ня не разлюбил? - Она опять стала теплая рядом с ним.
   - Я тебя люблю еще больше.
   - Я постараюсь поцеловать тебя очень крепко.
   - Поцелуй меня чуть-чуть.
   - Я не умею.
   - Ну просто поцелуй.
   Она поцеловала его в щеку.
   - Не так.
   - А куда же нос? Я всегда про это думала - куда нос?
   - Ты поверни голову, вот. - И тогда их губы сошлись  тесно-тесно,  и  она
лежала совсем вплотную к нему, и понемногу  ее  губы  раскрылись,  и  вдруг,
прижимая ее к себе, он почувствовал, что никогда еще не  был  так  счастлив,
так легко, любовно, ликующе счастлив, без мысли, без тревоги, без усталости,
полный только огромного наслаждения, и он сказал: - Мой маленький  зайчонок.
Моя любимая. Моя длинноногая радость.
   - Как ты сказал? - спросила она как будто откуда-то издалека.
   - Моя радость, - сказал он.
   Так они лежали, и он чувствовал, как ее сердце бьется около его сердца, и
своей ногой легонько поглаживал ее ногу.
   - Ты пришла босиком, - сказал он.
   - Да.
   - Значит, ты знала, что ляжешь тут?
   - Да.
   - И не боялась?
   - Боялась. Очень. Но еще больше боялась,  как  это  будет,  если  снимать
башмаки.
   - Который теперь час, ты не знаешь?
   - Нет. А разве у тебя нет часов?
   - Есть. Но они за твоей спиной.
   - Достань их.
   - Не хочу.
   - Так посмотри через мое плечо.
   Было ровно час. Циферблат ярко светился в темноте мешка.
   - У тебя подбородок колется.
   - Прости. Мне нечем побриться.
   - Мне нравится тан. У тебя борода светлая?
   - Да.
   - И она вырастет длинная?
   - Не успеет до моста. Мария, слушай. Ты...
   - Что я?
   - Ты хочешь?
   - Да. Все. Я хочу все. Если у нас с тобой будет все, может  быть,  станет
так, как будто того, другого, не было.
   - Это ты сама надумала?
   - Нет. Я думала, но это Пилар мне так сказала.
   - Она мудрая.
   - И еще одно, - совсем тихо проговорила Мария. - Она велела  мне  сказать
тебе, что я не больна. Она понимает во всем этом, и она велела сказать тебе.
   - Она велела сказать мне?
   - Да. Я с ней говорила и сказала, что я тебя люблю. Я тебя полюбила,  как
только увидела сегодня, я тебя всегда любила, еще до того, как встретила,  и
я сказала Пилар, и она сказала, если только я когда-нибудь буду  говорить  с
тобой обо всем, что было, я должна сказать тебе, что я не больна. А про  то,
другое, она мне уже давно оказала. Вскоре после поезда.
   - Что же она сказала?
   - Она сказала, что человеку ничего нельзя сделать, если его душа  против,
и что, если я кого полюблю,  будет  так,  как  будто  того  вовсе  не  было.
Понимаешь, мне тогда хотелось умереть.
   - То, что она сказала, - правда.
   - А теперь я рада, что не умерла. Я так рада, что я не умерла. Ты  будешь
меня любить?
   - Да. Я и теперь тебя люблю.
   - И я буду твоя жена?
   - Когда занимаешься таким делом, нельзя иметь  жену.  Но  сейчас  ты  моя
жена.
   - Раз сейчас, значит, и всегда так будет. Сейчас я твоя жена?
   - Да, Мария. Да, мой зайчонок.
   Она прижалась к нему еще теснее, и ее  губы  стали  искать  его  губы,  и
нашли, и приникли к ним, и он почувствовал ее, свежую, и гладкую, и молодую,
и совсем новую, и чудесную своей обжигающей прохладой,  и  непонятно  откуда
взявшуюся здесь, в  этом  мешке,  знакомом  и  привычном,  как  одежда,  как
башмаки, как его долг, и она сказала несмело:
   - Давай теперь скорее сделаем так, чтобы то все ушло.
