льше, - сказал он, и  они  взяли  еще  по
одной. Он прибавил  каждому  по  четыре  штуки,  и  они  поблагодарили  его,
взмахнув два раза кулаком с зажатыми папиросами, так  что  папиросы  нырнули
вниз и снова поднялись кверху, точно шпага, которой отдают салют.
   - Да, - сказал Пабло. - Чудное имя.
   - Что ж, выпьем. - Ансельмо  зачерпнул  вина  из  миски  и  подал  кружку
Роберту Джордану, потом зачерпнул себе и цыгану.
   - А мне не надо? - спросил Пабло. Они сидели вчетвером у входа в пещеру.
   Ансельмо отдал ему свою кружку и пошел в пещеру за четвертой. Вернувшись,
он  наклонился  над  миской,  зачерпнул  себе  полную  кружку  вина,  и  все
чокнулись.
   Вино было хорошее, с чуть  смолистым  привкусом  от  бурдюка,  прекрасное
вино, легкое и чистое. Роберт Джордан  пил  его  медленно,  чувствуя  сквозь
усталость, как оно разливается теплом по всему телу.
   - Сейчас будет мясо, - сказал Пабло. - А этот иностранец с чудным  именем
- как он умер?
   - Его окружили, и он застрелился.
   - Как же это случилось?
   - Он был ранен и не хотел сдаваться в плен.
   - А подробности известны?
   - Нет, - солгал Роберт Джордан. Он  прекрасно  знал  подробности  и  знал
также, что говорить об этом сейчас не следует.
   - Он все уговаривался с нами, что мы его пристрелим, если он будет  ранен
во время того дела, с поездом, и не сможет уйти, - сказал Пабло. - Он  очень
чудно говорил.
   Ему и тогда это не давало покоя, подумал Роберт Джордан. Бедный Кашкин.
   - Но он был против самоубийства, - сказал Пабло. - Мы с ним  говорили  об
этом. И еще он очень боялся, что его будут пытать.
   - Об этом он тоже говорил? - спросил Роберт Джордан.
   - Да, - сказал цыган. - Об этом он всем нам говорил.
   - А ты был, когда взрывали поезд?
   - Да. Мы все там были.
   - Он очень чудно говорил, - сказал Пабло. - Но человек был смелый.
   Бедный Кашкин, думал Роберт Джордан. От него здесь, наверно, было  больше
вреда, чем пользы. Жаль, я не знал, что это уже тогда не давало  ему  покоя.
Надо было убрать его отсюда. Людей, которые ведут такие разговоры, нельзя  и
близко подпускать к нашей работе. Таких разговоров  вести  нельзя.  От  этих
людей, даже если они выполняют задание, все равно больше вреда, чем пользы.
   - Он был какой-то странный, - сказал Роберт Джордан. - Немножко тронутый.
   - А взрывы устраивал ловко, - сказал цыган. - И человек был смелый.
   - А все-таки тронутый, - сказал Роберт Джордан. - Когда берешься за такое
дело, надо иметь голову на плечах и чтобы она работала как следует. Все  эти
разговоры ни к чему.
   - А ты? - спросил Пабло. - Если тебя ранят у этого  моста,  захочешь  ты,
чтобы тебя оставили?
   - Слушай, - сказал Роберт Джордан и,  наклонившись,  зачерпнул  себе  еще
кружку  вина.  -  Слушай  внимательно.  Если  мне  когда-нибудь  понадобится
попросить человека об одолжении, так я тогда и попрошу.
   - Хорошо, - одобрительно сказал цыган. - Это  правильный  разговор.  Ага!
Вот и мясо!
   - Ты уже ел, - сказал Пабло.
   - Я еще два раза могу поесть, - ответил цыган, - А посмотрите, кто несет!
   Девушка нагнулась, выходя из пещеры  с  большой  железной  сковородой,  и
Роберт Джордан увидел ее лицо вполоборота и сразу же заметил то, что  делало
ее такой странной. Она улыбнулась и сказала:
   - Hola, camarada.
