я эффекта, контролируя все стадии  созревания
Сабрины, и продолжала балагурить, отвлекая подругу от переживаний.  Муза  не
фальшивила,  вела  разговор  со  знанием   дела,   словно,   она   тоже   из
Военно-морской стихии.
   - Сабринок, - добавила она со смехом, - Сергеев под  парами  алкоголя  на
той лекции доболтался до того, что  заявил:  "генетический  след  и  сильное
родство с матом  имеют  все  фамилии,  отражающие  татарскую  или  хохляцкую
стихию". Для лабораторного испытания Сергеев предложил аспирантам, слушавшим
лекцию, предлагать  ударные  фамилии  такого  типа,  а  он  (Сергеев)  будет
рифмовать их со скабрезностями, имеющими национальный оттенок.
   Муза соскочила со своего дивана и подсела  ближе  к  Сабрине.  Давясь  от
смеха она продолжала повесть о поучительных временах:
   - Пойми, Сабринок, существует особый психологический феномен: такого рода
экспромт цепляется за знаковую фигуру. Потому аспиранты бросились озвучивать
фамилии, сильно насоливших им особ. Здесь были названы многие "товарищи",  в
то время  весьма  известные  в  петербургском  здравоохранении.  Сергеев  не
растерялся, хоть и был пьян: он предложил  смягчить  возможный  политический
резонанс, для чего требовалось нанести незатейливую  филологическую  ретушь.
Желающие  могли  быстро  восстановить  именную   первозданность,   подправив
орфографию. Известные личности не потеряли своего лица, а  скабрезные  вирши
лихо вписались в тему:

   Шулер-Маг - пижон, мудак -
   Выпил краденный коньяк:
   Опьянев, мычал, как як,
   Распухал: "Гони верняк"!

   - Это  было  еще  не  самое  смачное  произведение.  Азарт  стихосложения
разгорался у всех слушателей, и  кое-кто  довершал  рифмовку  на  свой  лад,
предлагались множественные варианты, лучшие отбирались тщательно -  началось
коллективное творчество! Фамилию "пострадавшего от критики"  восстанавливали
по заглавной  букве.  Началось  филологическое  клонирование  примечательных
типажей. Вторым в шеренге пострадавших оказался  тоже  известный  мужчина  с
волосами рыжего цвета и с представительной внешностью. Но то  был  такой  же
приволжский немец-колбасник, да еще из группы  "Близнецов".  Его  сильно  не
били, видимо сказывалась нежная мужская солидарность,  быстро  родившаяся  в
среде сильной половины аудитории:

   Кало-Мутин - попка, душка,
   Медицина - не подушка!
   Покажи товар лицом -
   Повернись к ней яицом!

   - Общими усилиями (а они  всегда  более  могучие!)  откопали  еще  одного
грешника-лиходея, погрязшего в организационно-здравоохраненческих фантазиях:
ухватили его за ушко - да на солнышко!

   Кагал не дремлет и не ссыт,
   Торгует смертью, зорко бдит:
   Здоровье всем он бережет -
   Лапшу навесил, нагло ржет!

   - Туда же, в общую кучу, свалили далекоидущие обобщения, покушающиеся  на
общегосударственные устои, но приближающие народ к Конституции  -  очередной
российский парадокс:

   Здравоохраненье с оскуденьем -
   Облобызались с вдохновеньем:
   Страхуем жопу коммерсанту,
   Как дань убогому таланту,
   Жирует сволочь-ренегат,
   И дуракам безмерно рад!

   - Дошла очередь и до известных  женщин.  Тут  аудитория  потешалась,  как
могла.  Все  происходило,  естественно,  под  мудрым  руководством  старшего
товарища  -  Сергеева.  Обрати   внимание,   Сабринок,   в   этом   активном
стихосложении опять-таки  видится  проявление  атавистических  вкраплений  в
генофонд нации. Желание оскорбить женщину - это ведь признак  дурного  тона,
который так основательно  липнет  к  современному  мужчине,  застрявшему  на
стадии - повелитель, демон,  насильник,  конник,  захватчик,  пастух!  Иными
словами, Сергеев подводил  аудиторию  к  мысли  о  том,  что  уже  несколько
столетий  тому  назад  состоялось  полное  искоренение  чистой  (славянской)
национальной  сущности  у  подавляющей  части   населения   многострадальной
отчизны:  опять   явственно   выступало   преобладание   татаро-монгольского
генофонда. Сохранялась под  протекторатом  иного  Оракула  только  небольшая
территория Западного региона страны, тяготеющего к Санкт-Петербургу.  Отсюда
и приземленность  культуры,  и  рождение  стихов  скабрезного  качества.  Но
Сергеев  все  же  кое-что  смягчил.  Он  постарался   придать   составляемым
коллективно виршам качество еще и "восточной сладости":

   Потаскуха Атасян
   Покусилась на кальян:
   Ловко сдернула колготки -
   Оттянулась без заводки!

