у
у руля и темные глаза, которые глядели на него с быстро удаляющейся лодки.
Лодка вынеслась на середину озера и  стала  бесцельно  описывать  огромные
пенные круги. Потом один из  кругов  столь  же  необъяснимо  выпрямился  и
полетел к плоту.
   - Кто тут? - крикнула она, выключив мотор. Она была сейчас так  близко,
что он мог даже рассмотреть ее купальный костюм - розовый и без юбочки.
   Лодка ткнулась носом  в  плот,  чуть  не  перевернув  его,  и  Декстера
швырнуло к девушке.
   Он и она с разной степенью интереса узнали друг Друга.
   - Кажется, это вас мы сегодня обогнали? - спросила она.
   - Да.
   - А вы моторной лодкой править умеете? Если умеете, сядьте, пожалуйста,
за руль, а  я  покатаюсь  на  доске.  Меня  зовут  Джуди  Джонс...  -  Она
улыбнулась кривой, нелепой усмешкой - вернее, это  ей  казалось,  что  она
улыбается криво и нелепо, потому что, как бы  она  ни  кривила  свой  рот,
улыбка ее не могла быть несуразной, она была только пленительной. - Я живу
вон там, в  Шерри-Айленде,  и  дома  меня  ждет  один  человек.  Когда  он
подъехал, я села в лодку и уплыла. Не надо было ему говорить,  что  я  его
идеал.
   Плескала рыба, высоко в небе сняла звезда, горели  огни  вокруг  озера.
Декстер сидел рядом с Джуди Джонс, и она объясняла ему, как  управлять  ее
лодкой. Потом она прыгнула в воду и гибко поплыла к доске. Смотреть на нее
было легко - как на летящую чайку, как на гнущееся под ветром  дерево.  Ее
загоревшие до черноты руки гибко мелькали среди тусклой  платины  волн,  -
вот над водой появляется локоть, потом  предплечье  и  кисть  в  стекающих
каплях, она выносит руку вперед и с размаху вонзает в воду.
   Берег был далеко; Декстер посмотрел назад - она уже взобралась на доску
и стояла на коленях, передний край доски торчал высоко над водой.
   - Быстрее, - попросила она, - как можно быстрее.
   Он послушно нажал на рычаг, и тотчас перед лодкой вскипел белый  пенный
фонтан. Когда он снова обернулся, девушка стояла на летящей доске во  весь
рост, широко раскинув руки и подняв лицо к небу.
   - Ужасно холодно! - крикнула она. - Как вас зовут?
   Он сказал.
   - Приходите к нам завтра обедать!
   Сердце его повернулось, как штурвал лодки, и во второй раз ее случайный
каприз изменил все течение его жизни.



   3

   На следующий день вечером, дожидаясь, пока  она  сойдет  вниз,  Декстер
населял сумрачную, всю в коврах, гостиную и примыкавшую к  ней  стеклянную
веранду молодыми людьми, которые любили Джуди Джонс раньше него. Он  знал,
какого рода молодые люди ухаживают за ней - они поступали  в  университет,
где он учился, из привилегированных школ,  безупречно  одетые,  с  ровным,
здоровым загаром. Он тогда еще понял, что в чем-то эти  молодые  люди  ему
уступают. Он был полнокровнее их, сильнее. И все же он признался себе, что
видит своих детей такими, как они, а значит, признал и  другое  -  что  он
всего лишь грубый, мощный корень,  от  которого  они  извечно  берут  свое
начало.
   Когда пришло его время носить элегантные костюмы, он  уже  знал  лучших
портных Америки, и эти лучшие портные Америки сшили  ему  костюм,  который
был на нем сейчас. Он держался строго и  сдержанно,  что  всегда  отличало
питомцев его университета. Он оценил,  как  полезна  ему  может  быть  эта
сдержанность, и усвоил ее: он понимал, что для непринужденности в  манерах
и одежде требуется большая уверенность в себе. Что  ж,  этой  уверенностью
будут обладать его дети. Мать Декстера в девичестве звалась Кримелих,  она
была  дочь  крестьянина  из  Богемии  и  до  конца  дней  плохо   говорила
по-английски. Ее сыну не следует забегать вперед.
   Джуди спустилась в  начале  восьмого.  На  ней  было  голубое  шелковое
платье, довольно скромное, и он в первую минуту пожалел, что она не надела
вечернего. Разочарование усилилось, когда она,  коротко  поздоровавшись  с
ним, подошла к двери  буфетной,  открыла  ее  и  сказала:  "Марта,  можете
подавать". Он-то воображал, что дворецкий  объявит  "Кушать  подано",  что
перед обедом будут коктейли.  Но  он  об  этом  забыл,  едва  они  сели  и
принялись рассматривать друг друга.
