да же Вера разомкнула объятия, чтобы
взглянуть на Джонни,  безудержная радость в ее глазах сменилась глубокой
озабоченностью. Он непроизвольно произнес:
   - Мам, ты принимай то лекарство. Так будет лучше. Глаза матери округ-
лились, она облизнула губы - Герберт был уже около нее, он еле сдерживал
слезы.  Отец похудел - не настолько,  насколько поправилась Вера, но все
же заметно.  Волосы у него поредели, однако лицо осталось таким же - до-
машним,  простым, дорогим. Он вытащил из заднего кармана большой цветной
платок и вытер глаза. Затем протянул руку.
   - Привет,  сынок,  - сказал он.  - Я рад, что ты опять с нами.
   Джонни пожал ее как можно  крепче; его бледные и безжизненные  пальцы
утонули  в  широкой  руке  отца.  Джонни  смотрел по очереди на родных -
сначала на мать, одетую  в просторный темно-синий брючный  костюм, потом
на  отца,  приехавшего  в  поистине  отвратительном  клетчатом  пиджаке,
который подошел  бы скорее  продавцу пылесосов  в Канзасе,  - и  залился
слезами.
   - Извините, - сказал он. - Извините, это просто...
   - Поплачь, - сказала Вера, садясь на кровать рядом с ним. Лицо ее ды-
шало спокойствием,  сияло чистотой. Сейчас в нем было больше материнско-
го, чем безумного. - Поплачь, иногда это лучше всего.
   И Джонни плакал.

   Герберт сообщил, что тетушка Жермена умерла. Вера рассказала, что на-
конец-то есть деньги на молельный дом в Паунале и месяц назад, как толь-
ко оттаяла земля, началось строительство. Герберт добавил, что предложил
было свои услуги, но понял - честная работа заказчикам не по карману.
   - Просто ты неудачник,  - сказала Вера. Они помолчали, потом Вера за-
говорила вновь:
   - Надеюсь, ты понимаешь, Джонни, что твое выздоровление - божье чудо.
Доктора отчаялись. У Матфея в главе девятой сказано...
   - Вера, - предостерегающе произнес Герберт.
   - Конечно, то было чудо, мама. Я знаю.
   - Ты... ты знаешь?
   - Да. И хотел бы поговорить с тобой об этом... послушать твои сообра-
жения на сей счет... только дай мне встать на ноги.
   Она уставилась на него с открытым ртом.  Джонни посмотрел мимо нее на
отца,  и на какое-то мгновение их взгляды встретились. Джонни прочитал в
глазах отца облегчение. Герберт едва заметно кивнул.
   - Обратился!  - громко воскликнула Вера.  - Мой мальчик обратился! О,
хвала господу!
   - Вера,  тише,  - сказал Герберт.  - Хвали господа потише,  пока ты в
больнице.
   - Не понимаю,  мама, неужели найдутся люди, которые не увидят тут чу-
да. Мы с тобой еще вдоволь поговорим об этом. Вот только выздоровлю.
   - Ты вернешься домой,  - сказала она.  - В дом, где вырос. Я поставлю
тебя на ноги,  и мы будем молиться о том,  чтобы на всех снизошла благо-
дать. Он улыбался ей, но уже через силу.
   - Ясное дело.  Мам, ты не сходишь в дежурку к сестрам? Попроси Мари -
пусть принесет какого-нибудь сока.  Или имбирного пива. Кажется, я отвык
говорить, и горло у меня...
   - Конечно,  схожу.  - Она поцеловала его в щеку и встала. - Боже, как
ты похудел.  Я позабочусь о том,  чтобы ты поправился, когда возьму тебя
домой.  - Она вышла из комнаты, напоследок бросив победоносный взгляд на
Герберта. Они услышали удаляющийся стук ее туфель.
   - И давно это с ней? - тихо спросил Джонни. Герберт покачал головой.
