или муравья. Можете меня цитировать... видите, я ничего не
боюсь... так?
   Снова смех. Вейзак им нравился. Но Дюссо не смеялся.
   - Вы можете также меня цитировать,  когда я говорю,  что этот человек
стал обладать совершенно новой или  очень  старой  человеческой  способ-
ностью.  Почему? Если я и мои коллеги почти ничего не знаем даже о мозге
муравья,  как я отвечу почему?  Могу,  однако, обратить ваше внимание на
некоторые  интересные моменты,  которые,  впрочем,  необязательно должны
иметь какое-то значение. Один участок мозга у Джона Смита, правда, очень
маленький,  полностью поврежден...  но для мозга все участки важны. Джон
называет его "мертвой зоной",  а там,  по всей видимости,  находится ряд
элементов памяти.  Все уничтоженные воспоминания,  очевидно, были частью
определенной "подгруппы" - туда входили названия улиц,  проездов, дорож-
ные знаки.  Эта подгруппа составляет часть группы понятий,  определяющих
расположение предметов на местности.  Небольшая,  но полная афазия, судя
по  всему,  затронула  как языковые,  так и зрительные способности Джона
Смита.
   В порядке компенсации другой крошечный участок его мозга,  по-видимо-
му, проснулся. Он расположен в районе темени. Это один из наиболее слож-
ных участков "передового",  или "думающего", мозга. Посылаемые им элект-
рические импульсы совсем не такие, какими должны быть, правильно? И еще.
Теменной участок имеет какое-то отношение к осязанию - в какой  степени,
сказать  трудно - и расположен весьма близко к той части мозга,  которая
определяет и отождествляет различные формы и структуры. Так вот, по моим
наблюдениям,  "озарения"  у Джона всегда вызываются предварительным кон-
тактом.
   Тишина. Репортеры судорожно записывают. Телевизионные камеры, которые
было придвинулись, чтобы показать крупным планом Вейзака, сейчас отъеха-
ли, чтобы в кадр вошел и Джонни.
   - Так, Джонни? - снова спросил Вейзак.
   - Мне кажется...
   Внезапно сквозь толпу репортеров протиснулся Дюссо.  Джонни  подумал,
что  он собирается сделать какое-то опровержение.  Затем он увидел,  как
Дюссо стаскивает что-то с шеи.
   - Пускай продемонстрирует нам свои способности,  - сказал  Дюссо.  Он
держал медальку на тонкой золотой цепочке.  - Посмотрим, что вы сделаете
с этим.
   - Ничего вы не посмотрите, - сказал Вейзак. Его седоватые густые бро-
ви грозно сдвинулись,  и он воззрился на Дюссо, как пророк Моисей. - Это
человек не цирковой факир, сэр!
   - А что, если вы меня дурачите? - спросил Дюссо. - Либо он может, ли-
бо нет,  верно?  Пока вы нам тут рассказывали обо всем,  я и сам подумал
кое о чем.  Например,  о том,  что такие парни ничего не могут  сделать,
когда их просят, а значит, им грош цена.
   Джонни окинул взглядом репортеров. Они смотрели на него во все глаза,
нетерпеливо ожидая ответа.  Исключение составлял Брайт,  у которого  был
несколько  смущенный  вид.  Джонни вдруг почувствовал себя христианином,
брошенным в яму ко львам.  Они все равно будут в выигрыше,  подумал  он.
Если я смогу сказать ему что нибудь интересное,  они получат материал на
первую полосу. Если не смогу или откажусь, состряпают фельетон.
   - Ну что? - спросил Дюссо. Медаль раскачивалась на цепочке, зажатой в
кулаке.
   Джонни взглянул на Вейзака, но тот с отвращением отвернулся.
   - Дайте-ка ее сюда, - сказал Джонни.
   Дюссо передал медаль.  Джонни положил ее на ладонь. Это оказалась ме-
даль с изображением святого Христофора.  Джонни выпустил тонкую  цепочку
и,  когда она с сухим шуршанием выросла желтой горкой на ладони, прикрыл
ее рукой.
