л себя как
Джеймс Бонд. Прежде чем прийти к нам, он сначала зашел к нашей соседке
Вере Васильевне Безруковой:
     -Расскажите мне, пожалуйста, о вашем соседе -Белове. Вера Василь-
евна рассказала что знала обо мне. Придя к нам, когда меня не было до-
ма,  он,  закинув ногу на ногу, сказал матушке:
     -Расскажите мне,  пожалуйста,  о  вашем муже.
     "Какая взаимосвязь  следователя  линейной  милиции  Читы  с   от-
цом?" -думали матушка с Таней. -Может опять копают компромат?"
     -Ну, хороший работник,  справедливый, семьянин.
     -А где он сейчас?
     -Сейчас он живет в Калинине.
     -?! -А когда вы последний раз его видели?
     -В 1976-м году.
     -?!! А Белов Михаил -это кто?
     -Сын.
     Я хохотал, вгоняя его в смущение, на следующий день. Дело это зак-
рыли по невысказанному желанию следователя,  которое  из-за  небольшой
суммы денег,  большого об®ема работы следователя и кажущейся и мне не-
реальной поимки вора,  казалось мне справедливым. Следователь  пообещал
при  случайной поимке вора вернуть мне деньги.
     -Что ты переживаешь?Ну просто железная дорога -  место  скопления
плохих  людей,-утешал  меня Павитрин при встрече.
     -Где бы найти место скопления хороших людей,-сказал я со злостью.
Он испуганно на меня посмотрел.
     Осенью Саша пришел ко мне домой с извинениями. Которые через 5 лет
он забрал назад во время очередной ссоры.

     Эта зима была "слишком темна и длинна". Две тренировки,  работа. Я
целиком уходил в них. Нагруженный сумками и пакетами с учебниками и са-
мыми разными формами,  уйдя утром из дома, домой я приходил лишь вече-
ром следующего  дня.  Психическую  загруженность  я  разгружал  физичес-
кой. "Не могу познавать мир головой - буду тренировать тело, чтобы вре-
мя зря не пропадало",-думал я.  В эту зиму я впервые пережил  то,  что
можно назвать ясновидением. Придя однажды к Павитрину, после разговора
с ним я стал играть с Алиной и Илюшей, оставив их папу лежать на дива-
не и смотреть за игрой. Внезапно я почувствовал нечто, что сдавливает,
словно связывает свободу моей души, несмотря на то, что от этого охва-
тывающего  меня  чувства лились эманации любви.  Одновременно я увидел
видение,  увидев которое через шесть лет я смог осознанно понять,  что
оно  означало.  Тогда же меня охватил страх порабощения души,  чувство
несколько напоминающее клаустрофобию,  и я почувствовал, что для осво-
бождения от этого порабощения души мне нужно быстрее двигаться в игре,
чтобы выскользнуть из-под этого восприятия Павитрина. Что я и стал де-
лать.  Острота  чувства  начала спадать.
     Этой зимой я для себя сделал открытие,  которое меня потрясло. Пе-
ребирая  старые  письма,  я  вдруг увидел прошлогоднюю поздравительную
открытку на 23 февраля с инициалами "И.Z". Меня  вдруг  озарила  догад-
ка:"Ира  Колмакова". Я  чуть не застонал.  С ней я держал себя как и со
всей группой из-за какого-то ее самомнения что-ли. Эта открытка и  сей-
час решала бы все,  если бы у Иры уже не было парня. Наличие которого и
мне позволяло иметь свое самомнение. Тем не менее я позвал ее  в  музы-
кальную каптерку для разговора.
     -Да, это я написала,-сказала она мне,  возвращая,  открытку.  Это
круто меняло мое отношение к ней. Поговорив, мы опять стали здороваться
и чувствовать к друг другу нечто человеческое. От моей оплошки  у  меня
на душе скреблись мыши.  Когда мы проходили практику в школе, я позна-
комился с семнадцатилетней дочерью моей  классной  руководительницы  -
Карповой Галины Андреевны -Натальей.  Она мне понравилась, и я почувс-
твовал,  что у нее большое будущее. Энергия из нее била ключом.  Я стал
ходить  к  ним в гости,  чему ее мама была очень рада. Меня она считала
умницей. Я же о себе думал иначе. Те знания, которые мне случалось выда-
вать  во  время уроков мне не принадлежали. Я не мог их оценить,  также
как и себя после их выдачи и поэтому мне ничего не  оставалось  делать
как  себя отождествлять с тем угнетающим меня чувством,  которое стало
моим существом. Единственным проявлением у меня ума я считал юмор,  ко-
торым мне удавалось иногда попасть в точку. Но это было довольно редко.
