со временем понявший,  что мои познавательные  способности
исчерпывают  не  только научные данные,  был очень аккуратен со мной в
обсуждении людей.
     -Да, да,- поддакивал он.
     Краснов крутился в общежитии и имел и там связи и авторитет и по-
рой списать задание или проконсультироваться Гарик мог и у него, и от-
ношения с ним Гарик поддерживал. Но у меня он брал больше.
     -А ты знаешь,-сказал он мне как-то,-почему Шепетов ходит в инсти-
тут таким помятым?
     -Почему?
     -Потому что он часто и не уходит оттуда. Пашка его шугает в  обща-
ге,  и тот ночует в пустых аудиториях института.
     У меня волосы встали дыбом. Юра Шепетов - миловидный мягкосердный
парень, шахматист.
     -И это дерьмо -наш профорг?  Эта информация была информацией  на-
верняка. Даже если бы она не соответствовала действительности, Паша пе-
реступал свои обязанности в другом. Как  профорг  Паша  имел  на  руках
бесплатные  талоны на питании в профилактории,  куда по ним ходил есть
он сам и водил своих далеко не больных и не из  бедных  семей  студен-
тов. На занятия он заспанный,  порой и плохо причесанный,  приходил,  в
основном, ко второй паре. С общественных дел, типа уборки улицы, он де-
монстративно уходил,  отбоярившись от нашего комсорга Иры Гладышевой -
очень инициативной и ответственной девушки. И все бы еще ничего.  Но он
своим "я" начал подавлять здоровое начало в группе.  Его влияние легко
представить,  когда после гулянки (а так часто и бывало) он  заявлялся
на вторую пару, отсидев которую и повставляв на удивление умные допол-
нения и вопросы (с сальностями молодым преподавателям),  если  третьей
парой была лекция, отправлялся в профилакторий со своей шарашкой. Парни
в группе кучковались возле него. Он был  и  их  кормильцем  и  мозговым
центром. Девчата поутихли.
     Что мне было делать? Подавляя здоровое начало в группе, он подав-
лял и мен

залось это непростительной слабостью. Паша же мог  и  нашему
куратору преподнести меня в невыгодном мне свете. Нужно было что-то де-
лать. Мне надо было выходить из подполья. К тому времени меня начал да-
вить не только Паша.  Чувствуя, что при своей принципиальности и дело-
витости я, бездействуя по отношению к Краснову, проявляю при этом сла-
бость, Гарик все чаще стал подсаживаться на лекциях к нему. "Могу же я
поддерживать с ним человеческие отношения,  хоть он и такой",  - читал
иногда  я безмолвные ответы в его глазах. Ко мне же он начал относиться
снисходительно. Я, высушив прежние реки отдаваемого,  наблюдал за ним,
не меняя тона. Однако, основным прессом для меня была информация, изо-
биловавшая на нашем факультете:
     "140 тысяч  городов  сбрасывают  свои отходы в Средиземное море".
     "300000 кубических метров пресной воды ежедневно уходят в  канализацию
в  Москве только из-за неисправности сливных бачков в коммунальных до-
мах /при 1,6%  пресной воды на Земле от общего Земного об®ема  воды/".
     "Очистительная  способность реки 1:187 части".А сколько в реки вылива-
     ется? Тут были данные и об озоновой дыре и рассказы Алена Бомбара
о свалке,  которую местами напоминает поверхность Атлантического океа-
на.  А люди?  Я просматривал судьбу каждого встречного насколько мог. И
за всех была сплошная боль. Что с нами будет? Куда мы идем?  Впрочем я и
сам это видел. О чем думают сильные мира?  Вот этого я не знал. Знать бы
тогда  слова  Шри  Ауробиндо: "Провидение-это не только вера в будущее,
когда другие ее уже потеряли. Это и ее отсутствие, когда другие еще ве-
рят". А  так мой интеллект сам себя убивал.