   - Были найдены варианты, - продолжала Муза с издевкой, - все, конечно, не
помню, но откопала в памяти еще один:

   Директриса Ахмурян
   Загляделась на банан:
   Наслажденье получила,
   Но интригу подмочила!

   - Затем встала задача отрепетовать стихосложение путем общения с длинными
фамилиями, имеющими тяготение к двойным (а то и более!)  корням  -  это  уже
ближе к украинскому фольклору.
   - Кстати, Сабринок, твой поэт-повеса утверждал, что двойная фамилия - это
маркер скрытой или явно  реализуемой  сексуальной  полигамности:  кто-то  из
предков засорил этим половым качеством всю последующую родословную.
   Муза посмаковала новый тезис, - теперь уже было  трудно  определить,  что
было из интеллектуального наследства Сергеева, а что Муза выдумывала по ходу
повествования. Но ни это было важно. Стоило обратить внимание, как Муза вела
психотерапевтическую  атаку  на   невротические   реакции   своей   подруги.
Врачевательница продолжала:
   - Здесь, Сабринок, как ты догадываешься, выбор достойной  фамилии  сделал
сам  поэт,  отбросив  неуместную  скромность  и  воспользовавшись  авторским
правом. Стих родился обобщающий целый пласт советской культуры:

   Патронесса Записухина
   Ликовала, словно Мухина:
   Изваяла стойкий фаллос -
   И успешно развлекалась!

