свою  линию,  замечая,
что продуктивность профессиональной деятельности при  этом  резко  возросла.
Это особенно плодотворно сказалось на литературной деятельности Сергеева,  к
которой  он  привык  уже  давно,  как  к   своеобразному   интеллектуальному
наркотику.
   В  молодости  профессиональное  занятие  журналистикой  спасало  его   от
безденежья, теперь это было скорее занятие для души. Но самое главное, навык
наблюдения жизни, склонность переживать, пропускать через себя все  события,
насыщаясь при этом богатым материалом литературного характера,  стало  неким
смыслом его жизни.
   Он научился жертвовать ради такой схемы жизнедеятельности многим из сферы
личного. Но, может быть, это и стало его самой главной личностной сущностью.
Он часто использовал метод здоровой провокации, возбуждая  им  откровение  у
"объекта   наблюдения".   При   этом   приходилось   превращать    себя    в
психотерапевтическую мишень. Такая смелость приносила глубокое проникновение
в сущность наблюдаемых событий, но оставляла незащищенным собственное тело и
душу, на которох  тут  же  появлялась  масса  болезненных  синяков,  шрамов,
кровоточащих ран.
   Набрав номер дочери и дождавшись ответа, он наслаждался  некоторое  время
лопотанием внучки - замечательного пятилетнего существа. Но, честно  говоря,
болтая с ней о пустяках, Сергеев чувствовал, что ему пока еще  ближе  кошки,
чем человеческий ребенок.  Скорее  всего  -  то  был  результат  собственной
отстраненности от  жизни,  и  фотография  явной  шизотимности,  свойственной
любому ученому. Дочь, как только узнала от внучки, кто звонит, обрушилась на
него с упреками:
   - Папа, где ты болтаешься?  -  выкрикнула  она  раздраженно.  -  Мне  все
провода оборвали звонки от  твоего  дальнего  родственника  -  Германа.  Ты,
видимо, забыл, что у тебя есть обязательства перед твоей женой и ее сыном от
первого брака?
   Сложность  логических  построений,  свойственных  женщинам,   вообще,   и
собственной дочери,  в  частности,  позабавили  Сергеева.  Он,  было,  хотел
выстроить схему душевных связей дочери и своей бывшей жены, крепость которых
всегда его поражала, - порой ему казалось, что  дочь  вовсе  не  его,  а  ее
отпрыск, - но Ольга огорошила его новой инвективой:
   - Ты удивительно черствый человек, папа! Я бы с тобой не могла прожить ни
месяца, а она истощала себя в борьбе с твоим  душевным  холодом  целых  пять
лет.
   Все это в просторечии называется "окатить ушатом холодной  воды"  или  "с
больной головы на здоровую". Сергеева, явно, теснили с  Олимпа,  на  который
тихо, но последовательно он давно возвел себя. Выстроил там удобную хижину и
расположился, согласно собственным планам, на долгие времена. "Кто  виноват?
- вот в чем вопрос".
   Такие встряски нравились Сергееву. Дочь, бесспорно, это понимала, поэтому
совершала подобные  экзекуции  всегда  с  энтузиазмом.  На  ее  языке  такая
"работа" звучала, как "промывка мозгов зазнавшемуся папочке". Но  кто  может
судить женщину, особенно, если это твоя дочь?
   - Ближе к телу, Олечка, - в чем дело? что  случилось?  -  начал  медленно
мобилизовывать свои силы Сергеев для отражения атаки. Я знаю твои  тайные  и
явные симпатии, - ты готова ради женской солидарности продать отца за рупь с
мелочью.
   Дочь, видимо, надула пухлые губы и заявила категорическим тоном:
   - Я за справедливость, а не за семейный сепаратизм.
   Ольга  Александровна  была  по  образованию  философом  и  потому  иногда
изъяснялась высокопарным и наукообразным слогом. Но то были профессиональные
штампы и ничего более. Она скоро поменяла гнев на милость и продолжала более
вкрадчиво:
   - На Валентину Андреевну совершено нападение и  ее  в  тяжелом  состоянии
вчера доставили в больницу, - она в реанимации, еще не приходила в сознание.
