ю,  что  это
плохо, только у нас все немного иначе. Понимаешь, многое из того,  что  ты
увидишь,  поначалу  покажется  тебе  даже  вульгарным,  но  ты  не  должна
забывать, что у нашего города на веку всего три поколения. У нас у каждого
есть отец, а половина города может похвастаться дедушками, но дальше  наша
родословная обрывается.
   - Понятно, - проронила она.
   - Город основали наши деды,  и  чем  только  не  приходилось  им  тогда
заниматься.  Есть,  например,  одна   дама,   сейчас   она   своего   рода
законодательница общества, - так ее отец был мусорщиком... Всякое бывало.
   - Погоди, - озадаченно сказала Салли Кэррол, - ты боишься, что я  стану
судить людей, что ли?
   - Да нет же, - поспешил  он,  -  я  и  сам  нисколько  не  стыжусь  их.
Понимаешь... тут прошлым летом гостила одна девушка, тоже с Юга, и  что-то
она ляпнула некстати... и я решил тебя предупредить.
   Салли Кэррол вся вспыхнула от возмущения, словно ее ни за  что  ни  про
что  отшлепали,  но   Гарри,   видимо,   счел   предмет   исчерпанным,   с
воодушевлением переменив тему.
   - У нас  сейчас  затевают  карнавал.  Впервые  за  десять  лет.  Строят
настоящий ледяной дворец, такого с восемьдесят пятого  года  не  было.  Из
блоков отборного, прозрачнейшего льда. Грандиозно!
   Встав, она подошла к окну и раздвинула тяжелые ворсистые портьеры.
   - Гляди! - воскликнула она. - Два малыша лепят снежную бабу.  Может,  я
выйду им помочь?
   - Выдумщица! Лучше поцелуй меня.
   С видимой неохотой она отошла от окна.
   - Вообще-то климат у вас не очень располагает к поцелуям.  Спокойно  не
посидишь.
   - А мы и не будем рассиживаться. Эту неделю я для тебя освободил,  взял
отпуск, и сегодня, кстати, мы приглашены на ужин и танцы.
   - Только вот что, Гарри, - призналась она, удобнее устраиваясь  у  него
на коленях,  -  я  наверняка  растеряюсь.  Я  совершенно  не  представляю,
понравится мне там или нет, как вести себя с людьми, я ничего не знаю.  Ты
мне должен все-все подсказывать, милый.
   - Подскажу, - мягко пообещал он, - а ты за это скажи, что  тебе  у  нас
хорошо.
   - Мне  ужасно  хорошо,  -  шепнула  она,  незаметно  оказавшись  в  его
объятиях, как она умела это делать. - С тобою мне везде хорошо, Гарри.
   И тогда же, пожалуй, впервые  за  всю  жизнь,  она  почувствовала,  что
сказала чужие слова.
   Ужин проходил при свечах, и, хотя Гарри сидел рядом,  ей  было  неуютно
среди мужчин, не закрывавших рта, и разодетых надменных дам.
   - Симпатичные люди, правда? - спросил он. - Как  на  подбор.  Вон  Спад
Хаббард, в прошлом году был нападающим в Принстоне, а тот - Джуни  Мортон,
он и его рыжий сосед были в Йеле капитанами хоккейной команды; с Джуни  мы
однокашники. Что и говорить, здешние штаты дают миру  лучших  спортсменов.
Словом, мужской заповедник. Один Джон Дж.Фишберн чего стоит!
   - А он кто? - в душевной простоте спросила Салли Кэррол.
   - Не знаешь?
   - Имя знакомое.
   - Король пшеницы всего Северо-Запада, крупнейший финансист.
   Внезапно обрел голос сосед справа.
   - Мне кажется, нас забыли познакомить. Роджер Пэттон.
   - Салли Кэррол Хэппер, - любезно отозвалась она.
   - Это я уже понял. Гарри говорил, что вы приезжаете.
