ривь и вкось, но сейчас он снова увидел перед собой Эдит
- очаровательную, веселую, упоенно болтающую о каких-то пустяках,  и  этот
образ пробудил к жизни множество воспоминаний. Перед ним снова возникло ее
лицо... Все годы, проведенные в университете, он испытывал восторженное  и
робкое преклонение перед этой девушкой. Он  любил  рисовать  ее  -  в  его
комнате  висело  около  дюжины  набросков:  Эдит  играет  в  гольф,   Эдит
плавает... Он мог с закрытыми глазами  набросать  ее  капризный,  влекущий
профиль.
   В половине шестого они вышли от  "Братьев  Риверс"  и  остановились  на
тротуаре.
   - Ну, я вполне укомплектован, - довольно сказал Дин. - Теперь  назад  в
отель - постричься, побриться, сделать массаж.
   - Правильно, - отозвался его приятель. - Я,  пожалуй,  последую  твоему
примеру.
   "Неужели ничего не выйдет?" - думал Гордон. Он едва удержался, чтобы не
крикнуть приятелю Дина: "Убирайся к черту!" С отчаянием в душе он  начинал
подозревать, что Дин нарочно таскает за собой этого малого, чтобы избежать
разговора о деньгах.
   Они вернулись в отель "Билтмор".  Там  уже  было  полно  очаровательных
молоденьких девушек. Большинство из них съехалось  на  этот  первый  в  их
жизни большой бал - бал знаменитой  студенческой  организации  знаменитого
университета - из разных городов, со всех концов западных и южных  штатов.
Но перед Гордоном лица их мелькали как во сне. Он уже  собирался  с  духом
для последней мольбы, уже готов был сказать что-то, сам еще не  зная  что,
когда Дин извинился перед приятелем, взял Гордона  за  локоть  и  отвел  в
сторону.
   - Горди, - торопливо пробормотал он, - я  все  основательно  обдумал  и
вижу, что не могу одолжить тебе этих денег. Рад бы выручить  тебя,  да  не
могу - я тогда сяду на мель на целый месяц.
   Гордон тупо глядел на него, удивляясь про  себя,  как  это  он  никогда
раньше не замечал этих торчащих зубов...
   - Я страшно огорчен, Горди, - говорил Дин. - Но ты видишь, как  обстоит
дело.
   Он достал бумажник и не спеша отсчитал семьдесят пять долларов.
   - Вот, - сказал он, протягивая деньги. - Здесь семьдесят пять долларов.
Всего, значит, будет восемьдесят. Это все, что у меня  есть  при  себе.  И
больше я никак не могу себя урезать.
   Гордон протянул руку. Пальцы его  разжались  и  сжались  снова,  словно
клещами захватив бумажки.
   - Увидимся на балу, - сказал Дин. - А сейчас мне пора к парикмахеру.
   - До скорого, - сказал Гордон каким-то хриплым, не своим голосом.
   - До скорого.
   Дин хотел было улыбнуться, но передумал. Небрежно кивнув,  он  поспешил
прочь.
   Гордон не двинулся с места; красивое лицо его было искажено  отчаянием,
деньги судорожно зажаты в  кулаке.  Затем,  ничего  не  видя  от  внезапно
прихлынувших слез, он, спотыкаясь, начал спускаться по лестнице.



   3

   В тот же вечер около девяти часов двое вышли из дешевого  ресторана  на
Шестой авеню. Изможденные, неприглядные с  виду,  они  были  лишены  почти
всего, что отличает людей от животных, но в них не было и той  первобытной
животной силы, в которой есть нечто красочное.  Еще  недавно  они  кормили
вшей, холодали и голодали в грязном городишке в  чужой  стране.  Они  были
нищи, одиноки, с колыбели жизнь швыряла их,  словно  щепки  по  волнам,  и
будет швырять  так  до  самой  смерти.  Они  были  одеты  в  форму  солдат
американской  армии,  а  нашивки  на  плечах   свидетельствовали   об   их
принадлежности к дивизии, сформированной в  штате  Нью-Джерси  и  три  дня
назад высадившейся в Нью-Йорке.
   Того, что повыше, звали Кэррол Кэй - звучное имя, наводившее на мысль о
том, что, сколько бы ни вырождался род из поколения в поколение,  в  жилах
этого отпрыска еще должна отыскаться капля крови его  доблестных  предков.
Однако тощее лицо с безвольным подбородком, тусклые,  водянистые  глаза  и
торчащие скулы отнюдь не  свидетельствовали  о  врожденной  решимости  или
отваге.
