Вчера ночью мы перешли фронт  и
весь день тащим эти мешки в гору.
   - Динамит мне пригодится, - сказал человек с карабином. Он вернул бумажку
Роберту Джордану и смерил  его  взглядом.  -  Да.  Динамит  мне  пригодится.
Сколько вы мне тут принесли?
   - Тебе мы ничего не принесли, - сказал Роберт Джордан ровным  голосом.  -
Этот динамит для другой цели. Как тебя зовут?
   - А тебе что?
   - Это Пабло, - сказал старик.
   Человек с карабином угрюмо посмотрел на них обоих.
   - Хорошо. Я о тебе слышал много хорошего, - сказал Роберт Джордан.
   - Что же ты обо мне слышал? - спросил Пабло.
   -  Я  слышал,  что  ты  отличный  партизанский  командир,  что  ты  верен
Республике и доказываешь это на деле и что ты человек серьезный и  отважный.
Генеральный штаб поручил мне передать тебе привет.
   - Где же ты все это слышал? - спросил Пабло.
   Роберт Джордан отметил про себя, что лесть на него не подействовала.
   - Об этом говорят от Буитраго до Эскуриала, -  сказал  он,  называя  весь
район по ту сторону фронта.
   - Я не знаю никого ни в Буитраго, ни в Эскуриале, - сказал ему Пабло.
   - По ту сторону гор теперь много людей, которые раньше там  не  жили.  Ты
откуда родом?
   - Из Авилы. Что ты будешь делать с динамитом?
   - Взорву мост.
   - Какой мост?
   - Это мое дело.
   - Если он в этих краях, тогда это мое дело. Нельзя взрывать мосты  вблизи
от тех мест, где живешь. Жить надо в одном месте, а действовать в другом.  Я
свое дело знаю. Кто прожил этот год и остался цел, тот свое дело знает.
   - Это мое дело, - сказал Роберт Джордан.  -  Но  мы  можем  обсудить  его
вместе. Ты поможешь нам дотащить мешки?
   - Нет, - сказал Пабло и мотнул головой.
   Старик вдруг повернулся к нему и заговорил яростно и быстро на  диалекте,
который Роберт Джордан понимал с трудом.  Это  было  так,  словно  он  читал
Кеведо. Ансельмо говорил на старом кастильском наречии, и смысл ого слов был
приблизительно такой: "Ты животное? Да. Ты скотина? Да, и еще какая.  Голова
у тебя есть на плечах?  Нет.  Не  похоже.  Люди  пришли  с  делом  первейшей
важности, а ты заботишься о том, как бы не тронули твое  жилье,  твоя  лисья
нора для тебя важнее, чем нужды всех людей. Важнее, чем нужды твоего народа.
Так, так и перетак твоего отца. Так и перетак тебя самого. Бери мешок!"
   Пабло опустил глаза.
   - Каждый должен делать, что может, и делать так, чтоб это было правильно,
- сказал он. - Мой дом здесь, а  действую  я  за  Сеговией.  Если  ты  здесь
устроишь переполох, нас выкурят из этих мест. Мы только потому и держимся  в
этих местах, что ничего здесь не затеваем. Это правило лисицы.
   - Да, - с горечью сказал Ансельмо. - Это  правило  лисицы,  а  нам  нужен
волк.
   - Скорей я волк, чем ты, - сказал Пабло, и Роберт Джордан понял,  что  он
понесет мешок.
   - Хо! Xo! - Ансельмо поглядел на него. - Ты скорей волк,  чем  я,  а  мне
шестьдесят восемь лет.
   Он сплюнул и покачал головой.
   - Неужели тебе так много лет? - спросил Роберт  Джордан,  видя,  что  все
пока улаживается, и желая этому помочь,
   - Шестьдесят восемь будет в июле.
   - Если мы доживем до июля, - сказал Пабло. - Давай я помогу тебе дотащить
мешок, - сказал он Роберту Джордану. - Второй оставь старику. -  Он  говорил
теперь уже не угрюмо, но скорей печально. - У старика сил много.