   Наступила мертвая тишина. У двери стояла группа врачей и медсестер; к
ним  присоединились  несколько больных - они уже выписались,  собирались
уходить и были поэтому в верхней одежде.  В конце коридора,  ведущего  в
комнату  отдыха с телевизором и настольными играми,  сгрудились больные.
Из главного вестибюля подошли посетители. Воздух был наэлектризован, как
будто где-то рядом проходила линия высокого напряжения.
   Джонни, бледный и худой,  в белой рубашке и мешковатых джинсах, стоял
молча.  Он так сжал медаль в правой руке,  что при  свете  телевизионных
юпитеров  были  ясно  видны вздувшиеся вены.  Перед ним в темном костюме
стоял Дюссо,  спокойный, непогрешимый и суровый, как судья. Время словно
остановилось. Ни кашля, ни шепота.
   - О-о, - тихо сказал Джонни... и затем: - Вот как?
   Пальцы его медленно разжались. Он взглянул на Дюссо.
   - Ну?  - спросил Дюссо,  но уже совсем другим голосом: вся его агрес-
сивность вдруг исчезла. Исчез и усталый, нервный молодой человек, только
что отвечавший на вопросы репортеров. На губах Джонни играла полуулыбка,
но ничего теплого в ней не было. Голубые глаза потемнели, взгляд их стал
холодным и отсутствующим.  У Вейзака мороз пробежал по  коже.  Потом  он
рассказывал,  что увидел лицо человека, наблюдающего в сильный микроскоп
интересную разновидность инфузории туфельки.
   - Это медаль вашей сестры,  - сказал Джонни,  обращаясь к Дюссо. - Ее
имя было Анна, но все звали ее Терри. Это ваша старшая сестра. Вы любили
ее. Боготворили землю, по которой она ходила.
   Внезапно голос Джонни Смита неузнаваемо и жутко изменился. Теперь это
был высокий, срывающийся и неуверенный голос мальчишки-подростка.
   - Это тебе,  Терри, на случай, если будешь переходить Лисбон-стрит на
красный свет или пойдешь гулять с каким-нибудь парнем из...  Не  забудь,
Терри... не забудь...
   Толстуха, спрашивавшая  у  Джонни,  кого демократы выдвинут в будущем
году кандидатом на пост президента, испуганно охнула. Один из телеопера-
торов хрипло пробормотал: "Боже правый!"
   - Хватит,  - прошептал Дюссо.  Лицо его посерело, глаза выкатились, а
на нижней губе заблестела слюна. Руки бессильно потянулись к медали, зо-
лотая цепочка была теперь обмотана вокруг пальцев Джонни. Медаль покачи-
валась, отбрасывая гипнотические лучи света.
   - Не забывай меня, Терри, - умолял мальчишеский голос. - И... не при-
касайся, пожалуйста... ради бога, Терри, не прикасайся...
   - Х в а т и т! Х в а т и т, с у к и н  с ы н!
   Джонни вновь заговорил своим голосом:
   - Она  не  могла без наркотиков.  Потом перешла на чистый спирт,  а в
двадцать семь лет умерла от разрыва сердца.  Но она носила  ваш  подарок
десять лет, Родж. Она помнила о вас. Никогда не забывала. Никогда не за-
бывала... Никогда... никогда... никогда...
   Медаль выскользнула из пальцев Джонни и упала на пол с тонким,  мело-
дичным звоном.  Джонни спокойно,  холодно и отрешенно смотрел в пустоту.
Дюссо,  сдавленно рыдая, ползал у его ног в поисках медали, а вокруг ца-
рило полное оцепенение.
   Сверкнула фотовспышка,  лицо  Джонни  просветлело и стало прежним его
лицом.  На нем появилось выражение ужаса,  а затем жалости.  Он неуклюже
присел рядом с Дюссо.
   - Извините, - сказал он. - Извините, я не хотел...
   - Дешевка, ловчила! - завопил Дюссо. - Это ложь! Ложь! Все ложь! - Он
неловко ударил Джонни ладонью по шее, и тот свалился, сильно стукнувшись
головой об пол. Из глаз посыпались искры. Поднялся шум.