   - Ты хочешь?
   - Да, - сказала она почти исступленно. - Да. Да. Да.
 
 
 
   Глава восьмая
 
   Ночь была холодная, и Роберт Джордан спал крепко. Один раз  он  проснулся
и, пошевелившись,  почувствовал,  что  девушка  рядом  свернулась  комочком,
спиной к нему, и дышит легко и ровно; и, втянув голову в мешок, подальше  от
ночного холода и твердого, утыканного звездами  неба  и  студеного  воздуха,
забиравшегося в ноздри, он поцеловал в темноте  ее  гладкое  плечо.  Она  не
проснулась, и он перевернулся на другой  бок  и,  высунув  голову  снова  на
холод, с минуту полежал еще, наслаждаясь тягучей, разнеживающей усталостью и
теплым, радостным касанием двух тел, а потом вытянул ноги во всю длину мешка
и тут же снова скатился в сон.
   Он проснулся опять, когда забрезжил день и девушки уже не было с ним.  Он
понял это, как только проснулся, и, протянув руку, нащупал  место,  согретое
ее телом. Он посмотрел на пещеру: попона над входом заиндевела за ночь, а из
трещины в скале шел легкий серый дымок,  означавший,  что  в  очаге  развели
огонь.
   Из лесу вышел человек в одеяле, накинутом на голову на  манер  пончо.  Во
рту у него была папироса, и Роберт Джордан узнал Пабло. Должно быть, лошадей
в загон ставил.
   Пабло откинул попону и вошел в пещеру, не взглянув на Роберта Джордана.
   Роберт Джордан погладил рукой шершавую от инея, старую, пятнисто-зеленую,
сделанную из парашютного шелка покрышку спального мешка,  прослужившего  ему
добрых пять лет, потом снова спрятался в него до подбородка. "Bueno" (1),  -
сказал он себе, почувствовав знакомый уют фланелевой подкладки, и,  стараясь
поудобнее улечься, сначала широко раскинул ноги,  потом  сдвинул  их,  потом
---------------------------------------(1) Хорошо  (исп.),  перевернулся  на
бон, затылком в ту сторону, откуда должно было появиться солнце. "Que mas da
(1), я еще могу поспать немножко".
   Он спал, пока его не разбудил шум самолетов.
   Перекатившись на спину, он сразу увидел их: фашистский  патруль  из  трех
маленьких, блестевших на солнце "фиатов" быстро скользил по  сжатому  горами
небу в ту сторону, откуда он  вчера  пришел  с  Ансельмо.  Они  пролетели  и
скрылись, но за ними появились еще девять, летевших на большой высоте  тремя
крошечными острыми косячками: три, три и три.
   Пабло и цыган стояли в тени у входа в пещеру, подняв  голову  к  небу,  а
Роберт Джордан лежал и не двигался; теперь все небо грохотало  мерным  гулом
моторов, но вдруг к  нему  примешался  зудящий  звук,  и  еще  три  самолета
появились над самой прогалиной, на  высоте  менее  тысячи  футов.  Это  были
двухмоторные бомбардировщики "Хейнкель-111".
   У Роберта Джордана голова была в тени,  и  он  знал,  что  его  не  могут
заметить, а если и заметят, это не имеет значения. Вот лошадей в загоне они,
пожалуй, легко заметят, если ищут что-нибудь здесь,  в  горах.  Если  же  не
ищут, то, даже заметив, не догадаются ни о чем, а просто примут их  за  один
из своих кавалерийских разъездов.  Тут  снова  послышался  зудящий  звук,  и
показались еще  три  "Хейнкеля-111",  они  летели  еще  ниже,  стремительно,
неуклонно,  железным  строем,  их  рев  нарастал  в  непрерывном  crescendo,
переходя в сплошной  оглушительный  грохот,  и  потом,  когда  они  миновали
прогалину, стал затихать.