   Его товарищ был смугл и кривоног. Крысиные глазки и  не  раз  перебитый
крючковатый нос. Вызывающая манера держаться была явно напускной - оружием
самозащиты, без которого не просуществуешь в том мире, где только рычат  и
кусают, где царят животная грубость и животный  страх,  -  короче,  в  том
мире, в котором он всегда жил. Звали его Гэс Роуз.
   Выйдя из кафе, они побрели по Шестой авеню, с независимым видом ковыряя
в зубах.
   - Куда теперь? - вопросил Роуз таким тоном, словно, скажи  Кэй:  "А  не
махнуть ли нам в Полинезию?" - это ничуть бы его не удивило.
   - А может, нам удастся пропустить где-нибудь стаканчик? Как  ты  насчет
этого?
   Сухой закон еще не был введен. Нерешительность, прозвучавшая  в  голосе
Кэя, объяснялась тем, что запрещено было продавать спиртное солдатам.
   Предложение встретило со стороны Роуза самый восторженный отклик.
   - Я кое-что придумал, - продолжал Кэй после  минутного  раздумья.  -  У
меня тут есть брат.
   - Где, в Нью-Йорке?
   - Ну да. Старшой. - Кэй хотел сказать, что  это  его  старший  брат.  -
Служит официантом в каком-то кабаке.
   - Думаешь, он может поднести нам?
   - Да уж, верно, может!
   - Вот посмотришь - завтра же  скину  эту  проклятую  форму.  И  нипочем
больше в нее не влезу -  дудки!  Раздобуду  себе  нормальную  человеческую
одежду.
   - Думаешь, я не скину!
   Поскольку объединенный капитал обоих приятелей  едва  достигал  четырех
долларов,   планы   эти   следовало   понимать   просто    как    приятное
словоизвержение, безобидное и утешающее. Все же это подняло, как видно, их
настроение, так как они продолжали еще некоторое  время  в  том  же  духе,
привлекая  в  свидетели  различных  персонажей,  нередко   упоминаемых   в
Священном  писании.  Все  это  сопровождалось  удовлетворенным  смешком  и
восклицаниями вроде "Вот это да! А ты думал! Знай наших!", повторенными не
раз и не два.
   На протяжении многих лет духовной пищей им служила обида,  выражавшаяся
преимущественно в презрительных междометиях, произносимых в нос,  -  обида
на тот общественный институт, от которого в каждый данный момент  зависело
их  существование  (это  была  армия,  или  предприятие,  на  котором  они
работали, или благотворительное учреждение), а также на то лицо, под  чьим
непосредственным началом они сейчас находились. Еще только  сегодня  утром
таким институтом являлось правительство, а непосредственным начальством  -
капитан. Освободившись от этой двойной опеки, они  пока  что  пребывали  в
неприятном   состоянии   неопределенности,   так   как   не   успели   еще
закрепоститься  вновь  и  вследствие  этого  чувствовали  неуверенность  и
раздражение - словом, были не в своей тарелке.  Однако  они  пытались  это
скрыть, притворяясь, что испытывают неслыханное облегчение,  сбросив  ярмо
армии, и заверяли друг  друга,  что  никогда  впредь  не  допустят,  чтобы
военная дисциплина угнетала их непокорные,  свободолюбивые  натуры.  А  по
совести говоря, даже в тюрьме они чувствовали бы себя куда лучше, нежели в
этом непривычном состоянии только что обретенной свободы.
   Вдруг  Кэй  прибавил  шагу.  Роуз  поднял  голову,   поглядел   в   том
направлении, куда устремился его товарищ, и увидел, что ярдах в пятидесяти
от них на улице собирается толпа. Кэй хмыкнул и  припустился  бегом.  Роуз
хмыкнул тоже, и его короткие  кривые  ноги  замелькали  рядом  с  длинными
тощими конечностями его приятеля.
   Поравнявшись  с  толпой,  они  мгновенно  влились  в  нее  и  стали  ее
неотъемлемой частью. Толпа состояла из  оборванных  субъектов  в  штатском
платье, которые были слегка навеселе, и  солдат,  принадлежавших  к  самым
различным войсковым соединениям и находившихся на самых различных  стадиях
опьянения. Все они толпились вокруг маленького человечка, по  виду  еврея,
обросшего  щетинистой  черной  бородой   и   усами.   Человечек,   яростно
жестикулируя, держал взволнованную, но ясную и выразительную речь.  Кэй  и
Роуз, протискавшись, так сказать, в партер, рассматривали оратора с острым
недоверием, в то время как его слова мало-помалу доходили до их сознания.