   - Папы с мамой нет, - сказала она, думая о чем-то своем.
   Он помнил последнюю встречу с ее отцом и обрадовался, что родителей  не
будет - они, вероятно, стали бы  спрашивать,  кто  он  и  откуда.  Декстер
родился в деревушке под названием Кибл, милях в  пятидесяти  от  озера,  и
всегда говорил, что он не из  поселка  Черный  Медведь,  а  из  Кибла.  Не
очень-то приятно сообщать людям, что  ты  вырос  в  городке,  который  так
некстати находится рядом  и  на  виду  у  всех  обслуживает  фешенебельный
курорт.
   Разговор зашел об университете, где он учился, а она  в  последние  два
года часто бывала на балах, и о городе, откуда  в  Шерри-Айленд  приезжали
отдыхать именитые горожане и куда Декстеру предстояло завтра  вернуться  к
своим процветающим прачечным.
   За обедом она вдруг впала  в  мрачное  уныние,  и  Декстер  растерялся.
Малейшая нотка раздражения в ее грудном голосе  огорчала  его.  Когда  она
улыбалась -  ему,  куриной  печенке,  каким-то  своим  мыслям,  -  у  него
сжималось сердце, потому что в ее улыбке не было  радости,  не  было  даже
оживления. Когда алые уголки ее губ изгибались вниз, казалось, что губы не
улыбаются, а зовут к поцелую.
   После обеда она вывела его на темную веранду и искусно переменила тон.
   - Можно я немножко поплачу? - спросила она.
   - Боюсь, вам скучно со мной, - быстро отозвался он.
   - Ничуть. Вы очень славный. Но у меня сегодня  был  ужасный  день.  Мне
нравился один человек, а он возьми да признайся, что у него  за  душой  ни
гроша. Прямо как гром средь ясного неба. Раньше об этом  никогда  не  было
речи. Я, наверное, кажусь вам ужасно корыстной?
   - Может быть, он боялся сказать вам?
   - Может быть. Но он с самого начала сделал ошибку. Понимаете, если бы я
знала, что он беден... да я столько раз бывала влюблена в  бедняков  и  за
всех за них не шутя собиралась замуж. Но тут мне и в голову не  приходило,
что у него ничего нет, а нравился он мне не так уж  сильно,  вот  я  и  не
выдержала такого удара. Если бы девушка вдруг ни с того ни с сего объявила
своему жениху, что она вдова! Может быть, он ничего не имеет против  вдов,
но все-таки... Не  будем  делать  ошибки  в  самом  начале,  -  неожиданно
прервала себя она. - Вообще-то вы кто?
   Декстер на миг заколебался. Потом решительно сказал:
   - Пока никто. У меня все еще в будущем.
   - Вы бедны?
   - Нет, - честно признался он. - Наверное, никто из моих сверстников  на
всем Северо-Западе не зарабатывает столько, сколько я. Мне неловко об этом
говорить, но ведь вы сами не хотели начинать с ошибки.
   Наступило молчание. Но вот уголки  ее  губ  изогнулись  в  улыбке,  она
неуловимым движением качнулась к Декстеру, глядя ему в глаза.  У  Декстера
прервалось дыхание, он замер в ожидании - сейчас он испытает неизведанное,
в их поцелуях таинственно возникнет нечто, чего нельзя предрешить,  нельзя
предсказать. И так оно и случилось - она  передала  ему  свой  пыл  щедро,
безудержно, поцелуями,  которые  были  не  обещанием,  а  свершением.  Они
вызывали  не  бесконечно  возрождающийся  голод,  а  ничем  не   утоляемое
пресыщение...  они,  как  милостыня,  лишь  множили  просьбы,  потому  что
отдавали все без остатка.
   Через час Декстер был убежден, что  полюбил  Джуди  Джонс  еще  гордым,
честолюбивым подростком.



   4

   Вот как все началось - и продолжалось в том же духе, то разгораясь,  то
затухая,  до  самой  развязки.  Декстер  отдал  себя  во   власть   самого
непосредственного и беспринципного существа, какие только  ему  доводилось
знать. Если Джуди чего-то хотела, она шла к своей цели напролом, пуская  в
ход все свои чары. Приемы ее не отличались разнообразием, она не  выжидала
выгодной для себя минуты, не рассчитывала  заранее  ходов  -  мысль  в  ее
увлечениях принимала очень слабое участие. Она  просто  заставляла  мужчин
почувствовать все обаяние своей телесной красоты. Декстер и  не  хотел  ее
переделывать. Ее недостатки  были  одно  со  страстной  энергией,  которая
оправдывала их и возвышала.
