того больше не слышал". Больно умный стал.
Такого дерьма я ни от кого не потерплю, даже от собственного сына. Я во-
жу  такси  двадцать шесть лет.  Меня грабили шесть раз.  А сколько раз я
"целовался",  не сосчитать, хотя ни разу в крупную аварию не попал, спа-
сибо деве Марии,  святому Христофору и отцу вседержателю,  правильно?  И
каждую неделю,  какой бы неудачной она ни была, я откладывал пять долла-
ров ему на колледж.  Еще когда он был молокососом.  И чего ради? Чтобы в
один прекрасный день он пришел домой и заявил, что президент Соединенных
Штатов свинья.  Вот паразит!  Парень небось думает,  что я свинья,  хотя
знает,  скажи он такое,  я мигом пересчитаю ему зубы. Вот вам и нынешняя
молодежь. Я и говорю: "Чтоб я этого больше не слышал".
   - Да,  - сказал Джонни.  Теперь мимо пробегали перелески.  Слева было
Карсоново болото.  Они находились примерно в семи милях от  Кливс  Милс.
Счетчик  накинул  еще десять центов.
   ОДНА ТОНКАЯ МОНЕТКА, ОДНА ДЕСЯТАЯ ДОЛЛАРА, ЭЙ-ЭЙ-ЭЙ.
   - Можно спросить, чем промышляете?
   - Работаю учителем в Кливсе.
   - Да? Значит, вы понимаете, о чем я говорю. И все-таки что за чертов-
щина происходит с этими детьми?
   Просто они  съели  тухлую сосиску под названием Вьетнам и отравились.
Ее продал им парень по имени Линдон Джонсон. Тогда они, знаете, пришли к
другому  парню  и говорят:  "Ради всего святого,  мистер,  нам чертовски
скверно". А этот другой парень, Никсон, и отвечает: "Я знаю, как вам по-
мочь.  Съешьте еще несколько сосисок".  Вот что произошло с американской
молодежью.
   - Не знаю, - ответил Джонни.
   - Всю жизнь строишь планы,  делаешь как лучше,  - сказал таксист, и в
голосе  его на сей раз ощущалось какое-то замешательство,  оно продлится
не очень долго,  ибо ему осталось жить какую-нибудь минуту. А Джонни, не
зная этого,  испытывал к нему жалость,  сочувствовал его непонятливости.
   ОБНИМИ МЕНЯ, МИЛЫЙ, ПОКРЕПЧЕ... НУ ДАВАЙ НЕ ВАЛЯЙ ДУРАКА.
   - И всегда ведь хочешь самого хорошего, а парень приходит домой с во-
лосами  до задницы и заявляет,  что президент Соединенных Штатов свинья!
Свинья! Ну не дрянь, я...
   - БЕРЕГИСЬ! - закричал Джонни.
   Таксист повернулся к нему лицом - это было пухлое лицо  члена  Амери-
канского легиона, серьезное, сердитое и несчастное в отблесках приборной
доски и внезапном свете приближающихся фар.  Он быстро глянул вперед, но
было уже поздно.
   - ИИИИСУСЕ!
   Впереди были  две  машины  по обе стороны белой разделительной линии.
"Мустанг" и "додж чарджер" перевалили через гребень холма.  Джонни  даже
слышал  завывание форсируемых двигателей.  "Чарджер" надвигался прямо на
них. Он даже не пытался свернуть, и таксист застыл за рулем.
   - ИИИИИИИ...
   Джонни едва заметил,  что слева промелькнул "мустанг". И тут же такси
и "чарджер" столкнулись лоб в лоб, и Джонни почувствовал, как его подни-
мает вверх и отбрасывает в сторону.  Боли не было, хотя он смутно созна-
вал, что зацепил ногами счетчик, да так, что сорвал его с кронштейна.