   Роберт Джордан развернул сверток одежды, служивший ему подушкой,  и  стал
надевать рубаху. Он еще не успел  просунуть  голову  в  ворот,  как  услышал
приближение новой эскадрильи и, не вылезая из мешка, поспешно натянул  брюки
и  замер.  Еще  три  двухмоторных  бомбардировщика  появились  в  небе.  Они
пролетели и скрылись за ближайшей вершиной, а он в это время уже  пристегнул
револьвер к поясу, скатал свой мешок и положил его между камнями, но,  пока,
прислонясь спиною к скале, он завязывал башмаки,  вновь  возникшее  жужжание
моторов  разрослось  в  громовой,  оглушительный  рев,   и   девять   легких
"хейнкелей"  пронеслись  над   его   головой,   раскалывая   пополам   небо.
---------------------------------------(1) Ну ладно (исп.).
   Роберт Джордан скользнул вдоль скалы ко  входу  в  пещеру,  где  один  из
братьев, Пабло, цыган, Ансельмо, Агустин и женщина стояли и смотрели в небо.
   - Летали здесь раньше такие самолеты? - спросил он.
   - Никогда, - сказал Пабло. - Входи. Они увидят тебя.
   Солнце еще не добралось до входа в пещеру. Сейчас оно освещало  поляну  у
ручья, и Роберт Джордан знал, что в темной утренней тени деревьев  и  густой
тени,  падавшей  от  скалы,  разглядеть  кого-нибудь  трудно,  но   для   их
спокойствия он вошел в пещеру.
   - Много их, - сказала женщина.
   - Будет еще больше, - сказал Роберт Джордан.
   - Откуда ты знаешь? - подозрительно спросил Пабло.
   - За такими всегда летят истребители.
   И тотчас же послышался тонкий, подвывающий гул, и Роберт Джордан насчитал
пятнадцать "фиатов", летевших  на  высоте  пяти  тысяч  футов,  растянувшись
клином из маленьких клинышков по три, точно стая диких гусей в полете.
   Лица у всех были серьезные, и Роберт Джордан спросил:
   - Вы никогда не видели столько самолетов сразу?
   - Никогда, - сказал Пабло.
   - В Сеговии их немного?
   - Там никогда много не было,  больше  трех  сразу  не  увидишь.  Ну,  еще
истребители, тех иногда бывает по  шестерке.  Или  три  "юнкерса",  больших,
трехмоторных, и с каждым по истребителю. А таких мы никогда не видали.
   Скверно, подумал Роберт Джордан. Совсем скверно. Но зря сюда гонят  такое
количество самолетов. Надо послушать, не началась ли бомбежка. Но нет,  наши
еще не могли подтянуть сюда войска  для  наступления.  Конечно,  они  начнут
только сегодня вечером или завтра, не раньше. Пока там, конечно,  ничего  не
началось.
   Гул постепенно затихал вдалеке. Роберт Джордан взглянул на  часы.  Сейчас
они уже перелетели линию фронта, первые  -  во  всяком  случае.  Он  включил
секундомер и смотрел, как стрелка обегает циферблат. Нет, пожалуй, еще  нет.
Вот теперь. Да. Теперь уже наверное. Эти "111" Делают двести пятьдесят  миль
в час. Тут им лету пять минут, не больше.  Сейчас  они  уже  давно  миновали
ущелье и летят над Кастилией; в свете утреннего солнца она расстилается  под
ними,  красновато-желтая,  исчерченная  белыми  полосками  дорог  и  пятнами
деревушек, и тени "хейнкелей" скользят по земле, как тени  больших  акул  по
песчаному дну океана.
   Глухих ударов бомб, бум-бум-бум, не было слышно.  Только  тикали  часы  в
тишине.
   Они полетели на Кольменар, к Эскуриалу,  а  может  быть,  к  аэродрому  в
Монсанарес-эль-Реаль, подумал он, туда, где над озером стоит старый замок  и
в камышах водятся утки, а чуть подальше настоящего аэродрома устроен  ложный
аэродром с бутафорскими самолетами, у которых пропеллеры вертятся на  ветру.