   - Я свой мешок понесу сам, - сказал Роберт Джордан.
   - Нет, - сказал старик. - Дай этому силачу.
   - Я понесу, - сказал Пабло, и печаль,  которая  теперь  слышалась  в  его
голосе, заставила насторожиться Роберта Джордана. Он знал эту печаль, и  то,
что он почувствовал ее в этом человеке, встревожило его.
   - Тогда дай мне карабин, - сказал он, и когда Пабло протянул ему карабин,
он перекинул его за спину, и они двинулись вверх, старик и Пабло впереди, он
за ними, карабкаясь, подтягиваясь, цепляясь за выступы  гранитной  скалы,  и
наконец, перебравшись через нее, они очутились на  зеленой  прогалине  среди
леса.
   Они пошли стороной, огибая этот зеленый лужок, и Роберт Джордан,  который
теперь, без ноши, шагал легко, с удовольствием ощущая  за  плечами  прямизну
карабина вместо изнурительной и  неудобной  тяжести  рюкзака,  заметил,  что
трава местами выщипана и в земле остались ямки от  кольев  коновязи.  Дальше
виднелась тропка, протоптанная там, где лошадей водили на водопой, и кое-где
лежали кучки свежего навоза. На ночь они пускают  сюда  лошадей  пастись,  а
днем держат в чаще, чтобы их не могли увидеть, подумал он. Любопытно,  много
ли лошадей у этого Пабло.
   Ему вспомнилось, что штаны у Пабло вытерты  до  блеска  на  коленях  и  с
внутренней стороны  ляжек,  он  заметил  это  сразу,  но  как-то  не  придал
значения. Любопытно, есть ли у него сапоги,  или  он  так  и  ездит  в  этих
альпаргатах, подумал Роберт Джордан. Наверно, у него полная экипировка есть.
Но мне не нравится в нем эта печаль, подумал он. Это нехорошая  печаль.  Так
печальны бывают люди перед тем, как дезертировать или изменить. Так  печален
бывает тот, кто завтра станет предателем.
   Заржала лошадь впереди, в чаще, куда солнце едва проникало сквозь густые,
почти сомкнутые верхушки сосен, и тогда между коричневыми стволами он увидел
огороженный  веревкой  вагон.  Лошади  стояли,  повернув  головы  в  сторону
приближавшихся людей, а по эту сторону веревки, под  деревом,  лежали  кучей
седла, прикрытые брезентом.
   Когда они подошли совсем близко, старик и Пабло  остановились,  и  Роберт
Джордан понял, что он должен повосхищаться лошадьми.
   - Да, - сказал он. - Просто красавцы. - Он повернулся к Пабло. -  У  тебя
тут своя кавалерия.
   В загоне было всего пять лошадей - три гнедых, одна буланая и одна пегая.
Роберт Джордан окинул взглядом их всех и затем стал присматриваться к каждой
в отдельности. Пабло и Ансельмо знали им цену, и Пабло стоял рядом, гордый и
уже не такой печальный, и любовно глядел на них, а у старика был такой  вид,
словно это он преподнес Роберту Джордану неожиданный сюрприз.
   - Что, нравятся? - спросил он.
   - Все - моя добыча, - сказал Пабло, и Роберту Джордану приятно было,  что
в голосе у него звучит гордость.
   - Вот этот хорош, - сказал Роберт Джордан, указывая на одного из  гнедых,
крупного жеребца с белой отметиной на лбу и белой левой передней ногой.
   Это был красавец конь, словно сошедший с картины Веласкеса.
   - Они все хороши, - сказал Пабло. - Ты знаешь толк в лошадях?
   - Да.
   - Тем лучше, - сказал Пабло. - Видишь ты у них какие-нибудь недостатки?
   Роберт Джордан понял: это проверка его документов человеком,  который  не
умеет читать.