   - После твоей катастрофы ей все хуже и хуже.  Но началось значительно
раньше. Ты же знаешь. Сам помнишь.
   - А она...
   - Не думаю.  На Юге есть люди,  которые укрощают змей. Их я назвал бы
сумасшедшими. Она до такого еще не дошла. А как ты, Джонни? По правде?
   - Не знаю,  - сказал Джонни.  - Папа,  где Сара? Герберт наклонился и
зажал ладони между колен.
   - Мне не хотелось бы говорить тебе об этом, Джон, но...
   - Она замужем? Она вышла замуж?
   Герберт молчал. Не глядя на Джонни, он кивнул головой.
   - О боже, - произнес Джонни глухо. - Этого-то я и боялся.
   - Вот уже три года,  как она миссис Уолтер Хэзлит.  Он юрист.  У  них
мальчик..  Джон... никто ведь не верил, что ты очнешься. За исключением,
конечно, твоей   матери. Ни  у  кого  из  нас не было  о с н о в а н и й
верить, что ты придешь в себя.  - Его голос виновато дрожал.  -  Доктора
говорили...  да  наплевать,  что  они  говорили.   Даже  я  сдался.  Мне
чертовски стыдно приз- наться,  но это правда. Единственная  моя просьба
- постарайся понять меня и... Сару.
   Джонни пытался было сказать, что понимает, но вместо слов у него выр-
вался  какой-то слабый сиплый стон.  Он вдруг стал немощным,  старым,  и
внезапно на него нахлынуло чувство невозвратимой потери. Упущенное время
придавило его, подобно груде камней, - он даже физически ощутил тяжесть.
   - Джонни, не расстраивайся. Столько всего кругом. Хорошего.
   - К этому... надо еще привыкнуть, - выдавил он.
   - Да. Я знаю.
   - Ты ее видишь?
   - Время от времени переписываемся. Мы познакомились после катастрофы.
Она хорошая девушка, действительно хорошая. По-прежнему преподает в Кли-
все, но, насколько я понимаю, хочет оставить работу в июне. Она счастли-
ва, Джон.
   - Прекрасно, - с трудом произнес он. - Рад, что хоть кто-то счастлив.
   - Сынок...
   - Надеюсь,  вы тут не секретничаете,  - весело произнесла Вера  Смит,
входя в палату.  В руках у нее был запотевший кувшин, - Они сказали, что
фруктовый сок тебе давать еще рано,  Джонни, так что я принесла имбирное
пиво.
   - Отлично, мам.
   Она переводила взгляд с Герберта на Джонни и снова на Герберта.
   - Вы секретничали? Почему у вас такие вытянутые физиономии?
   - Я просто говорил Джонни, что ему предстоит потрудиться, если он хо-
чет скорее выйти отсюда, - сказал Герберт. - Хорошо подлечиться.
   - А зачем говорить об этом?  - Она налила пиво в стакан.  - Теперь  и
так  будет все в порядке.  Вот увидишь.  Она сунула соломинку в стакан и
протянула его Джонни.
   - Выпей все, - сказала она, улыбаясь. - Тебе полезно.
   Джонни выпил до дна. Пиво отдавало горечью.

   - Закройте глаза, - сказал доктор Вейзак.
   Это был небольшого роста толстячок с невероятно ухоженной шевелюрой и
пышными бакенбардами. Его волосы раздражали Джонни. Если бы пять лет на-
зад  человек  с прической Вейзака появился в любом баре восточного Мэна,
тут же собралась бы толпа зевак и его, учитывая почтенный возраст, сочли
бы вполне созревшим для сумасшедшего дома.
   - Ну и копна!
   Джонни закрыл  глаза.  Его  голову облепили электрическими датчиками.
Провода тянулись от контактов к укрепленному на стене  электроэнцефалог-
рафу.  Доктор Браун и сестра стояли у аппарата, из него, тихо жужжа, вы-
ползала широкая лента с графическими кривыми. Джонни предпочел бы, чтобы
сегодня дежурила Мари Мишо. Ему было страшновато.