Главной причиной, таких мыслей обо мне моего куратора стал мой контакт
с детьми. При общении на время разговора я забывал про свои боли и имел
авторитет у детей достаточный. Они мне доверяли и радовались.  Но с На-
ташей, когда в отношениях главный акцент ставится на собственные чувс-
тва к ней,  я просто не знал как себя вести. С одной стороны меня к ним
и тянуло, с другой - я не мог к ней высвободить своих чувств. Это с мо-
ей стороны был как-бы обман. Как будто я действовал по  расчету.
     После моей практики я продолжал ходить к ней в гости. Мать ей про-
чила меня уже в мужья. И Наташа сама вытворяла со мной  то,  что  можно
было  назвать свождением с ума. Может быть к несчастью,  но сводить там
было не с чего. И она этого не знала.  Однажды, когда ее мама провожала
нас на улицу,  я почувствовал порабощение души. Я хотел свободных отно-
шений. Это дало бы мне постепенное свыкание со своей ролью и, возможно,
распрямление  моих чувств к Наташе. Но меня понять было трудно. Я же по-
чувствовал,  что этот мой приход к ним последний. Так оно и  оказалось.
Спустя полгода мы с Наташей встретились в институтском кафетерии,  и я
почувствовал,  что,  возможно,  сделал тогда ошибку.
     В эту  зиму  у меня случилось словно какое-то озарение. В какой-то
момент  я  вдруг  почувствовал   импульс   изнутри,   сопровождающийся
мыслью: "Ну  и что,  что я такой и в таком состоянии. Я ведь за эти годы
если и не сделал никому хорошего,  то и плохого тоже не сделал. За  что
мне к себе относиться так,  как я отношусь,  как к гадкому утенку". Эта
мысль пробудила во мне уважение к себе,  как к человеку,  чего мне так
недоставало эти годы. Я стал спокойней относиться к группе, отношений с
некоторыми членами которой я не хотел поддерживать.
     В конце весны ожидался приезд Илюши. Отец,  наконец, уступив и его
и моим просьбам смог совместить наши желания с возможностями.  Я  ждал
Илюшу  с  нетерпением.  В  то лето намечались три практики: пионерская,
физическая и дальняя комплексная. Во время первых двух Илюша  будет  со
мной, а потом в"Проводнике" я отвезу его домой и поеду в дальнюю комп-
лексную",-рассчитал я. Так оно и случилось. Было только одно дополнение
к этому плану. Толя Страхов,  решив жениться, попросил меня быть другом
на его свадьбе. Его невеста жила в Чите,  куда мне пришлось с®ездить  с
ним для этого. Теперь в отличие от первого своего свидетельствования я
рожал все что нужно было говорить. Подводила и память.Правда,  кратков-
ременная.  Толе годом раньше я рассказал о случившемся со мной стрессе
на случай возникновения возможного непонимания им меня. Но год  непрек-
ращения учебы говорил сам за себя. Тем более, что в общении я продолжал
оставаться собой. Только говорить иногда было трудно. Приходилось рожать
слова  из-за  как  бы  перехватывания дыхания. Но женили и Толю.

     Илюша вместе с радостью и новыми чувствами принес мне и новые бо-
ли. Я  не  мог  с ним общаться как хотел бы. Приходилось как мог. Из всех
Беловых, включая отца, Илюша внутрипочти самая точная моя копия. Узнав
позднее понятие Кармы,  просмотрев ее у Илюши и сравнив ее со своей, я
понял,  что другого человека,  у которого Карма была бы так аналогична
моей,  нет. Он даже трещину на автобусном стекле рассматривал, делая те
же самые движения головой, что и я в детстве. У нас с ним разница в 11
лет,  но она не чувствуется в общении. С ним я мог общаться как с самим
собой во всех отношениях. Единственное,  в чем я с ним  был  взрослым-я
оберегал его от вопросов посторонних,  зная его доверчивость,  литера-
турную речь и недодиалектическое тогда мышление. Но доверчивый ребенок
в  нем  становится таким секущим зрелым взрослым,  что мне становилось
жутко быть в один момент припертым им к стенке вопросом, когда я иног-
да  терял  чувство меры в отношениях с ним.