   - Вы родственник?
   - Нет, я профессор.
   - Ой, - рассмеялась она.
   - Да, из университета. А вы, значит, с Юга?
   - Из Тарлтона, штат Джорджия.
   Он ей сразу понравился, у него были ржавого цвета усы и  блекло-голубые
глаза, которые смотрели на нее с таким не  подходящим  для  этого  сборища
лестным вниманием. За ужином они поболтали, и она настроилась  видаться  с
ним и впредь.
   После кофе ей представили множество симпатичных молодых людей,  которые
церемонно танцевали с нею и полагали естественным, что  ни  о  чем,  кроме
Гарри, ей говорить не интересно.
   "Господи боже, - думала  она,  -  они  ведут  себя  так,  словно  после
помолвки  я  стала  старше  их  и,  чего  доброго,  могу  наябедничать  их
мамочкам".
   На Юге не только помолвленная девушка, но даже молодая замужняя женщина
могла рассчитывать на такое же обращение, как семнадцатилетняя девочка  на
своем первом бале, - те же комплименты, те же галантные шуточки, а здесь о
такой вольности и думать не смей. Один юноша начал очень неплохо,  отметив
глаза Салли Кэррол, якобы, с первой минуты поразившие его воображение,  но
как же он перепугался, узнав, что она гостья Беллами и невеста  Гарри!  Он
повел себя так, словно допустил чудовищную бестактность, стал  совершенный
сухарь и стушевался при первой возможности.
   Тут  очень  кстати  подвернулся  Роджер  Пэттон  и  предложил   немного
передохнуть.
   - Итак? - весело сощурившись, поинтересовался он. - Как себя  чувствует
южная Кармен?
   - Превосходно. А что скажет... Грозный Дэн  Макгрю?  К  сожалению,  это
единственный северянин, которого я с грехом пополам знаю.
   Ответ пришелся ему по вкусу.
   - Я - преподаватель литературы, - покаялся он, - и "Грозный Дэн Макгрю"
не входит в мое обязательное чтение.
   - Вы здешний?
   - Нет, я из Филадельфии. Меня выписали сюда  из  Гарварда,  преподавать
французский. Впрочем, я здесь уже десять лет.
   - На девять лет и триста шестьдесят четыре дня больше, чем я.
   - Нравится вам здесь?
   - Да-а... Конечно!
   - В самом деле?
   - А что в этом странного? Разве похоже, что я скучаю?
   - Я видел, как минуту назад вы выглянули в окно и передернули плечами.
   - Я фантазерка, - рассмеялась Салли Кэррол. - Дома на улице так тихо, а
здесь за окном метель и в голову лезут всякие выходцы с того света.
   Он понимающе кивнул.
   - Раньше бывали на Севере?
   - Два лета ездила в Северную Каролину, в Ашвилл.
   - Симпатичное общество, правда? - он переключил ее внимание на  ходуном
ходившую комнату.
   Салли Кэррол вздрогнула. То же самое говорил Гарри.
   - Очень приятное! Они собаки.
   - Что?!
   Она густо покраснела.
   - Извините. Я не имела в виду ничего плохого. У меня такая привычка,  у
меня все люди собаки или кошки, все равно - мужчины, женщины.
   - Кто же вы?
   - Я кошка. И вы. На Юге почти все мужчины кошки, и ваши дедушки на этом
вечере - тоже.
   - А Гарри кто?
   - Гарри, конечно, собака. Все мужчины,  которых  я  встретила  сегодня,
более или менее собаки.
   - А какой смысл за этим стоит? Собака - это что,  своего  рода  истовая
мужественность в отличие от мягкости?
   - Вроде того. Я никогда не задумывалась над этим мне достаточно увидеть
человека, чтобы понять, собака он или кошка. Наверное, это все чепуха.
   - Не скажите. Это интересно. У меня ведь относительно этих  людей  тоже
была своя теория. Я полагаю, они обречены на замерзание.