   Доктор Вейзак дотронулся до его век и Джонни дернулся.
   - Ну-ну... не шевелитесь, Джонни. Еще четного, у все. Вот... тут.
   - Готово, доктор, - сказала сестра. Тихое жужжание.
   - Хорошо, Джонни. Вам удобно?
   - Ощущение такое, будто у тебя монеты на веках.
   - Да?  Вы быстро привыкнете. Сейчас я все объясню. Попрошу вас предс-
тавить себе различные предметы.  На каждый образ я дам секунд десять,  а
всего вам нужно подумать о двадцати предметах. Понятно?
   - Да.
   - Очень хорошо. Начинаем. Доктор Браун?
   - Все готово.
   - Прекрасно.  Джонни,  я попрошу нас представьте себе стол.  На столе
лежит апельсин.
   Джонни представил.  Он видел маленький карточный столик со  складными
металлическими  ножками.  На  нем чуть в стороне от центра лежал большой
апельсин, на пупырчатой кожуре была наклейка с названием фирмы САНКИСТ.
   - Хорошо, - сказал Вейзак.
   - Что, этот аппарат показывает мой апельсин?
   - Н-нет... то есть да. Символически. Аппарат регистрирует токи мозга.
Мы  ищем  блокированные участки,  Джонни.  Участки каких-либо нарушений.
Возможные указания на нарушенное внутричерепное давление.  А теперь поп-
рошу не задавать вопросов.
   - Хорошо.
   - Сейчас представьте себе телевизор. Он включен, но передачи нет.
   Джонни увидел  телевизор  в своей квартире - в своей бывшей квартире.
Экран подернут светло-серой изморосью.  Кончики складной антенны, торча-
щие подобно заячьим ушам, обернуты фольгой для лучшего приема передач.
   - Хорошо.
   Опыт продолжался. На одиннадцатый раз Вейзак сказал:
   - А  сейчас попрошу вас представить стол для пикника на левой стороне
зеленой лужайки.
   Джонни задумался и увидел шезлонг. Он нахмурился.
   - Что-нибудь не так? - спросил Вейзак.
   - Все нормально, - сказал Джонни. Он напряженно думал. Пикники. Вино,
жаровня... дальше, черт возьми, дальше. Неужели так трудно мысленно уви-
деть стол для пикника, в своей жизни ты их видел тысячу раз; вообрази же
его.  Пластмассовые ложки и вилки,  бумажные тарелки, отец держит в руке
длинную вилку,  он в поварском колпаке,  на нем фартук, на котором наис-
кось написано: ПОВАР ХОЧЕТ ВЫПИТЬ; буквы прыгают, словно живые. Отец жа-
рит котлеты, потом они сядут за... Наконец-то!
   Джонни улыбнулся, но улыбка тут же увяла. Теперь перед ним был гамак.
   - Черт!
   - Никак не увидите стол для пикника?
   - Дичь какая-то.  Я,  кажется...  не могу вообразить его.  То есть  я
знаю, что это такое, но я не могу себе его представить. Разве не дико?
   - Успокойтесь.  Попробуйте вот это: глобус, стоящий на капоте пикапа.
Это было просто.
   В девятнадцатый раз - гребная лодка у столба  с  дорожным  указателем
(кто изобретает эту несуразицу? - подумал Джонни) - опять не получилось.
Он был в отчаянии.  Он представил себе большой мяч,  лежащий рядом с мо-
гильной плитой.  Он напрягся и увидел дорожную развязку. Вейзак успокоил
его, и через несколько секунд датчики с головы и век были сняты.
   - Почему я не смог вообразить эти предметы? - спросил Джонни, перево-
дя взгляд с Вейзака на Брауна. - В чем дело?