   Звон бьющегося стекла. Громадный огненный язык полыхнул в ночи. Джон-
ни пробил головой ветровое стекло.  Все начало проваливаться в  какую-то
дыру.  Он ощущал только боль,  смутную, приглушенную в плечах и руках, а
тело его устремилось вслед за головой сквозь дыру в  стекле.  Он  летел.
Летел в октябрьскую тьму.
   Промелькнула мысль: УМИРАЮ? НЕУЖЕЛИ КОНЕЦ?
   Внутренний голос ответил: ДА, ВЕРОЯТНО.
   Он летел.  Все смешалось.  Октябрьские звезды,  разбросанные в  ночи.
Грохот взрывающегося бензина. Оранжевый свет. Затем темнота.
   Его полет закончился глухим ударом и всплеском. Он почувствовал влаж-
ный холод,  когда очутился в Карсоновом болоте, в двадцати пяти футах от
того места, где "чарджер" и такси, сцепившись воедино, выплеснули в небо
столб огня.
   Темнота.
   Сознание угасло.
   И наконец, осталось лишь гигантское красно-черное колесо, вращающееся
в пустоте,  в которой, возможно, плавают звезды, попытайте свое счастье,
не повезет сейчас - повезет потом, эй-эйэй. Колесо вращалось красно-чер-
ное,  вверх-вниз, указатель щелкал по шпилькам, а он все пытался разгля-
деть, остановится ли стрелка на двойном зеро - цифре, приносящей выигрыш
хозяину,  одному лишь хозяину.  Он пытался разглядеть, но колесо уже ис-
чезло. Остались лишь мрак и эта всеобъемлющая пустота... Забвение.
   Джонни Смит оставался в нем долго, очень долго.

   Миновал 1971   год.   Отшумели  негритянские  волнения  на  побережье
Нью-Гэмпшира,  и с ростом банковских счетов смолк ропот местных предпри-
нимателей. До смешного рано выдвинул свою кандидатуру в президенты нико-
му не известный тип по имени Джордж Макговерн. Любой мало-мальски разби-
рающийся  в  политике понимал,  что кандидатом от демократии в 1972 году
станет Эдмунд Маски,  и кое-кто даже считал,  что ему  ничего  не  стоит
сбить с ног тролля из Сан-Клементе и положить его на обе лопатки.
   В начале  июня,  перед самым роспуском школьников на летние каникулы,
Сара в очередной раз встретила знакомого студентаюриста. В хозяйственном
магазине Дэя она покупала тостер, а он искал подарок к годовщине свадьбы
родителей. Он спросил, не пойдет ли она с ним в кино, - в городе показы-
вали новый фильм с Клинтом Иствудом "Грязный Гарри". Сара согласилась. И
оба остались довольны. Уолтер Хэзлит отрастил бороду и уже не казался ей
очень похожим на Джонни.  По правде говоря,  она уже почти забыла, каким
был Джонни.  Сара ясно видела его лицо лишь во сне:  он стоял  у  Колеса
удачи,  хладнокровно наблюдая за вращением, будто оно слепо повиновалось
ему,  при этом глаза у него, казалось, приобрели необычный и немного пу-
гающий темно-фиолетовый цвет.

   Они с Уолтом стали часто встречаться.  С ним было легко. Он ни на чем
не настаивал - а если такое и случайтесь,  то его требования  возрастали
столь постепенно,  что это было почти незаметно.  В октябре он предложил
купить ей кольцо с бриллиантиком. Сара попросила два выходных на размыш-
ление.  В субботу она поехала в "Ист-Мэн медикэл сентр",  получила в ре-
гистратуре специальный пропуск с красной каймой и прошла в отделение ин-
тенсивной терапии. Она сидела у кровати Джонни около часа. Осенний ветер
завывал в темноте за окном,  предвещая холод, снег и пору умирания. Про-
шел почти год - без шестнадцати дней - со времени ярмарки,  Колеса и ло-
бового столкновения у болота.