   Джонни как  в  тумане увидел Дюссо - тот яростно пробивался к выходу.
Вокруг Джонни толпились люди, их ноги казались ему внезапно выросшим ле-
сом. Рядом очутился Вейзак и помог ему сесть.
   - Джон, как вы? Сильно он вас?
   - Не так сильно,  как я его.  Все нормально.  - Джонни попытался под-
няться. Чьи-то руки помогли ему. Его покачивало и подташнивало; еще нем-
ного - и вывернет наизнанку. Произошла ошибка, ужасная ошибка.
   Полная женщина,  спрашивавшая насчет демократов, пронзительно вскрик-
нула. Дюссо грохнулся на колени, хватаясь за рукав ее цветастой блузы, а
затем устало вытянулся на кафеле около двери,  к которой так рвался. Ме-
даль с изображением святого Христофора была по-прежнему у него в руке.
   - Потерял сознание, - сказал кто-то. - Глубокий обморок.
   - Я виноват,  - сказал Джонни Сэму Вейзаку.  Ему сдавили, сжали горло
слезы раскаяния. - Это я во всем виноват.
   - Нет, - сказал Сэм. - Нет, Джон.
   Джонни высвободился  из  рук  Вейзака и направился к лежавшему Дюссо,
который начал приходить в себя и моргал,  тупо глядя в потолок.  К  нему
подошли двое врачей.
   - Что с ним?  - спросил Джонни.  Он повернулся к репортерше в брючном
костюме, но та в страхе метнулась от него.
   Джонни повернулся в другую сторону,  к телерепортеру, который спраши-
вал,  были ли у него прозрения до аварии. Джонни вдруг почувствовал, что
непременно должен кому-нибудь все объяснить.
   - Я совсем не хотел причинить ему боль, - сказал он. - Честное слово,
не хотел. Я не знал...
   Телерепортер попятился к лестнице.
   - Конечно,  - сказал он.  - Конечно, не знали. Он сам напросился, все
это видели. Только... не трогайте меня, ладно?
   У Джонни дрожали губы, он тупо уставился на репортера. Он был все еще
в шоке,  но начинал уже кое-что Понимать.  Да. Начинал понимать. Телере-
портер попробовал изобразить улыбку, но у него лишь отвисла челюсть, как
у мертвеца.
   - Только не трогайте меня, Джонни. Пожалуйста.
   - Все  совсем не так,  - сказал Джонни или попытался сказать.  Он уже
потом не решился бы утверждать, что вообще издал какой-либо звук.
   - Не трогайте меня, Джонни, ладно?
   Репортер отступил к своему оператору,  который упаковывал аппаратуру.
Джонни смотрел на репортера, застыв на месте. Его начало трясти.

   - Вам же будет лучше,  Джон, - сказал Вейзак. За ним стояла медсестра
- белый призрак,  подручная волшебника, колдуя над тележкой с лекарства-
ми, этим раем наркомана, миром сладких грез.
   - Нет,  - сказал Джонни. Его еще трясло, а вдобавок прошибло холодным
потом. - Никаких уколов. Я по горло сыт уколами.
   - Тогда таблетку.
   - И никаких таблеток.
   - Поможет вам заснуть.
   - А  о н  сможет заснуть? Этот Дюссо?
   - Он сам напросился,  -  пробормотала  сестра  и  вздрогнула,  поймав
взгляд Вейзака. Но тот лишь ухмыльнулся.
   - А она ведь права,  - сказал он.  - Сам напросился.  Решил,  что вы,
Джон,  торгуете пустыми бутылками. Вам надо хорошо выспаться, и все ста-
нет на свои места.
   - Я сам засну.
   - Джонни, пожалуйста.
