близки нам, в них  обретает  сердце  пищу:  любовь  к  родному
пепелищу, любовь к отеческим гробам".
   Но    была    просьба    к    Феликсу:    помочь     быстро     перевести
формально-документальное  решение  в  реальную  плоскость,  -  ему  хотелось
распространить свои гарантии и на Сабрину, дать ей  возможность  чувствовать
себя не только супругой гражданина России, но и самой,  как  минимум,  иметь
двойное гражданство. Феликс обещал все оформить в кратчайшие сроки.
   В конце разговора Феликс, заметно понурившись, сказал:
   - Александр Георгиевич, может быть я сейчас скажу неприятное,  но  крайне
необходимое, - только так и воспринимайте  мои  слова.  Нам  необходимо,  на
всякий  пожарный  случай,  договориться  о  некотором  шифре,  коде  деловой
информации, могущей иметь при определенных условиях первостепенное значение.
Может быть, код и не пригодится, - однако "береженого Бог бережет"!
   - У меня из головы не выходит  один  неприятный,  но  возможный  сценарий
событий: в рейсе легко организовать аварию с помощью завербованного кем-либо
члена экипажа, скорее всего, механика или его  помощника.  Придется  открыть
вам некоторые секреты, которые  вы,  как  умный  и  наблюдательный  человек,
наверняка и сами уже распознали: иногда мы транспортируем нелегальные грузы,
этим и объясняются инсценировки нападения  пиратов  (такой  груз  необходимо
вовремя снять). Богословский может пытаться помешать этому, если ему удалось
что-либо  пронюхать.  Похоже,  что  на  этом   поприще   мы   являемся   его
конкурентами.
   Феликс, оценив произведенное впечатление, продолжал:
   - Договор наш должен состоять в следующем: если  вы  почувствуете  угрозу
аварии, то постарайтесь передать мне фразу, - "надежды оправдались". Я  буду
знать как действовать, какие меры предпринимать.
   Здесь  Сергеев  решительно   вмешался   в   спокойный   тон   рассуждений
собеседника:
   - Феликс, вы извините за категоричность, но я решительно  не  согласен  с
тем, что Александр может организовать "пакость" против своего бывшего друга,
сотоварища по колледжу-питонии. Мне думается, что его интрига заключается  в
чем-то другом, - он ведь всегда изображал из себя некого Пинкертона,  всегда
старался перемудрить всех мудрецов. Вы не спешите, раскопайте все  поглубже.
Давайте договоримся о том, что даже по получении кодового сообщения,  вы  не
будете все напрямую связывать с действиями Александра. Хорошо?
   На том и порешили, пожали руки и  разъехались.  Остальные  дни  пролетели
быстро. Необходимые  формальности,  касающиеся  нового  статуса  Сергеева  и
Сабрины были оформлены (женщина гордилась своим новым качеством), но настало
время прощаться. Сергеев потискал собачат, потрепал Бульку и Графа,  чмокнул
в щеку Анну и долго не мог отлепить от себя Сабрину. И  пять  перед  глазами
уплывающий пирс, одинокая женская фигурка, понурый спаниель у ее ног.
   Первая швартовка была  в  Гаване:  фасады  парадных  зданий,  обрамляющих
площади и скверы гавани, обветшали и, видимо, уже долго ожидали капитального
ремонта, на который у страны социализма не  было  средств.  Погрузка  велась
неспешно, - зачем спешить тем, кого работой не балуют. Через неделю,  поздно
вечером вышли в Мексиканский залив.
   С двух ночи  Сергеев  нес  вахту  со  старпомом:  затрещала  рация  и  на
приличном русском властный мужчина уточнил координаты и маршрут  судна,  вид
груза. Старпом скороговоркой пунктуально выложил требуемую информацию. Когда
же ему  пожелали  счастливого  плавания,  он  врубился,  оглядел  горизонты,
поторчал у локатора и задал сам себе вопрос: "с какой нечистой силой  только
что разговаривал"? Море было пустым, - с ним разговаривала  подводная  лодка
ВМФ США. Они "мирные  люди,  но  их  бронепоезд  стоит  на  запасном  пути"!
Американцы отслеживали все суда, идущие с Кубы.
   В Мексике грузились в  портах  Тампико  и  Веракрус:  Сабрина  уже  ждала
Сергеева и поплавала с  ним  до  Панамы.  Команда  была  очарована  грацией,
дружелюбием  и  умом  избранницы  доктора,  -  все,  безусловно,  по-светски
завидовали ему. Из Панамы Сабрина улетела маленьким самолетом домой, Сергеев
поплыл в новую кругосветку.