   - Трудно сказать определенно,  - ответил Браун.  - Вероятно,  местная
амнезия.  А может, в результате аварии поврежден какойто маленький учас-
ток мозга - в сущности,  микроскопический.  Мы,  правда, не знаем, в чем
дело, но, очевидно, у вас появились провалы памяти. Два мы нащупали. На-
верное, обнаружатся еще.
   - У вас была травма головы в детстве, да? - отрывисто спросил Вейзак.
   Джонни задумчиво посмотрел на него.
   - Сохранился старый шрам, - сказал Вейзак. - Существует теория, Джон-
ни, подтвержденная статистическими исследованиями...
   - Которые далеко еще не закончены,  - сказал Браун почти  официальным
тоном.
   - Да,  правда. Теория эта предполагает, что люди выходят из долговре-
менной комы, если получили ранее какую-то мозговую травму... мозг как бы
адаптируется после первого ранения, что помогает перенести второе.
   - Это не доказано,  - сказал Браун.  Казалось,  он был недоволен тем,
что Вейзак заговорил на эту тему.
   - Остался шрам,  - сказал Вейзак.  - Вы можете вспомнить,  когда  это
случилось, Джонни? Вероятно, вы потеряли тогда сознание. Упали с лестни-
цы? Или с велосипеда? Судя по шраму, это произошло в детстве.
   Джонни напряг память, затем покачал головой.
   - Вы спрашивали у родителей?
   - Никто из них не мог вспомнить ничего такого...  а вы?  На мгновение
что-то всплыло - дым,  черный, жирный, пахнущий вроде бы резиной. Холод.
Затем видение  исчезло.  Джонни  отрицательно  покачал  головой.  Вейзак
вздохнул, пожал плечами.
   - Вы, должно быть, устали.
   - Да. Немножко. Браун присел на край стола.
   - Без четверти двенадцать. Сегодня вы хорошо поработали. Если хотите,
мы с доктором Вейзаком ответим на ваши вопросы,  а потом вас поднимут  в
палату, и вы вздремнете. Хорошо?
   - Хорошо, - сказал Джонни. - Эти снимки мозга...
   - КОТ,  - кивнул Вейзак.  - Компьютеризированная осевая томография. -
Он взял коробочку со жвачкой "Чиклетс" и вытряхнул три подушечки прямо в
рот.  - КОТ - это,  по сути дела,  серия рентгеноснимков мозга,  Джонни.
Компьютер обрабатывает снимки и...
   - Что он вам сказал? Сколько мне осталось?
   - Это что еще за чепуха - "сколько мне осталось"?  - спросил Браун. -
Похоже на фразу из допотопного фильма.
   - Я слышал, люди, вышедшие из длительной комы, долго не живут, - ска-
зал Джонни.  - Они снова отключаются.  Подобно лампочке,  которая, перед
тем как перегореть, ярко вспыхивает.
   Вейзак громко захохотал.  Его гулкий смех словно шел изнутри - удиви-
тельно, как он не подавился жвачкой.
   - О как мелодраматично!  - Он положил руку на грудь Джонни. - Вы что,
думаете, мы с Джимом дети в этой области?
   Как бы не так. Мы неврологи. Врачи, которых вы, американцы, цените на
вес золота.  А это значит,  что мы невежды не во всем, а лишь в том, что
касается деятельности человеческого мозга. Так что могу сказать: да, та-
кие случаи бывали.  Но с вами этого не произойдет. Думаю, мы не ошибаем-
ся, а, Джим?
   - Да, - сказал Браун. - Мы не обнаружили никаких серьезных нарушений,
Джонни. В Техасе один парень пролежал в коме девять лет. Сейчас он выда-
ет ссуды в банке вот уже шесть лет. А до того работал два года кассиром.
В Аризоне живет женщина,  которая пролежала без сознания двенадцать лет.