   Это уже звучало, как удар грома среди ясного дня. Сергеев поперхнулся и с
него моментально слетела напускная сердитость и желание заниматься словесной
бравадой. Дело принимало какой-то трагический оборот. Он  уточнил  у  дочери
номер больницы, распрощался и начал розыск. Сергеев быстро  отыскал  телефон
начмеда больницы - своего приятеля, доктора медицинских наук,  великолепного
специалиста анестезиологии и реанимации.  Костя  откликнулся  на  телефонный
звонок моментально и сам взял инициативу разговора в руки:
   - Саша, я пытался до тебя дозвониться, но твоя система  телефонной  связи
не всегда приносит пользу. - молвил он сходу. - Положение у твоей  Валентины
критическое. Ты извини за прямоту, но у меня надежд на  благоприятный  исход
практически нет, у нее очень тяжелые травмы головы, грудной клетки.  Однако,
как ты понимаешь, делам все, что возможно.
   Сергеев молчал и внимательно слушал, вопросы задавать не имело смысла,  -
все и так ясно. Спасибо Косте, что он не стал тратить время на пустые слова,
не вешал лапшу на уши - не врал, не успокаивал. В  конце  разговора  Сергеев
уточнил  возможность  навестить  Валентину  прямо  там,  в   реанимации,   -
договорились сделать это завтра, часов в одиннадцать, когда закончится обход
и вся утренняя больничная суета.
   Опустив на рычаги  телефонную  трубку,  Сергеев  замер  в  оцепенении,  -
странно,  как  быстро   и   неожиданно   свалились   на   него   трагические
неожиданности. Но он еще не  собрался  с  мыслями  и  сидел  сгорбившись,  в
глубокой задумчивости.
   Кошки, словно почувствовав его горе, запрыгнули на  тахту  и  внимательно
наблюдали за ним печальными глазами.  Какие  все  же  это  тонкие  существа,
способные ощущать любые  эмоциональные  повороты  в  душе  человека,  -  они
сопереживали, разделяли горе, готовы в меру своих сил прийти на помощь.
   Сергеев неоднократно замечал, что кошки  порой  застывали,  с  осторожным
любопытством устремив взгляд мимо хозяина, в пространство. Говорят, что  они
таким образом фиксируют эфирные  тела,  -  например,  прошлых  жильцов  этой
квартиры, давно умерших, но пожелавших навестить свой бывший дом.
   Появление полтергейста  кошки  тормозили  сразу  же  на  пороге  квартиры
решительным   взглядом,   излучавшим   безусловное   презрение   и   суровую
непреклонность.  Они  усаживались  на  его  пути  и  своей  волшебной  аурой
возводили непреодолимое препятствие для всякой  нечистой  силы,  явно  давая
понять, что они посланники Бога на земле - суровые судьи, готовые  в  случае
чего и  приговор  привести  в  исполнение  собственными  зубами  и  когтями.
Нечистая сила боялась их!
   Около полуночи Сергеев услышал  какое-то  шевеление  на  карнизе  окна  в
спальне, - он еще не сомкнул  глаз,  -  кошки  подняли  головы,  но  вежливо
притихли, не двинулись с  места.  Сергеев  подошел  к  окну,  -  на  карнизе
топталась нежная голубка, почесывала клювом  оперенье,  заглядывала,  но  не
просилась в комнату. Сергееву показалось, что глазки у нее были блестящие  и
агатовые, как у Валентины. Мистика! - стукнуло в голове у Сергеева.
   Подобное послание в его жизни уже было: пять лет тому назад  он  плыл  на
большом сухогрузе в Атлантике; вдруг, ни ведомо от куда, подлетела и присела
на передней мачте, около прожектора, небольшая птица. Это  было  странно,  -
судно  находилось  практически  в  центре  Атлантики.  Обычной  птице  такие
перелеты не под силу. Сергеев наблюдал ее появление издалека, - он находился
вместе со старпомом в ходовой  рубке,  -  была  ночь  -  тихая,  загадочная,
обволакивающая  теплом  парного  молока.  Наутро  к  нему  зашел  капитан  с
радистом: попросил крепиться и передал радиограмму от  жены  с  известием  о
смерти матери. Бесспорно, - история повторяется!
   Ночь прошла в размышлениях. Вспомнились годы,  прожитые  вместе,  -  они,
вообще-то, были счастливыми. Валентина успела до встречи с Сергеевым  четыре
раза побывать замужем и была довольно заводная  штучка.  Однако  быть  женой
ученого - это профессия, тяжелая и особая, выдюжить которую дано не каждой.