   И Роберт Джордан сказал:
   - Salud, - и принудил себя не смотреть на нее в упор и не отводить глаз в
сторону.
   Она поставила железную сковороду на землю перед ним, и он увидел, какие у
нее красивые смуглые руки. Теперь она смотрела ему прямо в лицо и улыбалась.
Ее зубы поблескивали белизной на смуглом лице, кожа и глаза были одинакового
золотисто-каштанового оттенка. Скулы у нее были широкие, глаза веселые, губы
полные, линия рта прямая. Каштановые волосы золотились, как спелая  пшеница,
сожженная солнцем, но они были подстрижены совсем  коротко  -  чуть  длиннее
меха на бобровой шкурке. Она улыбнулась,  глядя  Роберту  Джордану  в  лицо,
подняла руку и провела ладонью по голове, приглаживая волосы, по они тут  же
снова поднялись ежиком. У нее очень красивое лицо, подумал  Роберт  Джордан.
Она была бы очень красивая, если б не стриженые волосы.
   - Вот так и причесываюсь, без гребешка, - сказала она Роберту Джордану  и
засмеялась. - Ну, ешь. Не надо меня  разглядывать.  Это  мне  в  Вальядолиде
такую прическу сделали. Теперь уже начинают отрастать.
   Она села напротив и посмотрела на него. Он тоже  посмотрел  на  нее.  Она
улыбнулась и обхватила руками колени.  Когда  она  села  так,  штаны  у  нее
вздернулись кверху у щиколоток, открывая прямые длинные ноги.  Он  видел  ее
высокие маленькие груди, обтянутые серой рубашкой. И при каждом  взгляде  на
нее Роберт Джордан чувствовал, как у него что-то подступает к горлу.
   - Тарелок нет, - сказал Ансельмо. - И ножей тоже. Режь  своим.  -  Четыре
вилки девушка прислонила к краям железной сковороды зубцами вниз.
   Они ели прямо со сковороды, по  испанскому  обычаю  -  молча.  Мясо  было
заячье, поджаренное с луком и зеленым перцем, и к нему -  соус  из  красного
вина, в котором плавал мелкий горошек. Хорошо  прожаренная  зайчатина  легко
отделялась от костей, а соус был просто великолепный. За едой Роберт Джордан
выпил еще кружку вина. Пока он ел,  девушка  все  время  смотрела  на  него.
Остальные смотрели только на мясо и  ели.  Роберт  Джордан  подобрал  куском
хлеба соус, оставшийся на его части сковороды, сдвинул косточки в  сторонку,
подобрал соус на том месте, где  они  лежали,  потом  начисто  вытер  хлебом
вилку, вытер нож, спрятал  его  и  доел  хлеб.  Нагнувшись  над  миской,  он
зачерпнул себе полную кружку вина, а девушка  все  сидела,  обхватив  руками
колени, и смотрела на него.
   Роберт Джордан отпил полкружки, но когда он заговорил с девушкой, у  него
опять что-то подступило к горлу.
   - Как тебя зовут? - спросил он. Пабло быстро взглянул на  него,  услышав,
как он сказал это. Потом встал и ушел.
   - Мария. А тебя?
   - Роберто. Ты давно здесь, в горах?
   - Три месяца.
   - Три месяца?
   Она снова провела рукой по голове, на этот раз смущенно, а он смотрел  на
ее волосы, короткие, густые  и  переливающиеся  волной,  точно  пшеница  под
ветром на склоне холма.
   - Меня обрили, - сказала она.  -  Нас  постоянно  брили  -  в  тюрьме,  в
Вальядолиде. За три месяца всего вот на столько отросли. Я  с  того  поезда.
Нас везли на юг. После взрыва многих арестованных опять поймали, а меня нет.
Я пришла сюда с ними.
   - Это я ее нашел, перед тем как  нам  уходить,  -  сказал  цыган.  -  Она
забилась между камнями. Вот была уродина! Мы взяли ее с  собой,  но  дорогой
думали, что придется ее бросить.
