остоинствами Сабрины и талантами Музы, но  воспринимал  их,  как
реалист и  материалист.  Феликс  же  почему-то  основательно  зациклился  на
дарованиях Музы, воспринимая их исключительно  как  мистические  начала.  Он
побаивался колдовских чар "опасной женщины", причислял ее к  тем  колдуньям,
которые способны не только вылечивать, но и напустить порчу, сглаз.  Было  в
том что-то особое, скорее всего, исходящее из сексуальной  сферы.  Очевидно,
что роли здесь распределялись  просто:  женщина  представлялась  авторитаром
(садисткой, вампиршей), мужчина - мазохистом (подкаблучником,  эмоциональным
донором).   Все   выражалось,   безусловно,   в   легкой,   щадящей   форме,
завуалированной вполне адекватным ролевым репертуаром. Но, как выразился сам
Феликс, - "хрен редьки не слаще"!
   Собирательные психологические свойства Магазанника и  Сабрины  в  том  же
контексте (тут и  гадать  нечего!)  выражались  иной  зависимостью:  мужчина
выполнял роль отца,  а  женщина  -  дочери.  Тот  и  другой  парный  вариант
психологических взаимосвязей мог развиваться на очень скользком подиуме,  на
котором, демонстрируя себя, можно только аккуратно  ползать,  дабы  избежать
падения, но порхать или двигаться, четко  печатая  шаг,  с  гордо  и  высоко
поднятой головой было опасно.
   Аэропланом (огромным Боингом) летели  через  Нью-Йорк  на  Лондон,  затем
метнулись в Хельсинки,  где  пересели  на  родной,  российский,  ТУ-134,  на
котором через каких-нибудь 40-50 минут добрались до  Санкт-Петербурга.  Путь
протяженный по  времени,  но  не  утомительный.  Муза  и  Сабрина,  как  две
кумушки-подружки не расставались ни на минуту, обсудили  массу  тем,  но  из
каждой они незаметно заползали в одну  центральную  -  о  Сергееве.  Мужчины
больше спали, читали  какие-то  деловые  бумаги,  иногда  неспешно,  шепотом
обсуждали "секретные" темы.
   Было заметно, что Сабрина расставалась с Венесуэлой легко и просто -  без
всяких комплексов, рефлексии  и  слезливых  сцен  не  было.  Видимо,  в  ней
проснулись и зашевелились основательные корни иной  культуры  и  биологии  -
славянской. А испанское присутствие в ее генетике на время  задремало.  Мать
Сабрины была метиской: испано-французского и очень  отдаленного  славянского
генетического замеса. Отец же - стопроцентный русак  из  уральских  казаков,
предки которого  служили  императорам,  охраняя  Зимний  дворец.  Ее  прадед
однажды, будучи в  карауле  во  внутренних  царских  покоях,  позволил  себе
погреть  руки  у  императорского  камина.  Поступок  был  замечен   дежурным
офицером. На следующий день грешника отправили в Уральск (на Яик). Там он  и
его потомство уже охраняло внешние границы монархии, а замерзшие руки  грели
у караульных костров, либо у  печек  в  деревенских  избах.  Теперь  Сабрину
тянуло в этот замечательный город - в северную  столицу  загадочной  далекой
страны, расползшейся по огромной территории противоположного  Южной  Америке
материка.
   Разговор в самолете иногда возвращался и к Венесуэле, но делалось это  по
инициативе Музы. Она удовлетворяла  свое  нестойкое  женское  любопытство  к
экономической географии. Либо Магазанник и Феликс  приставали  с  кое-какими
уточнениями.  Их  чаще  интересовали  исторические  и  сугубо   коммерческие
вопросы.
   Сабрина с искренним  учительским  удовольствием  демонстрировала  широкий
кругозор.  Но  личные  впечатления  и  знания,  почерпнутые  в  школе,   как
оказалось, были недостаточным  материалом  для  Магазанника  и  Феликса.  Их
интересовали сведения, очень близкие к  тому,  что  называется  криминальной
сферой. Сабрина же была домашней девочкой. В силу национальных  особенностей
родителей контакты этой семьи с аборигенами не отличались  широтой  размаха.
