если я его не буду нарабатывать. Любовь, расту-
щая у меня к этому удару, стирала мой первоначальный негатив, и я начи-
нал его осваивать с другими эмоциями,  вложенными в него.

     B августе,  стоя  на  огороде,  я  вдруг  почувствовал  толчок  в
грудь. Одновременно  с  правого полушария как бы что-то в виде наискось
лежащего пласта снялось,  значительно облегчив мою голову. Одновременно
родилось  понимание  того что мне нужно делать: мне нужно действовать. И
начать надо, как подсказывало чувство, возникшее в результате освобож-
дения головы, с Павитрина. До армии и в ней у нас с ним шла постоянная
переписка,  от которой у меня осталось множество его писем,  в которых
он  каялся  мне  во  всех  его грехах. Спустя 2 года после начала моего
стресса во время одной встречи он попросил меня вернуть ему его  пись-
ма. Недоумевая и почувствовав что-то неладное,  я спросил у него зачем,
хотя и не собирался ему препятствовать в этом. "Я боюсь,  что если  КГБ
вдруг начнет у тебя делать обыск и найдут у тебя эти письма, мне доро-
га в него будет закрыта". Он собирался идти в него работать. Я,  стиснув
зубы, так как почувствовал какую-то неискренность, отнес ему все пись-
ма, какие мне попались под руку. Но еще около десятка его писем я обна-
ружил после. В том числе и таких, в которых было нечто интересное. Сей-
час,  стоя на огороде,  я почувствовал, что одно такое письмо надо от-
нести  Трифону Сигизмундовичу,  жаловавшемуся мне как-то на Вадима.  Я
сбросил в почтовый ящик его отца его письмо,  написанное им мне еще  в
Калинин,  которое он,  начав плачем о своем биче -тщеславии,  закончил
посыланием всех на три буквы, в этом употреблении становящихся невесе-
лыми. "Это письмо правильно направит ваше внимание,  Трифон Сигизмундо-
вич,  и остатком того ремня,  из которого вы сделали  ему  набойку  на
дверной косяк,  вы выпорете его и перестанете у меня вызывать соболез-
нования по поводу его лени",  -дописал я Трифону Сигизмундовичу. После
сбрасывания  этого письма 2 дня у меня болела голова. Сама боль была не
большой,  хотя и не слабой. Просто я к ней привык. Я просто ее  чувство-
вал. Переживал  я  за  то,  что как мне казалось,  я причинил Павитрину
стресс,  мешающий мне сейчас жить. Зная от Оли о том, что Трифон Сигиз-
мундович  прислал из Киева посылку со стереофоническими иглами и помня
то,  как до начала наценок я отдал Вадиму новую (и последнюю) иглу  из
коплекта  запчастей для купленного матушке на день рождения проигрыва-
теля -он не просил ее у меня,  а с чувством сказал, что его игла стер-
лась, зная, что у меня есть запасная (отдавал деньги Вадим, как очищал
свою душу) я пошел к нему попросить иглу.
     -У меня  нету.А  ты купи в магазине простую,  какие есть и вставь
спичку между иглой и головкой,-сказал он с довольной улыбочкой на  ли-
це. Я не сказал ему, что знаю о посылке Трифона Сигизмундовича. Моя го-
ловная боль исчезла,  и я за него успокоился.  "У него изменилась сущ-
ность",-  говорил он тогда своим родным,  как я узнал после.

     Приехала сестра с Сахалина.  Ее приезд оставил одну боль, так как
взаимопонимания не было. Мне казалось, она мне не верит.

                  Шри Ауробиндо.