   -  Для  тебя,  Сабринок,  маленькая  справка:  Мухина   Вера   Игнатьевна
(1889-1953) - советский скульптор, народный  художник  СССР,  действительный
член Академии художеств  СССР.  Ее  лепка  "проникнута  героическим  пафосом
обобщенно-символических  произведений"  -  "Пламя  революции",  "Рабочий   и
колхозница",  "Хлеб"  и  др.  И  здесь  во  всем  скрытая  эротика,   только
пролетарская, столбовая, кондовая.
   Муза  поискала  глазами  на  книжных   полках   фолиант   под   названием
"Третьяковская галерея" (в издании 1950 года  "галлерея"  была  прописана  с
двумя "лл") и, найдя его, предложила Сабрине взглянуть на творения  великого
скульптора.
   "Пламя революции" Муза даже не  стала  комментировать.  Здесь  был  явный
символ взметнувшегося экстаза и его материального  воплощения,  характерного
для анатомии практически  любого  животного.  Аналогия,  как  монументальное
подтверждение бодрящего  влияния  на  древних  хазар  вздыбленного  конского
члена,  стоит  по  сей   день   на   площади   перед   Московским   вокзалом
Санкт-Петербурга. Его  малорослые  творцы  -  крупные  политические  деятели
ушедшей эпохи - еще живы, их предпочтения выдают морды - с раскосо-татарским
прищуром. Они тайно наслаждаются лицезрением  замершей  силы!  Другой  такой
символ вырос из под земли на  въезде  в  легендарный  город.  Да,  язычество
степных народов еще  не  искоренено  полностью.  Оно  обостряется  с  ростом
импотенции за счет беспробудного пьянства в народных  массах,  сочетаемой  с
низкой общей культурой и пустяшным образованием.
   Другое произведение Мухиной тоже  впечатляло  и  тоже  по  особому:  лица
раскоряченных  рабочего  и  колхозницы  светились  откровенным   сексуальным
восторгом,  их  вздыбленные  руки  символизировали  взметнувшийся  фаллос  с
каким-то сложным анатомическим окончанием - серп и молот  вместо  привычного
Glans penis. Какое здесь "приятное  щекотание"  может  быть  на  завершающей
стадии слияния мужской  и  женской  плоти?!  Доведись  отведать  -  мало  не
покажется!  "Ручной  способ",  видимо,  -  неотъемлемая  техника   получения
удовольствия,  особенно,  при  утрате  становой  силы,  скажем,   на   почве
хронического алкоголизма. Вообще, честно-то говоря, такая  расстановка  ног,
рук, корпуса - свидетельство того,  что  персонажи  не  вышли  из  состояния
"перепоя". Пролетарий и колхозница вынуждены таким образом поддерживать друг
друга. Странным казалось то, что скульптор, уже умудренная жизненным  опытом
женщина,  развернула  даму  и  кавалера  друг  к  другу  больше  спинами,  с
позволения сказать,  жопами,  чем  грудью  и  прочим.  Что-то,  видимо,  уже
начинало    остывать    в    отношениях     между     мужчиной-рабочим     и
женщиной-колхозницей. Такой же  процесс  мог  перекинуться  и  на  остальные
социальные группы и классы создаваемого нового общества.
   Скульптурную  группу  "Хлеб"  можно  было   воспринимать,   как   апофеоз
лесбийской страсти.  Левая  партнерша  с  наглым,  чисто  мужским,  блядским
выражением  глаз.  А  правая  паскудница  скромно  прятала   очи,   как   бы
демонстрируя готовность выполнять роль сексуальной послушницы. Хлеб  же  обе
проказницы взметнули себе на плечи,  готовя  его  в  качестве  постилки  под
голову. Но, говоря по чести, хлеб здесь вообще не  при  чем,  мясо  в  таких
делах намного полезнее. По ходу комментария, Муза рассказала подруге  старый
медицинский анекдотец - надо же было расширять фольклорный ареал Сабрины.  К
врачу Щеглову явилась пациентка с жалобой на мужа - увядает дескать  мужчина
не по дням, а по часам! Скучно жить с ним стало. Врач уточняет: чем  кормите
страдальца? Жена отвечает: "Утром - картофельный кисель, в обед - картошка в
мундирах, на ужин - картофельные аладушки". "Ну!.. - скорбно потянул  Щегол.
- От крахмала только воротнички стоят, но не пенис"! Приговор  был  простым,
но категоричным: "Мужика необходимо кормить мясом"!
   Муза листала  иллюстрации  скульптурного  творчества  корифеев  советских
изящных искусств и все больше и больше убеждалась  в  справедливости  другой
сергеевской гипотезы: на чистые русские фамилии плохо наслаивается татарская
лексика, проще говоря, - матершина не  рифмуется  с  такими  фамилиями,  как
Федоров, Иванов, Сергеев, Петров и так далее. А вот с  фамилиями  и  именами
иноверцев рифма уживается охотнее. К примеру: "Шуняк -  мудак,  Калабутин  -
жопутин" и так далее. Бывают и другие параллели: "Атаян - интриган, Какан  -
хулиган" и так далее.
   - Сабринок, ты же понимаешь, - продолжала Муза, отчаянно  жестикулируя  и
сверкая своими глазастыми агатами, - что Сергеев не был бы  Сергеевым,  если
бы на последок не подарил аспирантам, народу свой  какой-нибудь  легендарный
стих, выходящий, безусловно, за рамки  приличия.  И  вот  аудитория  затаила
дыхание в ожидании восторга  пошлости.  В  аудитории  вершилась  комедия  на
типичный, пьяный, российский манер: вещал профессор, воспринимали  аспиранты
- будущие столпы отечественной науки. Аудитория была полностью  медицинская,
а значит искушенная и развращенная. Занятия же в аспирантуре при клинических
кафедрах, вообще, расковывают медика до бесконечности,  границы  которой  не
определяются даже математически. Я попробую привести  тебе  по  памяти,  так
называемый, Сонет вульгарно-эпический.

