(на днях довяжу) подвязал и пообламывал
верхушечные почки.  Посадил 2 мешка картошки.  Посадил много бахчевых.
Сейчас на огороде почти все сделано (кроме дома и двух рядов  малины).
Остается только рассада в начале июня.  Парник работает хорошо.  Скоро
ожидаю первую редиску.  Там растут часть помидоров, перца, баклажанов,
капуста и арбузная рассада.  Он снимает столько проблем с выращиванием
и транспортировкой рассады.  Остальная часть рассады дома,  на случай,
если  в  парник кто-нибудь залезет.  Дома сейчас покой.  Зема живет на
огороде. Переходит на дары природы, одновременно освобождая огороды от
мышей и бурундуков. Я ему, когда приезжаю, привожу рыбу и молоко в не-
большой бутылочке.  Это все уничтожается с хрустом и причмокиванием  -
природа не сильно балует. Но зато это ему поможет стать сильным. В ле-
су нашел папоротник.  Полведра я уже засолил.  Хочу наполнить  его  до
верха.  Так что зеленью я уже питаюсь. Картошки с осени осталось много
- 4 мешка.  Два я отдал Лене и т. Оле Беловой (Щербаковой). Оставшейся
мне хватит.  В магазин я хожу только за хлебом, молоком и рыбой. Кажу-
щаяся скудность питания на деле только кажущаяся. Я себя чувствую нор-
мально  и  даже лучше чем нормально.  В отличие от многих мне не нужна
уверенность в завтрашнем дне, т. к. меня устраивает и сегодняшний.
     Дописываю это письмо через день.  Похоже, у меня случилась траге-
дия.  Все мои мысли и наблюдения сходятся на том,  что  Земыча  унесла
хищная птица.  Я вчера наблюдал за ее охотой. Наш дом ее явно притяги-
вал. А Земыч исчез. Я чувствую, что в ближайшее обозримое мной будущее
животных я не заведу больше.  Мам,  хочу,  чтобы ты сделала правильные
заключения по поводу моего последнего письма.  Дело в том,  что 17 мая
(в  воскресенье)  утром у меня было состояние,  симптомы которого были
твоими.  Правда у меня они были слабыми, но от них я проснулся: легкое
стягивание  мозговой  ткани  сразу по всей площади головы под черепной
коробкой и легкие рвотные спазмы. Спазмы были такими, что я думал, что
меня вырвет. Тем более, что я плотно наелся накануне вечером. Но обош-
лось. Передалось это мне, видно, из-за того спокойного состояния, ког-
да  я спал.  Стоило навалиться на мою психику реальным окружающим меня
раздражителям,  как эта болезненная телепатическая  связь  оборвалась.
Мам,  я думаю, что это состояние пришло от тебя. Если это так, то путь
это для Бори послужит уроком в том,  что его собственное  здоровье  не
является только лишь его принадлежностью и собственностью.  Урон, при-
носимый его курением - огромный.  Я только сейчас начал понимать  это.
Когда травлю тараканов,  постоянно мысленно Таню благодарю за каранда-
ши, которые она привезла осенью. С ними я не знаю хлопот. Самое важное
то,  что карандаши помогают избавляться от тараканов компромиссным для
меня способом - не убивая их напрямую.  Мне их и жалко,  и внутри себя
чувствую барьер,  когда,  хоть и вынужденно,  должен поднимать руку на
живое, каких бы размеров оно ни было. С институтом у меня дела обстоят
и сложно и просто одновременно.  Связи с ним я не теряю. Но дело еще в
том, что я сейчас становлюсь на Путь. Тот самый Путь, о котором Марты-
нов писал с большой буквы. Я очень часто слышу голос моего внутреннего
Гида.  И хотя я чувствую,  что мой Путь лежит все-таки через институт,
перенесенные недавно стрессы не позволяют мне в полную силу взяться за
учебу.  Я хочу остаться здоровым и свободным человеком. Свободным даже
от собственного интеллекта. Главное - это свободная, чистая и открытая
душа,  свободный дух.  Как в песне - "было бы здоровье - остальное бу-
дет".  До начала сессии чуть больше месяца (26 июня). Я надеюсь, что к
этому времени приведу  себя  в  должное  состояние.  Мария  Яковлевна,
что-то почувствовав,  предлагала протеже через знакомую.  Но я ничьими
услугами пользоваться, тем более в этом деле, не хочу. Разве что в са-
мом крайнем случае. Ведь на факультете меня и так знают, без чьего-ли-
бо представления.  С деньгами у меня нормально. Если честно - осталось
немного,  но  я живу сейчас на самом минимуме.  Ем раз-два в день.  Не
из-за экономии.  Просто мне хватает. Если не веришь, прочти опыт Бере-
зикова,  его наблюдения за своими потребностями.  Мой минимум - той же
природы. Работы, калымов вокруг полно. При надобности заработать всег-
да смогу.  Как раз сейчас над этим и думаю.  Ты не бери на себя ежеме-
сячную,  и вообще обязанность высылать деньги.  Вспомни "Злой дух  Ям-
буя",  как Лангара старику не давала есть мяса, чтобы он двигался сам,
сам добывал зверя.  Она говорила,  что,  чем старику тяжелее,  тем ему
лучше.  А мне,  с моими силами, и подавно. Пиши, как идут у тебя дела.