     Этот год мне подарил и его. Какую роль сыграет он в моей жизни,  я
еще и понятия не имел. Я поглощал Сатпрема,  как вампир. Давно замечая,
что я не могу читать никого,  кроме экстрасенсов,  я читал только  их.
Мысль простых смертных скакала так,  что требовалось недюжинное напря-
жение внимание,  чтобы ее держать в поле своего зрения. У  экстрасенсов
же все было как на ладони,  и я,  читая, снимал все их чувства и мысли
"не отходя от кассы". Принцип ненасилия себя контролировала моя воспри-
нимающая  способность. Когда новым я был переполнен,  мозг переставал в
себя вбирать,  и я просто скользил глазами по строчкам.  Шри Ауробиндо
дал  мне Павитрин,  когда я принес ему "Исповедимый путь". Простить ему
прошлое без извинения я не мог,  но и пальцы вслух я ему  не  загибал.
 Они были загнуты у меня внутри. Он это,  может быть,  чувствовал, но не
обращал особого внимания. Я ведь по любому вел себя по-человечески. Беря
Мартынова он сказал,  что почитает его в туалете. Я не засмеялся только
потому,  что сразу вспомнился его отзыв о эрудиции моего отца. То, что
возвращая  Мартынова,  он подложил под нее Шри Ауробиндо,  меня сперва
поразило. Но взглянув на него,  я понял, что напрасно. Дружеского в этом
жесте  была  лишь  крохотная прослойка. Всем остальным была голая амби-
ция:"Наша не хуже вашей". По крайней мере мне так показалось. Но это бы-
ло точно. Прочитав лишь про путь к вершине, и просмотрев ее по оглавле-
нию,  я понял,  что взял все необходимое и читать все остальное сейчас
бессмысленно.
     Однажды Павитрин спросил меня о медитации.
     -Гляжу в воду, или смотрю в одну точку.
     -Зачем?-презрительно сказал он.-Просто сидишь и отгоняешь  мысли.
При  этом он очень наглядно показал как он это делает.  Собственно,  я
делал то же самое,  только меня при этом всегда  сопровождало  желание
принять какую-нибудь радикальную или экзотическую позу,  что мне и да-
вало созерцание воды или точки на стене.
     Из Салехарда  приехала  моя двоюродная сестренка-Ира Евсеева.  Мы
встретились раза два,  поговорили обо всем,  а потом каждый стал  жить
своей жизнью,  закрутившись в своих делах.  В тот день что-то потянуло
меня к Ире и тете Наташе,  и я просто пошел к ним в гости. Подошел я  к
машине,  в которую садилась Ира,  уезжая в аэропорт. Прочитав ей мораль
об отношении к старшему брату,  я помахал ей рукой и пошел  домой.