Вот туда они скорей всего и  полетели.  Но  ведь  они  не  могут  знать  про
наступление, сказал он себе, и сейчас же что-то в нем возразило -  а  почему
не могут? Знали же они про все прежние наступления.
   - Как ты думаешь, видели они лошадей? - спросил Пабло.
   - Они не лошадей искали, - сказал Роберт Джордан.
   - Но они их видели?
   - Разве только если им было поручено их искать.
   - Но они могли их увидеть?
   - Едва ли, - сказал Роберт Джордан. - Разве если  верхушки  деревьев  уже
освещало солнце.
   - Там с самого утра солнце, - горестно сказал Пабло.
   - У них есть дела поважнее, чем  высматривать  твоих  лошадей,  -  сказал
Роберт Джордан.
   Уже восемь минут прошло с тех пор, как он засек время, а бомбежки все  не
было слышно.
   - Что ты все смотришь на часы? - спросила женщина.
   - Слушаю, куда полетели самолеты.
   - О! - сказала она.
   Когда прошло десять минут, он перестал смотреть на часы, зная, что теперь
уже слишком далеко и ничего услышать нельзя, даже если  положить  минуту  на
прохождение звука. Он повернулся к Ансельмо и сказал:
   - Мне нужно поговорить с тобой.
   Они с Ансельмо отошли на несколько шагов от  пещеры  и  остановились  под
сосной.
   - Que tal? - спросил его Роберт Джордан. - Как дела?
   - Хороши.
   - Ты уже доел?
   - Нет. Никто еще не ел.
   - Тогда поешь  и  чего-нибудь  захвати  с  собой.  Мне  нужно  установить
наблюдение за дорогой. Ты пойдешь и будешь  отмечать  все,  что  проходит  и
проезжает по дорого в ту сторону и в эту.
   - Я не умею писать.
   - II не нужно. - Роберт Джордан вырвал  из  записной  книжки  два  листка
бумаги и ножом отрезал кусочек о г своего карандаша, с дюйм  длиной.  -  Вот
смотри, это будут танки. - Он нарисовал  нечто  вроде  танка.  -  Теперь  на
каждый танк ставь под этим палочку, а когда поставишь  четыре  рядом,  пятую
ставь поперек, вот так.
   - У нас тоже так считают.
   - И прекрасно.  Теперь  смотри:  квадратик  и  два  колеса  -  это  будут
грузовики. Если пустые, ставь  кружочек.  Если  о  людьми,  ставь  черточку.
Отмечай все орудия. Большие - так. Маленькие - так. Отмечай легковые  машины
и отдельно санитарные. Вот так, два колеса и  квадрат  с  крестиком.  Пехоту
отмечай по ротам, вот так,  видишь?  Маленький  квадратик  и  рядом  значок.
Кавалерию отмечай вот так, смотри. Как  будто  лошадь.  Квадрат  на  четырех
ножках. Это будет отряд в двадцать  человек.  Понятно?  На  каждый  отряд  -
палочку.
   - Да. Это ты ловко придумал.
   - Смотри дальше. - Он нарисовал два больших колеса, обведя их  дважды,  и
ствол в  виде  короткой  черточки.  -  Это  противотанковые  пушки.  Они  на
резиновом ходу. Тоже отмечай. Это зенитные. -  Он  нарисовал  два  колеса  и
ствол, торчащий кверху. - Тоже отмечай. Понятно? Ты такие пушки видел?
   - Да, - сказал Ансельмо. - Чего тут не понять. Все ясно.
   - Возьми с собой цыгана, пусть он посмотрит, где ты будешь сидеть,  чтобы
можно было потом сменить тебя. Выбери хорошее, безопасное место, по  слитком
близко, но так, чтобы тебе было удобно и хорошо видно. Сиди там,  пока  тебя
не сменят.
   - Понятно.