Что-то там случилось с наркозом, когда она рожала. Сейчас она передвига-
ется в инвалидной коляске,  но жива и в здравом уме. Она вышла из комы в
шестьдесят девятом, и ей показали ребенка, который появился на свет две-
надцать лет назад. Ребеночек был уже в седьмом классе и, кстати, велико-
лепно учился.
   - Мне грозит инвалидная коляска?  - спросил Джонни. - Я не могу вытя-
нуть ноги. С руками получше, а вот ноги... - Он устало замолчал, покачи-
вая головой.
   - Связки сокращаются, - сказал Вейзак. - Понятно? Вот почему коматоз-
ные больные как бы скрючиваются, принимая положение, которое мы называем
зародышевым. Ныне мы знаем о физических изменениях во время комы гораздо
больше и успешнее можем противостоять болезни.  Даже когда вы находились
без сознания,  с вами регулярно занимался физиотерапевт. К тому же боль-
ные по-разному реагируют на коматозное состояние. У вас, Джонни, ухудше-
ние  протекало  довольно медленно.  Как вы сами говорите,  руки у вас на
удивление чувствительны и жизнеспособны. И тем не менее какое-то ухудше-
ние произошло.  Лечение будет долгим и...  стоит ли лгать? Нет, пожалуй.
Оно будет долгим и болезненным.  Будут слезы.  Вы  можете  возненавидеть
врача.  И остаться навсегда прикованным к постели.  Предстоят операции -
одна,  если вам очень,  очень повезет,  но,  может быть, и все четыре, -
чтобы  вытянуть связки.  Такие операции еще в новинку.  Они удаются пол-
ностью или частично либо оказываются безрезультатными. И все же, с божь-
ей помощью,  я полагаю,  вы будете ходить.  Лыжи и прыжки через барьер -
едва ли, но бегать и, конечно, плавать вы сможете.
   - Спасибо,  - сказал Джонни. Внезапно он почувствовал прилив нежности
к этому говорившему с акцентом человеку,  у которого была такая странная
шевелюра. Джонни захотелось, в свою очередь, сделать что-нибудь приятное
для Вейзака - и с этим чувством пришло желание, почти необходимость при-
коснуться к нему. Неожиданно Джонни протянул руку и взял ладонь Вейзака.
   Ладонь врача была большая, морщинистая, теплая.
   - Да?  - спросил мягко Вейзак. - Что такое?
   Неожиданно  все  преобразилось. Непонятно  как. Только  вдруг  Вейзак
весь   ему    открылся.  Он  как  бы...  п р и б л и з и л с я, сделался
контрастным  в лучах мягкого, чистого   света. Каждая  точка, родинка  и
черточка   на лице Вейзака стала  рельефной.  И каждая рассказывала свою
историю. Джонни  н а ч и н а л  понимать.
   - Дайте ваш бумажник, - сказал он.
   - Бумажник?... - Вейзак и Браун удивленно переглянулись.
   - В бумажнике лежит фотография вашей матери,  мне нужно взглянуть  на
нее, - сказал Джонни. - ПОЖАЛУЙСТА.
   - Как вы узнали?
   - ПОЖАЛУЙСТА!
   Вейзак посмотрел на Джонни, затем медленно сунул руку под халат и вы-
тащил старый бумажник, пухлый и бесформенный.
   - Откуда вы узнали, что я ношу фотографию матери? Ее нет в живых, она
умерла, когда нацисты оккупировали Варшаву...
   Джонни выхватил бумажник. Вейзак и Браун застыли от изумления, Джонни
открыл бумажник и, не обращая внимания на прозрачные кармашки для фотог-
рафий, полез в глубину - его пальцы торопливо перебирали старые визитные
карточки,  оплаченные счета,  погашенный банковский чек, старый билет на
какое-то политическое собрание. Он вытащил маленькую любительскую фотог-
рафию,  вклеенную в прозрачный пластик. С нее смотрела молодая женщина с
простым  лицом - волосы убраны под платок,  улыбка излучает свет и моло-
дость. Она держит за руку мальчика. Рядом стоит мужчина в польской воен-
ной форме.