   Лошади по-прежнему стояли, подняв головы, и  смотрели  на  Пабло.  Роберт
Джордан пролез под веревкой  и  хлопнул  пегую  по  крупу.  Прислонившись  к
дереву, он внимательно смотрел, как лошади кружат по загону, еще раз оглядел
их, когда они остановились, потом нагнулся и вылез.
   - Буланая прихрамывает на правую заднюю, - сказал он Пабло, не  глядя  на
него. - У нее в копыте трещина. Правда,  если  подковать  как  следует,  это
дальше не пойдет, но долго скакать по твердому грунту ей нельзя,  копыто  не
выдержит.
   - Мы ее так и взяли, с трещиной в копыте, - сказал Пабло.
   - У самой лучшей твоей лошади, у гнедого с белой звездой, на бабке оплыв,
который мне не правится.
   - Это пустяки, - ответил Пабло. - Он зашиб ногу три дня  назад.  Было  бы
что-нибудь серьезное - уже сказалось бы.
   Он откинул брезент и показал седла. Два седла были простые,  пастушеские,
похожие на седла  американских  ковбоев,  одно  очень  нарядное,  с  цветным
тиснением и тяжелыми закрытыми стременами, и два - военные, черной кожи.
   - Мы убили двух guardia civil (1), - сказал  он,  объясняя  происхождение
военных седел.
   - Это серьезное дело.
   - Они спешились на дороге между Сеговией  и  Санта-Мария-дель-Реаль.  Они
спешились, чтобы проверить документы у крестьянина, который ехал на  телеге.
Вот нам и удалось убить их так, что лошади остались целы.
   - И много патрульных вы убили? - спросил Роберт Джордан.
   - Несколько человек, - ответил Пабло. -  Но  так,  чтоб  лошади  остались
целы, - только этих двух.
   - Это Пабло взорвал воинский эшелон у Аревало, - сказал  Ансельмо.  -  Он
взорвал, Пабло.
   - С нами был один иностранец, он закладывал динамит, - сказал Пабло. - Ты
знаешь его?
   - Как его зовут?
   - Не помню. Чудное такое имя.
   - Какой он из себя?
   - Светлый, как и ты, но не такой высокий, большие руки и нос перебит.
   - Кашкин, - сказал Роберт Джордан. - Наверно, Кашкин.
   - Да, - сказал Пабло. - Чудное такое имя. Похоже на то,  что  ты  назвал.
Где он теперь?
   - Умер в апреле.
   - И этот тоже, - мрачно сказал Пабло. - Все мы так кончим.
   - Так все люди кончают, - сказал Ансельмо. - И всегда  так  кончали.  Что
это с тобой, приятель? Что это на тебя нашло?
   - У них сила большая, - сказал Пабло. Казалось, он говорит сам  с  собой.
Он мрачно оглядел лошадей. - Вы никто и не знаете, какая у них сила.  У  них
раз  от  разу  все  больше  силы,   все   лучше   вооружение.   Все   больше
бое---------------------------------------(1) Жандармы (исп.). припасов. Сам
видишь, какие у меня лошади. А чего мне ждать? Изловят и убьют. Вот и все.
   - Бывает, что и ты ловишь, не только тебя, - сказал Ансельмо.
   - Нет, - сказал Пабло. - Теперь не бывает. А если мы уйдем  отсюда,  куда
нам податься? Отвечай, ну! Куда?
   - Мало ли гор в Испании. Чем плохо в Сьерра-де-Гредос, если  уж  придется
уходить отсюда?
   - Для меня плохо, -  сказал  Пабло.  -  Мне  надоела  травля.  Здесь  нам
спокойно. А если ты взорвешь этот мост, пас начнут ловить. Если узнают,  что
мы здесь, и  выпустят  на  нас  самолеты,  они  нас  выследят.  Если  пошлют
марокканцев ловить нас, они нас выследят, и придется  уходить.  Надоело  мне
это все. Слышишь? - Он повернулся к Роберту Джордану. - Какое  право  имеешь
ты, иностранец, указывать мне, что я должен делать?
   - Я не указываю тебе, что ты должен делать, - сказал Роберт Джордан.