   Когда в тот первый вечер  голова  Джуди  лежала  на  его  плече  и  она
шептала: "Не понимаю, что со  мной.  Вчера  мне  казалось,  я  влюблена  в
одного, сегодня мне кажется, я влюблена в вас...", это  было  прекрасно  и
романтично. Какое восхитительно переменчивое создание  принадлежит  сейчас
ему! Но неделю спустя это ее  качество  представилось  ему  уже  в  другом
свете. Она повезла его  в  своем  автомобиле  на  пикник,  а  после  ужина
исчезла, опять же в своем автомобиле, с другим. Декстер  был  раздавлен  и
лишь через силу заставил себя отвечать, когда к нему обращались. Потом она
уверяла его, что не целовалась с тем, другим, но он знал, что она лжет,  -
и все-таки обрадовался, что она взяла на себя труд лгать ему.
   Лето еще не кончилось, когда он обнаружил, что, кроме  него,  за  Джуди
ухаживают, постоянно сменяя друг друга, еще десятка  полтора  поклонников.
Каждый из них в свое время пользовался ее исключительным  расположением  -
половине  она  до  сих  пор  скрашивала  жизнь  эпизодическими   вспышками
нежности. Заметив, что поклонник захирел без поощрения и вот-вот выйдет из
игры, она дарила ему несколько упоительных минут, после  чего  он  томился
еще год, а то и дольше. Джуди совершала эти вылазки против  беззащитных  и
отчаявшихся  незлонамеренно,   она   даже   вряд   ли   вообще   сознавала
злокозненность своего поведения.
   Когда в городе появлялся кто-то новый, все остальные сразу же  получали
отставку - свидания автоматически отменялись.
   Бороться с этим было бессмысленно, потому  что  действовала  она  сама.
Джуди была не из тех девушек, кого можно "покорить", приложив усилия, - ум
против  нее  был  бессилен,  бессильно  было  обаяние;  если  ее  начинали
штурмовать слишком  упорно,  она  немедленно  переводила  роман  на  чисто
чувственную основу, и такая сила была в  ее  неотразимой  красоте,  что  и
самым блестящим, и самым упорным приходилось принимать ее правила  игры  и
отказываться от собственных. Джуди  занимало  только  одно  -  возможность
добиваться своего, утверждая силу собственных чар. Наверное,  ее  окружало
слишком  много  юного  поклонения,  слишком  много  юных  поклонников,  и,
защищаясь от них, она научилась не нуждаться ни в ком, кроме самой себя.
   Упоение первых дней сменилось у  Декстера  тревогой  и  разочарованием.
Растворяясь в Джуди, он чувствовал, что этот  его  беспомощный  экстаз  не
исцеляет, а лишь дурманит, как наркотик. К счастью для его  работы,  в  ту
зиму такие минуты экстаза перепадали ему не часто. Какое-то время в начале
их знакомства казалось, что влечение их сильное и взаимное, - например, те
три дня в августе, три долгих  вечера  в  темноте  ее  веранды,  странные,
обессиливающие поцелуи днем, в затененных комнатах или в  саду,  в  увитых
зеленью  беседках,  три  утра,  когда  она  была  свежа,  как  заря,  и  в
разгоравшемся свете дня встречала его взгляд  почти  с  робостью.  Он  был
счастлив, как жених, и оттого, что не был женихом, лишь острее ощущал свое
счастье. В один из тех дней он впервые попросил ее стать  его  женой.  Она
сказала: "Может быть, когда-нибудь...", потом: "Поцелуй меня", потом: "Как
я хочу быть твоей женой", потом: "Я люблю тебя", потом...  потом  она  уже
ничего не говорила.
   На четвертый день приехал какой-то ее знакомый из Нью-Йорка и прогостил
в их доме до середины сентября.  К  невыразимой  муке  Декстера,  поползли
слухи, что она с ним обручилась.  Молодой  человек  был  сыном  президента
какого-то концерна. Но через месяц стало известно, что Джуди  скучает.  На
одном балу она просидела весь вечер в моторной  лодке  с  одним  из  своих
местных поклонников, а нью-йоркский гость носился по  клубу  и  искал  ее.