Отпуск уже, наверное, закончился? Как себя чувствует в этом мире Кира?
Передавай ей, Тане, Боре и Кате привет! До свидания! Миша. 21.5.92.

     Мы продолжали  идти  с Павитриным дальше.  Он как бы приподнялся,
словно на цыпочках,  и словно выдохнув воздух в живот сделал  какое-то
усилие.  Слова, вертевшиеся у меня на языке, самопроизвольно сорвались
с моих губ.

     16-го мая,  идя с огорода,  я увидел над головой слова "Ури  Гел-
лер",   напомнившие  мне  о  книге,  которую  я  Вадиму  пообещал  еще
осенью. Сейчас мне их созерцать было больно.  Не хотелось нести ему ее,
так  как  это носило вид выслуживания.  Но очень желая освободиться от
своего обещания,  я,  сходив к Лене Куропову,  кому уже подарил ее  на
день рождения, взял ее на 4 дня. Чувство говорило мне, что отдача кни-
ги Вадиму станет для меня недюжинным испытанием. Поэтому срок чтения я
ограничил  до  двух дней,  два оставив себе.  После относа ему книги я
приготовился.  Мои чувства оправдались. Над моей головой возникало ка-
кое-то зеленое поле,  у которого чувствовалась взаимосвязанность с Ва-
димом.  Иногда справа от моей головы в пространстве виднелось огромное
лицо Вадима с ехидной ухмылкой. Часто верх моей головы сжимало губкой,
из-за чего я начинал чувствовать себя выжимающимся из своего тела.  Во
время этого часто из-за каких-то внешних эманаций меня шкивало из сто-
роны в сторону.  Я ограничился в выходах на улицу и все силы  направил
на выдерживание этих двух дней.  Несколько раз, рванувшись было бежать
забирать книгу, я все же нашел в себе силы дотерпеть до вечера второго
дня.  С  его приближением меня начала заполнять энергия,  покрывая все
переживания.  Я, с приливом гордости за вынесенные испытания и радости
за  освобождение перед кем бы то ни было,  пошел к Павитрину.  Он меня
встретил с прежним духом соперничества. Но он меня не понимал. Я прос-
то  не обращал на его соперничество никакого внимания.  Я просто хохо-
тал.  Если не вслух, то внутри себя. Забрав книгу, я со смехом над его
попыткой  сказать последнее слово,  ринулся вниз по лестнице.
     В конце мая раздался телефонный звонок.  Звонил Саша Гостев: "Ми-
ша,  поедешь в Москву?" Он искал рынок сбыта товаров. 5 дней стоя, как
на панели,  с товаром,  в городе, где тебя никто не знает были сущест-
венной  помощью в обретении непосредственности в общении,  а то есть и
духовной свободы.  Торгуя,  я непосредственно понимал  Гурджиева  (или
Гаджиева  -Б.М.),  отправлявшего  интеллигентов  просить милостыню,  а
девственниц на панели для слома их эго,  привязанного  к  телу.  Перед
от®ездом,  когда  я зашел к Павитриным спросить у них,  не нужно ли им
что-нибудь в Москве,  с Вадимом у нас случилось  непонимание,  и  я  в
очень резкой форме вернул ему то,  что он мне сказал. Идя по Москве, я
чувствовал боль в сердце и думал,  что это переживает Вадим по  поводу
моего и его взаимного унижения,  в то время как меня он унизил бессоз-
нательно,  отдав 2 неиспользованных билета на московский  трамвай  как
ненужность и нелицеприятно отозвавшись об одних людях,  что, по-моему,
он не имел права делать, так как сам, как я считал, был не лучше.Напи-
сав это же на этих трамвайных билетах я,  гонимый бурей чувств,  отнес
их в почтовый ящик его родителей.  Тем не менее,  Олин заказ я привез.