   - Это как?
   - В них все яснее проступает  что-то  скандинавское,  ибсеновское.  Они
потихоньку погружаются в мрак, в уныние. Ведь у нас такие долгие зимы.  Вы
читали Ибсена?
   Она отрицательно покачала головой.
   - Так  вот,  в  его  героях  вы  всегда  обнаружите  какую-то  гнетущую
скованность. Это ограниченные и унылые  праведники,  для  которых  наглухо
заперт мир безмерной печали и радости.
   - Они не плачут, не смеются?
   - Никогда. Вот такая у меня теория. В этих краях живет не  одна  тысяча
шведов. Я полагаю, их привлекает сюда климат, для них  он  почти  свой,  и
постепенно они смешиваются с местным населением. Сегодня  их  здесь  всего
несколько человек, но худо-бедно четыре наших губернатора  были  шведы.  Я
надоел вам?
   - Нет, страшно интересно.
   - Ваша будущая невестка наполовину  шведка.  Лично  к  ней  я  отношусь
неплохо, но я убежден, что в целом скандинавы  влияют  на  нас  не  лучшим
образом. Не случайно они держат первое место в мире по числу самоубийств.
   - Зачем же вы живете в таком кошмаре?
   - А он мне не опасен. Я живу затворником, и вообще книги занимают  меня
больше, чем люди.
   - Интересно, что все писатели именно Юг  видят  в  трагическом  ореоле.
Испанки, жгучие брюнетки, кинжалы, тревожная музыка и прочее.
   - Нет, - покачал он головой, - трагедия - удел северных рас, потому что
им неведомо счастье всласть выплакаться.
   Салли Кэррол вспомнила свое кладбище. Наверное, смутно к ней  приходили
те же мысли, когда она объясняла, что ей хорошо на кладбище.
   - Итальянцы вроде бы самые веселые люди  на  свете.  Впрочем,  все  это
скучная материя, - оборвал он себя. - Вы  выходите  замуж  за  прекрасного
человека, и это главное.
   Он вызвал ее на ответную откровенность.
   - Я знаю. Таким, как я, рано или поздно надо на кого-то  опереться,  и,
мне кажется, в Гарри я могу быть уверена.
   - Хотите  еще  потанцевать?  -  Поднявшись,  он  продолжал:  -  Приятно
встретить девушку, которая знает,  зачем  она  выходит  замуж.  Для  очень
многих замужество только прогулка в романтический финал кинокартины.
   Она рассмеялась, он ей необыкновенно нравился.
   Двумя часами позже, уже по пути домой, устраиваясь удобно в машине, она
прильнула к Гарри.
   - Гарри, - шепнула она, - как хо-лод-но.
   - Что ты, моя хорошая, здесь тепло.
   - На улице холодно. Ветер как воет!
   Она зарылась  лицом  в  его  шубу  и  непроизвольно  вздрогнула,  когда
холодные губы коснулись краешка ее уха.



   4

   В вихре событий пронеслась первая неделя.  Январским  студеным  вечером
ее, как обещали, прокатили на санях,  прицепленных  к  автомобилю.  Другой
раз, утром, закутанная в шубу, она каталась на санках  с  ледяной  горы  у
загородного клуба; она даже отважилась скатываться на лыжах, расплачиваясь
за секунды сладостного парения радостным позором зарыться в сугроб. Зимние
забавы ей определенно  нравились,  исключая  прогулку  на  снегоступах  по
слепящей равнине, на которую бледным желточным оком взирало солнце. Но она
скоро поняла, что ей подсовываются детские  развлечения,  ей  подыгрывают,
что весело ей одной, а остальные смеются за компанию.
   Чувство неудобства она начала испытывать уже в семейном кругу  Беллами.
