и наподдал  ему  по
затылку, так что они стукнулись лбами. И ему показалось, будто это тоже было
с ним когда-то раньше.
   - Не плачь, - сказал он,  испытывая  неловкость  не  только  от  тяжелого
рюкзака.
   - Я не плачу, - сказала она. - Только возвращайся поскорее.
   - Не пугайся, когда услышишь стрельбу. Стрельбы сегодня будет много.
   - Нет, не буду. Только возвращайся поскорей.
   - Прощай, guapa, - с какой-то неловкостью сказал он.
   - Salud, Роберто.
   Роберт Джордан не чувствовал себя таким юным с  тех  самых  пор,  как  он
уезжал поездом из Ред-Лоджа в  Бил---------------------------------------(1)
Испанское ругательство. лингс, а в Биллингсе ему  предстояла  пересадка;  он
тогда первый раз уезжал в школу учиться. Он боялся ехать и не  хотел,  чтобы
кто-нибудь догадался об этом,  и  на  станции,  за  минуту  перед  тем,  как
проводник поднял его чемодан с платформы,  он  хотел  уже  стать  на  нижнюю
ступеньку вагона, но в это время отец поцеловал его на  прощанье  и  сказал:
"Да не оставит нас господь, пока мы с тобой будем в разлуке". Его  отец  был
очень религиозный человек, и он сказал это искренне и просто. Но усы у  него
были мокрые, и в глазах стояли слезы, и Роберта Джордана так смутило все это
- отсыревшие от слез проникновенные слова и прощальный отцовский поцелуй,  -
что он вдруг почувствовал себя гораздо старше отца, и ему  стало  так  жалко
его, что он еле совладал с собой.
   Поезд тронулся, а он все стоял на площадке заднего вагона и смотрел,  как
станция и водокачка становятся  меньше  и  меньше,  -  вот  они  уже  совсем
крохотные, будто игрушечные, - а рельсы, пересеченные  шпалами,  мало-помалу
сходились в одну точку под мерный стук, увозивший его прочь.
   Тормозной сказал: "Отцу, видно, тяжело  с  тобой  расставаться,  Боб".  -
"Да", - сказал он, глядя на заросли полыни вдоль полотна между  телеграфными
столбами и бежавшей рядом пыльной проезжей дорогой. Он смотрел, не покажется
ли где-нибудь куропатка.
   "А тебе не хочется уезжать в школу?" - "Нет, хочется", - сказал он, и это
была правда. Если б он сказал это раньше, это была  бы  неправда,  но  в  ту
минуту это была  правда,  и,  прощаясь  с  Марией,  он  впервые  с  тех  пор
почувствовал себя таким же юным, как тогда, перед отходом поезда. Сейчас  он
чувствовал себя очень юным и очень неловким, и он прощался с Марией неловко,
словно школьник с девочкой на крыльце, не зная, поцеловать ее или нет. Потом
он понял, что чувство  неловкости  вызывает  у  него  не  прощанье.  Чувство
неловкости - от той встречи, которая ему предстоит. Прощанье только  отчасти
было виной той  неловкости,  которую  он  ощущал  при  мысли  о  предстоящей
встрече.
   Опять у тебя начинается, сказал он самому себе. Но я думаю,  не  найдется
человека, который не чувствовал бы себя слишком молодым  для  этого.  Он  не
хотел назвать это так, как следовало назвать. Брось, сказал он самому  себе.
Брось. Тебе еще рано впадать в детство.
   - Прощай, guapa, - сказал он. - Прощай, зайчонок.
   - Прощай, мой Роберто, - сказала  она,  и  он  отошел  туда,  где  стояли
Ансельмо и Агустин, и сказал: - Vamonos.
   Ансельмо поднял тяжелый рюкзак. Агустин, навьючивший все на  себя  еще  в
пещере, стоял, прислонившись к дереву, и из-за спины у него  поверх  поклажи
торчал ствол пулемета.