Траурное молчание ягнят

   На восьмые сутки плаванья в Тихом океане, по курсу на Гавайские  острова,
ночью, Сергеева вдруг разбудила непривычная тишина, - корабельные  двигатели
молчали, только бушевал  океан  (надвигался  шторм,  уже  было  около  шести
баллов). Обстановка тревожная: судно потеряло ход не слушалось  руля  и  его
начинало подволакивать под  настойчивую  бортовую  качку.  В  таких  случаях
возможна и подвижка груза: здесь достаточно смещения тяжестей на миллиметры.
Но подвижка, раз за разом, от качки, направленной в  ту  же  сторону,  будет
нарастать. Последовательно и неотвратимо увеличится исходный крен.
   А дальше  -  трагедия,  переворот  (оверкиль),  то  есть  корабль  резким
кульбитом перевернется и  выставит  на  поверхность  моря  свое  обшарпанное
днище. Вернуться в исходное положение  никакими  силами  его  не  заставишь.
Набираясь воды, выплевывая из внутренних помещений огромные пузыри  воздуха,
взрываясь  и  рушась  от  смещения  двигателей,   электрических   агрегатов,
набираясь  стонов  заживо  погребенной  команды,   судно   начнет   медленно
погружаться. Помощи ждать будет не от куда. Капитан  обязан  вовремя  подать
команду: "экипажу покинуть судно"!
   Необходимо еще успеть отплыть  на  приличное  расстояние,  ибо  последней
местью погибающего, брошенного всеми корабля,  будет  разверзшаяся  воронка,
всасывающая на глубину, смельчаков или нерасторопных.
   Сергеев быстро оделся, - держась за переборки и поручни трапов,  двинулся
на ходовой мостик. До его вахты  оставался  еще  час,  но  надо  попробовать
разузнать подробности. Капитан был  на  мостике,  лицо  и  походка  выдавали
крайнюю  взволнованность.  Радиостанция,  выдавая  координаты,   истерически
выплевывала в эфир сигналы "SOS", "SOS", "SOS"!
   Команда была уже давно разбужена  и  стояла  по  местам  -  по  аварийным
постам. Из  машинного  отделения  поступали  регулярные  нервные  пояснения.
Старпом запрашивал метеосводку, -  всех  интересовало  направление  движения
шторма. В суматохе, скорее всего, о докторе  забыли,  и  он  продолжал  жить
своей обособленной жизнью. Это и правильно: о  спасителях  жизни  вспоминают
только тогда, когда ее необходимо спасать; спасать же "спасителя" -  занятие
необязательное!
   Сергеев заглянул в штурманский  отсек,  где  над  картами  корпел  третий
помощник капитана. Сергеев попытался уточнить  обстановку,  -  никто  ничего
толком не знал. Официальные  сведения  были  безрадостными,  -  в  двигателе
заклинило четыре цилиндра; их уже спешно вскрывали, разбирали, но для замены
поршней не было запаса. Необходимо было восстановить хотя бы два цилиндра  и
тогда аварийным ходом тянуть  навстречу  островам,  смещаясь  в  сторону  от
движения  полосы  шторма.  Команде  было  предложено,  на   всякий   случай,
приготовить плавсредства (личные и общие), не расставаться с  гидрокостюмами
и спасательными жилетами.
   Тревожность  нарастала,  нарастал  и  крен:  начали   спешно   сбрасывать
контейнеры с верхней палубы, чтобы выровнять судно. Но пароход швыряло,  как
жалкую щепку, болтало, укладывало на борт. Быстрая  смена  ориентации  судна
моментально поглощала усилия  команды;  аварийность  ожесточалась  с  каждой
минутой. Все потеряли счет времени, перестали контролировать ситуацию!