   Еще сложнее для Сергеева  было  наблюдать,  как  мучается  рядом  живущий
человек, - они  расстались  без  скандалов  и  взаимных  упреков.  Валентина
продолжала навещать его, видимо, ощущая потребность общения, больше,  чем  с
другими. Но вечные творческие залеты Сергеева, само собой, не способствовали
лечению душевных ран, на которые все  время  жаловалась  теперь  уже  просто
подруга.
   Он пресекал все ее попытки как-то вмешаться в его быт, - например, убрать
квартиру, - предпочитал жить в окружении пыльных  книг,  да  любимых  кошек.
Если уж он и корил Валентину за что-либо, то только за  пропавшую  Катьку  и
Клеопатру (интересно - имена обоих на одну заглавную букву; Маша  и  Муза  -
имели иной фонетический старт). Намеки судьбы были понятны Сергееву:  "К"  -
от слова катастрофа; "М" - от слов милая моя.
   Но с сергеевской мистикой Валентина решительно не соглашалась и обвинения
в свой адрес за пропажу кошек не принимала.  И  вот  теперь  возмездие:  эта
близкая  женщина  безвозвратно  отдаляется   от   него,   -   решительно   и
бесповоротно! - для него в том уже не было сомнений.
   К одиннадцати Сергеев приехал  в  больницу,  внутренне  подготовленный  к
худшему. Уже по лицу Кости он понял, что  не  ошибся  в  ожиданиях.  Сергеев
попросил о встрече с дежурным врачом-анестезиологом (тот еще был на  месте).
Серьезный  и  разумный  врач  тихо  и  последовательно  провел  Сергеева  по
короткому финальному пути жизни пациентки: она все время была без сознания и
только к полуночи, примерно  за  десять  минут  до  смерти,  открыла  глаза,
показала рукой чтобы сняли интубационную трубку  (она  была  на  управляемом
дыхании), но говорить не могла,  только  внимательно  оглядывала  помещение,
мониторную технику, приборы, словно прощаясь со всем земным. Слез не было, -
но была грусть и отчаянье во взгляде. Она, видимо, пыталась  разыскать  лицо
любимого человека и, скорее всего, печалилась, что Сергеева нет  рядом,  что
не успела, не смогла проститься и сказать что-то самое  главное,  приходящее
на ум только в последние минуты.
   Подвиг прощания  с  жизнью  требует  огромного  волевого  напряжения.  Он
последнее истощающее испытание для тяжелейшего больного - огромная нагрузка,
еще  больше  укорачивающая  жизнь.  Она  быстро  утомилась,   сорвалась   на
прерывистое  дыхание,   неудержимо   нарастал   разлад   сердечно-сосудистой
деятельности. Ее ввели в мягкий морфинный наркоз и теперь  уже  окончательно
очистившаяся от греха душа Валентины тихо отошла в мир иной.
   У врачей хватило ума не мучить пустое тело (фантом, оболочку) бесполезной
истерической суетой "экстренного оживления".  Конечно,  в  последние  минуты
жизни боли  она  не  чувствовала,  но  каждому  смертному  тяжело  и  боязно
расставаться с привычной землей, а душе покидать полюбившееся тело. Конечно,
душа, возносясь, наблюдала за земными существами, она пожелала последний раз
посетить и Сергеева в образе голубки. Наверное, ее последними  словами  было
до боли знакомое  обоим:  "Укрепите  ослабевшия  руки,  и  утвердите  колена
дрожащия; скажите робким душою: будьте тверды,  не  бойтесь;  вот  Бог  ваш,
придет отмщение, воздаяние Божие; Он придет и спасет  вас"  (Кн.  Исаии  35:
3-4).
   Сергеев считал своим долгом испить всю горькую чашу до дна: он  спустился
в морг, попросил показать тело усопшей. Патологоанатом замялся, - уж слишком
тяжелы для обозрения были травмы, расставившие на теле жестокие  печати.  Но
начмед, сопровождавший  Сергеева,  дал  знак  рукой  врачу,  -  "Делай,  как
просит"!
   Картина  повреждений  была  ужасная,  -  так   могли   поступить   только
палачи-вандалы, без совести,  без  сердца,  потерявшие  человеческий  разум.
Скорее  всего,  это  дело  рук  наркоманов.  Лицо,  затылок,   руки,   грудь
представлялись сплошным массивным кровоподтеком, кости черепа  проломлены  в
нескольких местах, - как она не скончалась прямо там, на месте нападения,  в
парадной, где, видимо, сразу шагнув с крыльца,  со  света  в  темноту,  была
оглушена первым ударом кастета в висок.