   - А тот, что тогда был вместе с  ними?  -  спросила  Мария.  -  Такой  же
светлый, как ты. Иностранец. Где он?
   - Умер, - сказал Роберт Джордан. - В апреле.
   - В апреле? Поезд тоже был в апреле.
   - Да, - сказал Роберт Джордан. - Он умер через десять дней после этого.
   - Бедный, - сказала Мария.  -  Он  был  очень  смелый.  А  ты  тоже  этим
занимаешься?
   - Да.
   - И поезда тоже взрывал?
   - Да. Три поезда.
   - Здесь?
   - В Эстремадуре, - сказал он. - Перед тем как перебраться сюда, я  был  в
Эстремадуре. В Эстремадуре таких, как я, много. Там для нас дела хватает.
   - А зачем ты пришел сюда, в горы?
   - Меня прислали вместо того, который был здесь раньше. А потом,  я  давно
знаю эти места. Еще до войны знал.
   - Хорошо знаешь?
   - Не так чтобы очень, но  я  быстро  освоюсь.  У  меня  хорошая  карта  и
проводник хороший.
   - Старик. - Она кивнула. - Старик, он очень хороший.
   - Спасибо, - сказал ей Ансельмо, и Роберт Джордан вдруг понял, что они  с
девушкой не одни здесь, и он понял еще, что  ему  трудно  смотреть  на  нее,
потому что, когда он на нее смотрит, у него даже голос меняется. Он  нарушил
второе правило из тех  двух,  которые  следует  соблюдать,  чтобы  ладить  с
людьми, говорящими по-испански: угощать мужчин табаком, а женщин не трогать.
Но он вдруг понял, что ему нечего считаться с этим. Мало ли есть  такого  на
свете, с чем он совершенно не считается, зачем же считаться с этим?
   - У тебя очень красивое лицо, - сказал он Марии. - Как жалко,  что  я  не
видел тебя с длинными волосами.
   - Они отрастут, - сказала она. - Через полгода будут длинные.
   - Ты бы посмотрел, какая она была, когда мы привели ее сюда. Вот уродина!
Глядеть тошно было.
   - А ты здесь с кем? - спросил Роберт Джордан, пытаясь овладеть  собой.  -
Ты с Пабло?
   Она взглянула на него и засмеялась, потом хлопнула его по коленке.
   - С Пабло? Ты разве не видел Пабло?
   - Ну, тогда с Рафаэлем. Я видел Рафаэля.
   - И не с Рафаэлем.
   - Она ни с кем, - сказал цыган. - Чудная какая-то. Ни с кем.  А  стряпает
хорошо.
   - Правда, ни с кем? - спросил ее Роберт Джордан.
   - Ни с кем. Никогда и ни с кем. Ни для  забавы,  ни  по-настоящему.  И  с
тобой не буду.
   -  Нет?  -  сказал  Роберт  Джордан  и  почувствовал,  как  что-то  снова
подступило у него к горлу. - Это хорошо. У меня нет времени на  женщин,  что
правда, то правда.
   - И пятнадцати минут нет? - поддразнил его цыган. - И четверти часика?
   Роберт Джордан смолчал. Он смотрел на эту девушку, Марию, и  у  него  так
сдавило горло, что он не решался заговорить.
   Мария взглянула на него и засмеялась, потом вдруг покраснела, но глаз  не
отвела.
   - Ты покраснела, - сказал ей Роберт Джордан. - Ты часто краснеешь?
   - Нет, никогда.
   - А сейчас покраснела.
   - Тогда я уйду в пещеру.
   - Не уходи, Мария.
   - Уйду, - сказала она и не улыбнулась. - Сейчас  уйду  в  пещеру.  -  Она
подняла с земли железную сковороду, с которой они ели, и все  четыре  вилки.
Движения у нее были угловатые, как у жеребенка, и такие же грациозные.
   - Кружки вам нужны? - спросила она.
   Роберт Джордан все еще смотрел на нее, и она опять покраснела.
   - Не надо так, - сказала она. - Мне это неприятно.