Сабрину никогда особо не привлекали  испано-индейские  метисы,  составляющие
подавляющую часть населения. Со школы она помнила,  что  их  примерно  около
66%, остальные - белые, негры, чистокровные индейцы. Официальным языком  был
испанский, религия - католическая. После второй  мировой  войны  образовался
резкий приток иммигрантов, состоящий из весьма разношерстной публики, -  это
были в основном выходцы из Европы, - но все они являлись  "щупальцами"  США,
тщательно  и   разумно   отслеживавшими   будни   и   праздники   "буферного
государства". Городское население в этой стране составляло около  74%  всего
населения. В сельском хозяйстве занято  только  25%  экономически  активного
населения, в промышленности - до 17%, в сфере услуг - 25%, в торговле - 17%.
Все население страны составляет примерно 13,3 миллиона человек, из него  220
тысяч - безработные.
   Местный климат Сабрине не нравился, но она к  нему  привыкла:  лето  было
жаркое и дождливое, а зима сухая. Леса здесь занимают более 50%  территории,
содержат  ценные  породы  красного,  черного,   кампешевого,   каучуконосных
деревьев.  Лесозаводчики  высаживают  карибскую   сосну   и   быстрорастущие
лиственные породы. Имеются территории высокотравной саванны с  пальмами.  Но
Сабрине, конечно,  больше  всего  нравились  великолепные  песочные  пляжные
берега вокруг Венесуэльского залива  с  кактусовым  редколесьем,  мангровыми
зарослями.
   С животным  миром  страны  Сабрина  в  основном  знакомилась  по  лекциям
биологии в школе и университете. Она знала, что он богат. В лесах  резвились
широконосые обезьяны, которых Бог  расселил  повсюду  специально  для  того,
чтобы Чарльз Дарвин с помощью Дьявола, умеющего нашептывать  во  сне  всякие
ученые глупости доверчивым  гордецам,  соизволил  ввергнуть  человечество  в
очередную мистификацию. Цель последней проста, как звук  лопнувшего  посреди
ночи унитаза, - проверка людей на чистоту веры. Такую проверку  человечество
не выдержало. Вот теперь и получает по затылку различными малыми и  большими
несчастьями. Другие представители животного мира этой страны (мелкие  олени,
ленивцы, муравьеды, броненосцы, тапиры, пекари, опоссумы,  ягуары,  занятные
птицы, пресмыкающиеся, земноводные и насекомые) лишь дополняли фактом своего
существования финал разоблачения научных мистификаций, которые, как правило,
выливаются в "стройные" теории. Именно  такие  интеллектуальные  конструкции
рано или поздно и являются теми звонкими пощечинами,  которыми  Господь  Бог
под аплодисменты Дьявола награждает недоумков,  верящих  в  версию  Фридриха
Ницше  (талантливого  субъекта,  но  от  рождения  со  слабой   головой)   о
возможности селекции "сверхчеловека".
   Сабрина помнила, что Венесуэла имеет славную историю, но только местного,
садово-паркового, масштаба.  В  университете  кругозор  филологов  расширяли
лекциями  о  существовании  на  территории  современной   Свободной   страны
абсолютно свободных  индейских  племен.  Она  даже  помнила  их  названия  -
араваки, карибы, гуахиро, тимоте, куйска  и  еще  какие-то  разновидности  с
очень сложными  прозвищами.  Все  они  с  восторгом  тянули  лямку  традиций
первобытнообщинного  строя,  с  упоением  занимаясь  охотой,   рыболовством,
земледелием.
   Смелые  испанские  мореплаватели  в  августе   1498   года   основательно
встряхнули эту нищую благодать. Виноват во всем оказался проныра и  непоседа
Христофор  Колумб,  сильно  смахивавший  на  сефарда  (пучеглазого  еврея  с
Пиренейского  полуострова),   представителя   все   того   же   "блуждающего
суперэтноса". В последнем слове  выспренного  термина,  конечно,  проявилась
чисто национальная скромность его автора - профессора Л.Н.Гумелева,  колумба
пассионарности).  Сабрина  тогда  еще  не  слышала  о   гумелевских   ученых
откровениях, но стихи его  матушки  -  русской  поэтессы  Анны  Ахматовой  с
удовольствием читала и многие знала наизусть.  Наверное,  через  ахматовские
по-женски  мягкие  рифмы  она  и  восприняла  всю  историю   родного   края.