День обычный: Там решается проблема, субботний, осенний - но любви грозит измена! вслед грядет воскресенье. Исписал твой Сашка Зарумянились щеки ни одну бумажку. у моей, волоокой! С головой ушел в науку, Кровь призывно бурлит, полюбил немую суку. бодро сердце стучит. Боже, милый, помоги: Мысли властно и смело от науки отврати, будоражат все тело. сбей с занудного пути. От желаний мирских, Лысый, милый дуралей, ожиданий людских возвращайся поскорей наливается грудь в лоно влажное любви, и уже не вздохнуть. где мы вместе, визави, Не унять червячок, наслаждались, как могли. занемел мозжечок. Нет предела совершенству! Похоть бродит меж ног Горе - глупому лишенцу! и нудит бугорок. Мы разгоним тучу-скуку, Эстроген не уснет - но применим не науку: увлекает, зовет! отдадим дань мазохизму, Только суженый твой и восточному садизму. не спешит на покой: Завершим все остракизмом - за компьютером он компульсивным, ксенофобным! постигает закон. В общем, милый, приходи У них камерный процесс, и "прибор" с собой возьми! а, точнее, то - инцест! Все ко мне ведут пути!
   - Сабринок, твой благоверный был, безусловно, артистом - ему,  почти  как
воздух, требовались  аплодисменты,  особенно  тогда,  когда  он  пребывал  в
нетрезвом состоянии. Он их и получил с перебором на той лекции.  Подозреваю,
что и от раскованных поклонниц, "не знающих ни страха, ни упрека", у него не
было отбоя: "Ничто жизненное нам не чуждо"! Но затем Сергеев  был  вызван  в
ректорат    института,    где    его    и    ознакомили    с     творчеством
администраторов-моралистов. Как не хлопай глазами, не  мычи  междометия,  но
пришлось "растлителю молодых душ" расписаться в приказе о вынесении строгого
выговора за нарушение педагогической этики.
   - Вот, так-то, Сабринок, - продолжала зловредная Муза, - бичевали  твоего
анархиста, актера-неудачника. Так стоит ли, милая, удивляться  каким-то  там
подтвержденным или неподтвержденным половым связям великого  комика-трагика.
Любой  театр  мира  с  радостью  распахнул  бы   перед   ним   двери   своих
грим-уборных!, но вот решились бы  они  выпустить  его  на  сцену  -  вопрос
сложный.
   На этой пафосной ноте  Муза  остановилась,  -  пора  было  контролировать
результаты отвлекающей и рациональной  психотерапии.  Требовалось  включение
маленьких тестов. Муза улавливала положительные изменения у подруги: не было
слез на кончике носа,  исчезли  нотки  дребезжащего  негодования  в  голосе,
взгляд помягчел и погрустнел, выдавил из себя категоричность.  Но  еще  рано
было праздновать полную победу. Это подтвердил следующий вопрос Сабрины:
   - Музочка, в унисон тебе подам голос: роясь в архиве Сергеева  все  время
натыкаюсь на свидетельства блудливости. Вот, хотя бы следующий стишок:

