то,  что я совсем
недавно слышал от него внутри себя. Но по нему не было заметно ничего,
что мог я ожидать.  В нем вообще не была заметна та сила и те  способ-
ности того Павитрина, которого я слышал внутри себя. Трифон Сигизмундо-
вич пораспрашивал меня о  насущном  житейском.  Некоторое  неудобство,
несмотря на то, что на него никто не обращал внимания, все же присутс-
твовало. После застолья мы с Вадимом вышли на улицу. Там стояла их ма-
шина,  в которую мы сели. Когда он говорил, я видел какое-то зеленова-
тое пространство иного рода, чем обычный воздух, похожее на неокрашен-
ные клетки лука под микроскопом, окружавшее его голову. Одновременно я
чувствовал прямое свое проникновение в эту область пространства, также
как некоторую свою открытость для внешних влияний. Одновременно с этим
я начинал чувствовать себя с ним уверенно.  Я не терял своего  лица  в
ходе всего общения,  несмотря на все те ужасы,  которые я переживал от
него у себя дома.  В это время подошел Зиновьев Сережа.  Сев на первое
сидение и поздоровавшись,  он, задав мне 2 вопроса о жизни и обсудив с
Павитриным свое какое-то дело,  пошел домой. Он даже не коснулся моего
существа своим общением со мной. Павитрин меня не переставал поражать.
     -Я уже не верю в то, что ты опять станешь собой.
     Я для него выпрыгивал из себя,  выкладываясь наизнанку, а он меня
не видел. Тем не менее я подумал, что, может быть, его смущают все мои
противодействия ему последнего времени?  Но ведь принимая - отрицаешь.
Ведь даже я сам не обращаю на них никакого внимания,  относя их к раз-
ряду частностей в общении.  Он же меня не только не принимал как чело-
века,  но и не оставлял мне сколько-нибудь права на признание  себя  в
его присутствии вообще полноценным существом.  Кем же могу я быть, как
не собой?  Каким бы я ни был. Поразясь до глубины души, тем не менее я
сказал:
     -Я скоро уже стану собой.
     Я ведь  не  мог отрицать что то,  что переживаю я мешает мне быть
собой для себя. Но ведь перед ним я не только не проявлял ничего нече-
ловеческого, но и наоборот и прежнее отношение и ум, который продолжал
ставить его в тупик в спорах.  -И ты опять будешь смеяться как раньше?
-Буду,  -  продолжали вылезать на лоб мои глаза.  Он пошел меня прово-
жать.  Он шел и делал головой и глазами движения,  словно гонялся  ими
как сачком за мыслями, которые оседают на поле вокруг его головы. Уви-
дев мое внимание,  он приостановил это занятие.  Было чувство, будто в
разрешении всех внутренних проблем он выходит на финишную прямую. "Ми-
ша,  я все забываю",  - успокаивающее говорил мне он.  Я воспринимал
эти слова как издевку.  Сам подобный процесс общения в этом случае те-
рял всякий смысл для меня или становился игрой в одни ворота,  если он
все говоримое мной забывал,  а то,  что давал он мне, я знал, или, что
бывало чаще,  я еще дополнял его или поправлял его понимание говоримо-
го, или по отношению к обсуждаемому вопросу. Его забывание всего гово-
римого мной делало меня дураком еще и в своих собственных глазах:  за-
чем тогда убивать время на того, кто заведомо ставит себя выше тебя, а
тебя самого дураком, знает если не все то, что я знаю, то путь к нему,
в то время, когда вокруг столько людей бьются в проблемах, чьи мысли и
действия направлены на создание общего блага, а не только своего собс-
твенного. Исчезал сам смысл поддерживания дружеских отношений: в гости
он не ходил,  а приходил лишь тогда,  когда ему было нужно - раз в год
буквально  -  я же у них бывал часто,  так дружба для меня была прежде
всего равенством с полной открытостью и не отталкиванием друга,  а  их
дом  находился  рядом  с моим институтом.  Я не переставал чувствовать
свою духовную свободу и был чистым по отношению к нему.  Такое же  его
отношение  ко мне не могло понятно рождать к нему у меня положительные
чувства.  Прощание происходило у стадиона "Спартак".
     -И все  таки я не могу понять - если ты живешь в трансцендентнос-
ти, какие у тебя могут быть проблемы? - его глаза и поведение говорили
мне,  что он чего-то достиг на духовном пути. По крайней мере выглядел
и вел себя он сыто.  Его же неудовлетворенность мной, понятно, рождала
у меня желание ее разрешить. Он ответил на мой вопрос понимающей улыб-
кой - улыбочкой.