Колониальный период (конец 15 и начало 19 веков)  прославился  напряженными,
как буря в чашке молока, войнами за независимость и свободу, эпицентр азарта
которых пришелся на 1810-30 годы. Период последствий таких войн,  укрепивших
свободное   государство,   распахнул   двери    парламента    для    местных
демократов-демагогов, ничего путного не давших  народу.  Она  помнила  имена
первого и слишком многих последующих президентов страны - сплошь  выдающихся
политических деятелей эпохи: Х.А.Паэс, затем - А.Гусман  Бланко.  Кстати,  в
России ей будет предоставлена возможность узнать,  что  здесь  тоже  имеются
свои Гусманы: один - почти что творец КВН -  очага  студенческой  творческой
демократии,  другой  заместитель  председателя  ИТАР-ТАСС.   С.Кастро,   имя
которого так легко запомнилось по аналогии  с  Кубинским  Лидером-красавцем,
отпрыском крупного землевладельца, тоже увековечился на Венесуэльской земле.
Перечень президентских имен был обширным, как названия блюд на разные  вкусы
в фешенебельном ресторане любого  Южноамериканского  государства,  алкающего
свободу. Сабрина знала их почти все на перечет и очень гордилась этим.
   Теперь Сабрина окончательно (ей так казалось) попрощалась с Венесуэлой  и
многие  кадры  из  кинофильма  ее  памяти  моментально  стерлись.   Осталась
нетронутой, почитаемой и тщательно охраняемой та серия  из  фильма,  которая
включала все то, что связано с Сергеевым. Сабрина заглянула  лишь  в  первые
кадры и  тихо  заплакала,  уткнувшись  лицом  в  плечо  Музы.  Та  почему-то
безошибочно определила акцент грусти и, нежно поглаживая Сабрину по  волосам
и шее прошептала ей на ушко:
   - Сабринок, уже улетели из прошлого, готовься ко встрече  с  настоящим  и
будущим.
   Она немного подождала и добавила:
   - Там, в Санкт-Петербурге, тебя, как впрочем и меня, ждет встреча с тенью
любимого человека! Они  уже  там,  на  месте,  эти  тени,  они  суетятся  от
нетерпения, ожидая встречи с нами. Однако, дорогая подруга, помни, что такие
встречи не безопасны, ведь их и нас будут сопровождать  потусторонние  силы,
способные, а, может быть, и желающие подстроить нам всякие каверзы.
   Муза наклонилась к ушку Сабрины поближе и заурчала что-то самое тайное  и
сокровенное:
   - Сабринок, не удивляйся моим откровениям, но сознаюсь перед  тобой,  что
пришлось мне постигнуть некоторые запретные тайны, тайны оккультизма. Вот  с
некоторыми из них, если ты не возражаешь, я бы и хотела с тобой поделиться.
   Понятно, что  тот  разговор  был  продолжением  психотерапии,  но  теперь
рациональной,  индивидуальной,  скорее  всего,  отвлекающего   плана.   Муза
продолжала священнодействовать:
   - Давай-ка вспомним маленький стишок твоего ласкового и нежного  "зверя".
Кажется, он назвал его "Судьба":

   У каждого своя судьба,
   Она решительна всегда,
   И справедливостью полна,
   Как чаша полная вина,
   Которую все пьют до дна.
   Кто знаки вещие начертит
   И жизнью грешника завертит?
   Конечно, тот, кто всем владеет,
   Все может, знает и умеет.
   Кто тянет линию генетики,
   Красот телесных и эстетики?
   Он сильный, мудрый, всемогущий,
   Как рок навязчиво-грядущий.
   Его по-разному обозначают,
   Ругают, молят, навещают.
   А Он спокойно наблюдает,
   Как люди, жалкие мартышки,
   Теряют совесть, пишут книжки,
   Да просят Бога снизойти -
   Продлить банальные пути!

   - Слов нет, не очень элегантно он нас окрестил мартышками, но он  весь  в
том - такой он ироничный человек. Безусловно, сам  он  порядочная  мартышка,
коль оставил в одиночестве любимую, да еще и беременную, женщину и  спокойно
погрузился на дно океана.
   Муза почесала  переносицу,  словно  собираясь  с  вещими  мыслями,  затем
заявила:
   - Сабринок, предстоит тебе пройти тернистый  путь  адаптации  к  забавной
российской действительности, которая в  самое  ближайшее  время  обязательно
поддаст  тебе  пендаля.  Но  ты  будь   мужественной,   не   удивляйся,   не
расстраивайся, а готовься пить чашу горького вина... до дна.