   Было четверть  двенадцатого.  Телевизор  в другом конце палаты только
что выключили.  Джонни и Сэм вместе просмотрели снятый на пленку  репор-
таж,  следовавший сразу за рассказом о том, как Форд наложил вето на ряд
законопроектов. Моя история будет поинтереснее, подумал Джонни с горькой
радостью.  Лысый республиканец, вещающий банальности о национальном бюд-
жете,  не шел ни в какое сравнение с тем, что снял здесь несколько часов
назад оператор УАБИ. В конце репортажа Дюссо бежал через вестибюль с за-
жатой в руке медалью и падал в обморок,  хватаясь за репортершу,  словно
утопающий за соломинку.
   Когда ведущий начал рассказывать про полицейскую собаку, нашедшую че-
тыреста фунтов марихуаны, Вейзак ненадолго вышел и, вернувшись, сообщил,
что  еще до окончания репортажа больничные телефоны разрывались от звон-
ков людей,  желавших поговорить с Джоном  Смитом.  Несколькими  минутами
позже появилась сестра с лекарствами,  и Джонни убедился,  что Сэм спус-
кался к медсестрам не только затем, чтобы разузнать о реакции телезрите-
лей.
   В это мгновение зазвонил телефон. Вейзак едва слышно выругался.
   - Я же им сказал, чтобы не соединяли. Не отвечайте, Джон. Я...
   Но Джонни уже взял трубку. Послушал немного, затем кивнул.
   - Да,  совершенно верно.  - Он прикрыл рукой микрофон.  - Это отец, -
сказал Джон и открыл микрофон. - Привет, папа. Ты, конечно... - Он вслу-
шался.  Легкая улыбка слетела с губ и сменилась выражением ужаса. Джонни
беззвучно зашевелил губами.
   - Джон, что случилось? - резко спросил Вейзак.
   - Хорошо, папа, - сказал Джон почти шепотом. - Да. Камберлендская те-
рапевтическая.  Я знаю,  где это.  Возле Иерусалимского пустыря. Хорошо.
Да. Папа...
   Голос его сорвался. В глазах слез не было, но они блестели.
   - Я знаю, папа. Я тоже люблю тебя. Да, ужасно. Послушал.
   - Да.  Да, это было, - сказал Джонни. - До скорого, папа. Да. До сви-
дания.
   Он повесил трубку, закрыл глаза ладонями.
   - Джонни?  - Сэм нагнулся и осторожно отвел одну его руку.  - Что-ни-
будь с вашей матерью?
   - Да. Мать.
   - Инфаркт?
   - Инсульт,  - сказал Джонни, и Сэм Вейзак сочувственно присвистнул. -
Они  смотрели новости...  никто из них не ожидал...  и вдруг увидели ме-
ня... тут ее хватил удар. Боже. Она в больнице. Теперь, если что случит-
ся  с отцом,  он будет третьей жертвой,  - Джонни истерически засмеялся,
переводя диковатый взгляд с Сэма на сестру и обратно.  - Вот  это  удар!
Всем бы такой. - Снова смешок, похожий на вскрик.
   - Как она?
   - Он не знает.  - Джонни спустил босые ноги на пол. Он был в больнич-
ном халате.
   - Вы соображаете, что делаете? - спросил отрывисто Сэм.
   - А что такое?
   Джонни встал,  и сначала казалось, что сейчас Сэм толкнет его назад в
кровать. Но он только наблюдал, как Джонни ковыляет к гардеробу.
   - Не смешите меня.  Вам еще нельзя,  Джон. Не стесняясь сестры - один
бог знает, сколько раз они видели его голый зад, - Джонни сбросил халат.
Под коленками начинались толстые, крученые швы, исчезающие в слабо обоз-
наченных икрах. Он порылся в шкафу и вытащил белую рубашку и джинсы - те
самые, что были на нем во время прессконференции.
   - Джон,  я категорически запрещаю.  Как ваш врач и друг.  Говорю вам,
это безумие.
   - Запрещайте сколько угодно, но я еду, - сказал Джонни. Он начал оде-
ваться. На лице появилось то выражение отрешенной озабоченности, которое
Сэм связывал с его трансами. Сестра ахнула.
   - Сестра,  вы можете вернуться к себе, - сказал Сэм. Она попятилась к
двери, постояла там какое-то мгновение и скрылась. Неохотно.