С  мужчинами  еще  можно  было  ладить,   они   ей   нравились,   особенно
среброголовый, выдержанный мистер Беллами - в него она  просто  влюбилась,
узнав, что он родом из Кентукки, потому что для нее это  была  ниточка  из
прошлой жизни. Зато к  женщинам  она  чувствовала  решительную  неприязнь.
Будущая невестка Майра являла собой унылое воплощение  хорошего  тона.  Ее
речь была до такой степени невыразительна, что Салли Кэррол,  избалованная
дома обществом обаятельных и уверенных в себе собеседниц,  только  что  не
презирала ее.
   "Хорошо, если они красивы, - думала она. - А то и смотреть не  на  что,
пустое место. Клуши в  павлиньих  перьях.  Одни  мужчины  и  делают  везде
погоду".
   Наконец,  сама  миссис  Беллами  -  ее  Салли  Кэррол  определенно   не
переносила. Первоначальное сходство с яйцом довершили надтреснутый голос и
разболтанная осанка - Салли Кэррол  всерьез  думала,  что  миссис  Беллами
разведет на полу яичницу,  если,  не  дай  бог,  упадет.  Вдобавок  миссис
Беллами была как бы символом кровной неприязни  города  к  чужакам.  Салли
Кэррол она звала "Салли", и ничто  не  могло  разубедить  ее  в  том,  что
двойное имя - это вовсе не какое-то  малоинтересное  прозвище:  для  Салли
Кэррол это усечение ее имени казалось такой же непристойностью, как  выйти
на люди полуодетой. Она любила свое имя, и от "Салли" ей  делалось  тошно.
Старуха не одобряла ее короткую стрижку, и после того первого  дня,  когда
она вошла в библиотеку, свирепо принюхиваясь, Салли Кэррол уже ни разу  не
осмелилась покурить внизу.
   Среди знакомых мужчин она выделяла только  Роджера  Пэттона,  он  часто
заглядывал к ним. К Ибсену и печальной судьбе здешних жителей он более  не
возвращался, а когда застал ее  на  диване  за  чтением  "Пер  Гюнта",  то
рассмеялся и попросил выбросить из головы его рассуждения - все это вздор.
   Она гостила уже вторую неделю, когда  однажды  едва  не  рассорилась  с
Гарри.   Всему   виной,   конечно,   была   его   невыдержанность,    хотя
непосредственным  поводом  к  конфликту  послужил  совершенно  посторонний
человек, точнее говоря - его невыглаженные брюки.
   Глубокими снежными коридорами они возвращались домой,  светило  солнце,
за которым Салли Кэррол признавала здесь чисто символическую роль. По пути
им попалась девчушка ни дать ни взять медвежонок -  столько  на  нее  было
напялено  шерстяных  одежек,  и  Салли  Кэррол  задохнулась   от   наплыва
материнских чувств.
   - Какая прелесть, Гарри!
   - Где?
   - Да эта кроха. Ты видел ее рожицу?
   - А что в ней особенного?
   - Она же красная, как клубничка. Прелестный ребенок!
   - У тебя самой почти такой румянец. Здесь, все прекрасно выглядят.  Нас
выставляют на мороз, едва мы научимся ходить. Изумительный климат.
   Она взглянула на него и не нашлась ничего возразить. У него был отменно
здоровый вид, и у его брата тоже. Да она сама нынче утром обнаружила,  что
у нее порозовели щеки.
   Неожиданное зрелище привлекло их внимание, и  они  с  минуту  оторопело
взирали на открывшийся впереди перекресток. Там, согнув ноги в  коленях  и
экстатически  уставившись  в  студеное  небо,  какой-то  человек,  видимо,
готовил себя к  вознесению.  И  в  следующую  же  секунду  они  неудержимо
расхохотались,  потому  что  вблизи  выяснилось,  что  их  сбили  с  толку
невообразимые брюки, мешком висевшие на их владельце.
   - Здорово нас провели, - смеялась Салли Кэррол.