     Теперь моей отдушиной был он. Я мог с ним в общении совмещать все
сущности,  которыми я обладал и которые были необходимы:гида, старшего
брата,  "деда" СА, учителя, тренера. От него усталости не было. Но был
страх.Обладая сильным характером и потерянной точностью чувства  меры,
я боялся стать диктатором его доверчивости, а дозированный нажим Илюше
иногда был полезен. В первую очередь я взялся за его физическую подго-
товку.  Физически  развит  он был не очень сильно,  и его выносливость
заставляла меня удивляться своему пристутствию при таких внешних  дан-
ных.  Но когда он стал рассказывать о своих чувствах во время кроссов,
я опять вспомнил насколько он мне близок.  Теперь  удивительного  было
меньше. Удивительно было другое. Было странно видеть рядом с собой ма-
ленькую автономную копию самого себя. Постоянно подмывало проверить ее
стопроцентную автономность.  Случай представился очень быстро.
     Мы поехали на дачу.  В тот год я начал строительство садового до-
мика. Илюша помогал и был полновесной второй головой, присутствие кото-
рой было лучше одной моей. Сойдя с автобуса и набрав на роднике воды, я
дал команду "бегом марш". Илюше, чтобы его выносливость была более со-
вершенной,  я дал нести трехкилограммовую бутыль с водой,  которую  он
наполнял.
     -Ого,-сказал он, узнав задачу.
     -Все сказал?- спросил я.  Первый километр он держался молодцом.На
втором я услышал, что он начинает не мочь. После я проанализировал себя
и понял, что был дураком - я судил его по себе. Но тогда я сказал:
     -Базары! Илюша замолчал.
     -Все!Хватит!Не могу больше!- с негодованием выдохнув из себя, по-
шел пешком Илюша на третьем километре.  Это было так искренне и  беза-
пелляционно,  что я от удивления оборвал бег тут же.
     -Конечно, можно делать с собой компромиссы,-начал было я.
     -Сказал -  не  побегу.Если хочешь бежать-беги сам.
     Чувствовалось даже какое-то презрение моего воспитательства. Я был
раздавлен, унижен, и мы молча пошли пешком.
     Практика по физической географии проходила на турбазе  факультета
физвоспитания института в 15 километрах то города. Живописнейшее место
в распадке сопок имело в 300 метрах от лагеря  озеро  ключевого  пита-
ния. Склоны  сопок растили монгольский дуб в сочетании с другими нашими
лиственными деревьями. Южнее озера через каждые 300 метров были  еще  2
озера  с удвоенно прогрессирующей степенью зарастания. Крайнее было ре-
ликтовым. На нем росла бразения гигантская, вид кувшинок,- эндемик, за-
несенный  в Красную книгу.  Мы жили в кубриках по 4 человека.
     Регламент работы был прошлогодним.  Утром  Илюша  обычно  был  со
мной, а после обеда в лагере читал или исследовал природу, или рыбачил
на озере с условием, что, купаясь, он не будет заплывать.
     Я радовался,  что  он начинает познавать мир в динамике.  Что эти
сопки - только временная и сравнительно недавно появившаяся данность. Что
3 их гряды произошли от одной большой,  расчлененной водоупорными нак-
лонными пластами и водой по ним стекавшей. Что озера в  нашем  распадке
накопились  из-за  того,  что нижняя гряда сопок подперла собой ключи,
вытекающие из вышестоящей.  Вечерами после тренировки мы купались, иг-
рали в футбол, сидели у костра. Как-то после обеда, когда не было рабо-
ты,  взяв с собой с разрешения нашего преподавателя Виктора Иннокенть-
евича Коновалова его 12-летнего сына Максима,  мы втроем пошли на Зею,
которая текла за 2-километровой правобережной поймой. Устали,  проголо-
дались, но зато спугнули утку с гнезда с кладкой яиц. Даже мне это было
в новинку. Гнездо,  конечно, не тронули.
     Отношения с Илюшей стали ухудшаться. Точнее, я был недоволен им и
собой. Я себя исчерпывал. Нужно было расставаться.
     Как-то ко  мне приехал знакомый парень на мотоцикле без коляски и
предложил с®ездить на рыбалку "хоть сейчас". Мы с Илюшей были свободны.
     -Поехали на дачу к Павитрину,- сказал я,  вспомнив его прошлогод-
нее приглашение.