     Перед моим  днем  рождения  ко мне позвонил Игорь Сатпремов:  "Мы
придем к тебе с Вадимом". На свою беду он, говоря о своей работе, ска-
зал, что в паспортном столе нашел мою карточку, в которой осталось еще
мое прежнее санитарское место работы.  То, как он это сказал, меня за-
дело очень сильно.  Мне показалось, что он хочет меня унизить, напоми-
ная мне о моей работе санитаром.  На следующее утро, написав ему и Ва-
диму записки, я уехал на огород очищаться: "Игорь, не надо ко мне при-
ходить на день рождения с ловящим и  припахивающим  (слова  Вадима  во
время  разговора) Вадимом.  Вспоминаются рдеющие уши на дне рождения у
Марии Федоровны,  когда она спросила,  не милиционером ли  ты  станешь
после ВЮЗИ.  Это я к твоим словам о моем прошлом санитарстве". "Вадим,
не надо приходить с Игорем ко мне на день  рождения.  Я  не  собираюсь
исправлять  ошибки  воспитания,  оставленные  вашими родителями - ваши
страхи остаться в "кочке",  от которых вы иэбавляетесь за счет  чужого
здоровья". Уши Игоря были для нашего класса явлением, которые Павитрин
возвел в ранг нарицательного,  когда Мария Федоровна -наш классный ру-
ководитель  - ставила классу в пример прическу Игоря,  когда он только
пришел к нам новеньким.  А после окончания ВЮЗИ он становился следова-
телем.
     Вадим же в письме десятилетней давности писал мне, что проходя
в институте военные сборы, он впервые в жизни понял, что не один такой
на белом свете, и это чувство зацепило его страхом остаться "в кочке".
     Сидя вечером у костра, я увидел неожиданную картину. На фоне тем-
но-зеленых сопок и розово-голубого неба из меня выплывало нечто  проз-
рачное.  Это  была дисковидная пленка с волнистыми вверху краями.  Что
это? "Наверное, охранитель первого порога",- подумал я, вспомнив Р.Штей-
нера "Путь к посвящению".  Встреча с охранителем означала предупрежде-
ние перед дальнейшим продвижением о повышенной ответственности за  все
свои  последующие  поступки спрашивание им у идущего о готовности идти
дальше. Но, честно говоря, я не знаю, что это было. Никаких диалогов с
этим существом я не вел. У меня осталось чувство, что это была пленка,
прежде выстилавшая полость моей души и ставшая  теперь  маленькой  для
моей  растущей  новой.  Но  размеров она была не малых и больше меня и
круглее.  Ее волнистый верхний край напоминал мне слова Юнны Мориц "ум
кудрявый".
     После ее выхода сила в меня полилась.  Спуск духа  ярко  выражено
происходил  в  течении  трех недель,  начавшись с третьей декадой мая.
День за днем незаметно боль в правом полушарии от последних  язвитель-
ных  слов  Вадима  о  том,  надо ли мне восстанавливаться в институте,
сглаживалась.  Обратил я на это внимание,  только когда  она  исчезла.
Внезапно, продолжая всем существом тянуться к радости, я вдруг обнару-
жил,  что мне ничто не мешает ее проявлять.  Вызвав образ Павитрина  в
правом полушарии,  я вдруг почувствовал,  что он вызывет у меня только
снисхождение,  и боль отсутствует. Одновременно издалека в представле-
нии  как  бы  из дома Павитриных и от самого Вадима в правое полушарие
хлынула энергия. Она текла белым широким потоком, вызывая у меня вмес-
те с воспоминаниями слов Оли о пережитом Вадимом стрессе, довольно ве-
сомые раскаяния. Как я мог становиться счастливым, если счастье приоб-
реталось за счет чужого горя.  Я думал, что украл у него его энергети-
ку.  Но все равно энергия покрывала все.Тем более,  что я имел на  это
моральное право. Я не украл ее, а выиграл в честной борьбе, тем более,
что выигрывать ее мне сам Вадим не помогал.  Поток энергии рождал чис-
тое  чувство абсолютной радости.  Я был рад всему и всем,  также как и
свободен ото всего.  Единственное, что я не мог понять - почему я себя
ощущаю  Павитриным.  Я  чувствовал,  что я -это он.  Угрызения совести
впоследствие и не дали мне поэтому Уйти,  куда звало  меня  внутреннее
чувство. Как я мог обмануть себя? Также во время приходов к ним в гос-
ти у меня были опасения,  что он заметит, что я осознаю, что я украл у
него его энергетику и сущность.Но он,  вроде,  не замечал и, казалось,
что несмотря на какие-то свои недомолвки,  вообще  не  подозревает  об
этом.  Это меня успокаивало.  К перемене же своего внутреннего статуса
из-за абсолютного счастья я относился очень просто:  какая разница кто
я.  Главное, что я - это я.