   - Судя по брюкам, южанин, - подпустил шпильку Гарри.
   - Зачем ты так, Гарри?
   Ее удивленный взгляд вызвал в нем только раздражение.
   - Черт бы их всех взял, этих южан!
   Ее глаза сверкнули гневом.
   - Не смей о них так говорить!
   - Прошу прощения, - ядовито извинился он, - но ты знаешь мое  отношение
к ним. Это... это выродки, у них ничего общего  со  старыми  южанами.  Они
столько времени выезжали на неграх, что вконец разболтались.
   - Придержи язык, Гарри, - резко оборвала  она  его.  -  Они  совсем  не
такие. Пусть даже ленивы - я бы на тебя посмотрела под нашим солнышком! Но
они мои настоящие друзья, и я не желаю, чтобы  их  всех  поливали  грязью.
Среди них есть настоящие мужчины.
   - Видел, знаю. Кто идет к нам на Север получать образование  -  те  еще
ничего, но уж таких отпетых лоботрясов, нерях  и  грязнуль,  как  в  вашем
захолустье, я не видел нигде.
   Салли Кэррол сжимала пальцы в перчатках и кусала губы.
   - В моем выпуске, - не унимался Гарри, - в Нью-Хейвене, был один с Юга,
мы все думали - наконец-то сподобились увидеть настоящего  аристократа,  а
потом оказалось,  что  он  вовсе  не  аристократ,  а  сын  предприимчивого
северянина, который у вас в Мобиле прибрал к рукам весь хлопок.
   - Южанин никогда не позволит себе так  распуститься,  как  ты,  -  сухо
отозвалась она.
   - Пороху не хватит.
   - Или чего-то еще.
   - Ты меня прости, Салли Кэррол, но я  от  тебя  самой  слышал,  что  ты
никогда не выйдешь замуж за...
   - Это совсем другое дело. Я говорила, что вряд ли захочу связать  жизнь
с кем-нибудь из моих тарлтонских кавалеров, но при чем здесь остальные?
   Немного прошли молча.
   - Пожалуй, я погорячился, Салли Кэррол. Прости меня.
   Не отвечая, она кивнула головой. Несколько минут спустя, уже дома,  она
порывисто обняла его.
   - Гарри, - лепетала она сквозь слезы,  -  давай  поженимся  на  будущей
неделе. Я боюсь таких сцен, страшно боюсь. У нас все было  бы  по-другому,
если бы мы поженились.
   Но  Гарри  еще  не  отошел,  теперь  его  подогревало  сознание   своей
неправоты.
   - Глупость. Мы же договорились - в марте.
   У Салли Кэррол сразу высохли глаза, и она вся подобралась.
   - Хорошо. Зря я, должно быть, это сказала.
   Гарри смягчился.
   - Чудачка! Поцелуй меня, и забудем все это.
   Но когда в тот же вечер, заключая  программу  варьете,  оркестр  грянул
"Дикси", Салли Кэррол ощутила такой наплыв чувств, перед которым  померкли
все дневные переживания. Сжимая ручки кресла, она  все  клонилась  вперед,
пока ее лицо не стало совсем пунцовым.
   - Расстроилась, девочка? - шепнул Гарри.
   Она не слышала его. В животворном, будоражащем ритме скрипок  и  литавр
мимо нее в темноту  уходили  ее  добрые  приятели-призраки,  и  они  почти
скрылись, она едва успела попрощаться с  ними,  когда  флейта  сипло,  еле
слышно допела:

   На Юг, домой,
   В родимый Диксиленд.



   5

   Ночь выдалась особенно  холодная.  Накануне  нечаянная  оттепель  почти
расчистила улицы, но сейчас на них снова появились клубящиеся белые гонцы,
поперек мела поземка, и уже было не продохнуть от снежной  крошки.  Вместо
неба над головой угрожающе нависало что-то  набрякшее,  распяленное  между
крышами, и было ясно, что скоро густо повалит снег,  и  ни  на  минуту  не
стихал  северный  ветер,  студивший  уютное  тепло   освещенных   окон   и
заглушавший упругий бег их лошадки. Какой все-таки  унылый  город,  думала
Салли Кэррол, просто ужас.