    По вспыхнувшим прежним чувствам,  я с гордостью  принес  Павитрину
свои  2 первые работы. Павитрин был озадачен мной и недоволен собой. Его
самолюбие,  было задето моим первенством и смыслом моей самореализации
и  моим  выходом в первое в отношениях. Хотя об этом я и не думал. После
последнего моего поступка он смотрел на меня испуганно 2 встречи. Три-
фон Сигизмундович тоже понял, что у меня "изменилась сущность".
     -Я Вадима настраиваю быть менеджером,  - начал он однажды беседу.
Я почувствовал, что поиски шагов, а не они сами.
     -Вопрос надо ставить -не быть ли менеджером,  а быть ли менеджером.
     Он раскашлялся.
     -Ну, быть пророком сейчас трудно.
     Я пожал плечами.
     -Как же ты будешь людям показывать красоту  жизни?Пойдешь  читать
проповеди? А здоровье? Ведь организм состоит из, так сказать, набора фи-
зических и химических реакций,- с некоторой усмешкой спросил он,  пое-
хав отвозить меня домой.
     -В какой-то газете был заголовок "Прежде всего мы  лечим  душу",-
как-то шаблонно начал я.-Если ее успокоить,  все физические и химичес-
кие реакции придут в норму.
     Снисходительная улыбка,  возникшая было на лице Трифона Сигизмун-
довича в начале моего ответа,  в ходе его превращалась в удовлетворяю-
щую меня свою противоположность.
     Эти статьи я отнес в редакцию "Амурского комсомольца". Шла суббо-
та за субботой,  но статьи не печатали. Я пошел туда выражать свои пре-
тензии.
     -Нет пока места в номерах.
     -Но почему у вас на рекламу порнофотографа место находится,  а на
самое актуальное нет?
     -Придет время напечатаем и вашу статью. Наша газета уважает жела-
ние читателя и любое мнение.
     -А у вас свое мнение есть?
     Вскоре в разделе писем напечатали мою самую маленькую статью:"Что
такое добро?"
     Санитарить в апреле этого года я бросил: больница стала не нужна мо-
ей  освобождающейся  душе. Лето  отдыха привело меня к желанию работать
вновь. Подходящее место,  о котором, можно было только мечтать, нашлось
неподалеку -детский сад! "Каким я был болваном, когда пошел в психиат-
рию в прошлом году",- думал я,  сравнивая чистоту воздуха в  группе  с
постоянной  дымкой  в  наркологическом  отделении. Дети были хлореллой,
продуцируя прану. Подозревая,  что теоретический фундамент там  подобен
убеждениям моего куратора по биологии, хотя сам фундамент здесь не при
чем,  я готовился к миссионерству и здесь. Только без войны. "Хватит лю-
дей и себя гонять",-думал я. Комплекс неполноценности с выходом на лю-
ди у меня опять вырос,  но пятилетнее его скрывание сделало  последнее
совершенным. Успокаивало и то, что доказать, что я не дурак я мог в лю-
бую минуту демонстрацией своей эрудиции или просто молчанием. Избавить-
ся же от комплекса, я, как ни бился, не мог. Стресс, перевернув мне всю
нервную систему и создав очаг торможения, отключил и мышление, которым
я  до  этого жил 20 лет,  и привычные ощущения и просто самоощущение. Я
бился,  чтобы память светлых чувств сделать самими  чувствами,  но  не
мог,  что  и  оставляло  комплекс.
     Эта зима меня познакомила со Светой. Внешне, как и внутри она была
"без особых примет". Но,по-моему,  отсутствие этой выпячиваемой индиви-
дуальности является ей самой действительной, хотя скромность ей прояв-
лялась только тогда когда она этого хотела. А хотела она это,  понятно,
довольно редко. Она всегда оставалась собой, в чем можно было не сомне-
ваться. Она была моей самой сильной любовью.
     Душой она была не менее привлекательна,  чем внешне.  Я поразился
ее гостепреимству.  Обо мне она могла знать только по своим суждениям,
но  она пригласила меня встречать Новый год в свою семью. Такое радушие
меня ошеломило доверием и проявляемой силой. Она их не замечала. Она ими
была сама. 92 год все равно мы встречали порознь. Я не стал дожидаться,
ее прихода с мужем и друзьями с городской елки  и,  замаскировав  свой
презент под их дверью от случайных прохоих, пошел к Иннокентию В. Ново-
годние встречи у него были нашей традицией и идти к  нему  можно  было
без приглашения и предупреждения.
     У него был и Виталий П.- наш одноклассник.  Со своей семьей.  Как
всегда и мы пошли на елку. Закончился этот поход в милиции. Кеша с Ви-
талием стали выяснять отношения с одним человеком,  что породило  тому
необходимость вызвать милицию. К тому времени с их женами я уже подошел
и посчитал неоходимым постараться оправдать их перед лейтенантом мили-
ции,  кем и был приглашен в машину. Сел в нее я, правда, после его обе-
щания того,  что нас привезут обратно и понимания, что он - порядочный
человек.  Привезли  меня одного,  так как потерпевший указал на Кешу и
Виталия. Спросил его об этом дежурный старшина, правда, после того, как
полез  ко  мне  в  карманы,  а после моего непредоставления их для его
пользования стал пытаться придушить меня моим же шарфом. Выручили  меня
как потерпевший,  так и пришедший лейтенант,  которому я с возмущением
напомнил о его обещании.  Я изо всех сил пытался остаться чистым и пе-
ред  собой  и  перед следователем и перед Кешей. Получилось почти все. У
Кеши осталась на меня обида только на то,  что я предлагал следователю
закурить. (Неделю  перед  Новым  годом я позволял себе "вспомнить детс-
тво"). Ночью пришли Игорь и Лена Сатпремовы. Узнав о случившемся, Игорь
поспешил  к  Кеше  и Виталию на помощь. К утру ему удалось их вызволить
оттуда.
     -Разве не сам ты себе делаешь безнадегу?-спросил я Кешу,  напоми-
ная ему его отзыв о моей статье о добре, как об утопизме внутри безна-
деги. Так же прямо ответить ему было нечем.  До утра мы с Игорем разго-
варивали обо всем,  но больше друг о друге и еще больше обо мне. Иногда
к разговору подключалась и Лена.
     -Ты живешь как фан, -говорил Игорь.- У тебя нет друзей. Ты замкнулся
в себе как аскет и не хочешь замечать,  что у тебя есть друзья,  и что
они хорошо к тебе относятся и готовы тебе всегда  помочь.
     Я не  знал  здесь  что  Игорю сказать. О моем стрессе Игорь мог не
знать, а рассказать о нем меня удерживали и тот унизивший меня свист и
его  уязвившие  меня слова сказанные однажды им в ответ на мою искрен-
ность:"Правда, может быть, благодаря Павитрину я стал сильнее"-"Конеч-
но, благодаря Павитрину ты стал сильнее", сказанные им так, как будто я
сам был безмозглым и беспомощным ребенком.
     -Знаешь, почему  основополагающим принципом одной китайской фило-
софии является правило "все+главное". В любом явлении есть главная при-
чина  появления  этого  явления. Всеми остальными же причинами является
все остальное мироздание. Для человека же главное-душа. Общение-это об-
мен душами. Если в общении нет одной души,  нет и того человека,  нет и
общения.
     Он не понимал,  что я конкретно имею в виду, и мое противопостав-
ление себя ему и всем его бесило.
     -Все, в  общении  с тобой я ухожу в себя,  как улитка в раковину,
-заявил он.