     Я растворялся в Боге.  Это было потрясающе.  Руки и ноги, налитые
от  бесчисленных  подтягиваний и накачиваний,  теперь еще наливались и
сами.  Каждый мой шаг, поворот корпуса, наклон дышали мощью, усиливаю-
щей  веру  в себя.  Мои с детства слабые места - руки и пресс - теперь
состояли из бугров,  о которых прежде можно было только  мечтать.  Это
становилось  каким-то совмещением во мне сущностей Иисуса Христа и Ар-
нольда Шварцнеггера.  Не знаю,  чувствует ли Арнольд, что может проло-
мить  кулаком череп или грудную клетку обычному человеку - я это чувс-
твовал.  И при этом я был кроток как Иисус.  Позднее,  через два года,
дочитав Шри Ауробиндо,  пережитое им "опускание Кришны в физическое" я
нашел схожим с этим Его опусканием в меня.  Однажды,  идя по улице,  я
увидел пьяного мужика с пачкой денег,  торчащей из-за ремня и бутылкой
водки,  которую он,  лежа на газоне,  приглашал со мной распить. Я мог
отобрать у него и деньги,  и водку и дать ускорение,  но, поставив его
на ноги,  дал ему подзатыльник, чем сильно перепугал.
     Тренировки у меня, как и питание, стали самопроизвольными, по два
раза в сутки.  Толчок в грудь изнутри я чувствовал после под®ема и де-
лал  несколько кругов по еще спящим кварталам.  После завтрака,  об®ем
которого сокращался с каждым днем, я ехал на огород на велосипеде, ес-
ли не было дел в городе. В семь часов вечера раздавался вторичный тол-
чок.  На сон уходило четыре-пять часов. Я ложился в постель, раскинув-
шись как богатырь, и чувствовал, что все мои комплексы неполноценности
растворены теперь в силе,  приливающей ровно и постоянно.

                       Гид.

     Впервые я услышал его тогда,  перед "опусканием Кришны".  Я сидел
перед  стенкой в медитации. "Каждый новый твой шаг похож на нелепость,
от которой тебя хочу я спасти",  - услышал я идущий из  затылка  голос.
Это  не  был  голос Криса Кельми.  Это был Павитрин.  И это стало моей
главной ошибкой в отношении к голосу,  хотя с говоримым не согласиться
было нельзя.  Это был голос Гида.  Он бесстрастен,  но он - Хранитель.
Интонации Вадима он принимал из-за того,  что я последнему душу  дарил
всю  жизнь.  В  ту весну я слышал Гида один этот раз.  Летом меня вели
толчки в грудь изнутри и простое неосознаваемое чувство, что нужно де-
лать. Теперь я был свободен и от института, хотя и договорился о сдаче
летней сессии, не сданной в прошлом году. Я хотел, с®ездив на прощание
к нашим на Сахалин,  Уходить.  Подобно У-Суну, герою "Речных заводей",
попутешествовать по России,  как он по Китаю,  людей посмотреть,  себя
показать.  Но,  несмотря на духовную свободу, я был и привязан. Как ни
странно,  к тому, кто меня больше всех унижал. "Какой он идиот,- думал
я,-  Ведь для счастья только то и нужно,  что быть человеком".  Каждый
свободный вечер я садился на велосипед и ехал к ним,  так как  себя  я
чувствовал посвященным, а Павитрина считал Вселенским злом номер один,
и весь вечер читал им проповеди.  Тот,  не находя слов остановить  мое
красноречие, со злой миной ложился на диван, подложив руку под голову,
а Оля подкладывала мне картошки. Она, как и я, была рада моему расцве-
ту и, по-моему, даже тому, что Вадим теперь проигрывал. Как-то, по пу-
ти домой,  я провожал ее к родителям. "Это такое состояние, когда весь
мир  в тебе?"- восторженно спрашивала она меня.  "Да",- отвечал я,  не
понимая,  о чем идет речь. Из "мировых" у меня было только желание об-
нять мир. А то, что имела в виду Оля, только начинало зарождаться, так
как психика только-только очистилась от стрессов.