   - Ну так будешь указывать, - сказал Пабло. - Вот. Вот оно, зло.
   Он показал на тяжелые рюкзаки,  которые  они  опустили  на  землю,  когда
остановились  полюбоваться  лошадьми.  При  виде  лошадей  все   как   будто
всколыхнулось в нем, а оттого что Роберт Джордан знал толк в лошадях, у него
как будто развязался язык. Все трое стояли теперь у веревок загона, на спине
гнедого жеребца играли солнечные блики. Пабло посмотрел на него и потом пнул
ногой тяжелый рюкзак.
   - Вот оно, зло.
   - Я пришел, чтобы исполнить свой долг, - сказал ему Роберт Джордан.  -  Я
пришел по приказу тех, кто руководит в  этой  войне.  Если  я  попрошу  тебя
помочь мне, ты волен отказаться, и я найду других, которые помогут. Но я еще
не просил у тебя помощи. Я должен делать то, что мне  приказано,  и  я  могу
поручиться, что это очень важно. Не моя вина, что  я  иностранец.  Я  и  сам
хотел бы лучше родиться здесь.
   - Для меня самое важное - это чтобы нас тут не трогали, - сказал Пабло. -
Для меня долг в том, чтобы заботиться о своих и о себе.
   - О себе. Да, - сказал Ансельмо. - Ты давно уже заботишься только о себе.
О себе и о своих лошадях. Пока у тебя не было лошадей, ты был вместе с нами.
А теперь ты самый настоящий капиталист.
   - Это неверно, - сказал Пабло. - Я все время рискую лошадьми ради  общего
дела.
   - Очень мало рискуешь, - с презрением сказал Ансельмо. - Как  я  погляжу,
очень мало. Воровать - это ты готов. Хорошо поесть - пожалуйста.  Убивать  -
сколько угодно. Но драться - нет.
   - Смотри, такие, как ты, рано или поздно платятся за свой язык.
   - Такие, как я, никого не боятся, - ответил Ансельмо. - И у таких, как я,
не бывает лошадей.
   - Такие, как ты, долго не живут.
   - Такие, как я, живут до самого дня своей смерти, - сказал Ансельмо. -  И
такие, как я, не боятся лисиц.
   Пабло промолчал и поднял с земли рюкзак.
   - И волков не боятся, - сказал Ансельмо, поднимая второй рюкзак.  -  Если
ты правда волк;
   - Замолчи, - сказал ему Пабло. - Ты всегда разговариваешь слишком много.
   - И всегда делаю то,  что  говорю,  -  сказал  Ансельмо,  согнувшись  под
тяжестью  рюкзака.  -  А  сейчас  я  хочу  есть.  Я  хочу  пить.  Иди,  иди,
партизанский вожак с унылым лицом. Веди  нас  туда,  где  можно  чего-нибудь
поесть.
   Начало неважное, подумал Роберт Джордан. Но Ансельмо  настоящий  человек.
Когда они на верном пути, это просто замечательные  люди,  подумал  он.  Нет
лучше их, когда они на верном пути, но когда они собьются с пути,  нет  хуже
их. Вероятно, Ансельмо знал, что делал, когда вел меня сюда. Но мне  это  не
нравится. Мне это совсем не нравится.
   Единственный добрый знак - это что Пабло несет рюкзак и  отдал  ему  свой
карабин. Может быть, он всегда такой, подумал Роберт  Джордан.  Может  быть,
это просто порода такая мрачная.
   Нет, сказал он себе, нечего себя обманывать. Ты не знаешь, какой  он  был
раньше; но ты знаешь, что он начал сбиваться с пути и не скрывает  этого.  А
если станет скрывать - значит, он принял решение. Помни это, сказал он себе.
Первая услуга, которую  он  тебе  окажет,  будет  означать,  что  он  принял
решение. А лошади верно хороши, подумал он, чудесные лошади. Любопытно,  что
могло бы сделать меня таким, каким эти лошади сделали Пабло? Старик прав.  С
лошадьми он стал богатым, а как  только  он  стал  богатым,  ему  захотелось
наслаждаться жизнью. Еще немного, и он начнет страдать, что  не  может  быть
членом "Жокей-клуба", подумал он. Pauvre (1) Пабло. Il a manque son  "Jockey
Club" (2).