   Ночами ей порою казалось, что здесь не осталось ни единой  живой  души,
что все давно вымерли и только  пустые  освещенные  дома  ждут,  когда  их
укроют могильные холмики мокрого снега. Господи, неужели  ее  могилу  тоже
когда-нибудь занесет снегом! Всю бесконечно долгую зиму лежать  под  этими
огромными сугробами, и никто даже камня над ее могилкой не  углядит.  Нет,
свою могилу она видела заросшей цветами, обласканной солнцем и дождем.
   И она снова задумалась о сиротливых  фермах,  которые  видела  из  окна
вагона, и о том, каково  в  них  зимуется:  слепящая  белизна  за  окнами,
ледяная корка на рыхлых сугробах,  потом  нудное  таяние  и  неприветливая
весна, какой она представляла ее по рассказам Роджера Пэттона.  И  на  это
променять свою весну -  с  сиренью  и  томящей  негой  в  сердце.  Сначала
потерять весну, потом и душа остынет.
   Задула и вовсю разгулялась метель. Глаза  Салли  Кэррол  слепила  сразу
таявшая снежная крупа. Гарри протянул руку в меховой рукавице  и  поглубже
надвинул ее замысловатую байковую шапочку. Снег налетел колючим порывом, и
мгновенно заиндевевшая лошадь покорно опустила голову.
   - Гарри, она замерзла, - испугалась Салли Кэррол.
   - Ты про лошадь? Ничуть. Ей это нравится.
   Минут через десять свернули, и цель поездки  предстала  их  глазам.  На
высоком холме, ярким зеленым контуром вычерченный на сумрачном небе, стоял
ледяной дворец. Он был в три этажа, с  башенками  и  бойницами,  с  узкими
прорезями окон, забранных ледяными пластинами, и огромный его  центральный
зал был насквозь высвечен морем электрических огней.  Салли  Кэррол  нашла
под меховой полостью руку Гарри и крепко вцепилась в нее.
   - Какая красота! - в восторге выкрикнул он. - Бог мой, какая красота! С
восемьдесят пятого года такое здесь видят впервые.
   А ее ужаснула мысль, что этого не было с восемьдесят пятого года.  Ведь
лед - он призрак, и, значит,  этот  дом  населяют  призраки  восьмидесятых
годов, без кровинки в лице и седые от снега.
   - Пойдем, пойдем, - торопил Гарри.
   Она выбралась за ним из саней и подождала, пока он привязывал лошадь.
   Пронзительно звеня бубенцами,  подъехали  еще  сани  -  Гордон,  Майра,
Роджер Пэттон и с ними какая-то девица. Народу  собралось  уже  порядочно,
все в шубах и овчинных тулупах, снег повалил крупными хлопьями,  и,  чтобы
не разбрестись в белой пелене, приходилось перекликаться.
   - Сто семьдесят футов  высоты,  -  на  ходу  объяснял  Гарри  какому-то
закутанному спутнику. - Общая площадь шесть тысяч квадратных ярдов.
   До нее долетали обрывки разговора:
   - Главный зал... Толщина стен от двадцати до сорока  дюймов...  ледяной
подвал почти в милю... Канадец, который все это построил...
   Попав внутрь дворца, Салли Кэррол была очарована загадочностью отвесных
прозрачных стен и невольно повторяла про себя две строки из "Кубла Хана":

   Эти льдистые пещеры,
   Этот солнечный чертог.

   В громадной сверкающей пещере  она  присела  на  деревянную  скамью,  и
давешняя  тоска  отпустила  ее.  Гарри  прав  -  это  красиво,  ее  взгляд
неторопли