   Она сидела, слушала завывание ветра и смотрела на Джонни. Повязки бы-
ли сняты. На его лбу в полутора дюймах над правой бровью начинался шрам,
зигзагом уходивший под волосы.  В этом месте их тронула проседь,  как  у
Коттона Хоуса - детектива восемьдесят седьмого полицейского участка. Са-
ра не обнаружила в Джонни никаких перемен, если не считать, что он силь-
но похудел. Перед ней крепко спал молодой человек, почти чужой.
   Она наклонилась  и слегка коснулась его губ,  словно надеясь переина-
чить старую сказку,  и вот сейчас ее поцелуй разбудит Джонни.  Но он  не
просыпался.
   Сара ушла, вернулась в свою квартирку в Визи, легла на кровать и зап-
лакала,  а за окном по темному миру бродил  ветер,  швыряя  перед  собой
охапки желто-красных листьев. В понедельник она сказала Уолту, что, если
он и вправду хочет купить ьй колечко с бриллиантом -  самым  что  ни  на
есть маленьким,  - она будет счастлива и с гордостью его наденет.  Таким
был 1971 год для Сары Брэкнелл.
   В начале 1972 Эдмунд Маски расплакался во время страстной речи  перед
резиденцией человека,  которого Санни Эллиман называл не иначе как "этот
лысый холуй". Джордж Макговерн спутал все карты на предварительных выбо-
рах,  и Лойб в своей газете радостно объявил, что жители Нью-Гэмпшира не
любят плакс.  В июле Макговерн был избран кандидатом в президенты. В том
же  месяце Сара Брэкнелл стала Сарой Хэзлит.  Они с Уолтом обвенчались в
первой методистской церкви в Бангоре.
   Менее чем в двух милях оттуда продолжал спать Джонни.  Когда Уолт по-
целовал Сару на глазах у всех родных и друзей, собравшихся на обряд бра-
косочетания, она вдруг с ужасом вспомнила о нем - Джонни, подумала она и
увидела его таким,  каким он был,  когда зажегся свет, - наполовину Дже-
киль, наполовину злобный Хайд. На мгновение она застыла в руках Уолта, а
затем  все  прошло.  Было ли это воспоминание или видение - оно улетучи-
лось.
   После долгих размышлений и разговоров с Уолтом она пригласила родите-
лей  Джонни на свадьбу.  Приехал один Герберт.  На банкете она спросила,
хорошо ли себя чувствует Вера.
   Он оглянулся,  увидел, что на какое-то время они остались одни, и до-
пил  остатки виски с содовой.  За последние полтора года он постарел лет
на пять,  подумала Сара.  Волосы поредели. Морщины стали глубже. Очки он
носил осторожно и застенчиво,  как всякий, для кого они в новинку, из-за
слабых оптических стекол настороженно смотрели страдающие глаза.
   - Нет... не совсем, Сара. По правде говоря, она в Вермонте. На ферме.
Ждет конца света.
   - ЧЕГО?
   Герберт рассказал ей,  что полгода назад Вера начала переписываться с
группой,  состоящей примерно из десяти человек, - они называют себя Аме-
риканским обществом последних дней. Заправляют там мистер и миссис Стои-
керс из Расина, штат Висконсин. Стонкерсы утверждают, что, когда они от-
дыхали,  их захватила летающая тарелка.  Стонкерсов доставили на небеса,
но не на созвездие Орион,  а на похожую на Землю планету, которая враща-
ется вокруг Арктура.  Там они попали в общество ангелов и лицезрели рай.
Стонкерсам сообщили, что последние дни уже наступают. Их сделали телепа-
тами и вернули на Землю,  чтобы они собрали немногих верующих - для пер-
вого,  так сказать, челночного рейса на небо. И вот съехались десять че-
ловек, они купили ферму к северу от Сент-Джонсбери и сидят там уже около
семи недель в ожидании тарелки, которая прилетит и заберет их.
   - Но это похоже... - начала Сара и тут же закрыла рот.
