просила ее дать мне академ,  представив главной причиной за-
пускание мной учебы-мою социальную загруженность,  что тоже было прав-
дой, но на что я, правда, не обращал внимания. В разговоре матушка упо-
мянула перелом запястья,  который случился у нее осенью, когда она шла
на  работу и везла на санках мою племянницу - Катю,  жившую тогда у нас.
Этот перелом выбил ее из колеи на два месяца и сделал Катю на это вре-
мя моим гидом,  отказывающим мне в рассказе "Филлипка" из-за сразу на-
чинающегося моего хохота,  с которым невозможно было  справиться.
     - Вы напишите заявление, а справку о бывшей вашей болезни предайте
Мише, чтобы он принес, чтобы в ректорате не возникло вопросов,-сказала
Инна  Петровна.


        Глава 2

            Пробуждение чувственной сферы.

     Счастлив от этого шага я был больше,  чем  несчастлив. Открывалась
какая-то  духовная  свобода  и  ломался мой монолитный стереотип-"шко-
ла-армия-институт-работа". Но быть одному было невыносимо  тяжело. Реше-
ние  жениться  пришло  бесповоротно.  Но  на ком? Ира Колмакова на свою
свадьбу улетела с дальней комплексной практики,  заставив меня послед-
ний раз проглотить сухой комок в горле. Лена Никулина была просто това-
рищем.  Ира (с которой я познакомился в больнице)! В последний раз она
мне  прислала  открытку с Новым годом,  назвав меня в ней Мишенькой. Но
она жила в другом городе. Ее возраст обещал мне,  что я буду  понят  ей
целиком. В  принятии- у меня не было и мысли об обратном. "Лишь бы уже у
нее никого не было,"- думал я.
     Поехал я к ней на 23 февраля. Совмещая до трех часов ночи прогул-
ки вокруг здания железнодорожного вокзала с прогулками до ее  дома,  я
уехал  домой,  оставив соседке бутылку сиропа с запиской о том,  что я
был проездом.
     На работе у нее был телефон.  Отбросив желание инкогнитости дейс-
твия я стал названивать.  Соединились мы довольно скоро. Сказав, что я
ездил в одну деревню к парню,  я сказал, о еще одной намечающейся туда
поездке. Она обещала быть дома.  Это было на 8 Марта. Вечером, поговорив
обо всем, мы легли спать. Она мне постелила в другой комнате. На следу-
ющий день мы были раскованней. Мы болтали лежа на диване.
     - Ир,  я хочу тебя.
     Она поморщилась.
     -Ты хочешь тело,  но ты же не хочешь душу.
     Я собрался с силами.
     -Я хочу и твою душу.Я хочу, чтобы ты стала моей женой.
     Она поднялась на локоть и подложив щеку на  ладонь  с  удивлением
посмотрела   на   меня.
     -Интересно.Твое предложение уже  пятое.Сейчас:1,2...-пятое. И  что
же мы будем делать? Как мы будем жить?
     -Ну, как. Как и жили раньше. Только я перееду к вам, или вы ко мне.
     -Пойдем, погуляем.
     Я рассказывал ей о своей  психике,  отце,  Павитрине. Она-о  своей
юности,  родителях. Вернулись мы, подружившиеся душами. Мое предложение
наполняло теперь наши отношения новым оттенком,  несмотря на  то,  что
она  мне  прямо своего согласия не говорила. Но это было видно во всем,
что касалось меня.  Я убежал на поезд ночью,  делая трехметровые прыж-
ки. Я  летел к новой жизни.  Близости между нами не было. Она мне как-то
была и не нужна и просить ее сейчас мне было неуместно.