   - Джонни. - Сэм поднялся, подошел к нему, положил руку на плечо. - Вы
тут ни при чем. Джонни стряхнул его руку.
   - Еще как при чем,  - сказал он.  - Она смотрела на меня,  когда  это
случилось. - Он начал застегивать рубашку.
   - Вы просили ее принимать лекарства, а она прекратила. Джонни посмот-
рел было на Вейзака, но затем продолжал застегивать рубашку.
   - Если бы не сегодня,  это произошло бы завтра,  через неделю,  через
месяц...
   - А то и через годы. Или через десять лет.
   - Нет. Ни через десять лет, ни даже через год. И вы это знаете. Поче-
му вы так спешите взвалить вину на себя? Из-за того фанфарона-репортера?
А может быть,  это извращенное чувство жалости к самому себе? Стремление
увериться в том, что на вас лежит проклятие? Лицо Джонни передернулось.
   - Она    смотрела  н а  м е н я, когда это  случилось. Разве  вы   не
понимаете? Вы что, такой безмозглый?
   - Она собиралась в трудный путь, до Калифорнии и обратно, вы сами мне
говорили.  На какой-то симпозиум. Что-то очень волнующее, судя по вашему
рассказу.  Так?  Так. Почти наверняка это случилось бы там. Ведь инсульт
не сваливается с ясного неба, Джонни.
   Джонни застегнул джинсы и устало присел на кровать.  Он был  все  еще
босой.
   - Да, - сказал он. - Да, может, вы и правы.
   - Дошло! До него дошло! Слава богу!
   - И все же я должен поехать, Сэм. Вейзак вскинул руки.
   - И что дальше? Она на попечении врачей и создателя. Такова ситуация.
Вы должны понимать это лучше, чем кто-либо другой.
   - Я нужен отцу, - мягко сказал Джонни. - Это я тоже понимаю.
   - Как вы доберетесь? Ведь почти полночь.
   - Автобусом.  Или схвачу такси до "Подсвечника Питера". Автобусы ведь
еще останавливаются там?
   - Все это ни к чему, - сказал Сэм.
   Джонни шарил  под  стулом  в поисках ботинок и никак не мог их найти.
Сэм вытащил ботинки из-под кровати и протянул ему.
   - Я отвезу вас. Джонни взглянул на него.
   - Отвезете?
   - Да, только если вы примете легкое успокоительное.
   - А ваша жена... - Он смутился, сообразив, что о личной жизни Вейзака
ему достоверно известно только одно: его мать живет в Калифорнии.
   - Я разведен,  - сказал Вейзак.  - Врач редко бывает дома по ночам...
если он не педиатр или не дерматолог.  Моей жене супружеская постель ка-
залось скорее полупустой,  чем полуполной.  Поэтому она заполняла ее кем
придется.
   - Извините, - смутился Джонни.
   - Вы тратите чересчур много времени на извинения, Джон, - Лицо у Сэма
было мягким, а глаза жесткими. - Надевайте ботинки.

   ИЗ БОЛЬНИЦЫ В БОЛЬНИЦУ,  в полудреме думал Джонни, как бы паря в воз-
духе под действием маленькой голубой таблетки - он принял ее перед  тем,
как они с Сэмом вышли из "Медикэл сентр" и уселись в "эльдорадо" выпуска
1975 года.  ИЗ БОЛЬНИЦЫ В БОЛЬНИЦУ,  ОТ ЧЕЛОВЕКА К ЧЕЛОВЕКУ,  ИЗ  ОДНОГО
МЕСТА В ДРУГОЕ.
   Странное дело, в глубине души он наслаждался этой поездкой -  впервые
за пять  лет он  покинул больницу.   Ночь была  ясная, по  небу световой
спиралью распластался Млечный Путь;  они мчались к югу  через Пальмайру,
Ньюпор, Питсфилд, Бентон, Клинтон, а за ними над темными деревьями  плыл
месяц. С легким  шуршанием машина летела  среди всеобщего безмолвия.  Из
четырех динамиков магнитофона звучала тихая музыка - Гайдн.