   - Я знаю, на что это похоже, - сказал Герберт. - Похоже на сумасшест-
вие.  Местечко  стоило им девять тысяч долларов.  А там и нет-то ничего,
кроме развалившегося фермерского дома да двух  акров  никудышной  земли.
Вклад  Веры составил семьсот долларов - это все,  что она могла собрать.
Остановить ее не было никакой возможности...  Разве только посадить  под
замок.  - Он помолчал,  затем улыбнулся.  - Не стоит об этом говорить на
вашей свадьбе,  Сара. У вас должно быть все отлично. Я знаю, что так бу-
дет.
   Сара постаралась тоже улыбнуться:
   - Спасибо, Герберт. А вы... Вы думаете, что она...
   - Вернется?  О да. Если к зиме не наступит конец света, я думаю, вер-
нется.
   - Ну, желаю вам самого наилучшего, - сказала Сара и обняла его.

   На ферме в Вермонте не было отопления,  и в конце октября,  когда та-
релка так и не прилетела, Вера вернулась домой. Тарелка не прибыла, ска-
зала она,  потому что они еще не готовы к встрече с ней - они еще не от-
ринули  всего  несущественного  и грешного в своей жизни.  Но она была в
приподнятом настроении и воодушевлена.  Во сне она  получила  знак.  Ей,
возможно, и не придется улететь в рай на летающей тарелке. Но у Веры все
больше крепло убеждение:  ее призвание состоит в том,  чтобы  руководить
сыном, направлять его на путь истинный, когда он очнется от забытья.
   Герберт встретил ее,  приласкал - и жизнь продолжалась.  Джонни нахо-
дился в коматозном состоянии уже два года.
   Это был сон, мелькнула у него догадка. Он находился в темном, угрюмом
месте  -  в каком-то проходе.  Потолок - такой высокий,  что его не было
видно,  - терялся где-то во мраке.  Стены были из  темной  хромированной
стали.  Они расширялись кверху. Он был один, но до него, как будто изда-
лека,  доносился голос.  Он знал этот голос, слышал эти слова... где-то,
когда-то.  Голос испугал его. Он стонал и обрывался, эхо билось о хроми-
рованные стальные стены, подобно оказавшейся в ловушке птице, которую он
видел в детстве. Птица залетела в сарай 1" отцовскими инструментами и не
знала,  как оттуда выбраться. В панике она металась, отчаянно и тревожно
пища,  билась о стены до тех пор, пока не погибла. В голосе слышалась та
же обреченность,  что и в птичьем писке.  Ему не суждено было  выбраться
отсюда.
   - Всю жизнь строишь планы, делаешь как лучше, - стонал призрачный го-
лос.  - И всегда ведь хочешь самого хорошего,  а парень приходит домой с
волосами до задницы и заявляет, что президент Соединенных Штатов свинья.
Свинья! Ну не дрянь, я...
   БЕРЕГИСЬ, хотел сказать Джонни.  Ему хотелось предостеречь голос,  но
Джонни  был нем.  Берегись чего?  Он не знал.  Он даже не знал с уверен-
ностью,  кто он, хотя смутно помнил, что когда-то был то ли преподавате-
лем, то ли проповедником.
   ИИИСУСУ! - вскрикнул далекий голос. Голос потерянный, обреченный, то-
нущий. - ИИИИИИИ...
   Потом тишина. Вдали затихает эхо. Когда-нибудь голос снова заговорит.
   И вот это "когда-нибудь" наступило - он  не  знал,  сколько  пришлось
ждать, ибо время здесь не имело значения или смысла, - и он начал ощупью
выбираться из прохода,  откликаясь на зов (возможно, только мысленно), в
надежде - как знать,  что он вместе с обладателем голоса найдет выход, а
может, просто желая утешить и получить такое же утешение в ответ.