     Первый звонок прозвенел 14 февраля 1987 года. Это была свадьба мо-
его друга детства Жени Тимошенко, куда он меня пригласил быть его сви-
детелем. Хотя на ней все были своими, я все-таки волновался. Но ничего,
выкупили  невесту  Таню,  покатались  по городу на машине,  с®ездили в
Верхний Благовещенск к памятнику первопроходцам. Потом были танцы, по-
гуляв  на которых после торжественной части,  мы разошлись по домам. Из
всех гостей мое внимание больше всех привлекала даже не  Таня,  почему
из-за  ее украденного туфля и с легкой,  для меня нелегкой,  руки Толи
Фурсова я должен был танцевать кадриль. Об®ектом моего самого присталь-
ного  внимания была Женина двоюродная сестра Ира. Она училась в десятом
классе и была очень умна для своих лет. На меня она тоже сразу обрати-
ла  внимание. Было какое-то желание ей понравиться и поразить собой ее,
в чем-то наивную тогда, душу. Во время передышек от застолья мы, моло-
дые,  удалялись в Женину комнату и за разговорами слушали музыку. Там я
и блестел перед ней своим менталитетом.  Она была поражена  контрастом
его  отточенности с его незаметностью на людях.  На людях я просто был
таким,  каким меня знали с детства. Здесь же с юмором погружая ее в мир
своего видения жизни,  я представал перед ней совсем не тем мальчиком,
каким выглядел внешне. Хотя и тем же самым. Я был искренним. Просто пора-
жали  глубины,  которые на людях мной спокойно и тщательно скрывались.
Первый день прошел хорошо. Все были довольны и пьяны.  Второй тоже обе-
щал закончиться хорошо. Но вечером перед уходом домой,  рассказывая Ире
последний анекдот,  я почувствовал, что сказал лишнее:вместо окончания
кульминацией  анакдота,  я  закончил  его реакцией на него моей матуш-
ки.Хотя в какой-то ситуации моя концовка могла  бы  быть  продолжением
юмора,  но  Иру  она разочаровала. "А",-выдохнув воздух из груди и сразу
теряя львиную долю своего интереса ко мне сказала  она.  Я  потерял
чувство  меры! Для  меня это было смутным вестником чего-то неотвратимо
надвигающегося ужасного. В тот вечер, возвращаясь домой, я был перепол-
нен  жалостью  к себе.  Мой интеллект продолжал себя убивать. Марксист-
ско-ленинская философия, бывшая фундаментом моей мысли, говорила мне о
моей обреченности на одиночество.  По закону отрицания я отрицал своих
родителей,  а мои дети отрицали бы меня. Друзей в полном  смысле  этого
слова  я тоже иметь не мог. Я мог находиться лишь в неантагонистических
противоречиях в отношениях с ними. Чувство подсказывало мне что  спасе-
ние я смогу найти лишь в любви. И я стал искать себе девушку.  Впрочем,
она уже была найдена. Она училась в моей группе. Звали ее  Ира  Колмако-
ва. Обратил  я  на нее внимание после того как услышал ее анкетные дан-
ные, что их троих мать растит одна на зарплату 127 рублей. А Ира к тому
времени  уже успела себя зарекомендовать отличницей по всем предметам.
После Жениной свадьбы я решился. Подойдя после уроков к Ире,  я пригла-
сил ее в кино. Она как-то странно взглянув на меня отказалась,  сослав-
шись на занятость. И я опять остался один.  Все более открыто  освобож-
дался  от обязанностей перед группой Краснов. Углублялся в компромиссах
с собой и Гарик.От него я все чаще начал слышать,  что Пахан - ничего,
вроде, парень. Я Гарику ясно давал понять, что тропинка между нами нам-
ного уже прежней. Тем более,  что Гарик, подойдя к нашему куратору -Ва-
лентине Павловне Мачинской попросить стипендию,  так как сдал экзамены
на тройки, мне об этом не сказал, так как я тоже ее не получил по этой
же причине. Я не думал,  что сдача экзаменов скажется на стипендии и не
старался особо отвечать. После я подошел к ней тоже, и она мне ее тоже
сделала. Но Гарик не хотел терять позиции. Как-то ночью нас с матушкой
разбудил звонок в дверь. Пока я просыпался,  матушка  пошла  открывать.
     -Гарик?- услышал я ее какой-то беззащитный голос.  Эта ее интона-
ция была катализатором  моих  чувств. -Миша,  иди,  Гарик  пришел.
     Я встал. На часах было 2.
     -Можно переночевать?-У парня засиделся, опоздал на автобус, обще-
житие закрыли.
      Я почувствовал, что засиделся он явно не у парня. Но это было бы
еще  ладно. Хуже  было  то,  что  я почувствовал, что это была не просто
просьба о помощи. Это был и ход конем. Попадать под его копыта я не  хо-
тел.
