
  Девушка  оставила их  одних.  Неплохов одернул  выпущенную поверх  брюк
летнюю сорочку и строго сказал:
  - Нейрохирург будет.
  - Я хочу забрать в институте отцовские вещи, - ответил Вадим. - Я хочу,
чтобы мы поехали сейчас.
  - Зачем такая спешка?  -  пожал узкими плечами Неплохов.  -  Пусть пока
лежат.
  - Пока!  -  усмехнулся Вадим.  -  Что такое "пока"?  Моя мать приехала.
Завтра она пойдет в больницу...
  - Вот как? - не сразу ответил Неплохов. - Что же делать?
  Он подошел к окну и поглядел на улицу.
  - Ты на машине?
  - Да.
  - Ее  нельзя  допускать  в  больницу.  -  Неплохов,  не  поворачиваясь,
по-прежнему смотрел в окно. - Прости, Вадим, не наше это с тобой дело. Но он
беспомощен,   и  решать  должен  ты.   Если  она  там  появится,   он  может
переволноваться.  Все  может случиться...  -  Неплохов повернулся.  -  Звони
дежурному врачу. Скажи, чтобы никого не пропускали.
  Вадим молчал.
  - Как хочешь, - сказал Неплохов. - Тогда позвоню я.
  Он  вышел,   из  прихожей  донесся  его  напряженно  поясняющий  голос.
"Беспомощен", - повторил про себя Вадим.
  Вернулся хозяин дома. Он улыбнулся.
  - Будем чай пить! Даша на стол собирает.
  - Что в больнице? - хмуро спросил Вадим.
  - По-прежнему. Дежурит Маркова. Я ей объяснил, она поняла...
  - Ничего она не поняла, - махнул рукой Вадим. - Поехали в институт.
  "Победа" быстро шла по вечерней улице. Проехали мост, в воде отразились
окна домов и фонари набережной.
  - Да не гони! - сказал Неплохов.
  Справа расстилалось темное поле  пустыря.  Было  хорошо видно,  как  по
другой улице к перекрестку мчится какая-то машина. Вадим сбросил газ.
  - Тебе надо бы переписать отцовскую сберкнижку на себя,  -  посов