   Но голос удалялся и удалялся,  становился все глуше и слабее, пока не
превратился в отзвук эха. И совсем исчез. Теперь он остался один, двига-
ясь по мрачному и пустынному залу теней.  Ему уже чудилось,  что это  не
видение,  не мираж и не сон - но все равно нечто необычное. Наверное, он
попал в чистилище,  в этот таинственный переход между миром живых и оби-
телью мертвых. Но куда он шел?
   К нему  стали  возвращаться образы.  Тревожные образы.  Они следовали
вместе с ним, подобно духам, оказывались то сбоку, то впереди, то сзади,
потом окружали его странным хороводом - оплетали тройным кольцом,  каса-
лись его век колдовскими перстами...  но было ли все это на самом  деле?
Он почти что видел их.  Слышал приглушенные голоса чистилища. Там оказа-
лось и колесо,  беспрерывно вращавшееся в ночи,  Колесо удачи, красное и
черное,  жизнь и смерть, замедляющее свой ход. На что же он поставил? Он
не мог вспомнить, а надо бы: ведь от этого зависело само его существова-
ние.  Туда или оттуда?  Пан или пропал?  Его девушке нехорошо.  Ее нужно
увезти домой.
   Спустя какое-то время проход стал светлеть.  Поначалу он подумал, что
это игра его воображения,  своего рода сон во сне,  если такое возможно,
однако прошло еще сколько-то времени, и просвет стал чересчур очевидным,
чтобы  его можно было приписать воображению.  Все пережитое им в проходе
стало меньше походить на сон.  Стены раздвинулись,  и он едва мог видеть
их, а тусклая темнота сменилась мягкой туманно-серой мутью, цветом суме-
рек в теплый и облачный мартовский день.  И стало казаться,  что он  уже
совсем не в проходе,  а в комнате - почти в комнате, ибо пока отделен от
нее тончайшей пленкой,  чем-то вроде плаценты,  он походил  на  ребенка,
ожидавшего рождения.  Теперь он слышал другие голоса;  не эхообразные, а
монотонные и глухие, будто голоса безымянных богов, говорящих на неведо-
мых языках.  Понемногу голоса становились отчетливее, он уже почти пони-
мал их разговор.
   Время от времени Джонни открывал глаза (или ему казалось,  что откры-
вал),  и наконец он увидел обладателей этих голосов - яркие, светящиеся,
призрачные пятна,  не имевшие поначалу лиц, иногда они двигались по ком-
нате,  иногда склонялись над ним.  Он не подумал, что можно заговорить с
ними, во всяком случае вначале. Он предположил, что это, может быть, ка-
кие-то существа иного мира, а светлые пятна - ангелы.
   Со временем и лица,  подобно голосам, становились все отчетливее. Од-
нажды он увидел мать,  она наклонилась над ним и,  попав в поле его зре-
ния, медленно и грозно произнесла что-то бессмысленное. В другой раз по-
явился отец. Дейв Пелсен из школы. Медицинская сестра, которую он узнал:
кажется, ее звали Мэри или, быть может. Мари. Лица, голоса - все прибли-
жалось, сливалось в нечто единое.
   И пришло что-то еще: ощущение того, что он изменился. Это ощущение не
нравилось Джонни.  Он не доверял ему. Джонни считал, что любое изменение
ни к чему хорошему не приводит.  Оно предвещает, думал он, лишь печаль и
плохие  времена.  Джонни вступил в темноту,  обладая всем,  теперь же он
чувствовал, что выходит из нее, не имея абсолютно ничего, - разве только
в нем появилось что-то странное, незнакомое.
   Сон кончался.  Что бы это ни было, оно кончалось. Комната была теперь
вполне реальна, почти осязаема. Голоса, лица...
   Он собирался войти в комнату.  И вдруг ему показалось,  что он  хочет
только  одного  -  повернуться и бежать,  скрыться в этом темном проходе
навсегда.  Ничего хорошего его там не ожидало,  но все же лучше уйти на-
вечно, чем проникнуть в комнату и испытывать это новое ощущение печали и
грядущей утраты.