   - Что дала вам война? - неистово кричал оратор. -  Поглядите  на  себя!
Разбогатели вы? Получили вы те деньги, что вам обещали? Нет! Если вы  живы
и ноги-руки у вас целы, считайте, что вам повезло. А если вы  еще  застали
дома жену, если она не  сбежала  с  каким-нибудь  молодчиком,  у  которого
хватило средств откупиться от армии, так вам повезло вдвойне. Вот  уж  где
удача так удача! Кому же прок от этой войны, если  не  считать  Моргана  и
Рокфеллера?
   В этом месте речь оратора была прервана. Чей-то кулак саданул  его  под
щетинистый подбородок, и он покатился на мостовую.
   - Проклятый большевик! - заорал высоченный солдат, похожий  с  виду  на
молотобойца. Это он ударил оратора. Послышался  одобрительный  гул,  толпа
придвинулась ближе.
   Маленький еврей поднялся на ноги и тут же полетел обратно на  мостовую,
получив еще с полдюжины тумаков. На этот раз он уже не  встал;  он  лежал,
тяжело дыша, кровь струилась у него из разбитого рта.
   Толпа неистово ревела, и через минуту Кэй и Роуз почувствовали, что она
уносит их куда-то по Шестой авеню под предводительством худого  горожанина
в шляпе колоколом и силача-солдата,  столь  решительно  положившего  конец
разглагольствованиям оратора.  Толпа  росла  на  диво  быстро,  приобретая
устрашающие размеры, а по тротуарам  рядом  с  ней  струился  поток  более
осмотрительных  граждан,  которые   оказывали   ей   моральную   поддержку
неумолчными одобрительными выкриками.
   - Куда это мы? - спросил Кэй первого, кто оказался под боком.
   Тот кивнул на предводителя в шляпе колоколом.
   - Этот малый знает, где их найти. Мы им покажем!
   - Мы им покажем! - восторженно  прохрипел  Кэй  на  ухо  Роузу,  и  тот
ликующе сообщил это своему соседу по другую руку от него.
   Толпа двигалась по Шестой авеню, и к ней  присоединялись  все  новые  и
новые солдаты и матросы, а порой и просто обыватели. Последние вливались в
ряды всегда с одним и тем же возгласом - что они-де сами прямо  из  армии.
Они предъявляли это сообщение, словно пригласительный билет в  только  что
организованный спортивно-увеселительный клуб.
   Затем толпа свернула в боковую улицу, ведущую к Пятой авеню, и с разных
концов одновременно пополз  слух,  что  целью  этого  передвижения  служит
Толливер-Холл, где происходит митинг "красных".
   - А где это?
   Вопрос  уплыл  куда-то  вперед,  и  вскоре   обратно   приплыл   ответ.
Толливер-Холл помещался на Десятой улице. Там сейчас  уже  орудует  другая
группа солдат, которые решили разогнать митинг.
   Однако Десятая улица... Кое-кому показалось, что это слишком уж далеко.
По толпе прошел дружный ропот, и десятка два недовольных начали отставать.
Среди них оказались Роуз и Кэй. Они замедлили шаг,  пропуская  энтузиастов
вперед.
   - По мне, так лучше выпить, - сказал Кэй. Они приостановились и  начали
проталкиваться к тротуару, напутствуемые возгласами: "Сопляки! Дезертиры!"
   - А твой братец работает где-нибудь  тут  поблизости?  -  спросил  Роуз
тоном, каким от обыденных мелочей обращаются к более высоким проблемам.
   - Да вроде как тут, - отвечал Кэй. - Я его давненько не видел. Сам-то я
был в Пенсильвании. Может, он и не работает по ночам-то. Это  где-то  тут,
неподалеку. Он нам поставит, будь спокоен, если только он еще здесь.
   Побродив немного по улицам,  они  разыскали  то,  что  им  было  нужно.
Захудалый этот ресторан помещался где-то в переулке между  Пятой  авеню  и
Бродвеем. Кэй направился в ресторан разузнать о  братце  Джордже,  а  Роуз
остался на тротуаре.
   - Он здесь больше не работает, - вернувшись, объявил Кэй. - Он теперь у
"Дельмонико".
   Роуз глубокомысленно кивнул, как бы давая понять, что он так  и  думал.
Ничего нет удивительного, если смышленый парень время  от  времени  меняет
место работы. Он знавал одного официанта...
   Бредя по улице, они довольно подробно обсудили вопрос о том, из чего  в
основном слагается заработок официанта, - из заработной платы или  чаевых?