   - Ладно, - сказал он. - Vamonos.
   Все втроем зашагали вниз по склону.
   - Buena suerte, дон Роберто, - сказал Фернандо, когда они гуськом  прошли
мимо него. Фернандо сидел на корточках в нескольких шагах от того места, где
они прошли, но сказал он это с большим достоинством.
   - Тебе тоже buena suerte, Фернандо, - сказал Роберт Джордан.
   - Во всех твоих делах, - сказал Агустин.
   - Спасибо, дон  Роберто,  -  сказал  Фернандо,  не  обратив  внимания  на
Агустина.
   - Это не человек, а чудо, Ingles, - шепнул Агустин.
   - Ты прав, - сказал Роберт Джордан. - Помочь  тебе?  Ты  нагрузился,  как
вьючная лошадь.
   - Ничего, - сказал Агустин. - Зато как я рад, что мы начали.
   - Говори тише, - сказал Ансельмо.  -  Теперь  надо  говорить  поменьше  и
потише.
   Вниз по склону, осторожно, Ансельмо впереди, за ним Агустин, потом Роберт
Джордан, ступая очень осторожно, чтобы не поскользнуться,  чувствуя  опавшую
хвою под веревочными подошвами;  вот  споткнулся  о  корень,  протянул  руку
вперед и нащупал холодный металл пулемета и сложенную треногу,  потом  боком
вниз по склону, сандалии скользят, взрыхляют мягкую  землю,  и  опять  левую
руку вперед, и под  ней  шероховатая  сосновая  кора,  и  вот  наконец  рука
нащупала гладкую полоску на стволе, и он отнял  ладонь,  клейкую  от  смолы,
выступившей там, где была сделана  зарубка,  и  они  спустились  по  крутому
лесистому склону холма к  тому  месту,  откуда  Роберт  Джордан  и  Ансельмо
осматривали мост в первый день.
   Ансельмо наткнулся в темноте на сосну, схватил Роберта Джордана за руку и
зашептал так тихо, что Джордан еле расслышал его:
   - Смотри. У них огонь в жаровне.
   Слабый огонек светился как раз в том месте, где - Роберт Джордан  знал  -
дорога подходила к мосту.
   - Вот отсюда мы  смотрели,  -  сказал  Ансельмо.  Он  взял  руку  Роберта
Джордана, потянул ее вниз и положил на маленькую свежую зарубку чуть  повыше
корней. - Это я зарубил, пока ты смотрел на  мост.  Вот  здесь,  правее,  ты
хотел поставить maquina?
   - Тут и поставим.
   - Хорошо.
   Роберт Джордан и Агустин спустили рюкзаки на землю возле  сосны  и  пошли
следом за Ансельмо к небольшой ровной  полянке,  где  росли  кучкой  молодые
сосенки.
   - Здесь, - сказал Ансельмо. - Вот здесь.
   - Вот отсюда, как только рассветет, - зашептал Роберт  Джордан  Агустину,
присев на корточки позади сосен, - ты увидишь небольшой кусок дороги и въезд
на мост. Ты увидишь и весь мост, и небольшой кусок дороги по другую сторону,
а дальше она поворачивает за скалу.
   Агустин молчал.
   - Ты будешь лежать здесь, пока мы будем  готовить  взрыв,  и  кто  бы  ни
появился сверху или снизу - стреляй.
   - Откуда этот свет? - спросил Агустин.
   - Из будки по ту сторону моста, - прошептал Роберт Джордан.
   - Кто займется часовыми?
   - Я и старик, я тебе уже говорил. Но если мы не справимся с ними, стреляй
по обеим будкам и, по часовым, если увидишь их.
   - Да. Ты мне уже говорил.
   - После взрыва, когда Пабло со своими выбежит из-за скалы, стреляй поверх
них, если за ними будет погоня. В любом случае стреляй как можно выше поверх
их голов, так чтобы преследующие отстали. Все понял?