    По настоятельному совету моего товарища Саши Гостева я устраивался
еще работать в Усть-Ивановку -деревню,  расположенную в пятнадцати ки-
лометрах от города,  в ее психиатрическую больницу санитаром.  С Сашей
мы были знакомы 4 года. Он был старше меня на 15 лет. На  подготовитель-
ное отделение он прошел,  едва уложившись в возрастной лимит поступаю-
щих.  Голова его была светлой. Ни в учебе, ни в действиях ему советчики
не были нужны. Она же делала его тело худым и жилистым. В течении жизни
у него был собственный имидж неудачника,  который давала ему его спра-
ведливость  и  желание  помочь  делу  и людям. Попытки заткнуть щели на
предприятиях, где он работал, не находили отклика у его коллег. Пытаясь
дать дорогу своим изобретениям, он наживал себе врагов, и изобретения,
позволявшие предприятиям  сэкономить  тысячи  рублей,  пылились  дома,
убеждая  его  в  их  и своей собственной ненужности людям. Чтобы делать
дурную работу-надо не уважать себя. Саша себя уважал и поэтому пошел  в
институт,  надеясь дожить в нем до лучших времен. И дети понимают лучше
взрослых и независимо от социального строя и указания начальства.  По-
пал  я  не в его,  а в наркологическое отделение. Саша рассказывал мне,
что воюет с медсестрами и санитарами,  бесчеловечно  обращающихся  или
допукающих бесчеловечность в обращении с больными. Он и звал меня в по-
мощь,  зная мой характер, и заработки обещал неплохие. "Попробуйте мне
только тронуть кого",-думал я о санитарах.  Как в обычной больнице по-
лов там санитары не трогали. В лучшем случае они просили об этом  боль-
ных. В худшем-трогали,  стараясь так, чтобы обиды последних не просочи-
лись вверх по инстанции. По Сашиным словам,  бывало, и сестры покрывали
младший  медперсонал. Но,  в общем,  мой настрой не имел под собой поч-
вы. Беспомощных дурачков с оставшимися чувствами здесь не было. Мужики,
некоторые из которых,  наверное без труда могли бы стать серьезным со-
перником Анатолию Карпову или Петру Стаханову составляли одну половину
контингента  больных. Вторую  половину составляла милиция,  не желавшая
заводить дел на своих клиентов из-за мелкого состава их преступления. Я
опять  начал  вспоминать свои сержантские привычки. Чувство ответствен-
ности за каждого своего подопечного было забытым старым. Тем более, что
они  тоже  были  ограничены в свободе.  Для медперсонала я был городс-
ким. Городскими в отделении были еще 2 сестры. Все же остальные  сотруд-
ники были жителями этой или соседней деревень.
     Письмо, которое я Ире написал,  несло тон уже как бы  бывшей  по-
молвки.  Я не скупился на чувства, которые раскрывать еще было неудоб-
но, но которые во мне уже были. Я писал, что приеду, как только выпадет
окно между дежурствами.  Ответ пришел быстро:
     "Здравствуй, Мишель"- у меня померкло в глазах.  Она  спрашивала,
не спешу ли я. Что, кажется, я спешу в отношениях. От своей души она ме-
ня не отталкивала. Только теперь ее надо было добиваться. Что произошло
я  не  понимал. Я  был  унижен и растерян. И собирался с силами.
     -Почему...ты...так...написала? - начал я когда приехал.
     -А как  я  написала?
     -Так.У  нас  ведь был договор.
     -Какой договор?
     -Ну, что мы поженимся.
     -По-моему, такого договора не было.
     -Как?Ну ведь был же у нас разговор в тот раз.
     -Миша, по-моему,  ты придаешь словам слишком большое значение.  Я
разве давала тебе обещание?
     -...Нет.
     -По-моему, ты поспешил с этим письмом. Я был раздавлен.
     -И что  мы  не будем жениться?
     -А ты чувствуешь в этом необходимость?
     -Ну, ведь тебе же нужен муж?
     -Даже если и нужен,  по-моему, это не твоя проблема.
     -Ну, ведь нужен же.
     Не понимая почему она так со мной разговаривает, но чувствуя, что
душой  она  как-то  располагается  ко мне,  я начал ее умолять. Но я не
только умолял. Один раз, выведенный ее неопределенностью,  я  потребовал
от нее определения ею моего статуса,  пригрозив уйти, если я ей не ну-
жен. Но она не дала отказа.  Надежду в ту поездку она мне оставила.  Мы
стали  ближе друг другу. Дома я стал чувствовать себя гостем. Приезд че-
рез поездку меня обнадежил:на ее дверях висела тюль,  похожая на  фату
невесты. Я становился своим в доме. К следующему моему приезду тюль ис-
чезла. Я опять почувствовал себя на птичьих  правах. В  ее  исчезновении
чувствовалось  что-то  зловещее. Я  как-то  постарался о ней спросить в
разговоре.
     -Мальчишки прожгли спичками,-сказала Ира.