-  и  пришли  к  заключению,  что  это  зависит  от  социального   состава
посетителей ресторана, в котором официант работает. Затем оба  по  очереди
развернули  друг  перед  другом   яркую   картину   обедов   в   ресторане
"Дельмонико", где миллионеры после первой кварты  шампанского  швыряют  на
чай пятидесятидолларовые бумажки, и тут каждый начал подумывать про  себя,
что неплохо бы сделаться официантом. За узким лбом Кэя, во всяком  случае,
уже угнездилась мыслишка попросить брата пристроить его на работу.
   - Официант может допивать шампанское, которое  там  у  них  остается  в
бутылках, - с упоением провозгласил Роуз и,  как  видно,  просмаковав  эту
мысль до конца, добавил: - Ух ты!
   До  "Дельмонико"  они  добрались  в  половине   одиннадцатого,   и   их
удивленному взору предстала длинная вереница такси, подъезжавших  одно  за
другим к отелю. Из такси появлялись ослепительные  молодые  красавицы  без
головных уборов в сопровождении чопорных молодых джентльменов во фраках.
   - Тут у них вечеринка, - испуганно прошептал Роуз. - Может,  нам  лучше
не соваться? Твой, верно, занят.
   - Ничего не занят. Все будет в порядке.
   После некоторого колебания они выбрали тот подъезд,  который  показался
им попроще с виду, вступили в какой-то зал и сразу же оробели. Забившись в
угол, они стояли, не двигаясь, держа в  руках  сдернутые  с  головы  кепи.
Уныние охватило их, и оба вздрогнули, как по команде, когда дверь в  конце
зала с треском отворилась и официант, молнией промчавшийся мимо них, исчез
за другой дверью в противоположном конце зала.
   Трижды, словно метеор, проносились мимо них официанты, прежде чем  они,
собравшись наконец с духом, решились окликнуть  одного  из  них.  Официант
обернулся, окинул их подозрительным  взглядом  и,  неслышно  ступая,  стал
медленно, будто крадучись, приближаться к ним; казалось, он в любую минуту
готов пуститься наутек.
   - Послушайте, - сказал Кэй. - Послушайте, вы не знаете ли моего  брата?
Он здесь официантом.
   - Его фамилия Кэй, - пояснил от себя Роуз.
   Да, официант знал Кэя. По его  предположениям,  он  должен  был  сейчас
находиться наверху. Там в главном зале бал. Он скажет Кэю.
   Минут  десять  спустя  появился  Джордж  Кэй  и  с  величайшей  опаской
приветствовал своего брата. Первой и самой естественной мыслью  его  было,
что тот явился к нему просить денег.
   Джордж  тоже  был  длинный  и  тощий  и  тоже   отличался   отсутствием
подбородка, но больше ничего  общего  между  братьями  не  было.  Глаза  у
официанта  отнюдь  не  казались  тусклыми,  наоборот,  они   были   живые,
блестящие, и держался он непринужденно и  чуть-чуть  высокомерно.  Братья,
как положено, обменялись новостями. Джордж был женат и имел  троих  детей.
Сообщение  о  том,  что  Кэррол  побывал  со  своей  частью  за   океаном,
заинтересовало его, но особого впечатления  не  произвело,  и  Кэррол  был
несколько разочарован.
   - Джордж, - сказал младший брат, когда с формальностями было покончено,
- мы хотим выпить, а нам не продают. Можешь ты удружить?
   Джордж что-то прикинул в уме.
   - Ладно. Это можно, пожалуй. Только через полчасика.
   - Отлично, - согласился Кэррол. - Мы подождем.
   Тут Роуз хотел уже было усесться на один  из  мягких  стульев,  но  его
подняло на ноги негодующее восклицание Джорджа:
   - Эй! Куда ты! Здесь нельзя сидеть. В  этом  зале  в  двенадцать  часов
будет банкет. Тут уж все приготовлено.
   - А что им сделается?  -  возмущенно  сказал  Роуз.  -  В  вошебойке  я
побывал.
   - Мало ли что, - неумолимо отвечал  Джордж.  -  Если  старший  официант
увидит, что я здесь с вами болтаю, он задаст мне жару!
   - Ишь ты!
   Упоминания о старшем официанте  было  более  чем  достаточно.  Приятели
стояли, смущенно перебирая в руках свои  побывавшие  в  заморских  странах
кепи, и ждали дальнейших указаний.
   - Вот что я вам скажу, - решил наконец Джордж. - Тут есть местечко, где
вы можете обождать. Идемте, я сведу вас туда.