   - А как же. Ты и вчера так объяснял.
   - Вопросы есть?
   - Нет. У меня с собой два мешка. Можно набрать в них земли,  повыше,  где
не увидят, и принести сюда.
   - Только здесь не копай. Тебе надо укрыться  так  же  тщательно,  как  мы
укрывались наверху.
   - Хорошо. Я принесу землю еще затемно. Я так прилажу  мешки,  что  их  не
будет заметно. Вот увидишь.
   - Ты очень близко от моста. Sabes? Днем это место хорошо  просматривается
Снизу.
   - Не беспокойся, Ingles. Ты куда теперь?
   - Я спущусь еще ниже со своей маленькой maquina.
   Старик сейчас переберется на ту  сторону,  так  чтобы  сразу  выбежать  к
дальней будке. Она смотрит вон туда.
   - Тогда все, - сказал Агустин, - Salud, Ingles. Табак у тебя есть?
   - Курить нельзя. Слишком близко.
   - Я не буду. Только подержу папиросу во рту. Закурю потом.
   Роберт Джордан протянул ему коробку, и Агустин взял три папиросы и  сунул
их за передний клапан своей плоской пастушеской шапки.  Он  расставил  ножки
пулемета среди мелких  сосенок  и  стал  ощупью  разбирать  свою  поклажу  и
раскладывать все так, чтобы было под руками.
   - Nada mas, - сказал он. - Больше ничего.
   Ансельмо и Роберт Джордан оставили его там и вернулись на то  место,  где
были рюкзаки.
   - Где нам их положить лучше всего? - шепотом спросил Роберт Джордан.
   - Я думаю, здесь.  А  ты  уверен,  что  попадешь  отсюда  в  часового  из
маленького maquina?
   - Это то самое место, где мы лежали в тот день?
   - То самое дерево, - сказал Ансельмо  так  тихо,  что  Джордан  с  трудом
расслышал его и догадался, что старик говорит, не шевеля губами, как  тогда,
в первый день. - Я сделал зарубку ножом.
   У Роберта Джордана опять появилось такое чувство, будто все это уже  было
раньше, но теперь оно возникло потому,  что  он  повторил  свой  собственный
вопрос, а старик свой ответ. Так же было,  когда  Агустин  спросил  его  про
часовых, хотя заранее уже знал ответ.
   - Очень близко. Даже чересчур близко, - шепнул он. - Но свет будет сзади.
Ничего, устроимся.
   - Тогда я пойду на ту сторону, - сказал Ансельмо. Потом он сказал:  -  Ты
меня извини, Ingles. Но чтобы не было ошибки. Вдруг я непонятливый.
   - Что? - очень тихо, на одном дыхании.
   - Ты скажи еще раз, чтобы я знал точно.
   - Как только я выстрелю, ты тоже стреляй. Когда твой будет убит, беги  по
мосту ко мне. Мешки будут со мной, и ты поможешь мне заложить шашки. Я  тебе
все скажу. Если со мной что-нибудь случится, сделаешь все сам,  как  я  тебя
учил. Не торопись, делай все как следует,  забей  клинья  поглубже,  привяжи
гранаты покрепче.
   - Мне все ясно, - сказал Ансельмо.  -  Я  все  помню.  Теперь  пойду.  Ты
спрячься получше, Ingles, скоро рассвет.
   - Перед тем как стрелять, - сказал Роберт Джордан,  -  отдохни  и  целься
наверняка. Не смотри на него как на человека, а как на цель, de acuerdo? (1)
Бери на прицел не всего, а какую-нибудь определенную точку. Целься в  живот,
если он будет стоять лицом к тебе. Если  будет  стоять  спиной  -  целься  в
середину спины. Слушай, старик. Если он будет сидеть, то как только я  начну
стрелять, он вскочит, прежде чем побежать или пригнуться к земле. Вот в этот
момент и стреляй. А если он останется сидеть, стреляй сразу. Не жди.  Только
целься наверняка. Подойди ярдов на пятьдесят. Ты же охотник.  Для  тебя  тут
нет ничего трудного.