   - Уходи от них, - сказал ей цыган. - На. - Он зачерпнул из каменной миски
и протянул полную кружку Роберту Джордану, следившему взглядом за  девушкой,
пока та, пригнув голову у низкого входа, не  скрылась  в  пещере  с  тяжелой
железной сковородой.
   - Спасибо, - сказал Роберт Джордан. Теперь, когда  она  ушла,  голос  его
звучал как обычно. - Но больше не нужно. Мы уж и так много выпили.
   - Надо прикончить, - сказал цыган. - Там еще полбурдюка. Мы  одну  лошадь
навьючили вином.
   - Это было в последнюю вылазку Пабло, - сказал Ансельмо. - С тех  пор  он
так и сидит здесь без дела.
   - Сколько вас здесь? - спросил Роберт Джордан.
   - Семеро и две женщины.
   - Две?
   - Да. Еще mujer (1) самого Пабло.
   - А где она?
   - В пещере. Девушка стряпает плохо. Я похвалил, только чтобы доставить ей
удовольствие. Она больше помогает mujer Пабло.
   - А какая она, эта mujer Пабло?
   - Ведьма, - усмехнулся цыган. - Настоящая ведьма. Если, по-твоему,  Пабло
урод, так ты посмотри на его женщину. Зато смелая. Во сто раз смелее  Пабло.
Но уж ведьма - сил пет!
   - Пабло раньше тоже был смелый,  -  сказал  Ансельмо.  -  Раньше  он  был
настоящий человек, Пабло.
   - Он столько народу убил, больше, чем холера, - сказал цыган. - В  начале
войны Пабло убил больше пароду, чем тиф.
   - Но он уже давно сделался muy flojo(2),  -  сказал  Ансельмо.  -  Совсем
сдал.  Смерти  боится.  ---------------------------------------(1)  Женщина,
жопа (исп.),
   (2) Очень слаб (исп.).
   - Это, наверно, потому, что он  стольких  сам  убил  в  начале  войны,  -
философически заметил цыган. - Пабло убил больше народу, чем бубонная чума.
   - Да, и к тому же разбогател, - сказал Ансельмо. - И еще он пьет.  Теперь
он хотел бы уйти на покой, как matador de toros. Как матадор. А уйти нельзя.
   - Если он перейдет линию фронта, лошадей у него  отнимут,  а  его  самого
заберут в армию, - сказал цыган. - Я бы в армию тоже не очень торопился.
   - Какой цыган любит армию! - сказал Ансельмо.
   - А за что ее любить? - спросил цыган. - Кому охота  идти  в  армию?  Для
того мы делали революцию, чтобы служить в армии? Я воевать не отказываюсь, а
служить не хочу.
   - А где остальные? - спросил Роберт Джордан. Его  клонило  ко  сну  после
выпитого вина; он растянулся на земле, и сквозь верхушки деревьев  ему  были
видны маленькие предвечерние облака, медленно плывущие над горами в  высоком
испанском небе.
   - Двое спят в пещере, - сказал цыган. - Двое на посту выше, в горах,  где
у нас стоит пулемет. Один на посту внизу. Да они, наверно, все спят.
   Роберт Джордан перевернулся на бок.
   - Какой у вас пулемет?
   - Называется как-то по-чудному, - сказал цыган. - Вот ведь,  вылетело  из
головы!
   Должно быть, ручной пулемет, подумал Роберт Джордан.
   - А какой у него вес? - спросил он.
   - Снести и одному можно, но очень тяжелый, с тремя складными ножками.  Мы
раздобыли его в нашу последнюю серьезную вылазку. Еще до вина.
   - А патронов к нему сколько?
   - Гибель, - сказал цыган. - Целый ящик, такой, что с места не сдвинешь.
   Наверно, пачек пятьсот, подумал Роберт Джордан.
   - А как он заряжается - диском или лентой?
   - Круглыми жестянками, они вставляются сверху.
   Да, конечно, "льюис", подумал Роберт Джордан.
   - Ты что-нибудь понимаешь в пулеметах? - спросил он старика.