   Джонни зажал  фотографию между ладонями и закрыл глаза,  сначала было
темно,  но затем из темноты стремительно появился фургон... нет, не фур-
гон,  а катафалк.  Катафалк, запряженный лошадьми. С фонарями, покрытыми
черным крепом. Конечно же, это был катафалк, потому что они...
   (УМИРАЛИ СОТНЯМИ, НЕТ, ТЫСЯЧАМИ, НЕ В СИЛАХ ПРОТИВОСТОЯТЬ БРОНЕ, ВЕР-
МАХТУ,  КАВАЛЕРИЯ ДЕВЯТНАДЦАТОГО ВЕКА ПРОТИВ ТАНКОВ И ПУЛЕМЕТОВ, ВЗРЫВЫ,
КРИКИ,  ПАДАЮЩИЕ СОЛДАТЫ, ЛОШАДЬ С РАЗВОРОЧЕННЫМИ ВНУТРЕННОСТЯМИ И ВЫКА-
ТИВШИМИСЯ БЕЛЫМИ ЯБЛОКАМИ ГЛАЗ,  РЯДОМ ПЕРЕВЕРНУТОЕ ОРУДИЕ, И ВСЕ ЖЕ ОНИ
ДВИЖУТСЯ, ДВИЖЕТСЯ ВЕЙЗАК, СТОЯ В СТРЕМЕНАХ, И САБЛЯ ЕГО ВЫСОКО В ВОЗДУ-
ХЕ ПОД ПРОЛИВНЫМ ДОЖДЕМ ОСЕНЬЮ 1939 ГОДА, ЗА НИМ, УВЯЗАЯ В ГРЯЗИ, СЛЕДУ-
ЮТ ЕГО СОЛДАТЫ,  ОРУДИЕ ФАШИСТСКОГО "ТИГРА" ИЩЕТ ЕГО, НАЩУПЫВАЕТ, ЦЕЛИТ-
СЯ,  СТРЕЛЯЕТ,  И НЕОЖИДАННО ТУЛОВИЩЕ ИСЧЕЗАЕТ, САБЛЯ ВЫЛЕТАЕТ ИЗ РУК; А
ДОРОГА ВЕДЕТ В ВАРШАВУ, И НАЦИСТСКИЙ ВОЛК РЫЩЕТ ПО ЕВРОПЕ.)
   - Пожалуй,  пора кончать с этим, - сказал Браун далеким и встревожен-
ным голосом.  - Вы слишком возбуждены, Джонни. Голоса доносились издале-
ка, из коридора времени.
   - Он в трансе, - сказал Вейзак.
   Здесь жарко.  Он обливается потом. Обливается потом, ведь...
   (ГОРОД В  ОГНЕ, ТЫСЯЧИ  БЕЖЕНЦЕВ, РЕВУЩИЙ  ГРУЗОВИК, ПЕТЛЯЯ, ДВИЖЕТСЯ
ПО МОЩЕННОЙ БУЛЫЖНИКОМ  УЛИЦЕ, В КУЗОВЕ  ТЕСНО СИДЯТ НЕМЕЦКИЕ  СОЛДАТЫ В
ШЛЕМАХ-КОТЕЛКАХ,  ОНИ   МАШУТ  РУКАМИ,   И  МОЛОДАЯ   ЖЕНЩИНА  УЖЕ    НЕ
УЛЫБАЕТСЯ,  ОНА  БЕЖИТ,  НАДО  БЕЖАТЬ,  РЕБЕНОК  ОТПРАВЛЕН  В БЕЗОПАСНОЕ
МЕСТО, И  ВОТ ГРУЗОВИК  ВЪЕЗЖАЕТ НА  ТРОТУАР, УДАРЯЕТ  ЕЕ КРЫЛОМ, ЛОМАЕТ
БЕДРО,  ОТБРАСЫВАЕТ  В  ВИТРИНУ  ЧАСОВОГО  МАГАЗИНА, И ВСЕ ЧАСЫ НАЧИНАЮТ
БИТЬ, БИТЬ, ПОТОМУ ЧТО ПОРА ПРОБИТЬ ВРЕМЯ.)