   Сергеев не помнил кульминации событий, он вдруг почувствовал, что ходовой
мостик стремительно по дуге стал  обрушиваться  в  бушующие  волны  и  судно
плашмя легло правым бортом на воду: выпрямляться, восставать из  пучины  оно
почему-то  не  хотело.  Наоборот,  -  железная  громадина   стала   медленно
притапливаться. Кто был способен, стремились натянуть на себя  гидрокостюмы,
но при мокрой одежде это  сделать  очень  не  просто.  Сергееву  такой  трюк
почему-то удался, - видимо, костюм был  значительно  большего  размера,  чем
положено по нормам. Он мысленно поблагодарил бывшего судового врача-гиганта,
который запасся таким просторным спецсредством. Многие уже прыгали  в  воду,
кто-то  отстреливал  спасательные  плоты.  Чумазые  механики  выползали   на
поверхность из распахнутых люков. Предусмотрительный, опытный "дед" (старший
механик) облил свою  гвардию  жидким  смазочным  маслом,  дабы  в  воде  они
подольше сохраняли тепло тела: теперь  они  блестели,  как  черти  у  адовых
топок, готовые на любые испытания. Надо было срочно, пока не начались взрывы
перекошенных механизмов, разряды электрических замыканий, вызывающих  пожар,
и не заработала на втягивание воронка  погружающегося  судна,  отплывать  от
страшного места подальше.
   Шторм разбросал людей, успевших спастись,  по  большой  площади  бушующей
стихии. Сергеев не видел никого рядом, его удачно отогнало волной  и  ветром
от места водоворота, - водные конвульсии над тонущим судном  были  видны  на
приличном расстоянии, - там  что-то  фосфоресцировало  и  выбрасывало  струи
фонтанов.
   Он вспомнил уроки "выживаемости", полученные  в  Нахимовском  училище,  в
ВДВ: необходимо обеспечить себе максимальную плавучесть  (улегся  на  спину,
нашел удобное положение для ног и рук), обеспокоиться  о  свободном  дыхании
(не захлебнуться бы!), войти в медитацию (отогнать  все  дурацкие  мысли  об
утоплении), присматривать за тем, чтобы какой-нибудь  плавающий  предмет  не
двинул по башке. Вот и все, - хлопот-то!
   Сергеев не замечал течение времени и привык к волнам, - он убедил себя  в
том, что катается с  гор  и  получает  при  этом  неописуемое  удовольствие.
Видимо, периодически он впадал в транс или в глубокую дрему и не заметил как
забрезжил рассвет, волны убавили крутизну, солнце выбралось из-за горизонта.
Можно было оглядеться, пописать прямо в гидрокостюм,  чтобы  добавить  тепла
(когда еще появится такая роскошь), проверить амуницию.
   Сергееву повезло на вторые  сутки  к  нему  прибило  обезображенный  труп
моряка. Он не узнал его, - лицо страдальца было сплошным оторванным лоскутом
кожи и мяса. Но позаимствованный у трупа спасательный  жилет  с  маркировкой
"Новогрудок" сильно повысил плавучесть доктора, - теперь он словно лежал  на
маленьком плоту. Беспокоил только нарастающий озноб и боль в правом плече  и
боку, - видимо следствие ударов при крушении парохода. Но  заниматься  собой
доктору  не  хотелось,  не  было  стимула  активно  бороться  за  жизнь.  Он
настойчиво старался забыться и не замечать воду, палящее  солнце,  противный
холодок по ночам, пронизывающий до костей.
   Размышлять можно было сколько угодно, но сексуальные мысли  почему-то  не
появлялись. Очень скоро и  сами  мысли,  -  то  ли  от  медитацией,  или  от
обезвоживания (воды много кругом, но  она  соленая,  горькая,  противная)  и
интоксикации, от усталости, - словно заглохли и  лишь  изредка  выскакивали,
как одинокие блохи. Разбудили его дельфины.
   Они  кружили  довольно  близко,  некоторые  тыкали  его  носом,   пытаясь
выспросить о чем-то потаенном, например, о  том  как  он  здесь  появился  и
хорошо ли ему в открытом, безбрежном океане. Для них  Сергеев  был  объектом
для игр и удовлетворения любопытства: лучше бы принесли чего-нибудь пожрать,
да пару галлонов пепси. Дельфины то пропадали, то появлялись снова. Они явно
интересовались пловцом и  считали  его  своей  находкой,  собственностью,  а
потому присматривали за ним. Наверное, своим присутствием они отгоняли акул,
во всяком случае Сергеев так и не увидел поблизости коварных  хищников.  Его
больше беспокоили птицы: при приближении к берегам они могут устроить  охоту
на человека, - будут пикировать с огромной высоты прямо  в  голову,  скажем,
для  того  чтобы  полакомиться  глазиком.  Вот  от  таких  контактов   череп
разлетится вдребезги. И дружелюбные дельфины здесь не помогут.