     - Раздевайся,-это, наверное, и было моим единственным, сказанным
мной в ту ночь словом. Гарик смотрел на меня во все глаза. Он, хоть и ве-
рил мне,  но что ожидать от меня в той ситуации он не знал.  Утром мое
молчание продлилось,  и он поспешно стал уходить. Я предложил ему завт-
рак. Он  отказался. Тогда  я  сказал ему:
      -Подожди.
      Мы вышли на улицу.
      -Счастливо,  -многообещающе сказал я ему и вернулся домой. В институте
мы  продолжали сдержанно здороваться.
      "Комсомольское собрание-вот где надо прочистить мозги этому ора-
тору",- думал я о  Краснове.-Клин-  клином. Три вопроса и ответы на
его взможные ответы долго придумывать не пришлось,  и я стал ждать собрание.

     -Есть еще у кого-нибудь какие-нибудь вопросы?-спросила Ира Глады-
шева.
     -Можно я задам нашему профоргу?
     -Задай,-удивленно сказала Ира.
     -Мне?-удивился Паша,  -"с какого боку припека?"-прочитал я в его  спо-
койном и безразличном ко мне взгляде. Он еще ничего не чувствовал.
     -Паша,  когда ты последний раз был на первой паре?- спросил я,  выходя за
трибуну. -Я? А какое это имеет отношение к делу? -зашевелился он.
     -Да, ты. А к делу это имеет прямое отношение. Но ты не ответил
на мой вопрос.
     Пришлось ему сознаться,  что давно.
     -По какому принципу ты распределяешь талоны в профилакторий? У одного своего друга Паша нашел к счастью
не  тяжелый  физический недуг. На этом его перечисление принципов и за-
кончилось.
     -Когда ты последний раз был с нами на уборке улицы?
     -Может ли человек с такими  моральными  качествами  находиться  в
группе  на  руководящей должности и иметь в своем ведении материальные
ценности?  - был мой следующий вопрос группе.А из материальных ценнос-
тей  Паша владел еще льготными путевками в различные санатории.  И тут
группа замялась.  Они были обескуражены моей новой подачей себя.  А  к
Паше  они  уже привыкли.  Тем более некоторые перехватывали у него для
списывания домашние задания. И на контрольных он был щедр своей  эруди-
цией.
     Я был обескуражен больше их. Своим выступлением я давал им духов-
ную свободу,  прижимая всю Пашину блатоту. Им  оставалось  только  меня
поддержать. Паша был подавлен. Но пользуясь менжеваниями группы, начали
поднимать головы в его защиту его друзья. Однако вопрос был  мной  пос-
тавлен. Закончилось  собрание  компромиссом: все мои претензии были пос-
тавлены Паше на вид, а его лишили на месяц стипендии. С собрания я вы-
шел потрясенным. Как с людьми,  которым безразлично чью руку жмет рука,
можно варить дальше общую кашу?  Я переживал и за другое.  Выступив на
комсомольском собрании, я во всеуслышание заявлял о принципах, к

ень. Я  не  знал как себя вести. До этого я,  видя себя со всех сторон,
знал как меня воспринимает каждый присутствующий человек, и где должна
находиться каждая конечность моего тела. Теперь же, после моего выступ-
ления, интерес окружающих ко мне стал расти, а я не знал как себя вес-
ти. Я потерял и духовную свободу и контроль за собственным имиджем в их
глазах. Это была уже настоящая боль.  Сидя в читальном зале и  держа  в
руках  книгу,  я  видел как плывут и сливаются перед глазами строчки и
понимал, что с психикой происходит что-то страшное.
     Страшной оказалась  только  боль.  Она была круглосуточной и нес-
колько лет круглогодичной.  Перекантовавшись день в  институте,  рожая
остатки своей былой эрудиции и ложась вечером в 10 спать,  я, сжавшись
и ворочаясь от одиночества и нестерпимой головной боли,  впадал в  за-
бытье в 2 ночи. Просыпаясь в 4-5 утра, я молил Бога о скорейшем наступ-
лении дня, чтобы, хоть и усиливая свою боль в общении с людьми, забыть
об  одиночестве и безысходности.  Помощи мне ждать было неоткуда. Обра-
титься в психиатрическую больницу? В нашем небольшом городе это значи-
ло бы "по секрету всему свету" и конец моего имиджа и,  может быть, не
только его. А так у меня оставался только он.  И терпение.  В  основном
ангельское. И наоборот.  Единственный промах в отношениях с Красновым я
допустил,  обозвав его, увидя менжевания большинства: "Да что вы думае-
те? -спросил я. -Разве вы не видите, что это дерьмо?" Я тяжело переживал
свою ошибку. Она закрывала мне худой мир между нами и мое прямое  влия-
ние на него. Спустя 2-3 дня после комсомольского собрания я, набравшись
сил в перерыве между лекциями,  принес ему свои извинения. Но мне надо
было продолжать лидировать хоть как-то. На 23 февраля девушки нас позд-
равили.  Приближалось 8 Марта. Паша в мужском коллективе принимал позу
отвергнутого лидера, а в группе-мальчишки-эгоиста. Непоздравление деву-
шек чревато и весомо сказывалось лишь на моем имидже. Да и простой долг
вежливости  говорил  мне о необходимости брать инициативу в свои руки.