     Я успокоился.  Мы все чаще стали появляться на людях. Нечто, иду-
щее  от нее совпадало с моим отношением к ней,  но ее отказ определить
мне словами мой статус по отношению к ней меня тревожил  и  насторажи-
вал. Ира заочно поступала в ВУЗ в другом городе. Перед поступлением она
приехала познакомиться с моей матушкой. Знакомство проходило  так,  как
это  наверное  и  бывает. Я  заставил матушку,  делавшую ремонт в доме,
слезть со стула и, пытаясь быть торжественным,  сказал ей о нашем реше-
нии. Матушка  из  спокойной стала тоже несколько торжественной. Вечером,
за столом матушка спросила Иру какого она  года. Узнав,  что  она  меня
старше,  матушка  на  мгновение поморщилась. "Наверное,  подумала о се-
бе",-подумал я почему-то.
     В городе,  где находился Ирин ВУЗ,  жил мой знакомый. Я предлагал
ей остановиться у него по его возможности,  но хотя она его адрес взя-
ла, она предпочла остаться независимой. Прощались мы у Иры дома. Я уез-
жал полным,  не подкрепляемый ее словами,  чувствами. Она меня провожа-
ла. Поцеловав  ее,  я поднялся в вагон и выглянул из него. Она кокетливо
помахала рукой,  складывая ладошку на поднятой руке пополам. Я  почувс-
твовал себя каким-то шизофреником. Приехав домой, я написал ей письмо,
в котором тоже оставлял ей только надежду.  Она позвонила.
     -Это ты  так решил поддержать меня перед сессией?- печально спро-
сила она. Я начал ее успокаивать, но чувствовал, что этого бальзама мне
не хватает. Оставалось только ждать встречи. После поступления у Иры был
отпуск, и ее приезд ко мне планировался однозначно. Время потекло. На-
конец-то! Ира приехала с сыном.
     Как-то утром позвонил Павитрин после года разлуки.
     -Поможешь закидать машину раствора в опалубку? Было солнечное ут-
ро.
     -Поедем?- спросил я Иру.
     -Поехали.
     Машина в тот день не пришла.У нас договор был до обеда. Павитрин с
братом сварили картошку. Сели. Забыли о ложках. Они, развалясь, сидели на
своих стульях и переглядывались друг на друга, не желая идти.
     -Хо, мужики!- презрительно сказала Ира. Она встала и принесла лож-
ки.Этой решительности у меня как раз и не хватало.  Мы уехали.  Вскоре
из-за непонимания друг друга у нас опять случилась ссора. Своим недове-
рием  была  виновата она,  резкостью -я. После каждого его проявления я
все больше чувствовал себя одиноким и раздражался этим,  так  как  она
присутствовала рядом.
     -Ты что так всю жизнь собираешься жить?- спросил я.-Собирай тогда
свои вещи и уезжай домой.
     Говоря так,  я надеялся, что она не уедет. Хотелось как-то с пози-
ции силы отреагировать на случившееся -как это она делала по отношению
ко мне. Но я переборщил. Она собралась и уехала. И тут я сразу понял как
выглядит позиция силы.
     В первую же ночь мне приснился сон, в котором она мне пела "Ябло-
ни в цвету" и ароматы яблок и зелени перевивались с ароматами, шедшими
от ее тела и голоса.  Утром как-то без задней мысли я однозначно  знал
что мне делать. Я пошел на автовокзал и взял билеты.
     -Все. Хватит.Я тебе не пятилетняя девочка раз®езжать неизвестно с
какой целью по людям. Я душой почти стоял на коленях. -Нет.
     Я уехал ни с чем. Поехав на огород, я смотрел на столбы для забо-
ра,  которые вкапывала она с сыном,  ведро, в котором варил гудрон Да-
нил. И вдруг меня начало осенять.  Я свободный человек, парень. Действи-
тельно моя психика не в порядке. Я сам ей об этом говорю. Разве не имеет
она право на недоверие, когда я позволил ей написать вместо напутствия
такое. Разве не имеет она право оберегать свою душу, когда она отвечает
за судьбу другого беззащитного человека в этом жестоком мире. Я начинал
открывать в ней новые глубины. Моя душа в них проваливалась. Я помчался
домой, хотя только пришел на огород. Расстояния для меня не существова-
ло.
     Моя настойчивость ее смягчила. Она не стала отбирать у меня послед-
ней надежды. Однако поднимать вопрос, о том, когда она снова приедет в
Благовещенск окончательно, мне было страшно. После ее от®езда, я сразу
уволился из Усть-Ивановки. Причин было 2. Прошло уже 4 месяца, как я там
работал,  но  мне  не  начисляли денег,  положенных за вредность рабо-
ты. Психология кнута была еще в силе,  которой потворствовало  еще  мое
неудобство  часто требовать деньги для себя.  Себя я настраивал на два
месяца голого оклада,  с надеждой подойдя к  старшей  медсестре  после
первого. Настойчиво предупредил после второго. После третьего мне ткнули
на пыль под одной кроватью.