   - Ну вот. И когда ты придешь, я буду  знать  обо  всех  передвижениях  по
дороге. На этом листке отмечай то, что идет туда, а на этом - то,  что  идет
оттуда.
   Они вернулись к пещере.
   - Пошли сюда Рафаэля, - сказал Роберт Джордан а стал у дерева, ожидая. Он
видел, как Ансельмо вошел в пещеру и как упала за ним попона.  Через  минуту
из пещеры выскочил цыган, отирая рукой губы.
   - Ну как? - спросил цыган, - Повеселился сегодня ночью?
   - Ночью я спал.
   - Тем лучше, - сказал цыган и ухмыльнулся. - Папиросы есть?
   - Слушай, - сказал Роберт Джордан, опуская руку в карман за папиросами. -
Я хочу, чтобы ты вместе с Ансельмо  отправился  к  посту,  откуда  он  будет
наблюдать за, дорогой. Там ты его оставишь, хорошенько  заметив  место,  так
чтобы ты мог проводить туда меня или того, кто пойдет ему на смену. Потом ты
выйдешь на склон, с которого видна  лесопилка,  и  посмотришь,  нет  ли  там
перемен.
   - Каких перемен?
   - Сколько там сейчас людей?
   - Восемь. Так было, когда я последний раз смотрел.
   - Ну вот, посмотришь, сколько сейчас. И проследи,  через  какой  интервал
сменяются часовые у моста.
   - Интервал?
   - Ну, сколько времени часовой проводит на посту и когда происходит смена.
   - А у меня часов нет.
   - Возьми мои. - Он отстегнул ремешок.
   - Вот так часы! - сказал Рафаэль восхищенно. - Чего тут только нет. Такие
часы, верно, сами читать-писать умеют. Сколько тут  разных  цифр.  Это  всем
часам часы.
   - Не балуйся с ними,  -  сказал  Роберт  Джордан.  -  Ты  время  узнавать
умеешь?
   - А как же! Двенадцать часов дня - это  когда  есть  хочется.  Двенадцать
часов ночи - это когда спать хочется. Шесть часов утра  -  это  когда  опять
есть хочется. Шесть часов вечера - это когда пить хочется. Если повезет,  то
и напьешься. Десять часов вечера - это когда...
   - Заткнись, - сказал Роберт Джордан. - Нечего балагурить. Я  хочу,  чтобы
ты проверил, когда сменяются часовые не только на лесопилке и  у  маленького
моста, но и у большого моста, и в домике дорожного мастера.
   - Это что-то очень много, - засмеялся  цыган.  -  Может,  ты  лучше  кого
другого пошлешь?
   - Нет, Рафаэль. Это очень важно. Ты должен сделать все очень осторожно  и
постараться, чтоб тебя не заметили.
   - Еще бы мне не стараться, - сказал цыган. - Зачем ты мне  это  говоришь,
чтоб я старался? Думаешь, мне жизнь надоела?
   - Будь хоть немножко посерьезнее, - сказал Роберт  Джордан.  -  Это  ведь
серьезное дело.
   - Ты меня просишь быть посерьезнее? После того как ты себя  показал  этой
ночью? Ты должен был убить человека, а ты чем  занялся?  Вместо  того  чтобы
сделать одним человеком меньше, ты решил сделать одним больше. И  это  когда
мы видели столько самолетов, что им ничего не  стоит  перебить  нас  всех  с
дедами и прадедами и нерожденными внучатами на сто лет вперед,  а  заодно  и
всех коз, кошек и клопов. Полное небо самолетов, и они ревут так, что от  их
рева у твоей матери молоко бы в грудях свернулось, - а ты меня просишь  быть
посерьезнее? Я даже слишком серьезен.
   - Ну ладно, - сказал Роберт Джордан и, засмеявшись, положил  цыгану  руку
на плечо. - Слишком серьезным тоже быть не надо. Иди кончай свой  завтрак  и
отправляйся.
   - А ты? - спросил цыган. - Что ты будешь делать?
