лет нашей  молодости  -  совместного  пребывания  в  Нахимовском
училище, Военно-медицинской академии... Да, что там  говорить,  привыкли  мы
жить, как "у негра в жопе". А  негр  тот  -  как  раз  собственный  чиновный
придурок!
   Вышли из машины и зашли в  ресторан.  Огляделись  оба,  Магазанник  опять
распушился:
   - Погляди, Феликс, заштатная держава Венесуэла. Но вошли мы - посетители,
способные платить, а значит умные. Хозяин  уже  приободрил  официанта.  Нет,
посмотри, - решил сам к нам  идти,  видишь,  тащит  мясную  вырезку,  сырую,
свежайшую - сейчас начнет совещаться с нами, соблазнять обжорством.
   - Феликс, я помолчу, прикинусь  олухом,  а  ты  покуражься  в  российском
стиле, разряди агрессию, но в меру, конечно. А то я уже битый час мозги тебе
компостирую бездарной проповедью про все то, что ты знаешь и без меня.
   Феликс утвердительно кивнул головой. Он понимал, что у шефа  имеются  все
основания для плохого настроения, спорить  с  ним  сейчас  не  стоит,  но  и
привлекать внимание к себе ресторанными дрязгами тоже нет смысла. Он  просто
по деловому и без излишней предвзятости закажет плотный ланч (lunch) на  две
персоны с отменным чилийским вином.
   Пока  Феликс  и  Магазанник   обычным   российским   способом   разряжали
маскулинность   -   то   самое   психологическое   свойств,   состоящее   из
агрессивности, решительности, конкретности  мышления,  физической  подпитки,
которое отличает нормального мужчину от нормальной женщины, - Сабрина и Муза
в  тиши   домика-сказки   тешили   фемининность   слезами   и   разговорами.
Фемининность, надо сказать, - феномен более сложный, опирающийся на биологию
и физиологию, то есть  особую  природу,  совершенно  иного,  более  высокого
качества. Ведь социальное  предназначение  мужчины  -  это  выполнение  роли
забора,  защищающего  главного  носителя  генофонда  (женщину)  от   внешних
дискомфортных, опасных воздействий (войны, заморозков, инфляции, разбойников
и прочего).
   Правда в нужный для женщины  момент  мужчине  еще  выделяется  время  для
впрыскивания  своих  биологических  уродцев,  носителей   основных   половых
признаков - недоразвитой "У" - хромосомы, похожей на инвалида  с  оторванной
правой ногой. Специальный женский орган  воспринимает  эту  информацию,  для
чего Бог представил его потребителю (мужчине) в виде  мифически-восторженной
конструкции, привязав туда же  и  разлагающую  волю  психологию,  называемую
сладострастием. Простенький по своей механике, но сдобный по ощущениям,  акт
общения двух разных анатомий так дурит головы  сильной  половине  людской  и
звериной популяций, что ангелы,  наблюдающие  из-за  облаков  многочисленные
суетливые соития, творимые на земле в разное время суток и в  разных  местах
(в том  числе,  даже  в  самых  неподходящих!),  откровенно  потешаются  над
человеками и зверушками, комарами и бабочками, змейками и ящерками.
   Говорят, что там, наверху,  даже  организован  своеобразный  тотализатор.
Ставки в нем больше, чем жизнь: например, заключаются пари и ставятся на кон
возможности  заражения  СПИДом  той  или  иной  персоны,  в  другом   случае
разыгрывается   награждение   землян    гомосексуализмом,    эксбиционизмом,
фроттеризмом, цисвестизмом, пикацизмом, эксаудоризмом, визионизмом и прочими
забавными страстишками.
   Но главная причина потехи ангелов состоит в том, что они не могут  понять
почему люди никак не разберутся в том, что все подстроено именно так,  чтобы
человек от раза к разу почерпывал побольше заразы из половых  органов  своей
подруги (или друга). А это и есть  главные  ворота  инфицирования  человека,
воспринимая  через  которые  микробный  мир,  он  лишает   себя   увеличения
долголетия, не говоря уж о бессмертии. Совсем плохи перспективы  у  ведущих,
так  называемые  полигамные   сексуальные   скачки   или,   того   хуже,   -
гомосексуальные отношения. Естественно, что менее затраханными  агрессивными
микробами являются моногамные персоны. Но и здесь многое зависит от того,  с
каким иммунно-реактивным качеством выбрана та единственная  и  неповторимая,
которая, умело имитируя восторги  любви,  прочно  придерживает  около  своих
соблазнов нужного мужика за яйца.