   - Я сделаю, как ты приказываешь, - сказал Ансельмо.
   - Да. Я так приказываю, - сказал Роберт Джордан.
   Хорошо, что я не забыл представить это как приказ, подумал он.  Если  так
легче. Так для него хоть отчасти снимается проклятие. Во  всяком  случае,  я
надеюсь, что он так чувствует. Хоть немного. Я ведь совсем забыл, как  он  в
первый день говорил со мной про убийство.
   - Так я тебе приказываю, - сказал он. - А теперь иди.
   - Me voy, - сказал Ансельмо. - Ну, скоро увидимся.
   - Скоро увидимся, старик, - сказал Роберт Джордан.
   Он вспомнил своего отца на железнодорожной  станции  и  влажное  от  слез
прощанье с ним и не сказал старику ни "прощай", ни "желаю удачи".
   - Ствол у винтовки прочистил? - шепнул он. - А то  отдача  будет  слишком
сильная.
   - Еще там, в пещере, - сказал Ансельмо. - Я их все прочистил шомполом.
   - Ну, скоро увидимся, - сказал Роберт Джордан, и старик  широким,  легким
шагом скрылся за  деревьями,  неслышно  ступая  в  сандалиях  на  веревочной
подошве.
   Роберт Джордан лег на устланную  сосновыми  иглами  землю  и  стал  ждать
первого шороха сосен на ветру, который всегда налетает с рассветом. Он вынул
из автомата магазин и несколько  раз  открыл  и  закрыл  затвор.  Потом,  не
закрывая затвора, повернул оружие дулом к себе, подвес  в  темноте  ствол  к
губам и продул  его,  чувствуя  языком  маслянистый,  скользкий  металл.  Он
положил автомат на левую руку затвором кверху, так чтобы туда не  попали  ни
---------------------------------------(1) Ладно? (исп.). сосновые иглы,  ни
сор, и вытащил большим пальцем все патроны  из  магазина  прямо  на  носовой
платок, который  он  расстелил  перед  собой.  Потом,  нащупывая  в  темноте
патроны, он вставил их один за другим  обратно  в  магазин.  Теперь  магазин
опять стал тяжелый, и он вставил его обратно и услышал, как он щелкнул, став
на место. Он лежал за сосной  ничком,  положив  автомат  на  левую  руку,  и
смотрел на огонек внизу. Иногда огонек исчезал, и он  догадывался,  что  это
часовой в будке заслонил собою жаровню. Роберт  Джордан  лежал  и  дожидался
рассвета.
 
 
 
   Глава сорок вторая
 
   Пока Пабло возвращался в пещеру и пока отряд сходил вниз по склону, туда,
где надо было оставить лошадей, Андрее быстро продвигался вперед на  пути  к
штабу Гольца. Они выехали на главную Навасеррадскую дорогу, по которой с гор
спускались грузовики. Там был  контрольный  пост,  но  когда  Гомес  показал
часовому пропуск, полученный от полковника Миранды, тот посветил на  бумажку
карманным фонарем, показал ее другому часовому, потом вернул Гомесу и  отдал
ему честь.
   - Siga, - сказал он. - Поезжайте дальше. Только без фары.
   Мотоцикл снова заревел, и Андрее вцепился в переднее седло, и они поехали
дальше, осторожно лавируя среди грузовиков. Грузовики шли без света вниз  по
дороге длинной колонной. Встречались груженые машины, шедшие наверх,  и  все
они поднимали пыль, которую Андрее не видел в темноте,  но  чувствовал,  как
она бьет ему в лицо и скрипит на зубах.