   Они направились следом за ним к двери в глубине зала,  миновали  пустую
буфетную, поднялись по темной винтовой лестнице и  очутились  в  маленькой
комнатке, обставленной главным образом ведрами  и  швабрами  и  освещенной
одной тусклой электрической лампочкой. Там Джордж покинул их, испросив  на
расходы два доллара и пообещав вернуться через полчаса с графином виски.
   - Джордж тут  зашибает  деньгу,  будь  покоен,  -  мрачно  сказал  Кэй,
опускаясь на перевернутое ведро. - Не меньше пятидесяти долларов в неделю,
будь покоен.
   Роуз утвердительно кивнул и сплюнул.
   - Да уж будь покоен, не меньше.
   - Что за бал там у них будет, как он сказал?
   - Студенческий бал. Ребята из Йельского университета устраивают.
   Оба с важным видом помотали головой.
   - Интересно, где они теперь топают, эти солдаты?
   - А кто их знает! Только уж тащиться в такую чертову даль - это  не  по
мне.
   - Да и не по мне. Пусть идет, кто хочет.
   Прошло несколько минут, и ими овладело беспокойство.
   - Посмотрю-ка я, что там такое, - сказал Роуз, осторожно приближаясь  к
противоположной двери.
   Это была вращающаяся  дверь,  обитая  зеленым  сукном,  и  он  легонько
толкнул ее, приотворив дюйма на два.
   - Видно что-нибудь?
   В ответ Роуз шумно втянул в себя воздух.
   - Черт подери! Вот где выпивка-то!
   - Выпивка?
   Кэй подошел к Роузу и жадно заглянул в щелку.
   - Да, вот это выпивка, черт побери!  -  произнес  он  после  нескольких
минут сосредоточенного созерцания.
   За дверью была комната раза в два больше той, в которой они находились.
Изобилие представших их взорам бутылок ослепило их. Различного  размера  и
формы бутылки стояли длинными рядами на двух  покрытых  белыми  скатертями
столах:  виски,  джин,   коньяк,   французский   и   итальянский   вермут,
апельсиновый сок, целая армия сифонов с содовой и, наконец,  две  огромные
пустые вазы для крюшона. В комнате не было ни души.
   - Это они себе к балу приготовили.  Танцы-то  только  что  начались,  -
прошептал Кэй. - Слышишь, скрипки заливаются? Да,  друг,  я  бы  от  таких
танцев не отказался.
   Они притворили дверь и обменялись понимающим взглядом. Им не было нужды
прощупывать друг друга.
   - А я бы не отказался от пары таких бутылочек, - выразительно  произнес
Роуз.
   - Да и я тоже.
   - Думаешь, нас могут увидеть?
   Кэй призадумался.
   - Лучше, пожалуй, подождать, пока они сами за них примутся. Они  небось
знают, сколько у них там чего приготовлено.
   Минуты две-три они  обсуждали  этот  вопрос.  Роуз  был  за  то,  чтобы
схватить бутылку и сунуть ее под куртку, пока никто не вошел.  Однако  Кэй
призывал к осторожности.  Он  боялся  наделать  беды  своему  брату.  Надо
дождаться, когда начнут открывать бутылки. Тогда, если стянуть  одну,  все
подумают, что ее взял кто-нибудь из студентов.
   Они еще спорили, когда  появился  Джордж  и,  проворчав  что-то  по  их
адресу,  скрылся  за  зеленой  вращающейся  дверью.  Тотчас  они  услышали
хлопанье  пробок,   треск   разрубаемого   льда,   бульканье,   -   Джордж
приготавливал крюшон.
   Солдаты, ухмыляясь, уставились друг на друга.
   - Ух ты! - прошептал Роуз.
   Джордж появился снова.
   - Сидите тихонько, ребята, - торопливо сказал он. - Через пять минут  я
притащу вам вашу выпивку.
   И он скрылся.
   Как  только  его  шаги  затихли  на  лестнице,  Роуз  приоткрыл  дверь,
огляделся, шмыгнул в зал соблазнов и тотчас возвратился с бутылкой в руке.
   - Вот что я тебе скажу, - заявил  он,  когда  они,  сияя  от  восторга,
смаковали  первый  глоток.  -  Мы  дождемся  Джорджа  и  попросим  у  него
разрешения распить здесь то, что он нам принесет, понятно? Скажем, что нам
больше негде выпить, понятно? А когда там никого не будет, мы опять туда и
возьмем бутылочку и спрячем под куртку. Можно этак сделать запас денька на
два, понятно?
   - Правильно! - с