     Со Светой отношения заходили в тупик. Я, не меряя своей души, по-
терял ее концы. Света, пораженная отсутствием у меня каких-либо стерео-
типов в поведении, продолжала усиленно очерчивать свои границы, причи-
няя мне боль своим неверием. Я же с верой в нее, терял свои силы. Не ве-
рить ей я не мог,  также как и расположить ее лицом к себе  также  без
комплексов.

     Перед 23-февраля позвонил Игорь и предложил собраться на мальчиш-
ник.
     -Мы придем с Вадимом?
     -Давайте.
     -Мы сейчас прочистим тебе мозги за твое отношение к друзьям, - об®-
явил он Вадиму. Раньше мы с Игорем были в этом единодушны,  только сей-
час  я сам по себе.
     -Я Оле говорю:"Мише Белову я все сделаю",-божился  Павитрин.  Его
окружал какой-то желтый свет. Я ненавидел его и за тот элемент холенос-
ти,  который может сопутствовать этому свету.  Разговор шел как-бы  на
одном  дыхании. От  личных отношений он перешел на Шри Ауробиндо.
     -Шри Ауробиндо - это же гений.  Хотя "гений",  фу, слово какое-то
не  такое,  -сказал  Павитрин.
     "Ты даже про Учителя не можешь  сказать  прямо,  не  закрываясь",
-подумал я,  имея в виду последние слова Павитрина. То умиление, с ко-
торым он произнес это имя, говорило о том, что Учитель дал ему уже мно-
го.  При  прощании я поразил их демонстрацией своей "интуиции". Остано-
вившееся в 200 метрах такси, веры в которое у них не было, и к которо-
му я побежал,  всего за 10 рублей взяло Игоря. "Ну и чутье!"-сказал он
после мне.
     -Приходи,-сказал Павитрин.
     -Я не буду обещать.
     -Как Иисус.
     С ним я никогда не успевал отреагировать сразу.Сейчас же еще  имя
Иисуса меня размягчило. Я шел домой в каких-то странных чувствах и пе-
реживаниях. Глаза горели как фары,  высвечивая место для шага. На  спину
наваливалась какая-то тяжесть от общения с Павитриным. Дома, сидя, пе-
ред собой я увидел прозрачные горизонтальные полосы,  широкие из кото-
рых.  поглощали собой меньшие и исчезали.
     -Павитрин ведет счет обманутому у моей простоты,-подумалось  мне.
     Тогда на воровство души я уже начинал обращать внимание.Только...
Приходя домой от Павитрина я начинал чувствовать,  что кашель, которым
пользовался Павитрин при общении,  делает что-то с моей душой. Во-пер-
вых, мне становилось очевидным, что этот кашель Павитрин использует не
просто так. Не просто кашляет из-за простуды. Он вкладывает в него ка-
кой-то смысл.  Иногда я слышал в кашле  предупреждение  в  мой  адрес,
иногда равнодушие,  иногда настороженность.  Эти интонации несли собой
какую-то условность,  которой Павитрин пользовался в общении с другими
людьми.  Судя по его уверенности пользования кашлем - с другими людьми
в этом у него было взаимопонимание. А я не мог ухватить эту азбуку об-
щения.  В общем ее смысл я уловил сразу,  когда стал обращать внимание
на кашель. Вспоминая кашель знакомых людей, которые им пользовались, я
стал чувствовать, что он используется ими в определенных обстоятельст-
вах,  когда они от меня или людей слышат или чувствуют что-то, что ис-
ходит вместе с говоримыми словами.  Но если по реакциям других людей я
видел,  что кашель в их адрес используется справедливо -как защита  от
неискренности, то смысла его использования в мой адрес я просто не ви-
дел.  Я не менял ни тона, ни мыслей, ни отношения к человеку. Я не мог
думать,  и  даже,  если человек передо мной поворачивал говоримым наши
отношения в обратную сторону,  не меняя при этом ни  своего  тона,  ни
эмоций, я воспринимал любые его слова с радостью. С радостью человеку,
уважая любое его мнение.  Кашель же меня сек,  заставляя содрогаться и
испытывать чувство вины за то,  что чувствовали от меня люди.  Часто я