   Версия о дельфинах-спасителях  и  помощниках,  видимо,  справедлива:  они
подогнали  к  Сергееву,  погруженному  в  дремоту  еще  одного  мученика   с
"Новогрудка". Этот еще дышал, сдавленным и хриплым шепотом  он  твердил  еле
различимые слова. Сергеев  подтянул  его  голову  и  ужаснулся:  теменную  и
височную область справа рассекали глубокие рваные раны, страшно  разъеденные
соленой водой, из-под разорванного на  груди  гидрокостюма  выглядывали  две
половинке переломанной правой ключицы, вылезшей через разрывы мышц  и  кожи,
рука висела, как плеть, остальные части тела было бесполезно  рассматривать,
- помощь все равно оказать нечем. Сергеев узнал молодого помощника механика,
- ясно, что он был в агонии и финал близился. Он увидел  у  него  на  правой
кисти примитивную татуировку, - нелепый дракон и буква "К" сверху.
   Фамилия  страдальца  была  Корсаков.  Вдруг,  как  электрическим   током,
Сергеева пронзило  воспоминание:  всплыло  Нахимовское  училище,  парень  из
четвертого взвода по фамилии Корсаков (кличка - Корсар), его имя и  отчество
поммеха совпадали. Вот как могут раскрываться возможные тайны. Тот,  давний,
Корсаков плохо закончил:  при  очередном  сокращении  Армии,  индуцированным
Никитой Хрущевым,  нависла  угроза  закрытия  питонии,  -  многие  нахимовцы
рванули на гражданку; ушел и Корсаков, а через некоторое время сел в  тюрягу
за участие в групповом грабеже. Подробности тех  событий  Сергееву  были  не
известны; что стало потом с Корсаковым - оставалось загадкой.
   Расставаясь с  жизнью,  смертник  пытался  обратиться  к  Богу,  к  своим
погибшим товарищам с последней исповедью: "Я погубил  всех,  …  меня  купил,
сволота, …простите, простите, парни"… Он повторял эти  слова,  как  автомат,
словно включенный и оставленный  на  взводе  автоответчик.  Сергеев  не  все
понял, не ведомым оставался тот, кто был "сволотой". По врачебному  рефлексу
он пытался успокоить страдальца и поддерживал его на плаву рядом с собой.
   Скорее всего, минут  через  сорок  Корсаков  затих  и  перестал  подавать
признаки жизни, пульс не прощупывался. Нужно было избавляться от трупа, - он
мог привлечь своими открытыми ранами, запахом крови акул. Сергеев расстегнул
спасательный жилет отдавшего Богу  душу  пловца  и  легонько  оттолкнул  его
ногой: тот медленно стал погружаться  и  уже  на  видимой  Сергееву  глубине
мертвого грешника стали трепать и терзать жадные хищники - акулы.
   Через некоторое время Сергеев потерял счет часам и дням, его поддерживали
три спасательных жилета. От такого комфорта он расслабился  окончательно  и,
видимо, периодически уходил в глубокий сон, скорее забытье - уже не  отличал
ночь ото дня, аппетит был заглушен напрочь, оставалось только желание  пить.
Но тут приходилось довольствоваться маленькими  глотками  океанской  соленой
воды,  -  скорее,  полоскать  ею  рот.  Для  этого  совсем  не   обязательно
просыпаться полностью, делалось все сквозь сон, рефлекторно.
   В короткие периоды прояснения сознания  Сергеев  пытался  по  солнцу  или
звездам определять направления сноса течением своего беспомощного тела:  ему
казалось, что дрейф был в сторону материка, островов.
   Память возвращалась к Сабрине - и это были приятные воспоминания. Но  вот
из  детства,  юности  выуживались  только  невеселые  картины.  Стала   чаще
вспоминаться мать, уже много лет как ушедшая из жизни; первая жена  навещала
воображение, другие бывшие родственники и друзья - в общем, являлись  многие
покойники, но они не звали, не манили к себе - лишь напоминали о своем былом
пребывании на земле и, видимо, о том, что души их существуют и отдыхают  все
еще на небесах.
   Однажды вспомнился урок фехтования в Нахимовском училище: Сергеев  был  в
паре с Корсаковым - невысоком, худощавым, непомерно злым парнем. У  Сергеева
была великолепная прыгучесть (он преуспевал в прыжках в высоту  на  занятиях
по легкой атлетике). Этим качеством он пользовался на занятиях по акробатике
(сальто), гимнастике (прыжок через коня), теперь  решил  воспользоваться  на
фехтовании.