   Он обернулся и посмотрел назад - да,  так и есть:  в том  месте,  где
стены комнаты становились цвета темного хрома,  позади стула,  незаметно
для входящих и выходящих светлых фигур,  комната превращалась в  проход,
уводивший,  как он подозревал,  в вечность. Там исчез тот, другой голос,
голос...
   ТАКСИСТА.
   Да. Теперь он все вспомнил.  Поездку на такси,  водителя, поносившего
сына  за длинные волосы,  за то,  что тот считал Никсона свиньей.  Затем
свет четырех фар,  двигавшихся по склону,  - две пары фар по обе стороны
белой линии.  Столкновение. Никакой боли, лишь мысль о том, что ноги за-
дели счетчик,  да так сильно, что он сорвался с кронштейна. Затем холод-
ная сырость, темный проход, а теперь это странное ощущение.
   ВЫБИРАЙ, ШЕПТАЛ ВНУТРЕННИЙ ГОЛОС. ВЫБИРАЙ, НЕ ТО ОНИ ВЫБЕРУТ ЗА ТЕБЯ,
ОНИ ВЫРВУТ ТЕБЯ ИЗ ЭТОГО НЕПОНЯТНОГО МЕСТА,  КАК ВРАЧИ ВЫНИМАЮТ  РЕБЕНКА
ИЗ УТРОБЫ МАТЕРИ ПОСРЕДСТВОМ КЕСАРЕВА СЕЧЕНИЯ.
   А затем  к нему приблизилось лицо Сары - она находилась где-то рядом,
однако ее лицо было не таким ярким,  как другие склоненные над ним лица.
Она  должна была быть где-то здесь,  встревоженная и испуганная.  Теперь
она почти принадлежала ему.  Он это чувствовал.  Он собирался предложить
ей выйти за него замуж.
   Вернулось чувство беспокойства,  более сильное, чем когда-либо, и те-
перь оно было связано с Сарой.  Но еще сильнее было желание обладать ею,
и Джонни принял решение.  Он повернулся спиной к темноте,  а когда позже
оглянулся,  темнота исчезла; рядом со стулом - ничего, кроме гладкой бе-
лой стены комнаты, в которой он лежал. Вскоре он начал понимать, где на-
ходится,  - конечно же,  в больничной палате. Темный проход почти не ос-
тался в памяти,  хотя и не забылся окончательно.  Но более важным, более
насущным было другое:  он - Джон Смит, у него есть девушка по имени Сара
Брэкнелл,  и он попал в страшную автомобильную катастрофу. Наверное, ему
повезло,  раз он жив, и хорошо бы еще не остаться калекой. Возможно, его
привезли  в городскую больницу Кливс Милс,  но скорее всего это "Ист-Мэн
медикэл сентр".  Он чувствовал, что пролежал здесь долго - может, он на-
ходился  без сознания целую неделю или дней десять.  Пора возвращаться к
жизни.
   ПОРА ВОЗВРАЩАТЬСЯ К ЖИЗНИ.  Именно об этом думал  Джонни,  когда  все
стало на свои места и он открыл глаза.
   Было 17 мая 1975 года.  Его соседа по палате, мистера Старрета, давно
уже выписали с наказом совершать прогулку в две мили ежедневно и следить
за  едой,  чтоб уменьшить содержание холестерина.  В другом конце палаты
лежал старик, проводивший изнурительный пятнадцатый раунд схватки с чем-
пионом в тяжелом весе - раковой опухолью.  Он спал,  усыпленный морфием.
Больше в палате никого не было. 3.15 пополудни. Экран телевизора светил-
ся зеленоватым светом.
   - Вот и я,  - просипел Джонни,  ни к кому не обращаясь.  Его поразила
слабость собственного голоса.  В палате не было календаря,  и он не  мог
знать, что отсутствовал четыре с половиной года.

   Минут через сорок вошла сестра.  Приблизилась к старику,  сменила ка-
пе