   Муза давно заметила, что любой вариант психотерапии с  Сабриной  проходит
более успешно если истоки мотивации регламентирующих поступков  или  мыслей,
установок пытаться находить в том, что связано с Сергеевым: какие-то  сценки
из жизни, биографические эскизы, наконец, ссылки на его научные  работы  или
литературные поделки. Муза с лихвой  отрабатывала  этот  способ  объединения
любовного прикрытия и утилитарных, сиюминутных  психологических  задач.  Она
делала это с удовольствием еще и потому, что он был  более  близок  женскому
восприятию, ибо содержал налет романтизма, свойственного  вообще  оккультным
дисциплинам.
   Еще старик Папюс в своих многочисленных книгах об оккультизме  настойчиво
отрабатывал программу  минимум  и  максимум,  внедряя  в  массовое  сознание
значение латинского  слова  occultus,  переводимого  на  русский  язык,  как
тайный, сокровенный. Он уверенно разводил бодягу по поводу магии и внушения:
"Прежде мы говорили, что Магия объясняет  все  гипнотические  явления  через
реакцию идеи на астральное тело и через действие астрального  тела  на  тело
физическое". Или иное категоричное замечание:  "Внушение,  по  изотерическим
разъяснениям,  есть  создание  оживотворенной  мысли,  действующей  в   виде
импульса  на  мозг.  Одно  лицо  может  влиять  или   на   другое   лицо   -
альтеро-внушение, или на самого себя - авто-внушение".
   Муза не забиралась в своих  практических  представлениях  в  каббалу,  а,
подобно Сергееву, считала, что главное подвигнуть свое пациента к нахождению
в одном общем локусе информационного поля с личностью,  способной  оказывать
положительное воздействие. А тогда уже, с помощью астрального  ко-терапевта,
направлять его к восприятию  тех  ценностей,  которые  склонен  индуцировать
пациенту лекарь, дабы принести клиническую пользу.
   Надо сказать, что проживая хоть и не очень долгий срок  в  Израиле,  Муза
успела основательно  влезть  в  традиции  еврейского  мистицизма.  Наверное,
тоненький ручеек такой особой мудрости тянулся еще из Герона.  На  одной  из
темных и вонючих улиц загадочного города в восемнадцатом веке  представители
еврейских диаспор, состоящих из давно совершивших побег  из  пределов  вдруг
ставшей немилостивой Земли Обетованной  и  глубоко  укоренившихся  на  новой
родине (Германия, Франция,  Испания),  создали  знаменитую  потом  еврейскую
духовную академию. Там глубоко изучали не только  Талмуд,  но  и  каббалу  -
новую (пусть будет - передовую!) отрасль еврейского мистицизма, пришедшую из
сытого Прованса.
   Безусловно, Муза не забиралась в дебри "таинств" слишком  уж  тайных,  но
ознакомилась с кусочками формулировок из великого труда Кастильского раввина
Моисея де Леона. "Загор" - было название этой  вещей  книги.  Правда,  в  те
древние и дикие времена общение с  каббалой  стоило  дороже,  чем  жизнь.  В
Испании и по всей Европе евреев сделали виновниками  страданий,  принесенных
черной чумой 1348 года. Особенно рьяно велись проповеди антисемитизма с 1391
года. Тогда погибли тысячи евреев.  Еврейство  в  Испании  вынудили  усилить
социальную мимикрию: наряду с  чисто  еврейскими  и  христианскими  общинами
стали  создаваться  общины  обращенных  -  конверсов.  В  условиях   адского
мракобесия  и  чистая  каббала  основательно  испачкалась   пакостью   тупых
наваждений.
   Муза помнила, что религиозный реформатор более  позднего  периода  Мартин
Лютер (1483-1546) сослужил двуликую службу еврейству: сперва он, рассчитывая
на  поддержку  образованного  и  богатого  еврейства,  строил  проповеди   в
положительном  ключе;  затем,  почувствовав  сдержанность  реакции   евреев,
обрушил на  их  головы  отчаянные  инвективы.  Специалисты  даже  набираются
смелости заявлять, что  идеологическая  нетерпимость  и  фанатическая  злоба
популярного реформатора предваряют собой нацистскую пропаганду, перемешавшую
мысль, слово с безвинной кровью миллионов евреев.