     -Поехали. Он был на озере с друзьями.  Мы поздоровались. Я отсту-
пил, уступая место Илюше. Илюша проявлял робость в такой компании, хоть
и был знаком с Вадимом. Но и Вадим не двигался с места. Молчание затяги-
валось.
     -А это Илюша,- сказал я.
     -Я вижу,-презрительно сказал Вадим.  Я стиснул зубы. Здороваться с
Илюшей он не стал.  Поздним вечером,  дождавшись пока я засну, он увел
Илюшу на дачу,  оставив меня, легко одетого, спать на земле. Если это и
было наказание за непроявленную с моей стороны заботу о младшем брате,
то благодарен за него я остался лишь Богу.  Много позднее я понял  все
причины такого моего поведения.
     Мое отношение к больным и работе привлекали внимание девушек, ра-
ботающих со мной в моей смене. И медсестер, и санитарок. Однажды я по-
чувствовал движение душой ко мной моей медсестры. Я пригласил ее в ки-
но.  Она приняла приглашение.  Начало было волнующим и многообещающим.
Кино было на 5. Я предложил встретиться в половину пятого, чтобы пооб-
щаться. Она настояла на 16.45. К назначенному времени я пришел. Терпе-
ливо прождал ее до начала фильма.  Она опоздала на 5 минут. Я чувство-
вал,  что опоздала она не случайно.  Чувства подсказывали мне, что она
проверяет меня на терпеливость. Поэтому когда она подошла, и мы поздо-
ровались,  я  хитро, как-то по-Павитрински, сказал:  "Я же говорил,  что
нужно встретиться в половине пятого". Она изменилась в лице, резко от-
вернулась от меня,  и мы пошли в кино.  Там она села,  положив ногу на
ногу и отвернув их в другую от меня сторону и, отвернувшись сама, ста-
ла смотреть кино.  Мои попытки начать с ней разговор ни к чему не при-
водили.  Ее ответы были краткими и односложными.  Я не понял, чем я ее
разозлил.  Она  была (и остается) красивой.  Я,  наверное,  ее замучил
звонками и своими просьбами встретиться. Она меня слушала очень внима-
тельно,  но все мои просьбы отклоняла. Я начал меняться с санитарками,
чтобы попасть в ее смену. Все мои попытки ее убедить ни к чему не при-
водили.  Однажды я ее разозлил,  сказав,  что ей будет трудно в жизни.
     -Что вы все меня учите как мне жить-сказала она со злостью. Я по-
нял, что задел ее место постоянных сомнений. Хорошо все обдумав ночью,
утром, перед тем, как уйти, я ей сказал свое отношение к ее поведению.
Несмотря на то,  что я сказал его в резкой форме,  я не переборщил.  У
нее, в широко раскрытых на мгновение глазах, я прочел понимание ее не-
понимания меня и сожаление.  Это вспыхнуло одной искрой.  Дальше жизнь
потекла как обычно. Она не стала отношения восстанавливать, хотя изме-
нила ко мне свое отношение.
     Почти также, только много короче, закончились мои отношения с од-
ной санитаркой - моей однокурсницей по институту.  Увидев ее глаза,  я
увидел совершенство - полноту души при всех остальных человеческих ка-
чествах,  вызывающих уважение.  Но второй мой приход к ней в общежитие
закончился тем,  что я почувствовал,  что в третий раз лучше не прихо-
дить.

      Алма-Ата-одна из жемчужин мира. Все черты урбанизации тонут в зе-
леном массиве. Впервые я увидел должный антропогенный  ландшафт. Если  в
других  городах  деревья кажутся натыканными в дань природе и панорама
города могла бы без ущерба для себя обойтись и без них, то без очерта-
ний зданий,  виднеющихся между стволами деревьев и их кронами, картина
города была бы монотонной и скучной. С площадей потрясает монолит гор,
стоящих на заднем, но кажущемся от их габаритов, переднем плане. Розы,
заполняющие  газоны,  стирали в памяти предупреждения преподавателей и
гидов о недавно творящихся здесь между жителями разногласий на  нацио-
нальной  почве. И  сами  обращения  между людьми могли бы быть примером
многим городам.
     Поселили нас  в общежитии Каз-ПИ,  пользуясь от®ездом студентов в
колхоз. Экскурсии проходили по многим предприятиям города:помимо физи-
ческой,  у нас была и экономическая география,  но я ждал горы.