Волшебница Рая И имя заветное Рая на Первое Мая тащило от края, явилась подарком - в объятия Рая. посланцем из Рая Но, псом завывая, Стесняясь, немея, старуха с косою ты, дивная фея, металась, стеная, одежду снимая, у кромки постели, себя оголяя, над похотью Рая, чудесные песни когда мы в круженье Орфея вдыхала. весеннего Мая, Освоившись скоро, себя не жалея, меня ободряла,
   Ласкала и мордой про все забывая,
   Греху отдавались к груди прижимала. у края манящего Рая!
   - Музочка, пойми меня правильно - он не  должен  был,  не  имел  никакого
права писать такие стихи другой женщине. Эти стихи только для меня, если он,
конечно, не врал, говоря мне о своей любви!
   Муза задумалась: необходимо было выкручиваться. Этот поэт-повеса наследил
словом предостаточно и ушел с миром не весть куда,  но  спасать-то  придется
мать его наследника. Муза поняла, что без обходных и отвлекающих маневров не
обойтись:
   - Ты знаешь, Сабринок,  как-то  Сергеев  говорил,  что  даже  грамотность
россиянина есть свидетельство чистоты генофонда.  Но  если  у  него  весомым
является иная языковая загрузка, подкрепленная, естественно, генетически, то
такой человек хуже воспринимает и усваивает грамматику русского языка. Язык,
говорил он, - это тоже тест. Русский язык особый,  его  можно  использовать,
как  диагностикум  на  специфический  вариант  умственной   отсталости   или
педагогической запущенности. Ты не спеши воспринимать стихи  Сергеева  душой
эмоциональной женщины, ты попробуй вникнуть в них,  как  филолог  и  генетик
одновременно.
   Расчухивая Сабрину, Муза обратила к ней свой лечебный вопрос:
   - Ты, полагаю,  лучше  меня  можешь  уловить  фальшь  или  справедливость
литературных предпочтений?
   Муза не дождалась от подруги членораздельного ответа -  уж  слишком  нова
для пострадавшей была тема. Но не было раздражения в реакции Сабрины, а было
здоровое любопытство -  это  безусловный  клинический  прогресс,  радовавший
Музу. Одно было ясно, что Сабрина все же желает пока вести разговор ближе  к
теме, то есть к Раисе, промелькнувшей в  одном  из  стихотворений  Сергеева.
Муза на ходу перестроилась, продолжив спасительный диалог несколько в другом
ракурсе:
   - Сабринок, согласись, что всегда возникают большие хлопоты  у  женщин  с
мужиками и стихами, потому что то и другое просто плавит отзывчивую  женскую
душу. Когда же эти явления объединяются, то пиши  -  пропал!  История  жизни
Пушкина - лихой пример. Но тот  закончил  только  лицей  -  среднее  учебное
заведение. Сергеев-то был доктором медицинских наук, а это означает - циник,
развратник и человек, слишком много  знающий  о  строение  и  функциях  всех
интересных женских органов. Я вспоминаю,  как  утомительно  и  тщательно  он
классифицировал женскую грудь. Он  же  закончил  Педиатрический  медицинский
институт и всегда с гордостью заявлял,  что  это  единственный  в  мире  вуз
сугубо специального  профиля.  Выхаживание,  вскармливание  новорожденных  у
педиатров - это  камень  преткновения,  песнь  песней!  Их  тогда  муштровал
академик  Александр  Федорович  Тур  -  авторитетнейший  специалист  в  этой
области. Кстати, Тур числился чуть ли не девственником,  старым  холостяком.
Но были особы (к примеру, одна директриса образцово-показательного комбината
ясли-сад - чего  уж  такое  "образцовое"  она  демонстрировала  академику?),
которые входили к нему  в  кабинет,  открывая  дверь  ногой.  Причем,  могли
ворваться  во  время  кафедрального  заседания,  клинического   разбора.   И
"девственник", как послушный муж, прерывал совещание и оставался  наедине  с
гневливой Валькирией. Так что, Сабринок, мужики все одним миром мазаны. А  в
Педиатрическом  таких  уникумов,  на  которых  пробы  негде  ставить,   было
предостаточно!  Врачи,  вообще,   -   главная   ударная   сила   в   решение
демографических проблем. А если бы им приплачивать за  "подвиги",  -  мы  бы
быстро Китай догнали по росту населения. И о чем только правительство страны
думает? - совершенно не умеют правильно распоряжаться капиталами нации!
   - Однако мы отвлеклись! - продолжала Муза, несколько остыв.  -  Так,  еще
будучи студиозусом, Сергеев холил в себе  некий  сексуально-профессиональный
пунктик - обожествление женской груди. Я никогда не предполагала, что сиськи
можно классифицировать столь подробно: высокая, средняя, низкая грудь и  так
далее,  всего  не  упомню.  Больше  всего  у  них,  у  педиатров,   ценилась
цилиндрическая  женская  грудь,  якобы,  как  утверждал   А.Ф.Тур,   имеющая
максимальную производительность молока. Они там, в институте, все это научно
проверяли  и  обосновывали  -  представляешь,  чем  развлекались  ученые  со
студентками! Одно удовольствие учиться в таком вузе, даже без стипендии -  в
долг! Кстати, ты посмотри, Сабрина, у меня только  сейчас  глаза  открылись:
повышенную стипендию, видимо, девочкам за "цилиндричность"  и  назначали?  И
решал все, конечно, декан. Тогда  деканом  института  был  Сергей  Сергеевич
Быстров с кафедры судебной медицины - ему, бесстыднику, и карты в руки!
   - Помнится, - продолжала Муза, словно бы с легонькой издевкой, -  Сергеев
как-то рассказывал, то ли анекдот, то ли  быль,  про  пожар,  случившийся  в
студенческом общежитии. Дежурил от преподавателей там в тот вечер  доцент  с
кафедры  оперативной  хирургии  Ольхирович.  По  описанию,  польский  еврей,
конечно, -  стройный,  поджарый,  удивительно  работоспособный  (по  отзывам
сердобольных студенток). Во время пожара  Ольхирович  оказался  в  эпицентре
событий и с ним случилось потрясение, шок  с  амнезией  защитного  свойства,
даже с транзиторной деменцией средней степени выраженности. На  совещании  у
ректора ему пришлось  докладывать  о  событиях,  но  он  еще  не  отошел  от
потрясения полностью. Рассказ был примерно следующим: "Практически все время
я  находился  в  палате  номер  восемь,  у  старосты  общежития  -   Валечки
Новобоковой. Там ночевали еще восемь  студенток.  Выпили  по  чашечке  кофе,
кто-то выключил свет, и я трахнул (тогда этот термин только входил в моду  и
даже ученые к нему относи