   Муза в своих изысках тянулась, естественно,  к  практической  -  лечебной
стороне еврейского мистицизма (магии). Ее колдовство,  если  уж  употреблять
такой термин, заключалось в  мастерстве  построений  и  перестроений  нужной
мотивационной ориентации пациента, для чего,  безусловно,  необходим  талант
раскрытия личности подопечного.
   Магазанник и Феликс, наблюдая действия  Музы  издалека,  с  высоты  своей
мужской целеустремленности и категоричности.  Слов  нет,  они  ни  черта  не
понимали в технологиях ее лечебных действий, но  вынуждены  были  поражаться
неоспоримому  положительному  эффекту.  В  их  представлениях  (особенно   у
Феликса, сразу же поверившего в трансцендентальное) действия Музы все больше
и больше ассоциировали с эстетикой  превосходного  шаманства.  Если  угодно,
современной формы научно-обоснованного колдовства. Они  только  причмокивали
губами и покачивали наполненными восторгом тяжелыми головами.
   Муза давно заметила, что эти двое не в себе, но оставила  их  лечение  на
закуску. Она великолепно понимала, что терапия может приобрести иные  формы.
Скорее всего те, которые дают окончательный эффект, если врач  преображается
в любовника (любовницу) и, лежа в постели  вместе  с  пациентом,  добивается
положительного сдвига в активном поступательном движении. Она вспомнила, что
Сергеев такой метод называл "психотерапией с включением". При этом он всегда
прикрывал глаза от удовольствия, со смаком  потягивался  и  многозначительно
улыбался. Что уж он там подразумевал?  -  пусть  теперь  докладывает  Святым
Апостолам - Петру или Павлу. Сам Всевышний, конечно,  на  пустяковый  допрос
тратить время не станет.
   Муза снова обратилась к Сабрине:
   - Помнится, читала я у него на вечных клочках такой  лихой  стишок,  если
память не изменяет, под названием "Тайна":

   Трагические тайны
   Толкут тьму тараканью.
   Но наивный наш народ
   Держит мысль наоборот:
   Ни по ветру, ни по туче -
   По дремучести паучей.
   Грех воспринят, как победа.
   Мысли - повод для обеда.
   Горе - стойкий фактор бреда.
   Счастье - мусор у забора,
   Порождение раздора.
   Радость - хуже воровства,
   Как ошибка сватовства.
   Пошлость - свойство молодца,
   Позабывшего отца.
   Лживость - качество лица
   Проходимца, подлеца.
   Вот и думай, как тут жить,
   С кем обняться и дружить!

   - Понимаешь, Сабринок, - продолжала Муза, - в  том  стихе  он  ничего  не
преувеличил и не приврал - все так и есть. Ты должна готовиться ко встрече с
загадочным народом, имя которому в общепринятой практике "русские" (вроде бы
славяне), но ничего общего со славянами тот народ давно не имеет.  Пусть  же
тебя не шокируют и не  сражают  наповал  нелепости,  с  которыми  ты  будешь
сталкиваться в России на каждом шагу.
   Сабрина слушала грозные предупреждения внимательно, но было очевидно, что
она еще не понимает в полной мере их значение. Логика поступков  тех  людей,
среди которых она родилась и с  кем  соседствовала  в  течение  всей  жизни,
настолько отличалась от российской поведенческой вычурности, что трудно было
предположить возможные повороты даже обычных поступков. Известно, что  "пока
гром не грянет, мужик не перекрестится". Славянский дух дремал и  грустил  в
Сабрине тоже! Пока она,  как  думающий  и  анализирующий  человек,  обратила
внимание на особенности интеллектуального багажа своей новой подруги. Но  та
так мастерски расставляла сети психотерапевтических решений, что заподозрить
ее в выполнении лечебной практики было, практически, невозможно. Создавалось
впечатление, что ведется только  душеспасительная  беседа.  Тем  более,  что
психотерапевты вообще от природы и по обязанности исключительно искренние  и
заряженные эмпатией личности, то есть способные  к  сопереживанию.  Муза  же
основательно привязалась и полюбила Сабрину.
   Время перелета было долгим и Сабрина  занялась  раскопками,  распаковкой,
сортировкой и раскладкой интеллектуального багажа подруги. Как только  Боинг
набрал высоту и стюардессы покатили  свои  "тачанки"  с  прохладительными  и
горячительными напитками, прозвучал ее первый вопрос:
   - Музоч