     -Ты знаешь,  когда  у Вадима защита от людей была сломана,  он не
находил себе места.
     Я насторожился.  Это подтверждало мои наблюдения.  Вадим вел себя
как-то странно,  хотя и частично понятно.  Как-то я  продемонстрировал
ему  свою свободу в его доме,  достав в прихожей лук-самострел с полки
для головных уборов. Проходивший мимо Вадим, закусив губу и убрав гла-
за,  бросился на кухню.  В другой раз я увидел, что его затылок как-то
приплюснут,  и это как-то связано со мной. Неужели я тебя как-то пода-
вил, желая лишь выплюнуть твои плевки? - думал я, полупереживая. - Так
скажи же мне,  и я покажу, что не принесу тебе вреда". Но он молчал. Я
молчал тоже.
     В то лето я познакомился с Бхагаваном Шри Раджнишем. Читать заго-
ловки его книг по сей день остается моим любимым занятием. Какой долж-
на быть душа человека,  давшего книге название: "Когда туфли не жмут".
Сколько в нем образности,  иронии,  сарказма и любви к идущим.  Но его
путем я не ходил, так как жил в то лето в совершенной чистоте. Мне ка-
жется, просто не успел. Чувство опять звало меня забыть родных и близ-
ких,  все и вся, закончить очистку психики в состоянии того экстаза, в
котором  я  находился и познать то,  что мне открылось бы внутри меня,
но...
     В конце июля ко мне приехал Толя Страхов: "Давай, погуляем". Два
месяца  безоблачного  абсолютного  счастья стерли из моей памяти путь,
которым я к нему шел,  а сила мышц не давала и предположить, насколько
оно хрупко. И так захотелось один раз вспомнить забытое старое.
     Бутылки водки на троих не хватило. Хватило трех. И чуть не случи-
лась ссора.  Не с Толей,  а с Кешей В.,  не понявшим что я его  ставлю
(понятно убеждениями) на Путь, после слов: "Не на того напал", перере-
завшим мне за это шнур от колонки, чем привел меня в несказанное удив-
ление.  Также как и словами,  что он про меня Эрику расскажет.
     Утром я почувствовал себя неважно.  Было чувство,  что в  психике
находится какая-то щель, куда сила понемногу вытекает. Но все равно ее
оставалось много, и я продолжал жить, отмечая в себе появление прежних
комплексов и проклиная себя за пьянку. Я решил отнести Павитрину пачку
книг от контактерства до нунчак, которые были мной прочитаны. По доро-
ге к нему я увидел девушку,  торгующую крышками для закатывания банок.
Посмотрев цену,  которая была вполне приемлемой и придя к Павитрину  я
спросил его о том, не нужны ли ему эти крышки. Он спросил об этом Олю.
Она не расслышав,  продолжала заниматься плитой. Не дождавшись ответа,
он переспросил:  "Ты скажешь или нет?  Человек спрашивает". То, как он
сказал слово "человек",  меня перепугало.  В нем я услышал  отчуждение
такое, будто Павитрин говорил не обо мне, а о каком-то человеке с ули-
цы, которого он впервые видит и говорит о нем за глаза. Одновременно в
этой  интонации  мне услышалось что-то болезненное или больное личное.
Одновременно я услышал полное безразличие к моей услуге. Это был чужой
человек. Хотя и тот же самый, но только внешне.
     Я лежал дома на кровати,  когда у себя в изголовье  вдруг  увидел
Вадима,  решающего,  что  со мной делать.  Окружности наших голов были
сцеплены,  как два обруча в одной плоскости с двумя точками  пересече-
ния.  Он думал, отчуждаться от меня или нет. Отчуждаясь, он забирал бы
у меня неопределенное количество энергии и, если бы я оставался живым,
начинал бы ко мне относиться соответственно ставшему у него и оставше-
муся у меня. Эта сцепленность и казалась мне происшедшей по тому расс-
казу  Оли о его сломанной защите.  Я думал,  что это я сломал ее своим
внешним видом,  хотя я изменился немного,  а также своим  неординарным
поведением, родившим в нем страх расплаты за свое прошлое ко мне отно-
шение.  Хотя я вел себя вполне культурно. Это видение стало  переломным
моментом как в моем состоянии,  так оно и дало мне исходную точку отс-
чета причин моих душевных проблем.  Расстояния для меня не существова-
ло.  Точнее,  я думал,  что впечатав ему в психик