просто обижался на человека за отталкивание,  которое я слышал  в  его
кашле.  Но  полностью  понять  и принять правильное отношение ко всему
этому я не мог из-за комплекса неполноценности,  который  мне  внушало
мое правое полушарие. Раз люди кашляли, значит они имели на это право.
Я старался уважать даже это.  Иногда я слышал отталкивание меня людьми
и без кашля или унижение в своих словах.  В таких случаях, не зная как
поступить,  чтобы не остаться дураком, проявляющим на откровенный пле-
вок  в душу прежнее радушие,  я иногда пользовался услугами кашля.  Но
брать его на вооружение я считал ниже своего достоинства, так же как и
несовершенным оружием. Часто я чувствовал, что отталкивающие меня нот-
ки у человека получаются не из-за его отношения ко мне,  а  из-за  ка-
ких-то  других  причин.  А  мои  попытки кашлем закрывать свою душу по
прежнему оставляли ее в моих чувствах открытой. Я чувствовал, что весь
мой духовный уклад иной,  чем тот,  который у кашляющих людей. Поэтому
мне кашлять просто не имело смысла. Однако, я чувствовал, что движение
информации  вверху  моего  правого полушария напрямую связано с кашлем
Павитрина. Что своим кашлем он раскрывает мою душу, спонтанно закрыва-
ющуюся от влияний жизни и берет из ее сердцевины, отдавая взамен дале-
ко не то,  что берет.  Это ставило меня в затруднительное положение. Я
считал  ниже своего достоинства вытягивать из человека его душу,  если
он сам не хочет со мной ею поделиться.  И несмотря на это я должен был
продолжать принимать и относиться к нему как к человеку. Поставить ему
на вид его действительное отношение ко мне не имело смысла, так он мне
бы мог возразить, исчерпав тем самым мои претензии на словах. Чтобы не
носить на него в душе обид,  я должен был продолжать с ним общаться  и
ходить к нему в гости. Ходить, несмотря на то, что его я не уважал. Но
ведь мое неуважение не означало,  что он не человек.  Тем более, он же
не от®явленный подлец. Ведь все его оценки людей и распределения мате-
риальных благ в обществе были направлены к справедливости.
     Слияние же со своей душой стало мне показывать,  в скольких комп-
лексах живут души окружающих меня людей.  Оказывается,  при общении  я
должен  был неизменно глядеть в глаза человеку.  Малейший отвод глаз в
сторону вел такое же движение у  моего  собеседника. Я  вспомнил  песню
Андрея  Макаревича "Зеркальный город":
         Я был вчера в огромном городе,
         Где совершенно нет людей...
         И что вокруг одни лишь зеркала...
         Когда я с ними улыбался,
         То улыбался мне весь город...

         Они поссориться не могут.
         Они похожи друг на друга...

     Песня, написанная  таким  авторитетом  эстрады  утверждала меня в
том, что я правильно понимаю и песню и людей.

                      Галлюцинации? Ошибки на пути.

     Фразой "Все иррациональное и странное является нормальными явлени-
ями  человеческой психики" в книге "Этюды о непознанном" Евгений Бере-
зиков меня сильно  успокоил. Мой  комплекс  неполноценности,  благодаря
этой фразе,  уничтожился почти полностью. На людях я все-таки его чувс-
твовал, когда не растворялся в общении. Правда, успокоившись, от самоу-
ничтожения  комплекса,  я  потерял  и  часть внутренней осторожности в
трактовке реальности.  Медвежью услугу мне оказала телепередача, в ко-
торой  солидный парень рассказывал,  что по мере погружения в познание
мира, он перестал отличать свою фантазию от реальности. Я жил в подоб-
ном мире.  И слова этого парня,  сказанные с упоением,  давали зеленый
свет и моей фантазии: "Живут же люди".
     Первая потеря  мной осторожности проявилась мной в августе 91 го-
да.
     -Это Павитрин шевелится у себя на диване и пр