   - Nada, - сказал Ансельмо. - Ничего.
   - А ты? - обратился он к цыгану.
   - Я знаю, что они стреляют очень быстро, а ствол так накаляется, что рука
не терпит, - гордо ответил цыган.
   - Это все знают, - презрительно сказал Ансельмо.
   - Может, и знают, - сказал  цыган.  -  Он  меня  спросил,  понимаю  ли  я
что-нибудь в такой maquina (1), вот  я  и  говорю.  -  Потом  добавил:  -  А
стреляют они до тех пор, пока не снимешь палец со спуска, не то что  простая
винтовка.
   - Если только не заест, или не расстреляешь все  патроны,  или  ствол  не
раскалится так, что начнет плавиться, - сказал Роберт Джордан по-английски.
   - Ты что говоришь? - спросил Ансельмо.
   -  Так,  ничего,  -  сказал  Роберт  Джордан.  -  Это  я  пытаю   будущее
по-английски.
   - Вот чудно, - сказал цыган. - Пытать будущее по-английски. А  гадать  по
руке ты умеешь?
   - Нет, - сказал Роберт Джордан и зачерпнул еще кружку вина. - Но если  ты
сам умеешь, то погадай мне и скажи, что будет в ближайшие три дня.
   - Mujer Пабло умеет гадать по руке,  -  сказал  цыган.  -  Но  она  такая
злющая, прямо ведьма. Уж не знаю, согласится ли.
   Роберт Джордан сел и отпил вина из кружки.
   - Покажите вы мне эту mujer Пабло, - сказал он. - Если она  действительно
такая страшная, так уж чем скорее, тем лучше.
   - Я ее беспокоить не стану, - сказал  Рафаэль.  -  Она  меня  терпеть  не
может.
   - Почему?
   - Говорит, что я бездельник.
   - Вот уж неправда! - съязвил Ансельмо.
   - Она не любит цыган.
   - Вот уж придирки! - сказал Ансельмо.
   - В ней самой цыганская  кровь,  -  сказал  Рафаэль.  -  Она  знает,  что
говорит. - Он ухмыльнулся. - Но язык у нее такой, что  только  держись.  Как
бичом хлещет. С кого угодно шкуру сдерет. Прямо лентами. Настоящая ведьма.
   - А как она ладит с девушкой, с Марией?- спросил Роберт Джордан.
   - Хорошо. Она ее  любит.  Но  стоит  только  кому-нибудь  подойти  к  ней
поближе...    -    Он    покачал    головой     и     прищелкнул     языком.
---------------------------------------(1) Машина, механизм (исп.).
   - С девушкой она очень хорошо обращается, - сказал Ансельмо. -  Заботится
о ней.
   - Когда мы подобрали эту девушку там, около поезда, она была как  дурная,
- сказал Рафаэль. - Молчала и все время плакала, а чуть ее кто-нибудь тронет
- дрожала, как мокрая собачонка. Вот только за последнее  время  отошла.  За
последнее время стала гораздо лучше. А сегодня совсем ничего. Когда с  тобой
разговаривала, так и вовсе хоть куда. Мы  ее  тогда  чуть  не  бросили.  Сам
посуди, стоило нам задерживаться  из-за  такой  уродины,  которая  только  и
знала, что плакать! А старуха привязала ее на веревку, и как только девчонка
остановится, так она давай ее стегать другим концом. Потом уж видим -  ее  в
самом деле ноги не держат, и  тогда  старуха  взвалила  ее  себе  на  плечи.
Старуха устанет - я несу. Мы лезли в гору, а там  дрок  и  вереск  по  самую
грудь. Я устану - Пабло несет. Но  какими  только  словами  старуха  нас  не
обзывала, чтобы заставить нести! - Он покачал головой при этом воспоминании.