   В ОДНУ БОЛЬНИЦУ ПОПАЛ В КАРЕТЕ "СКОРОЙ ПОМОЩИ" ИЗ КЛАВЕ МИЛС,  В ДРУ-
ГУЮ ЕДУ НА "КАДИЛЛАКЕ",  думал он.  Но его это не тревожило. Хорошо было
просто ехать, плыть по течению и на время забыть о матери, о своих новых
способностях,  о любителях лезть в чужую  душу.  (ОН  САМ  НАПРОСИЛСЯ...
ТОЛЬКО НЕ ТРОГАЙТЕ МЕНЯ,  ЛАДНО?) Вейзак молчал. Иногда он что-то мурлы-
кал себе под нос.
   Джонни смотрел на звезды.  Смотрел на шоссе,  почти пустынное в  этот
поздний час.  Оно безостановочно раскручивалось перед ними. Они миновали
дорожный пост,  где Вейзак получил билетик-квитанцию.  И снова вперед  -
Гарднер, Сабаттис, Льюистон.
   ПОЧТИ ПЯТЬ ЛЕТ,  ДОЛЬШЕ,  ЧЕМ ИНЫЕ, ОСУЖДЕННЫЕ ЗА УБИЙСТВО ПРОВОДЯТ В
ТЮРЬМЕ.
   Он заснул.
   Ему приснился сон.
   - Джонни,  - говорила во сне мать.  - Джонни,  помоги, исцели меня. -
Мать была в нищенских отрепьях.  Она ползла к нему по булыжной мостовой.
Лицо у нее было бледное. Колени окровавлены. В редких волосах шевелились
белые вши. Она протягивала к нему дрожащие руки. - Ты наделен божествен-
ной силой,  - говорила она. - Это большая ответственность, Джонни. Боль-
шое доверие. Ты должен быть достоин его. Он взял ее руки, накрыл их сво-
ими и сказал:
   - Злые духи, оставьте эту женщину.
   Она встала с колен.
   - Исцелилась!  - закричала она голосом, исполненным какогото странно-
го, зловещего торжества. - ИСЦЕЛИЛАСЬ! МОЙ СЫН ИСЦЕЛИЛ МЕНЯ! ДА СЛАВЯТСЯ
ЕГО ЗЕМНЫЕ ДЕЯНИЯ!
   Он попытался протестовать,  сказать ей,  что совсем не хочет  вершить
славные деяния, или вещать на нескольких языках, или предсказывать буду-
щее, или находить утерянные вещи. Он пытался сказать ей все это, но язык
не слушался.  Затем мать оказалась позади него,  она уходила по булыжной
мостовой,  подобострастно сгорбившись, но в то же время в ее облике было
что-то вызывающее; голос матери звучал подобно колоколу:
   - СПАСЕНА!  СПАСИТЕЛЬ! СПАСЕНА! СПАСИТЕЛЬ!
   И тут, к своему ужасу, он увидел, что позади нее тысячи, может  быть,
даже миллионы других  людей, изувеченных, искалеченных,  запуганных. Там
была и  толстая репортерша,  желавшая знать,  кого демократы  выдвинут в
президенты в  1976 году;  и до  смерти перепуганный  фермер в фартуке, с
фотографией   улыбающегося   сына   -   молодого   человека   в    форме
военно-воздушных сил, пропавшего  без вести во  время налета на  Ханой в
1972  году;  и  похожая  на   Сару  заплаканная  молодая  женщина,   она
протягивала ему  младенца с  огромной головой,  на которой  голубые вены
сплетались  в  таинственные  письмена,  предвещавшие  скорую  смерть;  и
старик  со  скрюченными   артритом  пальцами,  и   многие  другие.   Они
вытянулись  на  мили,  они  терпеливо  ждут,  они  доконают  его  своими
пугающими немыми мольбами.
   - СПАСЕНА!  - доносился настойчивый голос матери. - СПАСИТЕЛЬ! СПАСЕ-
НА! СПАСЕНА!
   Он пытался объяснить им,  что не способен ни исцелять, ни спасать, но
едва он