   Эта мысль развеселила его.  Он  улыбнулся,  глядя  на  согнутые  спины  и
большие рюкзаки, маячившие впереди между деревьями. Он ни разу  мысленно  не
пошутил за весь день и теперь, пошутив, сразу почувствовал себя лучше. Ты  и
сам становишься таким, как  они,  сказал  он  себе.  Ты  и  сам  становишься
мрачным. Конечно, он был серьезен и  мрачен,  когда  Гольц  говорил  с  ним.
Задание немного ошеломило его. Чуть-чуть  ошеломило,  подумал  он.  Порядком
ошеломило. Гольц был веселый и хотел, чтобы и он был веселый перед отъездом,
но это не получилось.
   Все они, если подумать, все самые  хорошие  были  веселыми.  Так  гораздо
лучше, и потом, в этом есть свой  смысл.  Как  будто  обретаешь  бессмертие,
когда ты еще жив. Сложно завернуто. Но их уже немного осталось. Да,  веселых
теперь осталось совсем немного. Черт знает, как их мало осталось. И если ты,
голубчик, не бросишь думать, то и тебя  среди  оставшихся  не  будет.  Брось
думать, старик, старый дружище. Твое дело теперь  -  взрывать  мосты.  А  не
философствовать. Фу, до чего есть хочется, подумал он. Надеюсь, у Пабло едят
досыта.
 
 
 
   Глава вторая
 
   Они вышли из густого леса к небольшой, круглой, как чаша,  долине,  и  он
сразу догадался, что  лагерь  здесь  -  вон  под  той  скалой,  впереди,  за
деревьями.
   Да, это лагерь, и место для него выбрано хорошее. Такой лагерь  заметишь,
только когда подойдешь к нему вплотную, и Роберт Джордан подумал о том,  что
с воздуха его тоже заметить нельзя. Сверху ничего не увидишь. Точно медвежья
берлога - никаких следов. Но и охрана тут, видимо, не лучше. Он  внимательно
приглядывался к лагерю, по мере того как они подходили все ближе и ближе.
   В скале была большая пещера, а у входа  в  нее,  прислонившись  спиной  к
скале и вытянув вперед ноги - его карабин  стоял  рядом,  -  сидел  человек.
Человек строгал палку ножом и, увидев подходивших, посмотрел на  них,  потом
снова принялся строгать. ---------------------------------------(1)  Бедняга
(фр.).
   (2) Не бывать ему в "Жокей-клубе" (фр.).
   - Hola (1), - сказал он. - Кто это к нам идет?
   - Старик и с ним динамитчик, - ответил Пабло и опустил  рюкзак  у  самого
входа в пещеру. Ансельмо тоже опустил свой рюкзак, а Роберт Джордан  снял  с
плеча карабин и приставил его к скале.
   - Убери подальше от пещеры, - сказал человек, строгавший  палку.  У  него
были голубые глаза на темном, цвета прокопченной  кожи,  красивом  цыганском
лице. - Там горит огонь.
   - Встань и убери сам, - сказал Пабло. - Отнеси вон к тому дереву.
   Цыган не двинулся с  места  и  сказал  что-то  непечатное,  потом  лениво
добавил:
   - Ладно, оставь здесь. Взлетишь на воздух. Сразу вылечишься от всех своих
болезней.
   - Что это ты делаешь? - Роберт Джордан сел рядом с цыганом. Цыган показал
ему палку, которую строгал. Это была поперечина к лежавшему тут же капкану в
форме четверки.
   - На лисиц, - пояснил он. - Вот эта деревянная дуга ломает им  хребет.  -
Он ухмыльнулся, взглянув на Джордана. - Вот  так  -  понятно?  -  Он  жестом
показал, как действует капкан, потом  замотал  головой,  отдернул  пальцы  и
вытянул руки, изображая лису с перебитым хребтом. - Очень удобно,  -  сказал
он.