   Высокая женская особь, давно взорлившая над пошлостью жизни,  безусловно,
не задумывается над деталями, ибо она несет свою мнимую святость, как кару и
награду в  одном  флаконе.  Роль  социальных  протекторов  в  данном  случае
выполняют многострадальные мужчины, истинное отношение к которым чаще бывает
такое же, как к удобным  прокладкам  на  каждый  день.  Но  спорить  с  тем,
пожалуй, не стоит. Таковы суровые законы природы,  мирозданья,  выстроенного
Богом Всемогущим.
   Сабрина и Муза сидели на  диване  обнявшись,  плотно  прижавшись  друг  к
другу,  словно  оживляя  литературную  формулу  Исаака  Бабеля:  "Налетчики,
сидевшие сомкнутыми рядами, вначале смущались присутствием  посторонних,  но
потом они разошлись". В их внешнем облике, да,  пожалуй,  и  во  внутреннем,
душевном мире, было много общего. И  каждая  минута  совместного  пребывания
подтверждала единение душ больше и больше. Почти одновременно на глаза обоим
женщинам попался листочек со стихами-переводами из  Р.М.Рильке.  Их  тоже  в
свое время выполнил Сергеев. Они подняли листочек одновременно,  стукнувшись
лбами, и прочитали:

   Смерть велика,
   А жизнь коротка.
   Смех бытия
   Кривит нам рот,
   Но случай жалкий
   Мечту сметет.

   В другом стихотворении муссировалась та же тема, но взгляд был  направлен
с иной точки. Видимо брутальные инстинкты  или,  если  угодно,  предчувствия
подползающей смерти,  волновали  переводчика  последнее  время,  и  он  явно
фиксировался на опасных стихах:

   "Должен умереть лишь тот, кто знает":
   Смерть - от взрывного раската смеха;
   Смерь - от крылатого взмаха рук;
   Смерть - от женского "Вдруг"!

   Однако нельзя было  не  заметить,  что  рядом  со  смертью  соседствовало
опасение потерять  любовь,  любимую.  Безусловно,  Сергеев  до  конца  жизни
дорожил своим новым чувством  настолько  сильно,  что  угроза  утратить  это
земное счастье постоянно его тревожила.
   Обе женщины поняли это сердцем, почти одновременно, но реакция  у  каждой
была своя, особая.
   Сабрина не заметила,  как  глаза  наполнились  слезами,  и  вот  они  уже
полились через край - по  щекам,  по  подбородку...  Она  вспомнила  теплые,
ласковые губы, руки - все тело Сергеева. Мягкая, эластичная  кожа,  издающая
тот чистый запах здоровья, неощутимый человеческим анализатором, но  который
быстро отгадывают комары, оводы  и  прочая  кровососущая  живность.  Сабрина
вспомнила забавное замечание Сергеева о том, что если в округе имеется  хоть
один комар, то он обязательно прилетит к нему, чтобы  попить  у  аристократа
вкусной   голубой   кровушки,   не   испорченной   никотином,   наркотиками,
транквилизаторами и лишь слегка доведенной до нужной кондиции  универсальным
напитком интеллигента-ученого - алкоголем.
   Сергеев все сводил к  тому,  что  у  него  слишком  тонкая  кожа  (как  у
ребенка), - оттого комары и слышат голос крови за версту. От воспоминаний  о
поверхностном память скатилась к интимному, более плотскому, - эти  картинки
довели ее до состояния, близкого  к  глубокому  обмороку.  Она  и  не  могла
предположить  ранее,  что  за  время  общения  с  отличным  любовником   так
основательно спаялась с его желаниями, техникой, с радостью подчинения ритму
его сексуальной страсти.
   Да, конечно, немец Рильке был прав: ошибки быть не могло  -  ведь  он  же
поэт, а эти субъекты всегда подпадали под определение - "не от  мира  сего".
Поэт не может ошибиться в  грамматике  чувств,  в  орфографии  и  пунктуации
любви!
   Сабрина ясно вспомнила свое отчаянное "Вдруг!", которое вырывалось каждый
раз  в  разрешительный  момент  из  глубины  сердца,  легких,  печени…   Она
награждала  этим  стоном  своего  мужчину,  Сергеева,  когда   их   близость
свершалась так восторженно, волшебно, неожиданно. Особо памятен  был  первый
всплеск эмоций,  возникший  как  бы  случайно,  незапланированно,  но  очень
удачно. Потом было еще много таких восторгов, но первый, если  он,  конечно,
достоин того, не забывается никогда.