- Правда, девчонка не тяжелая, хоть и длинноногая. Кости - они легкие,  весу
в ней немного. Но все-таки  чувствуется,  особенно  когда  несешь-несешь,  а
потом станешь и отстреливаешься, потом опять тащишь дальше, а старуха  несет
за Пабло ружье и знай стегает его веревкой; как только он  бросит  девчонку,
мигом ружье ему в руки, а потом опять заставляет тащить, а сама тем временем
перезаряжает ему ружье и кроет последними словами, достает патроны у него из
сумки, сует их в магазин и последними словами кроет. Но  скоро  стемнело,  а
там и ночь пришла, и совсем стало хорошо. Наше счастье, что у  них  не  было
конных.
   - Трудно им, наверно, пришлось с этим поездом, - сказал Ансельмо. -  Меня
там не было, - пояснил он Роберту Джордану. - В деле был отряд Пабло,  отряд
Эль Сордо, Глухого, - мы его  сегодня  увидим,  -  и  еще  два  отряда,  все
здешние, с гор. Я в то время уходил на ту сторону.
   - Еще был тот, светлый, у которого имя такое чудное, - сказал цыган.
   - Кашкин.
   - Да. Никак не запомню. И еще двое  с  пулеметом.  Их  тоже  прислали  из
армии. Они не смогли тащить за собой пулемет и бросили его. Уж  наверно,  он
весил меньше девчонки, будь старуха рядом, им бы от него не отделаться. - Он
покачал головой, вспоминая все это, потом продолжал:  -  Я  в  жизни  ничего
такого не видел, как этот взрыв. Идет поезд. Мы его еще издали увидели.  Тут
со мной такое сделалось, что я даже рассказать не могу. Видим, пускает пары,
потом и свисток донесся. Потом - чу-чу-чу-чу-чу-чу,  и  поезд  все  ближе  и
ближе, а потом вдруг взрыв, и паровоз будто на дыбы встал, а кругом грохот и
дым черной тучей, и кажется, вся земля встала дыбом, и потом паровоз взлетел
на воздух вместе с песком и шпалами. Ну, как во сне! А  потом  грохнулся  на
бок, точно подбитый зверь, и на нас еще сыплются комья после первого взрыва,
а тут второй взрыв,  и  белый  пар  так  и  повалил,  а  потом  maquina  как
застрекочет  -  та-тат-тат-та!  -  Выставив  большие  пальцы,  он  заработал
кулаками вверх и вниз в подражание ручному пулемету. - Та! Та! Тат! Тат! Та!
- захлебывался он. - В жизни такого не видал! Из вагонов посыпались солдаты,
a maquina прямо по ним, и  они  падают  наземь.  Я  тогда  себя  не  помнил,
случайно задел рукой maquina, а ствол у нее - ну прямо огонь, а тут  старуха
как залепит мне пощечину и кричит: "Стреляй, болван!  Стреляй,  или  я  тебе
голову размозжу!" Тогда я стал стрелять и никак не слажу с ружьем, чтобы  не
дрожало, а солдаты уже бегут вверх по дальнему холму.  Потом  мы  подошли  к
вагонам посмотреть, есть ли там чем поживиться, а один офицер заставил своих
солдат повернуть на нас  -  грозил  им:  расстреляю  на  месте.  Размахивает
револьвером, кричит на них, а мы стреляем в него - и все мимо. Потом солдаты
залегли и открыли огонь, а офицер бегает позади с револьвером, но мы  и  тут
никак в него не попадем, потому что  из  maquina  стрелять  нельзя  -  поезд
загораживает. Офицер  пристрелил  двоих  солдат,  пока  они  там  лежали,  а
остальные все равно не идут. Он еще пуще ругается, и наконец они  поднялись,
сначала один, потом по двое, по трое, и побежали на нас и  к  поезду.  Потом
опять залегли и опять открыли огонь. Потом мы стали отступать  -  отступаем,
maquina все стреляет через наши головы. Вот тогда-то я и нашел эту  девчонку
среди камней, где она спряталась, и мы взяли ее с собой. А солдаты до  самой
ночи за нами гнали
 
сь. 
   - Да, там, должно быть, нелегко пришлось, - сказал Ансельмо. -  Есть  что
вспо