   - Он ловит зайцев, - сказал Ансельмо. - Он же  цыган:  поймает  зайца,  а
всем говорит, что лису. А если поймает лису, скажет, что попался слон.
   - А если поймаю слона? - спросил цыган и снова  показал  все  свои  белые
зубы и подмигнул Роберту Джордану.
   - Тогда скажешь - танк, - ответил Ансельмо.
   - Поймаю и танк, - сказал цыган. - И танк будет. Тогда  говори  все,  что
тебе угодно.
   - Цыгане не столько убивают, сколько болтают об этом, - сказал Ансельмо.
   Цыган подмигнул Роберту Джордану и снопа принялся строгать палку.
   Пабло не было видно, он ушел в пещеру - Роберт Джордан надеялся,  что  за
едой. Он сидел на земле  рядом  с  цыганом,  и  солнце,  проглядывая  сквозь
верхушки   деревьев,   пригревало   его   вытянутые    ноги.    Из    пещеры
доно---------------------------------------(1) Здорово (исп.).  силен  запах
оливкового масла, лука и жареного  мяса,  и  у  него  подводило  желудок  от
голода.
   - Танк можно подорвать, - сказал он цыгану. - Это не очень трудно.
   - Вот этим? - Цыган показал на рюкзаки.
   - Да, - ответил ему Роберт Джордан. - Я тебя научу. Делается нечто  вроде
капкана. Это не очень трудно.
   - И мы с тобой подорвем танк?
   - Конечно, - сказал Роберт Джордан. - А что тут такого?
   - Эй! - крикнул цыган, обращаясь к Ансельмо. - Поставь мешки  в  надежное
место. Слышишь? Это ценная вещь.
   Ансельмо хмыкнул.
   - Пойду за вином, - сказал он Роберту Джордану.
   Роберт Джордан встал, оттащил рюкзаки от входа и прислонил их к дереву  с
разных сторон. Он знал, что  в  этих  рюкзаках,  и  предпочитал  держать  их
подальше один от другого.
   - Принеси и мне кружку, - сказал цыган.
   - А тут есть вино? - спросил Роберт Джордан,  опять  усаживаясь  рядом  с
цыганом.
   - Вино? А как же! Целый бурдюк. Уж за полбурдюка ручаюсь.
   - И чем закусить - тоже?
   - Все есть, друг, - сказал цыган. - Мы едим, как генералы.
   - А что цыгане делают на войне? - спросил его Роберт Джордан.
   - Так и остаются цыганами.
   - Хорошее дело.
   - Самое лучшее, - сказал цыган. - Как тебя зовут?
   - Роберто. А тебя?
   - Рафаэль. А про танк это ты всерьез?
   - Конечно! Что же тут такого?
   Ансельмо вынес из пещеры глубокую каменную миску, полную красного вина, а
на пальцах у него были нанизаны три кружки.
   - Смотри, - сказал он. - У них даже кружки нашлись. - Следом за ним вышел
Пабло.
   - Скоро и мясо будет готово, - сказал он. - Покурить у тебя есть?
   Роберт Джордан подошел к  рюкзакам,  развязал  один,  нащупал  внутренний
карман и вынул оттуда плоскую коробку русских папирос, из тех, что ему  дали
в штабе Гольца. Он провел ногтем большого пальца вдоль узкой  грани  коробки
и, открыв крышку, протянул папиросы Пабло. Тот взял штук шесть и, зажав их в
своей огромной ручище, выбрал одну и посмотрел ее на свет. Папиросы были как
сигареты, но длиннее и с мундштуком в виде картонной трубочки.
   - Воздуху много, а табака мало, - сказал Пабло. - Я их знаю. Такие  курил
тот, прежний, у которого чудное имя.
   - Кашкин, - сказал Роберт Джордан и угостил папиросами цыгана и Ансельмо,
которые взяли по одной. - Берите бо