Наиболее авторитетным и общительным парням я предложил, об®единившись,
что-нибудь организовать. Они с удовольствием подхватили эту идею.  Нем-
ного подумав,  мы решили организовать чаепитие,  танцы, а начать вечер
сценкой. Олег Канарский переодевался девушкой,  я, одетый ковбоем, вво-
дил "ее" в комнату, сажал на стул и пел песню группы "Динамик":

     Ты любишь ананасы и бананы,
     И обожаешь песни Челентаны.
     Ты принимаешь солнечные ванны,
     И на тебя глазеют хулиганы.
     Ты любишь  шоколадные  конфеты,
     И куришь  дорогие  сигареты.
     Ты  не читаешь книжки и газеты,
     Зато меняешь часто туалеты.

     О-о-о-о,  твоих грехов не перечесть.
     Твоих грехов не перечесть.
     Сегодня ты мне нравишься такая как есть.
     Сегодня ты мне нравишься такая как есть.
     А завтра можешь надоесть.
     Как эти логарифмы.
     Как сладенькие рифмы.

     Мы остались на высоте положения.
     Как-то я зашел к Павитрину и поделился с ним  своей  болью.  Тем,
как  меня подвела группа. По крайней мере,  я так считал. От его презри-
тельного взгляда мне стало больно.
     Приближались экзамены.  Я с ужасом ожидал их начало. За зиму мно-
гие успели узнать,  что я "довольно  эрудированный  юноша". Было  глупо
скупиться  на  знания,  когда,  ничего  не теряя, ты мог изменить оценку
контрольной товарища или поздним вечером в читальном зале приблизиться
душой  к  незнакомому человеку. Это было так романтично.  Сейчас же мой
общественный имидж рос,  а внутренний  падал. "Что-то  будет"-думал  я,
чувствуя, что простоту и легкость ответов должна будет сменить армейс-
кая находчивость вкупе с изворотливостью. Противно это было делать,  но
выбора  у  меня не было. Это была борьба за существование.  Сессия была
сдана. Как я пролез через нее и как пролезал через через 4 другие,  я с
трудом  понимаю. Ведь помимо сдачи гор зачетов и ответов на горы вопро-
сов мне предстояло всячески скрывать что  в  действительности  у  меня
внутри. Внутри  же у меня неотвратимо нарастал комплекс собственной не-
полноценности. С одной стороны спихнуть с  высоты  побывавшего  на  ней
сложно. Но мне ведь и подпереть себя было нечем. Я весь был в боли,  ко-
торая и выполняла эту подпирающую функцию. Я научился и привыкал, уходя
в  себя,  растворяться  в ней,  забывая о своей самооценке и становясь
равнодушным к своему общественному имиджу.

     Летняя практика состояла из двух этапов-внутри города и с выездом
за его пределы. азбившись на бригады, мы замеряли температуры воздуха,
почвы,  скорость ветра,  отчитывались по номенклатуре  /систематизации
названий/  облаков и способности применять эти знания на практике. Пос-
ле, на камеральной обработке, мы обрабатывали данные и составляли кар-
тину  климата  отдельных  городских районов и в целом города.  Все шло
нормально,  кроме одного:  Паша Краснов,  распределенный в мою  брига-
ду,"шарил"- избегал работы. Я, как бригадир, предупредил его дважды. Его
действия приобрели скрытую форму с приготовленными отмазками. Больше  я
не стал предупреждать. После землеведения мы приготовились к поездке в
Свободненский район за 100 километров  от  города. Там  нам  предстояла
практика  по картографии. На предварительном собрании после инструктажа
преподаватель-фронтовик Георгий Александрович Груздев обратился к нам:
     -У кого есть вопросы и предложения?