   Сергеев был  большим  мастером  выдумывать  всякие  ласковые  словечки  и
безобидные абракадабры, которые очень будоражили женскую душу в той  стадии,
которую он с многозначительностью  в  голосе  нарекал  "петтингом".  Его  он
рифмовал с "утюгом", как бы  разглаживающим  зарубинки,  оставленные  суетой
прошедшего  рабочего  дня,  или  с  "петитом"  (от  французского   petit   -
маленький), ибо все в сексе начинается с  малого,  но  способного  перерасти
незаметно в большое, великое,  грандиозное!,  от  чего  потом  рождаются  не
только незабываемые восторги, но и бодро кричащие дети.
   Некоторыми многозначительными терминами он  озадачивал  ее,  даже  слегка
пугая: чего стоило ей, например, расширение медицинского кругозора  за  счет
замены понятия  половой  акт  страшными  словами  "копулятивный  цикл",  или
получение наслаждения - "гедонической функцией".  Филологическое  восприятие
никак не хотело мириться с физиологическим наполнением таких конструкций. Он
откровенно  веселился,  обсыпая  ее,  как  из  рога  изобилия,   медицинской
тарабарщиной. Она же приходила в ужас и  было  от  чего.  Сергеев,  как  все
ученые люди, долго и  успешно  занимающиеся  педагогической  практикой,  был
наделен актерскими данными, и потому мог обыграть и подать ужасные  словечки
со смаком, в нужный момент.
   Сабрина вдруг ясно вспомнила их первую встречу, первый  день  знакомства.
Точнее, это был уже вечер (до того она  видела  его  мельком  на  пароходе):
Сергеев в бледно-синей рубашке и практически такого же цвета  джинсах  сидел
за столиком на открытой веранде маленького ресторанчика. Все происходило  на
берегу  грандиозного  океана,  в  молочно-теплый  вечер,  когда  солнце  уже
окунулось  по  самую  макушку  в  бескрайнюю  водную  гладь.  Граф   -   пес
великолепного экстерьера, окраса и  характера,  маститый  коккер-спаниель  -
сидел пригорюнившись у его ног, не обращая внимания на местных венесуэльских
шавок.
   Сабрина  обратила   внимание,   прежде   всего,   на   поражающую   своей
определенностью интеллигентность (даже избранность) этой пары. У нее  возник
непреодолимый порыв найти повод для знакомства и хоть  немного  погреться  в
лучах далекой славянской ауры. Когда предлог был найден, и она  по  деловому
решительно подошла к столику, за  которым  Сергеев  чревоугодничал,  на  нее
устремился удивительной голубизны и чистоты взгляд.  Первый  приступ  истомы
пришел и  ушел  неожиданно,  как  первый  порыв  ветра  перед  основательным
штормом.  Она   фиксировала   действие   на   себе   изучающе-внимательного,
проникающего вовнутрь, но, пройдя насквозь, улетающего в какую-то только ему
одному ведомую даль поиска.  Наверное,  так  обшаривает  клиента  деликатный
вор-карманник, профессионал высокой марки: не смущаясь пустых карманов, но а
полные вычищая  холодно,  расчетливо,  несколько  отстраненно  от  конечного
результата, да и от самой личности пострадавшего.