   Моментально потеряв сознания, она уже не чувствовала все остальные удары.
Сергеев,  взглядом  профессионала  осматривая  труп,  фиксировал  не  только
повреждения, чтобы составить хотя бы приблизительную  картину  происшедшего,
но исподволь отыскивал "смягчающие" признаки, -  хотелось,  пусть  мысленно,
виртуально, но снизить накал мучений маленькой, беззащитной женщины.
   Спазм от  рыданий,  слез  хлестнул  неожиданно.  Сергеев  резко  задернул
окровавленную простыню, пытаясь задушить конвульсии рыдания, быстро вышел  в
коридор, низко наклонив голову. Он взглянул на друга глазами, полными  слез;
губы, искаженные горем и гневом, выдавливали проклятия:
   -  Костя,  этих  подонков  мне  нужно  найти  обязательно   и   задушить,
пристрелить лично;… или, еще лучше, - вырвать у них,  обязательно  у  живых,
печень и сердце голыми руками; колотить эту мразь башкой  о  стену  пока  не
вытекут из нее тупые,… полоумные,… отравленные наркотиками мозги!…
   Сергеев перевел дыхание, помолчал, пытаясь привести собственное  сознание
в равновесие:
   - Костя. Но все  это,  к  сожалению,  ей  уже  не  поможет.  Пусть  земля
Валентине будет пухом!…
   Костя вынес от анатома две колбы с разбавленным  спиртом,  друзья  выпили
молча и двинулись к выходу. Узкий  коридор  мрачного  цокольного  помещения,
подсвечивался мерцающими-мигающими неоновыми и  бактериоцидными  ламп.  Все,
абсолютно любые предметы, вопросы, слова, дневной и электрический свет - все
признаки продолжавшейся жизни словно давили на сознание, на  плечи  тяжелым,
просто неподъемным, груз…
   Сергееву вспомнились слова Иисуса: "Из тех, которых  Ты  Мне  дал,  Я  не
погубил никого" (От Иоанна 18: 9). С  Валентиной,  как  и  с  первой  женой,
умершей  давно,…  в  возрасте  тридцати  лет,  от  молниеносно  протекавшего
менингоэнцефалита, - все было наоборот.
   Тогда роковая болезнь у первой жены -  Людмилы  -  возникла  через  сутки
после того, как  она,  -  еще  молодой  врач-инфекционист,  -  реанимировала
задыхающегося от ложного крупа ребенка. В те времена еще  не  было  в  наших
инфекционных больницах специальной дыхательной аппаратуры и спасать  больных
приходилось дыханием "рот в рот". Так  она  набралась  вирулентных  вирусов,
против  которых  спасения  не  было.  У  нее,  как  потом   понял   Сергеев,
основательно  раскопав   катамнез,   были   врожденные   дефекты   локальных
иммунологических барьеров, защищающих мозг: в возрасте 4-х лет она  чуть  не
погибла от кори при  таких  же  симптомах.  Трудно  было  смотреть  на  муки
молодой,  красивой  женщины:  смерть  наступила  в  состоянии   неснимаемого
судорожного статуса. Все произошло в той же больнице, в той же реанимации.
   Судьба  словно  испытывала  Сергеева  на  прочность:   сперва   позволяла
притронуться к счастью, но тут же отбирала привычное и  породненное.  Дьявол
мешал спокойной жизни, лишал  возможности  полного  наслаждения.  Большие  и
малые земные радости словно уплывали от Сергеева, лишь помахав ручкой.
   Но, испытывая на прочность психику  Сергеева,  потусторонние  силы  брали
слишком круто, - все по их воле заселялось неимоверно жесткими  контрастами,
не допускались полумеры и полутона.
   Как же все-таки мы, люди  -  земные  существа,  -  слабы  и  зависимы  от
обстоятельств, окружения,  суетной  эпохи.  Тем  не  менее,  осознавая  свою
слабость и незащищенность, как мало еще  человечество  прониклось  верой  во
Всемогущего Господа. Мало кто понимает до конца, например,  слова  Евангелия
от Иоанна (15: 20): "Раб не больше господина своего". Ни у кого нет  никаких
оснований мнить себя сверхчеловеком, не исполнять Божьи заповеди, тянуться к
дьяволу. Еще хуже, когда сбываются пророчества Иеремии (4: 22):  "Неразумные
они дети, нет у них смысла; они умны на зло, но добра делать не умеют".