     -Я настаиваю на снятии Краснова с практики,- сказал я.
     -Мотивы?
     -Я - бригадир,  армеец.Он-профорг, не служил. Сознательно отлыни-
вает от работы. Я предупреждал его дважды. Не помогает. Если не могу зас-
тавить его работать я - из группы не сможет сделать это никто. Ваше  же
распределение  его в одну из бригад автоматически означает работу всех
остальных ее членов за себя и этого бездельника. Поэтому  я  настаиваю,
на том,  чтобы вы отстранили его от практики.
     -Все так считают?- форма вопроса показывала,  что чувства Георгия
Александровича  на моей стороне. Я перевел дыхание.
     -А, пускай идет к нам в нашу бригаду,- раздался тут  голос  Гари-
ка. Он не был в своей бригадиром. Это место занимала Ира Колмакова. Гарик
же с багажом своих знаний и армейской находчивостью  занимал  в  своей
бригаде позицию,  аналогичную Паши Краснова в моей.
     -Гарик, не понял,  почему это ты подаешь голос? - начал было я.
     -Не надо мне рот затыкать. Понял, да?-загремел на меня он.
     -Не понял? - полностью развернулся к нему  я.
     -Не надо ссориться,-раздался голос Георгия Александровича. -А что
скажут остальные члены бригады?
     -А,  пускай идет к нам,-сказал  Вадик Гитько.
     -Ты видишь, что тебя никто не хочет брать на поруки?-сказал Геор-
гий Александрович Краснову.  - Учти, это, скорей всего, твой последний
шанс исправиться.
     На этом собрание и закончилось.  Все вышли в рекреацию. Я кипел от
поступка Гарика. Он был сделан и для доставания меня.  В холле, подойдя
к Гарику, я в упор громко спросил его:
     -На каком основании ты замолвил за Краснова слово?
     Все  повернулись к нам лицом.
     -Миха,  Миха,  кончай,  жалко же парня,  сам пойми.
     -Не-ет. Кукушка хвалит петуха. Ты сам знаешь кто ты.
     Повернувшись, я вышел на улицу. Следом выбежал Гарик.
     -Миха, зачем ты так,  жалко же парня,  давай разберемся.
     -Я знаю кто я,  ты знаешь кто ты. Какие могут быть еще нерешенные
вопросы?
     Посмотрев на меня,  больше он не сказал ни слова.И мы поехали  на
практику.
     Вспоминать ее печально и больно. Кругом цвела зелень,  пели птицы,
рядом  текла наша могучая Зея. Можно было наслаждаться и свободой отно-
шений. Но воспринимал я эти прелести лишь кусками и через головную боль
из жуткой становящейся противной оттого, что я никак не мог от нее от-
делаться. Она все сильнее  формировала  мой  комплекс  неполноценности,
тормозила мой мозг,  и все необходимые знания я доставал из себя,  так
сказать,  по принципу угасающей инерции.  Но сущность  моя  оставалась
прежней. Я, хоть все чаще уединялся,  видя бессмысленность своего душев-
ного общения с людьми, но ни от какой работы не отказывался и старался
быть  в  ногу со всеми. Душой с людьми я общался лишь вечерами у костра
через гитару,  вкладывая первую в  песни  впечатанные  мне  в  психику
стрессом. Моей любимой песней была "Костер" Андрея Макаревича, казавшей-
ся мне написанной им про меня.  Пел,  знал и любил я множество  других
песен  самых  различных групп,  задолго до начала перестройки начавших
появляться как грибы после дождя. Моя любовь ко всему новому и  экстра-
вагантному была,  наверное,  моей слабостью. "Миша,  человек,  желающий
достичь многого,  должен уметь себя ограничивать", - говорил мне до ар-
мии  Валентин  - мой духовный наставник,  единственный из всех других,
давших мне помимо чего-то,  нечто.

                          Он.
Жил он в Калинине, том самом, из которого я призывался в армию. Позна-
комил меня с ним знакомый моего отца,  перед которым я по просьбе отца
и его собственной показал работу с нун-чаками. В разбрасываемости Валя
меня остановил именно в отношении к восточным единоборствам,  что  так
многолико и привлекательно. Валя дал мне помимо личного примера гармо-
нии силы с подлинной духовной свободой,  что тогда понять я мог только
подсознательно, так как б