   По сравнению с местными жителями, видимый загар был сравнительно  бледным
и непрочным, - что-то нежно-женское виделось в таком "окрасе". Но, вместе  с
тем, чувствовалась явная  мужская  сила  в  спортивной  фигуре,  причем,  не
ломовая рабоче-крестьянская, а, скорее, сексуального качества. На Сабрину он
смотрел, как  мужчина-врач,  все  понимающий,  способный  понять,  вылечить,
обнять,  насладить.  Но  не  было  в  его   манере   строить   отношения   с
представительницами  противоположного  пола  назойливости  или,  того  хуже,
безалаберной похотливости. Сабрина поняла, что перед ней редкий экземпляр  -
даже более редкий, чем двоякодышащая рыба протоптер. Так  может  вести  себя
мужчина, знающий себе цену и неоднократно убедившийся в том, что многое  ему
подвластно. Ассоциация с  протоптером  пришла  неожиданно,  но  отпечаталась
прочно, как клеймо на предплечье человека-собственности.  Эту  собственность
не хотелось выпускать из рук. Вместе с тем, было очевидно, что  протоптер  -
редкая рыба, стремящаяся к абсолютному одиночеству, крайне неуживчивая  даже
в среде сотоварищей. Если человек ненароком наступает ей на  хвост,  то  она
шипит, сердится, как змея, и кусает больно, впиваясь в  олуха  всеми  своими
четырьмя острыми зубами. У протоптера вкусное мясо, и многие охотники льстят
себе надеждой полакомиться этой редкой, скитающейся в  районах  Африканского
побережья, рыбой. Но она прячется в темноте, на дне,  проделывая  извилистые
тропинки в глубоком иле. Пожелав отоспаться (что  с  ней  происходит  весьма
часто) "змейка" замуровывается в прочный кокон из ила и глины. Такой  способ
защиты спасает протоптера даже во время нещадной засухи. Там в этом каменном
саркофаге уникум дышит уже легкими - тихо, экономно, со вкусом, погружаясь в
глубокую спячку до поры до времени. Наступает тогда,  по  всей  вероятности,
стадия общения с  неведомыми  силами,  прихода  вещих  мыслей  -  начинается
сложнейшая интеллектуальная работа. В таком  состоянии  загадочное  существо
привозят в Европу, на показ и удивление  цивилизованной  публике.  И  только
единицы понимают, что  живет  в  протоптере  душа  человека,  родившегося  в
прошлой жизни под знаком не столько "рыба", сколько "змея", и что трогать ее
особенно опасно в Год Змеи.
   Сабрина почему-то почувствовала вполне определенно, что это  какой-то  ее
родной человек, с которым она уже была знакома, близка. Но то было давно,  -
скорее всего, в предыдущих жизнях: там они успели побывать в ролях  брата  и
сестры, затем и супругов. Ей страшно захотелось повторения  той  откровенной
близости. Сексуальный импульс был настолько  сильным,  что  она  подумала  о
гипнозе:  "черт  знает  этих   бескрайне-голубоглазых"!   Чтобы   прекратить
колдовство, она попыталась вытащить из-за пазухи легкую агрессию, но тут  же
получила  по  рукам  безразличным   взглядом.   Выволочка   была   настолько
эффективная, что она больше не делала дурацких попыток протестовать,  -  все
потекло, как по четко отрепетированному сценарию. Наверное, он был  мастером
завораживать, привораживать, уговаривать, заговаривать,  обаять.  Когда  она
очнулась от сна в постели, у себя дома, в объятиях Сергеева, то первое, чего
она испугалась, было традиционное для не в меру смелых или зависимых  женщин
- "Что же он подумает обо мне"?! Сергеев, оказывается, думал  о  ней  только
хорошее.  Он  осыпал  ее  столь  уместными  и  элегантными  доказательствами
очарования  ее  женскими  прелестями,  что  она  снова  вернулась  под  лоно
фантастического чувства долгой былой близости с ним.  Теперь  уже  эту  пару
могла разорвать только смерть. Что, как абсолютно точно  определила  Сабрина
заранее, как раз и случилось! Рыдания вновь стали душить ее.  Никто  еще  не
назвал вещи своими именами - ни Муза,  ни  ушедшие  мужчины  не  говорили  о
смерти Сергеева, но верный вывод словно висел в воздухе, над самой  головой.
Сабрина не напрашивалась на откровения, она  сознательно  тянула  время.  Но
откровения те приближались: рано или  поздно,  но  страшная  новость  должна
будет прогреметь в притихшей, затаившей дыхание комнате.
   О чем думала Муза  -  напряженно,  сосредоточенно,  с  огромной  печалью?
Конечно,  она  вспомнила  страшные  дни  своего  горя,  когда  ее  Миша  так
неожиданно сошел на повороте из громыхающего на стыках рельсов  трамвая,  он
ушел в этом неожиданном прыжке из ее жизни  навсегда.  Никто  тогда  не  был
способен заглушить ее горе.  Во  всяком  случае  так  ей  казалось.  Но  эти
воспоминания она уже научилась гасить,  отгонять  категорически.  Загадочным
было то, что, остывая от воспоминаний, она все чаще возвращалась  памятью  к
Сергееву. Что-то неладное творилось в мозгу (так она тогда подумала о себе):
слишком много женского темперамента и банальной  заинтересованности  было  в
тех воспоминаниях. Позови он тогда ее, и она не задумываясь  примчалась  бы.