   Они подъехали вплотную к  заднему  борту  какого-то  грузовика,  мотоцикл
зафыркал, Гомес прибавил скорость и обогнал  этот  грузовик,  потом  второй,
третий, четвертый, а встречные с грохотом катились  мимо  по  левой  стороне
дороги. Теперь сзади них шла  легковая  машина,  и  ее  клаксон  то  и  дело
врывался в грохот грузовиков, окутанных пылью; потом  на  пей  зажгли  фары,
осветившие пыль, висевшую густой желтой тучей, и  она  пронеслась  мимо,  со
скрежетом перейдя на другую скорость и настойчиво,  грозно,  одуряюще  взвыв
клаксоном.
   Потом все движение впереди застопорилось, и,  лавируя  между  санитарными
машинами, штабными машинами, бровевиками, еще и еще броневиками, похожими на
неподвижных, грузных, металлических черепах,  со  вздыбленными  в  неосевшей
пыли стволами орудий,  они  выехали  ко  второму  контрольному  посту,  где,
оказывается, произошла авария. Один из грузовиков остановился, а  следующий,
не заметив этого, врезался в него и  разнес  вдребезги  задний  борт,  и  на
дорогу вывалились ящики с патронами. Один из ящиков разбился, и когда  Гомес
и Андрее  слезли  с  мотоцикла  и  потащили  его  вперед,  пробираясь  среди
остановившихся машин к контрольному посту, где надо было предъявить пропуск,
Андрее шел,  ступая  по  медным  гильзам,  тысячами  валявшимся  в  пыли.  У
наехавшего грузовика был разбит радиатор.  Следующая  машина  уткнулась  ему
носом в задний борт. Десятки других  напирали  сзади,  и  офицер  в  высоких
сапогах бежал вдоль колонны, крича шоферам, чтобы те подались назад  и  дали
возможность убрать искалеченную машину с дороги.
   Но грузовиков было слишком много, и дать задний  ход  они  смогли  только
тогда, когда офицер,  добравшись  до  конца  колонны,  остановил  напиравшие
машины, и Андрее увидел, как он бежит, спотыкаясь, с карманным  фонариком  в
руке, кричит, ругается, а встречные машины все шли и шли в темноте.
   Часовой на контрольном посту не отдал им пропуска обратно.  Часовых  было
двое, они ходили с карманными фонариками, с  винтовками  за  спиной  и  тоже
кричали. Тот, который взял пропуск, подошел к грузовику из встречного потока
и велел шоферу сказать на следующем контрольном посту, чтобы задерживали все
машины, пока не рассосется затор. Потом,  все  еще  держа  пропуск  в  руке,
часовой вернулся назад и закричал на шофера того грузовика, с которого упали
ящики.
   - Брось все и трогай дальше, ради господа бога, иначе мы никогда  тут  не
разберемся! - кричал он шоферу.
   - У меня передача разбита,  -  сказал  шофер,  наклонившись  над  задними
колесами.
   - Так и так твою передачу. Тебе говорят - трогай!
   - С развороченным дифференциалом никуда не тронешь, - сказал шофер, снова
наклоняясь над машиной.
   - Тогда пусть кто-нибудь возьмет тебя на прицеп, ведь  надо  же  в  конце
концов убрать отсюда все это дерьмо.
   Шофер мрачно смотрел на часового, который осветил  электрическим  фонарем
помятый зад грузовика.
   - Трогай! Трогай! - кричал часовой, все еще держа пропуск в руке.
   - Мои документы, - напомнил ему Гомес. - Мой пропуск. Мы торопимся.
   - Забирай свой пропуск к чертовой матери, - сказал часовой и,  сунув  ему
бумажку, кинулся через дорогу задержать встречный грузовик.
   - Сворачивай на перекрестке, подъезжай к  этой  машине,  поведешь  ее  за
собой, - сказал он шоферу.
   - У меня распоряжение...
   - Так и так твое распоряжение. Слушай, что я говорю.
   Шофер дал газ, поехал прямо - вперед, никуда не сворачивая, и  скрылся  в
пыли.