   - Я пойду к Глухому.
   - После этих самолетов ты тут во всей округе живой души не  встретишь,  -
сказал цыган. - Многих, должно быть, в пот бросило, когда они пролетали.
   - У них есть дела поважнее, чем выслеживать партизан.
   - Так-то так, - сказал цыган. Потом покачал головой. - А если они и  этим
не погнушаются?
   - Que  va,  -  сказал  Роберт  Джордан.  -  Это  лучшие  немецкие  легкие
бомбардировщики. Такие за цыганами из охотятся.
   - У меня от них мурашки по телу, - сказал Рафаэль. - Да, да, я этих  штук
боюсь.
   - Они полетели бомбить аэродром, - ответил ему Роберт Джордан,  вместе  с
ним входя в пещеру. - Я уверен, что они за этим полетели.
   - Ты что там говоришь? - спросила жена Пабло. Она налила Роберту Джордану
кружку кофе и протянула байку сгущенного молока.
   - Даже молоко! Чего только у вас нет!
   - У нас всего много, - сказала  она.  -  А  особенно  страху  после  этих
самолетов. Как ты сказал, куда они полетели?
   Роберт Джордан нацедил себе в кружку молока из щели, прорезанной в банке,
обтер банку о край  кружки  и  стал  помешивать  кофе,  пока  он  не  принял
светло-коричневый оттенок.
   - Я думаю, что они полетели бомбить аэродром. А  может  Сыть,  и  туда  и
сюда.
   - Пусть бы летели подальше и сюда не возвращались. - сказал Пабло.
   - А почему они залетели сюда? - спросила женщина. - Откуда  они  взялись?
Мы никогда  не  видели  таких  самолетов.  И  так  много.  Может  быть,  это
подготовка к наступлению?
   - Какие передвижения были вчера на  дороге?  -  спросил  Роберт  Джордан.
Девушка Мария была рядом, но он не смотрел на нее.
   - Эй, Фернандо, - сказала женщина. - Ты вчера был в Ла-Гранхе. Какие  там
были передвижения?
   - Никаких,  -  ответил  приземистый,  простодушный  на  вид  человек  лет
тридцати пяти, которого Роберт Джордан раньше не видел.  Он  косил  на  один
глаз. - Несколько грузовиков, как всегда. Две-три  легковые  машины.  Войска
при мне не проходили.
   - Ты каждый вечер ходишь в Ла-Гранху? - спросил его Роберт Джордан.
   - Не я, так другой, - сказал Фернандо. - Кто-нибудь всегда ходит.
   - Ходят узнавать новости и за табаком. И за всякой  всячиной,  -  сказала
женщина.
   - Там есть наши?
   - Есть. А как же? Рабочие на электростанции. И еще есть.
   - Какие же новости ты слыхал вчера?
   - Pues nada. Никаких. На севере дела плохи. Это не новость. На  севере  с
самого начала плохи дела.
   - А про Сеговию ничего не слыхал?
   - Нет, nombre (1). Я не спрашивал.
   - Ты и в Сеговию ходишь?
   - Иногда, -  сказал  Фернандо.  -  Но  там  опасно.  Там  всюду  патрули,
спрашивают бумаги.
   - Ты знаешь там аэродром?
   - Нет, nombre. Где он - я знаю, только близко не  подходил  никогда.  Там
сразу бумаги спрашивают.
   -     Вчера     не     было     разговоров     про     эти      самолеты?
---------------------------------------(1)   Буквально:   человек,   мужчина
(исп.). Здесь: приятель, дружище.
   - В Ла-Гранхе? Нет. Зато уже сегодня наверняка будут. Вчера все  говорили
про речь Кейпо де Льяно по радио. А больше ничего.  Ах  да.  Еще  толковали,
будто Республика готовит наступление.
   - Что, что?
   - Будто Республика готовит наступление.
   - Где?
   - Этого никто не знает. Может быть, здесь. Может  быть,  в  другой  части
Сьерры. А ты