Никакие укоры совести не помогали: на свете  есть  две  тайны  -  женщина  и
смерть. Эти, чьи-то очень  правильные  слова,  выплыли  из  застойных  болот
памяти. Но Сергеев не звал, очень редко писал, потом вовсе исчез надолго. Но
надежда теплилась, светилась, разгоралась!
   Теперь Муза вспомнила ту установку, которую ей  дал  Магазанник,  отрядив
для столь деликатной  миссии,  выманив  ее  из  далекого  Израиля,  где  она
проживала. Посланцем за ней был отряжен "забавный Феликс", который показался
ей тогда выходцем с того света, если под этой аллегорией  принимать  Россию.
Он же нашел ее, практически, в психологической невесомости, в прострации.  В
таком состоянии она, как стало известно, находилась уже без малого три года.
Как только Муза узнала о том, что речь идет о трагедии, зацепившей Сергеева,
она без колебаний согласилась выполнить роль  психотерапевта,  а  точнее,  -
"подсадной утки", с помощью которой собирались  выманить  на  тихую  воду  и
успокоить от  грядущих  трагических  известий  Сабрину.  Но  принимая  такое
решение, она отдавала себе отчет в том, что согласие ее  корыстно!  Ей  было
нужно собрать в своем сердце все отголоски жизни Сергеева,  к  которому  она
теперь начала питать какие-то странные чувства.
   Летели, как на пожар, пересаживаясь с самолета на самолет. Все  визитеры,
даже не успев смыть с себя дорожную пыль, явились ранним  утром  к  Сабрине.
Музу отрядили на выполнение сложнейшей роли - речь ведь шла  о  благополучии
не только Сабрины, но и ее ребенка - наследника Сергева.  Магазанник  так  и
сказал: "На святое дело ни денег, ни себя не жалеть"!
   Музу не стоило подгонять. Она и сама все понимала  намного  лучше  "тупых
мужиков" (именно так  она  их  всех,  до  одного,  теперь  характеризовала).
Сергеев был, бесспорно, в большей мере Мишиным другом, но  и  ее  тоже.  Она
считала себя человеком, имеющим кое-какие права и на него  и  на  наследника
(пусть - наследницу). Муза не вышла вторично замуж, а потратила время на то,
чтобы закончить университет (факультет  психологии),  походя  прихватив  еще
знания и диплом ветеринарного врача.  Еще  при  мишиной  жизни  она  втихаря
училась заочно в двух вузах сразу. Ее элитный еврейский генофонд обеспечивал
легкое переваривание пристебов вузовских педагогов Петербурга. В Израиле она
приобщилась к древнееврейским и оккультным  наукам,  -  правильнее  сказать,
Муза стала нормальной колдуньей. Среди своего нового клана  популярность  ее
начинала утверждаться и расти.
   Музе было ясно, что ощущение трагедии у Сабрины  уже  произошло,  но  она
маскирует его, пытаясь потянуть время, привыкнуть к страшной мысли, закалить
себя, дабы не нанести травму плоду. Никто из акушеров и гинекологов  еще  не
разобрался досконально в силе  защитных  механизмов  у  беременной  женщины.
Сабрина трагедию почувствовала сердцем, мозгом,  душой  и  темнить  на  этой
линии нет смысла. Но она пыталась, может быть, даже  не  осознанно,  отвести
удар от "живота". Муза понимала, что нужна правильная не  только  стратегия,
но и тактика компенсаторной психотерапии. Важнейшие ее элементы  как  раз  и
заботили современную колдунью. Необходимо было  брать  быка  за  рога.  Муза
нагнала  в  голос  побольше  решительности  и  твердости  и  безапелляционно
заявила:
   - Сабрина,  девочка,  ты  хочешь  поговорить  серьезно  или  тебе  больше
нравится тихо лить слезы? Ты, прежде всего, готовишься стать матерью, а  это
само по себе не так просто. Тем более не просто родить,  а  затем  вырастить
здорового ребенка. Сейчас своими рыданиями ты здоровья ему не прибавляешь, а
отбираешь. Представляешь, какие спазмы,  эмоциональные  встряски  он  теперь
испытывает. Ты же душу из него вынимаешь,  создавая  кислородное  голодание,
гормональный стресс.
   Сабрина от такого уверенно-методичного, спокойного го