   Гомес свернул позади  разбитого  грузовика  на  свободную  теперь  правую
сторону дороги, и Андрее, снова вцепившись в переднее сиденье,  увидел,  как
часовой задержал другой грузовик и заговорил с шофером, который высунулся из
кабины и слушал.
   Теперь они быстро мчались по дороге, постепенно  поднимаясь  все  выше  и
выше в горы. Колонна машин, двигавшаяся вверх, была задержана у контрольного
поста, и только встречные машины пролетали  и  пролетали  по  левой  стороне
дороги мимо их мотоцикла, который быстрым, ровным ходом поднимался  вверх  и
скоро догнал главную часть колонны, успевшую проехать  контрольный  пост  до
аварии.
   Все еще не  зажигая  фары,  они  обогнали  еще  четыре  броневика,  потом
вереницу грузовиков с солдатами. Солдаты ехали в темноте  молча,  и  сначала
Андрее только чувствовал, что они где-то здесь, у него над головой,  плотной
массой громоздятся в пыли над бортами  машин.  Потом  их  догнала  еще  одна
штабная машина, она непрестанно сигналила, и фары ее то загорались, то гасли
и, загораясь, освещали грузовики. Андрее увидел солдат в стальных шлемах,  с
торчащими за спиной винтовками, стволы пулеметов  смотрели  вверх,  в  небо,
четко вырисовываясь в ночной темноте, которая поглощала их, как только  фары
легковой машины гасли. Поравнявшись с одним грузовиком в  ту  минуту,  когда
фары зажглись, он увидел в короткой вспышке света лица солдат, настороженные
и грустные. Солдаты были в стальных шлемах, и они  ехали  на  грузовиках  по
темной дороге туда, откуда должно было начаться наступление, и в темноте  на
лицах солдат отражались те мысли, которые каждый таит про себя, и в коротких
вспышках света солдаты были такими, какими их не увидишь  днем,  потому  что
днем каждому стыдно перед другим,  и  они  крепятся  до  тех  пор,  пока  не
начнется бомбежка или атака, а тогда ни один человек уже не  думает  о  том,
какое у него лицо.
   Сидя позади Гомеса, который все еще ухитрялся держаться  впереди  штабной
машины и обгонял один грузовик за другим, Андрее ничего  этого  не  думал  о
солдатских лицах. Он думал другое: "Какая армия. Какое снаряжение.  Как  она
механизирована.  Vaya  gente  (1).  Посмотри  на  этих   людей.   Вот   она,
республиканская армия. Посмотри на них. Грузовик за  грузовиком.  И  у  всех
одинаковое обмундирование. Все в  стальных  шлемах.  Посмотри  на  maquinas,
которые торчат из грузовиков в ожидании самолетов.  Посмотри,  какая  у  пас
создана армия!"
   И когда мотоцикл обгонял высокие серые  грузовики,  перевозившие  солдат,
серые грузовики с высокими квадратными  кабинами  и  квадратными  уродливыми
радиаторами, обгонял, не сбавляя хода, поднимаясь вверх по дороге, в пыли  и
в мерцании фар не отстававшей штабной машины, которые освещали  задний  борт
грузовика с нарисованной на нем армейской красной звездой и такую же  звезду
на пыльных боковых бортах, и когда мотоцикл без замедлений  брал  подъем,  и
воздух становился все холоднее, и дорога круто петляла из стороны в сторону,
и грузовики фыркали и скрежетали, и у некоторых над  радиатором  в  коротких
вспышках света виднелся пар, и мотоцикл тоже пофыркивал на ходу,  -  Андрее,
крепко держась за переднее сиденье на подъеме, думал, что такое  путешествие
на мотоцикле - это здорово! Он никогда  раньше  не  ездил  на  мотоцикле,  а
теперь они поднимались в гору в самой гуще машин, которые шли туда, где было
назначено наступление, и, поднимаясь с Гом