2.10

   Во время похорон Сергеев находился в  относительном  забытьи,  успокаивал
себя малыми дозами коньяка и тотальным одиночеством. Гроб при  отпевании  во
Владимирской церкви и на кладбище решили не  открывать.  Прощались  скромно,
без речей и клятв, народу  было  немного,  -  никто  не  лез  к  Сергееву  с
традиционными соболезнованиями, друзья ограничивались рукопожатием.  Сергеев
терпеть не мог фальши - ни в большом, ни в малом.
   Состояние оглушенности не проходило неделю. С  питьем  спиртного  Сергеев
завязал быстро (почему-то не хотелось).  Разговоры  с  милицией  закончились
быстро. Они не утомили, а только вселили уверенность, что никого не  найдут,
да и искать особо не будут. Было ясно, что  Дело  спишется  на  случайность:
"случайная" встреча в  темном,  по  чьей-то  воплощенной  воле,  подъезде  с
неуправляемыми  наркоманами.  Вычислить  виновников  не  возможно  так,  как
свидетели растаяли во тьме ночи.
   Сергеев принял окончательное решение быстрее сменить обстановку -  уехать
в  командировку.  Только  основательно  придя  в  чувство,  можно   начинать
серьезные и большие дела. Подходы к ним пока для Сергеева были не  известны,
- значит следовало ждать прозрения, инсайта, момента истины!
   С  Чистяковым  о  госпитализации  договорились  по  времени  и  программе
окончательно.  Но  что-то  настораживало  Сергеева  в   реакциях   Миши   на
обсуждаемые вопросы, - был он больше  формален,  чем  заинтересован,  словно
дела  эти  касались  не  его,  а  постороннего  человека,  просто   далекого
знакомого. Дела на работе и дома были улажены, он простился с Машей и Музой,
передав их на руки дочери и под вечер, в субботу, отправился на  вокзал.  "И
избавил нас от врагов наших, ибо вовек милость Его; Дает пищу всякой  плоти,
ибо вовек милость Его. Славьте Бога небес, ибо вовек  милость  Его"  (Псалом
135: 24-26).

Антракт злодеи!

Беседа третья

   В истории  Мира  все  настолько  переплетено  и  увязано,  что  вычленить
множественные взаимосвязи практически невозможно. Мы не знаем в кого и когда
Бог переселяет избранные души. Но то, что душа не погибает, а живет вечно, -
неоспоримый  факт.  Сомневаться  в  том  может  только  весьма  ограниченная
личность  -  близкая  к  носителям  идеологической  примитивности   (скажем,
большевистской). И пусть нашим избранником на пути таких подтверждений будет
Александр Великий (Македонский). К сожалению, общение  с  рассказами  о  нем
порой весьма затруднено. Ф.Байназаров в 1991  году  и  другие  исследователи
отмечают, что на рубеже 329-327 лет до новой  эры  была  уничтожена  древняя
письменность  Средней  Азии.  Известно,  что   представители   народов   тех
государств были иными даже внешне, чем сейчас. Раскосые  глаза  у  таджиков,
узбеков,  киргизов   и   других   современных   азиатов,   -   это   подарок
татаро-монголов, следствие их  былых  нашествий.  Тогда  ассимиляция  велась
варварскими методами: убивали всех взрослых и детей мужского пола, оставляли
только молодых женщин, девушек, девочек. Их превращали в наложниц, рабынь, -
в носителей иных комбинаций  генофонда,  открывшего  дорогу  новому  этносу,
отдельные фаланги  которого  носили  имена  своих  монгольских  и  татарских
повелителей - Узбека, Киргиза, Туркмена.
   Потеря   громадного   исторического   материала,   создаваемого    веками
представителями прежних высоко  развитых  народов,  осталась  невосполнимой.
Последующее греко-римское  доминирование  прозы  об  Александре  Македонском
(356-323 годы до новой эры) исказило правдивость описаний  его  жизни,  дел,
военных походов. Теперь желающие  узнать  что-либо  о  легендарной  личности
вынуждены ограничивать круг  литературных  источников  произведениями  таких
авторов, как Полиен, Страбон, Диодор, Арриан, Квинт Курций Руфа, Плутарх.
   Но  авторская  индивидуальность  была  подавлена  весомостью   авторитета
Александра,   мнение   писателей-исследователей   оказалось   ангажированным
соответствующейэпохой, зависело от того, кто  был  у  власти,  -  почитатель
великой личности или ее конкурент. Кроме того, многого древние авторы  и  не