   - Шесть  часов,  - произнес Джонни хрипло.  Глаза его закатились так,
что стали видны выпуклые белки. - Второе сентября тысяча девятьсот трид-
цать девятого года, и отовсюду голоса кукушек.
   - О боже, что это? - прошептал Вейзак. Сестра отступила, прижавшись к
энцефалографу, она побледнела от испуга. Все напуганы, ибо смерть витает
рядом. Она всегда здесь витает, в этой...
   (БОЛЬНИЦЕ, ЗАПАХ ЭФИРА, КРИЧАТ В ЭТОЙ ОБИТЕЛИ СМЕРТИ, ПОЛЬША ПАЛА ПОД
МОЛНИЕНОСНЫМ УДАРОМ ВЕРМАХТА, СЛОМАННОЕ БЕДРО, МУЖЧИНА НА СОСЕДНЕЙ КОЙКЕ
ПРОСИТ ВОДЫ,  ПРОСИТ,  ПРОСИТ, ПРОСИТ, ОНА ВСПОМИНАЕТ: "МАЛЬЧИК СПАСЕН",
КАКОЙ МАЛЬЧИК? ОНА НЕ ЗНАЕТ, КАКОЙ МАЛЬЧИК? КАК ЕГО ЗОВУТ? ОНА НЕ ПОМНИТ
ТОЛЬКО ОДНО...)
   - Мальчик спасен, - прохрипел Джонни. - Так-так. Так-так.
   - С этим пора кончать, - повторил Браун.
   - Что вы предлагаете? - срывающимся голосом спросил Вейзак.
   - Это зашло слишком далеко, чтобы...
   Голоса затихают. Их обволакивает туман. Все в каком-то тумане. Европа
в тумане войны. Все в тумане, кроме вершин, горных вершин...
   (ШВЕЙЦАРИИ. ШВЕЙЦАРИЯ,  И ВДРУГ ЕЕ ИМЯ - БОРЕНЦ,  ЕЕ ИМЯ ИОГАННА  БО-
РЕНЦ, И МУЖ ЕЕ ИНЖЕНЕР ИЛИ АРХИТЕКТОР, СЛОВОМ, ТОТ, КТО СТРОИТ МОСТЫ, ОН
СТРОИТ В ШВЕЙЦАРИИ, А ТАМ КОЗЬЕ МОЛОКО, КОЗИЙ СЫР, РЕБЕНОК, ООООХ, КАКИЕ
РОДЫ!  ТЯЖЕЛЕЙШИЕ РОДЫ,  И ЕЙ НУЖНЫ НАРКОТИКИ,  МОРФИЙ, ЭТОЙ ИОГАННЕ БО-
РЕНЦ,  И ВСЕ ИЗ-ЗА БЕДРА, СЛОМАННОГО БЕДРА, ОНО ЗАЖИЛО, ОНО УСПОКОИЛОСЬ,
НО СЕЙЧАС ОНО ПРОСНУЛОСЬ И БОЛИТ ПОД НАЖИМОМ ТАЗОВЫХ КОСТЕЙ,  РАЗДВИГАЮ-
ЩИХСЯ,  ЧТОБЫ ПРОПУСТИТЬ РЕБЕНКА, ОДИН РЕБЕНОК, ДВА И ТРИ, И ЧЕТЫРЕ, ОНИ
ПОЯВЛЯЮТСЯ НЕ ВСЕ СРАЗУ - ЭТО УРОЖАЙ МНОГИХ ЛЕТ ОНИ...)
   - Детки мои...  - протянул Джонни вовсе не своим,  а каким-то женским
голосом... Потом он