   Корсар явно фикстулил, иначе говоря, пижонил.  В  высоком  и  неожиданном
прыжке Сергеев нанес своему противнику удар эспадроном  сверху  по  плечу  и
спине. Удар, скорее всего,  пришелся  сзади  между  полами  защитной  ватной
куртки. Клинок фиксировался на плече вблизи от рукоятки и, изогнувшись, всей
основной гибкой поверхностью, ограничительной пуговкой на конце  резанул  по
спине, по позвоночнику.
   Противник взвыл от  боли,  а,  очухавшись,  бросился  вперед,  бестолково
размахивая своей спортивной саблей. Сергееву  ничего  не  стоило,  отступая,
парировать удары. В нужный момент он выполнил "подсечку" и Корсар  грохнулся
на спину. Но, даже лежа на полу, он пытался нанести удары клинком  по  ногам
Сергеева. Схватка была моментально  остановлена  тренером.  Из  случившегося
Сергеев   сделал   вывод:   Корсара   подводит    хвастовство,    злобность,
безрассудность, мстительность.  Если  сюда  добавить  алчность,  то  портрет
потенциального преступника складывался сам собой.
   Наверняка, успешная медитация перешла в глубокую потерю сознания. Очнулся
Сергеев на палубе небольшого судна: его уже выловили из океана, замершего на
поверхности океана, замершего в абсолютном штиле, - это и позволило  ленивым
рыбакам, забредшим в тот уголок океана по своим  неспешным  делам,  заметить
странный предмет.
   Врача, медикаментов  на  маленьком  судне,  конечно,  не  было.  Сергеева
растерли махровым полотенцем, да шерстяной  тряпкой,  предварительно  окатив
чистой водой, чтобы смыть морскую соль,  переодели  в  сухое  и  положили  в
небольшом закутке общей каюты экипажа. Теперь он лежал в полумраке, стуча от
сильного озноба зубами, обессиленный, словно выжатый, негодный лимон.
   К Сергееву, видимо, был  интерес  только  меркантильный,  -  за  спасение
полагалось вознаграждение от международных  морских  организаций  (не  имело
значение умер ты или доставлен на землю живым). Но никто здесь не собирался,
да  и  не  был  способен  оказывать  активные  лекарские  действия.  Сергеев
чувствовал, что долго не протянет, но бороться за собственную жизнь не  было
никакого  желания.  Нужны  были  капельницы,  строгий  расчет  ингредиентов,
гипотензивные, антибиотики, то есть все то, что  могла  предоставить  только
хорошая клиника.
   Сергеев отдавал себе отчет в том, что сильнейшая интоксикация  связана  с
развернувшейся пневмонией, обезвоживанием, вырубленными почками,  истощенным
и посаженным напрочь иммунитетом. Он  даже  радовался  тому,  что  никто  не
пытается его спасать, ибо вытащить с того света  можно  было  теперь  только
глубокого инвалида. Он не хотел быть обузой себе и родным, - лучше  уйти  из
жизни "далеким героем". Ясно, что мужество  заключается  не  только  в  том,
чтобы прожить жизнь  достойно,  но  и  уйти  из  нее  вовремя.  Старики  так
настойчиво  цепляются  за  жизнь,  скорее,  от  того,   что   интеллект   их
основательно подавлен атеросклерозом, изменена психика.
   Рыбаки - представители островных народностей - постоянно жевали  какое-то
зелье,  покуривали  "травку".  Они  и   Сергееву   предлагали   "оттянуться"
напоследок. Но  он  отказался  от  наркоты,  -  не  хотел  туманить  голову,
проводить последние минуты жизни в дурмане. Сергеев попросил большой  шприц:
ему дали  двадцатиграммовый,  пользованный  (но  асептика  теперь  не  имела
значение). С трудом найдя вену на тыле  левой  кисти,  он  ввел  себе  около
сорока миллилитров спирта: почувствовалось приятное тепло и кайф привычного,
российского,  опьянения,  остановилось  лязганье  зубов,  появилось   легкое
головокружение и сонливость.
   Находясь в подвешенном на  "живой  нитке"  состоянии,  Сергеев  стал  еще
отчетливее  понимать,  что  жизнь  -  это  сложная  и  запутанная   интрига,
растянутая  во  времени.  Закручена  она  Богом  и  дьяволом,  нафарширована
заурядной  биологией  и  трансцендентальными  художествами.  Но  бездарно  и
истерически  цепляясь  за  жизнь,  челов