Местному поклоннику она сказала, что гость ей до смерти  надоел,  и  через
два дня гость уехал. Ее видели с ним на вокзале и потом рассказывали,  что
вид у него был вполне похоронный.
   Так кончилось лето. Декстеру было двадцать четыре года, и с каждым днем
его возможности становились все шире. Он вступил в два городских клуба и в
одном из них поселился. В  отличие  от  многих  своих  сверстников  он  не
сделался завсегдатаем клубных балов, но на те балы,  где  могла  появиться
Джуди Джонс, всегда заглядывал. Ему были бы рады в лучших домах  города  -
он считался хорошей партией, и преуспевающие дельцы с дочерьми на  выданье
очень его привечали. А то, что  Декстер  открыто  исповедовал  преданность
Джуди Джонс, завоевывало ему еще большее уважение. Но он  не  стремился  к
светским успехам и презирал молодых людей, которые толкутся на  танцах  по
четвергам и субботам и не прочь отобедать с молодыми супружескими  парами,
если кого-то не хватает для ровного счета. Декстер уже  подумывал  о  том,
чтобы перебраться на Восток - в Нью-Йорк. И Джуди  Джонс  он  был  намерен
увезти с собой. Как ни  сильно  было  его  разочарование  миром,  где  она
выросла, противостоять ее очарованию он не мог.
   Запомним это, иначе нам не понять, на что он пошел ради нее.
   Через полтора года после того, как Декстер познакомился с Джуди  Джонс,
он сделал предложение другой девушке. Звали эту девушку Айрин Ширер, и  ее
отец был одним из тех столпов города, кто с самого начала прочил  Декстеру
большое будущее. Айрин была  миловидная,  склонная  к  полноте  блондинка,
скромная и положительная, у нее было два серьезных претендента, но,  когда
Декстер попросил ее руки, она их деликатно отдалила.
   Лето, осень, зиму, весну, еще одно лето и еще одну осень отдал  Декстер
неуемным  губам  Джуди  Джонс.  Она  платила  ему  поощрением,  интересом,
коварством, равнодушием, насмешкой. Она заставила его  пережить  множество
мелких обид и унижений, как  бы  мстя  за  то,  что  когда-то  он  мог  ей
нравиться. Заманив его, она тут же начинала зевать от скуки, манила снова,
и в нем закипали  горечь  и  гнев.  Она  дала  ему  величайшее  счастье  и
причинила невыразимые муки. Чем только он ради нее не поступался, на какие
только жертвы не шел. Она его оскорбляла, топтала его  ногами,  заставляла
пренебрегать ради нее работой - просто так, для забавы. Но вот одного  она
не делала никогда - она его не критиковала, а все потому, думал он, что не
хотела замутить того безграничного и вполне искреннего равнодушия, которое
к нему проявляла.
   Пришла и снова ушла осень, и он в первый раз подумал, что  Джуди  Джонс
не для него. Долго ему пришлось  убеждать  себя  в  этом,  но  наконец  он
смирился. Лежа ночью в постели, он часами спорил с собой. Вспоминал  обиды
и неприятности, которые ему пришлось из-за нее пережить, разбирал,  почему
жена из нее получилась бы хуже некуда. Потом признавался себе,  что  любит
ее, и на том засыпал. Целую неделю он одержимо занимался  делами  -  чтобы
ему не слышался ее грудной голос по телефону и  не  виделись  за  столиком
напротив ее глаза, - а вечером  садился  у  себя  в  кабинете  за  стол  и
обдумывал планы на долгие годы вперед.
   Через неделю он поехал  в  клуб  и  во  время  танцев  всего  один  раз
перехватил Джуди  у  ее  кавалера.  Наверное,  впервые  за  все  время  их
знакомства он не попросил ее посидеть с ним в саду и не сказал ей, как она
хороша. Он огорчился, что она этого и не заметила, - но и  только.  Он  не
почувствовал ревности, увидев, что сегодня у нее опять новый поклонник. Он
давно отучил себя ревновать.
   На вечере он пробыл долго.  Больше  часу  сидел  возле  Айрин  Ширер  и
говорил с ней о литературе и музыке. И то и другое он знал очень плохо. Но
теперь у него появилась возможность располагать своим временем,  и  он  не
без  самодовольства  считал,  что  ему,  Декстеру  Грину,   молодому,   но
неслыханно удачливому дельцу, следует в таких вещах разбираться.
   Дело было в октябре, и Декстеру шел двадцать шестой год.  В  январе  он
сделал предложение Айрин. О помолвке решили объявить в июне,  а  в  начале
осени сыграть свадьбу.