     В Алма-Ате, то есть за ней, протягивается Заилийский Ала-Тау, так
как  стоят горы за рекой Или,  что означает "извилистая"."Ала"- значит
цветной,  "тау" -горы. Спектр цветов хребта состоит из зеленого, серо-
го, коричневого и белого цветов по восходящей линии. Нам предстояло по
ущелью,  в котором расположен Медео,  подняться  до  ущелья  Чимбулак.
Под®ем оказался для многих тяжелым.  Но покоряющаяся высота все окупа-
ла.  И не только развертывающейся панорамой города и мира на  ладонях.
Климат  абсолютно  новый,  но в то же время какой-то родной своей кот-
растностью,  окутывающий окружающее кристально-чистым воздухом,  делал
рифленой всю природу.  Цвета были под стать климату.
     Отдав должное Медео и селезащитной плотине,  мы поднялись на Чим-
булак.  Вечер прошел в заготовке дров, быту. У меня с Леной Никулиной и
Светой Сологубовой-Лениной подругой - спортсменкой-разрядницей по всем
туристическим видам спорта - в лазании по скалам.
     -Как у тебя так получается,- набрасывая на себя вид слабой женщи-
ны, спрашивала Света.
     -Ты прижимайся к скале, представляй, что животом и всем своим су-
ществом ты становишься ее частью. И не теряй этого чувства во время пе-
ремещения тела, -искренне учил ее я.
     У Светы и у Лены на лице зажигались снисходительные улыбки по по-
воду моей простофилистости, которые сразу же гасли как только начинали
перемещаться их тела. Вечером мы с Леной пошли спросить гитару у рабо-
чих,  строивших фуникулер,  чей лагерь был выше нас метров на двести. У
них  ее  не оказалось,  но оказалась пустая комната с двумя кроватями,
матрацами и подушками без простыней и наволочек. Нам она и была предло-
жена вместо гитары.  Пойдя в лагерь, мы предложили Максиму пойти с на-
ми,  т.к.  ночь обещала быть прохладной, но он отказался. Ночь для сна
прошла по-царски. Началась она очередной лекцией,  что так жить,  как я
-нельзя. Продолжилась она банальным сном. В воздухе висело какое-то  же-
лание лечь рядом,  но мы остались лежать по своим кроватям, потому что
нечто подсказывало мне отсутствие всякой перспективы в этом  случае  в
наших отношениях в дальнейшем, кроме как ненадолго одной и все с ней и
с ее финалом связанного.
     Утром на  нас в лагере все косились и подхихикивали. В их глазах я
был инициирован обществом.
     После завтрака было спланировано подняться на ледник. Это было ки-
лометров 10 по 45-градусной восходящей. Караван растянулся на несколь-
ко километров,  и лежал на нисходящей спирали, как на ладони. Телящийся
ледник оставлял классический V-образный трог, давая начало речушке Ал-
ма-Атинке. Кругом лежали горы валунов. Стены трога выравнивались по ме-
ре их удаления от языка. Дальше ледник под слабым углом вверх сливался
с небом. Вокруг летали бабочки.
     Поздоровавшись с поднимающейся финляндской экспедицией и  отстав-
шими нашими, мы вернулись в лагерь. Дождавшись несчастных и едва дав им
передохнуть,  была дана команда собираться.

     Эта зима в институте стала для меня последней. На зимней сессии я
часами просиживал в читальном зале, тупо глядя в книгу. Мозг отказывал-
ся  воспринимать прочитанное. Я почувствовал необходимость радикального
решения.
     -Матушка, не могу больше -нужно брать академ.
     Из-за серьезности ситуации я не чувствовал даже угрызений совести
за слабость при отступлении. Это была не слабость. Это было  полное  ис-
черпывание себя и упирание в стену невозможного. Просто нужно было де-
лать поворот от нее.
     -Почему не  можешь?Может тебе лучше перейти на заочное отделение?
     Это показалось мне недоверием.  Я никогда не приходил к ней на  работу
от нечего делать. Мои нервы были на пределе. Я разозлился, повернулся и
пошел домой не оглядываясь на ее попытки меня вернуть.
     -Я хотела  только узнать-может тебе лучше просто сменить группу?-
извиняющимся тоном сказала она мне дома. Я отходил медленно.
     -Нет. Надо брать  академ. Я учиться не могу.
     Поговорив с тогдашним нашим деканом-Шиндяловой  Инной  Петровной,
матушка по