     -Она стоит сто рублей?-спросил я.Это было бессовестно тем  более,
что  при  сдвоенном и строенном с другими санитарами дежурствах заста-
вить работать больных,  сестры бежали охотней ко мне. Сказать  им  было
нечего. Как-то вечером, когда из дежурной смены я остался лишь с моло-
денькой сестрой,  раздался звонок в рабочий вход. Я открыл дверь. На по-
роге  стояли  2  наших выпивших санитара с таким же дружком. Они вошли.
     -Позови Убаревича.
     Это был единственный больной, который у меня в груди вызывал пос-
тоянное что-то. Уже месяц,  как он постоянно сам кормил больного, кото-
рый,  будучи  привязанным к кровати,  смыслом своего полубреда и видом
представлял забавную картину.
     -Саша, почему ты делаешь нашу работу?- спросил я его.
     -Миша, потому что у меня есть душа.
     Душа у него действительно была и оставалась, несмотря на службу в
ВДВ,  4 ходки в тюрьму, одну из которых за порезанную ножом жену и ха-
рактер,  мгновенно  становившийся сгустком нервов при малейшем неспра-
ведливом его задевании. Он также кровно ненавидел милицию,  а меня нес-
колько первых дежурств звал ментом. Другие же больные, считающие, что у
них душа есть и тщательно оберегавшие ее местонахождение, ржали, когда
какой-нибудь  санитар вдруг бил по губам ложкой того болтуна.  Здесь я
почувствовал что-то недоброе.
     -Зачем он вам?
     -У тебя плохо с пониманием?
     -Хорошо.
     -Зови.
     -Зачем?
     -Если ты его не позовешь-отоварим тебя.
     -Давайте.
     -Пошли.
     -Пошли.
     Мы  вышли  в  раздевалку. Один санитар и его друг были моими ровесника-
ми. Самому старшему было 40 лет,  и однажды он продемонстрировал вбива-
ние ладонью гвоздя в фанерную дверь, о чем мне приходилось только меч-
тать.  Годом позже, открыв для себя Виктора Цоя и в подлиннике переос-
мысливая  его слова "в каждом из нас спит Бог",  я вспомнил,  что за 2
недели до этого случая я опять начал заниматься на работе в раздевалке
все свое свободное время, едва выпадала возможность передохнуть от рабо-
ты - каратэ,  к которому все эти годы у меня в сердце находилась  лишь
любовь. Мой Бог предвидел это?
     Унизить меня им удалось.  И теми,  пропущенными мной, несколькими
ударами и началом драки, когда этот 40- летний, умник, подойдя ко мне,
спокойными  движениями  начал рвать мой халат,  а затем толкнул меня в
грудь на подоконник, и я спиной выдавил внутренюю раму. Но и простофи-
лей  я не был. Мой молодой коллега после драки захромал и на вторую но-
гу,  а его дружку довелось полежать на полу  от  моей  подсечки.  Меня
спасли 2 батареи,  на которые я запрыгнул, сократив тем самым расстоя-
ние от моих кед до их лиц и то,  что я оказался "своим мужиком". Но оп-
леван я был с головы до ног и жалел,  что не позвал Сашу. С его способ-
ностями и темпераментом мы смогли бы что-нибудь  сделать. Сашу  же  они
хотели  отоварить  за  его "борзоту". Я же чувствовал отвественность за
него. А переборщить они могли запросто.
     "Стучать" на  них я не стал,  но мой синяк на известном месте сам
говорил о случившемся.
     -Кто?-спрашивали женщины.- Скажи только кто.
     Молчание тоже выглядело по-пацанячьи и своему наставнику по  пер-
вому дежурству Коле Чубанову я рассказал.
     -Ой, козлы!Ой,...-нецензурным прозвищем дятла  назвал  он  своего
старшего коллегу. У меня зрело,  что надо сказать не только ему. Тем бо-
лее,  что они рассказали об этом своему дружку-санитару,  чьи  попытки
выехать  в работе за мой счет несколько раз оставались бесплодными. Те-
перь он улыбочками восполнял их пустоты в своей душе.  Перед зарплатой
было собрание коллектива.
     -У кого есть еще что сказать?- спросила заведущая.-Значит,  ни  у
кого  больше  нет?