   Северная зима тянулась бесконечно,  и  только  в  конце  апреля  подули
теплые ветры и в озеро Черного Медведя побежали ручьи. В первый раз больше
чем за год Декстер чувствовал что-то вроде успокоения. Джуди Джонс  уехала
во Флориду, потом в Хот-Спрингс, с кем-то обручилась, расторгла  помолвку.
Сначала, когда Декстер только что отступился от нее, ему было тяжело,  что
в городе его все еще связывают с Джуди и постоянно  о  ней  расспрашивают,
но, когда во время обедов его стали сажать рядом с Айрин Ширер,  расспросы
прекратились - теперь уже другие рассказывали ему  о  Джуди.  Он  перестал
быть источником сведений о ней.
   И вот наступил май. Декстер  бродил  вечерами  по  улицам  во  влажной,
набухающей дождем темноте и думал, что в нем почти  не  осталось  радости,
она исчезла так быстро, и так  мало  для  этого  понадобилось.  Ровно  год
назад, тоже в мае, Джуди завертела его в водовороте своей непростительной,
и все-таки прощаемой ей безудержности - и он поверил на короткий миг,  как
верил еще раз или два, что она его полюбила. И эту-то крупицу  счастья  он
отдал за нынешний груз спокойствия! Айрин, он знал, будет  для  него  лишь
тень за спиной, голос, разговаривающий с детьми, рука, разливающая  чай...
восторг и красота исчезли, исчезло волшебство ночей я чудо сменяющих  друг
друга времен года... прелестных губ с опущенными уголками, которые тянутся
к его губам, увлекая  в  блаженство  глаз...  Память  держала  его  цепко.
Слишком он был силен и полон жизни, чтобы дать своей любви легко умереть.
   В середине мая, когда весна несколько дней  медлит  на  шатком  мостке,
готовясь шагнуть в зрелое лето, Декстер пришел  как-то  вечером  к  Айрин.
Через неделю объявят об их помолвке, и все примут эту новость как должное.
А сегодня вечером они будут сидеть рядом в гостиной Университетского клуба
и смотреть на танцующих. Ему было с ней надежно,  покойно  -  она  была  в
городе всеобщей любимицей, все в один голос восхищались ее достоинствами.
   Он поднялся на крыльцо особняка Ширеров и вошел в переднюю.
   - Айрин! - позвал он.
   Из гостиной вышла миссис Ширер.
   - Здравствуйте, Декстер. У Айрин ужасно разболелась голова, она ушла  к
себе. Она хотела ехать с вами, но я ее уложила в постель.
   - Что-нибудь серьезное?
   - Нет, пустяки. Завтра утром она будет играть с вами в гольф. А сегодня
вы уж ее простите, Декстер.
   Она ласково улыбалась ему. Они с Декстером  нравились  друг  другу.  Он
несколько минут поболтал с ней и простился.
   В Университетском клубе, где он жил, он  не  сразу  прошел  к  себе,  а
задержался на минутку  в  дверях,  разглядывая  танцующих.  Прислонился  к
косяку, кивнул одному приятелю, другому, зевнул...
   - Это ты, милый, здравствуй!
   Он вздрогнул, услышав рядом знакомый голос.  Это  Джуди  Джонс  бросила
своего кавалера и подбежала к  нему  -  Джуди  Джонс,  изящная  фарфоровая
статуэтка в  золотом  платье,  с  золотой  лентой  в  волосах,  в  золотых
туфельках, выглядывающих из-под платья.  Она  улыбнулась,  вспыхнув  своим
тонким, неверным румянцем. По залу пронеслось дыхание тепла  и  света.  Он
судорожно сжал кулаки в карманах смокинга. Его вдруг охватило волнение.
   - Когда ты приехала? - спросил он равнодушно.
   - Пойдем, я тебе все расскажу.
   Она скользнула в дверь, он за ней. Ее не было - и вот она вернулась, от
этого  чуда  он  готов  был  разрыдаться.  Где-то  далеко  она  ходила  по
завороженным улицам, что-то делала, и это кружило голову, как музыка.  Все
тайны, все пьянящие кровь молодые надежды, которые исчезли вместе с ней, с
ее возвращением ожили.
   На крыльце она обернулась:
   - Твой автомобиль здесь? Если нет, сядем в мой.
   - Здесь.
   Зашуршало золотое платье. Он хлопнул дверцей.  К  скольким  автомобилям
она подходила, садилась вот так, откидывалась  на  спинку  сиденья,  кл