     -У меня есть один вопрос,-сказал я.
     -Какой у тебя вопрос, Миша?
     Все, начавшие было вставать,  удивленно посмотрели на меня. Саша,
сидевший у двери,  взглянув на меня, вдруг резко встал и вышел в кори-
дор. Вслед за ним выбежал Сережа.
     -Я хотел бы его задать в присутствии Саши. Но те были уже на ули-
це. Я особо и не был против.  Когда мы получали деньги у  старшей  мед-
сестры,  она вдруг сказала:
     -Вот он Саша.О чем ты хотел его спросить?
     -Наверное, о том кто из больных ворует его кеды, когда он спит на
дежурствах и бычки в рот сует,  -сказал Саша.
     Первое было.
     -Кеды- моя проблема, а бычки - тебе наверное свои снятся.
     -Что ты  там про меня сказал заведущей?
     -Я не успел сказать - ты быстро выбежал.  Все ошеломленно  молча-
ли. В  глазах  у старшей стало светиться какое-то понимание случившего-
ся. Я взял деньги и вышел. Последние несколько дежурств я не выходил на
работу-не хотел. Отпрашивался, мотивируя здоровьем, вынужденными поезд-
ками. Деньги же за эти дежурства начислили. От больницы у  меня  было  и
стекло, нарезанное одним больным по моей просьбе для парника и дачи. Мы
с больницей были квиты.  Двухмесячный срок со дня подачи заявления ис-
тек. Последнее,  наверное, тоже подсказал мне подать мой Гид.
     Однажды к нам в отделение привезли классического психически боль-
ного -мужчину в возрасте около 35 лет,  снятого милицией с поезда. Нас-
колько я мог его понять,  он с женой и детьми  ехал  в  поезде  Москва
-Владивосток. Снят он был в Белогорске,  от которого идет железнодорож-
ная ветка на Благовещенск. Сам он был из Твери,  что  сразу  приблизило
меня к нему душой. Я захотел помочь ему во что бы то ни стало. Даже воп-
реки своим обязанностям. Я решил помочь ему бежать из отделения,  чувс-
твуя,  что  так  ему будет лучше и у него будет больше шансов выжить и
выздороветь.  Если верить его рассказам,  которые у него переходили  в
откровенную  трактовку  своих видений,  в дороге к ним пристали парни,
обманом разлучили его с ней и детьми и сейчас им  угрожает  опасность.
Он  так  рвался к выходам из отделения,  что его привязали к кроватям,
чему он особенно не сопротивлялся, так как был интеллигентным и довер-
чивым. Тем не менее слабым он не был. Иногда он в кульминационные момен-
ты переживаний такую ярость обрушивал на ремни,  что  мне  становилось
жутко от мысли, что они могут не выдержать. Поговорив с ним сразу пос-
ле его прибытия я пообещал ему вечером организовать ему побег,  о  чем
он  меня  попросил. Его  просьбы задели меня за живое. Когда я услышал в
этой постоянной табачной дымке в отделении, сочившейся из туалета ока-
ющий  волжский  говор  и  увидел его белую кожу и мягкость обращения к
медперсоналу,  когда не все санитары и сестры отвечали ему тем  же,  я
понял что ему здесь не место лечения. Я видел весь ужас ситуации, в ко-
тором оказалась его душа. Его положение представало передо мной тем бо-
лее плачевным, что всю свою силу он тратил на доверчивые попытки обра-
тить внимание медперсонала к своим просьбам и выпустить его отсюда или
помочь его жене и детям. Запутался в себе он основательно. Часто на ме-
ня он реагировал с более отчужденным отношением,  чем было у  него  ко
мне  в  предыдущем разговоре. Он не переставал оправдываться за сказан-
ное,  осознавая,  что его могут воспринимать как ненормального. Я чувс-
твовал-попади  он  на  волю и вдохни он свободы необходимость оправды-
ваться у него бы исчезла. И он бы успокоился. Направленность действий  у
него  была - розыски жены. Мне казалось,  что за "парней" он принял ра-
ботников милиции,  которым, возможно, жена сама и отдала его из-за его
критического  состояния.
     Он умер этой же ночью от разрыва сердца.Не сделали вовремя  укол.
Врач не хотела слушать его бред и мои просьбы помочь ему.
     От больницы с небольшими исключениями у меня осталось только одно
светлое воспоминание- Карпов. Звали его Коля. Он, несмотря на свои со-
лидность,  возраст и серьезность был тем, с кого по