     -А как с этим делом у тебя?
     -За одну ночь окупаются две недели болей.  Ну, ладно, давай (про-
щаться).
     Здесь он хитро взглянув на меня и посмотрев вперед и  назад  ска-
зал:
     -Пойдем,  я тебя еще квартал провожу.
     Я почувствовал что-то неладное. Но сейчас я был настороже и смот-
рел во все глаза.  Я понял, что сейчас я увижу причину моих постоянных
болей. Я вспомнил то видение, которое я видел перед походом к нему. Он
шел,  философствуя сам с собой. Перед его губами прыгала черная дымка.
Мне было абсолютно нечего подумать против,  если бы не чувство.  Когда
мы остановись,  я с гневом выдал ему про его закрытие души, сказав ему
про  его отношение.
     -Зачем ты сейчас мне все это говоришь?
     Он сделал  выдох,  и его существо словно опустилось в нем на уро-
вень груди с уровня головы.  Передо мной стоял простой мужиковатый Ва-
дим, не знающий что мне сказать. Мы попрощались. Теперь болей было ку-
да меньше.  Я словно черпал энергию из этого его выдоха, покрывая вос-
поминанием о нем свои боли.

     В одно утро я проснулся от неистового стука в дверь.  Стучала со-
седка.  Звала на помощь. Муж нашей соседки резал последнюю. Она лежала
в луже крови вместе с ним.  Нож уже успела выбить у него из рук. Я был
слаб и не мог разжать его рук,  держащих ее волосы, и стоял, держа его
за руки, чтобы он не вырвал волосы жены до прихода милиции, боясь, что
не смогу милиции произнести ни слова,  прежде чем  они  меня  заберут.
Слава Богу,  соседка,  позвавшая меня, не ушла, и меня сразу опустили,
не став одевать наручники,  что парень начал было делать, не разобрав-
шись.

     Полностью завершить  мое  расследование  помогли  мне три случая,
случившиеся со мной.  Однажды,  подходя к дому моей тети Оли, я увидел
вдруг  на ее эгрегоре,  что завтра ей нужна будет помощь - нужно будет
посидеть с приболевшим племянником.  Можно сказать, что эгрегор я зри-
тельно-чувственно прочитал.  Так оно и случилось. Мое "сидение" с пле-
мянником дало мне следующий существенный ключик к разгадке.  Для  исп-
равления  небольшой деформации зрения ему нужно было временно поносить
очки. Вечером и вообще он категорически отказывался их надеть, и тетя,
беспокоясь за мои спартанские настроения в воспитании и нажимая на мою
сознательность, мягко заострила мое внимание на том, чтобы утром Алеша
обязательно надел очки.  Я проснулся раньше его и сидел, читая, в дру-
гой комнате.  Мы с ним были уже одни. Когда он проснулся, и пришел мне
показывать свои игрушки,  я думал: сказать ему про очки или не надо. И
тут я увидел, как ему в правое полушарие со стороны расположения мами-
ного  предприятия - пединститута - молниеносно влетела какая-то капля,
мгновенно осуществясь в его желание - "Очки!  Сейчас я их надену" - он
у меня даже как будто спрашивал разрешения. Понятно, что возражать ему
я не стал. Но его вечерний отказ от них подсказывал мне, что эта капля
была ни чем иным как маминой мыслью,  идущей от сердца. Примечательно,
что вечером мама требовала.  Наверное, именно это, только в другом ви-
де,  Лао-Цзы имел в виду, говоря, что близкий человек может быть дале-
ко, а далекий - близко.
     Эта капля  не была галлюцинацией.  Подобное произошло и со мной в
моих взаимоотношениях с соседкой Леной Ляпуновой,  жившей над нами.  Я
занял у нее деньги,  пообещав их отдать вечером. Закрутившись в делах,
я забыл про обещание.  Утром я сидел дома,  когда  вдруг  передо  мной
сверху  спустилась капля темного цвета,  можно сказать плоский полевой
диск,  через мгновение трансформировавшийся в напоминание мне  о  моем
обещании  с  некоторой  даже укоризной,  которая в нем присутствовала.
     Третий случай,  давший мне ответы на все  вопросы,  произошел  со
мной на огороде.  Во время моего гостевания у знакомых, я хозяйке поо-
бещал клубники. Она, провожая меня, взглянув вдруг мне в лицо, юркнула
на  кухню,  не став прощаться.  Я понял,  что я опять не вписался в ее
стереотипы восприятия меня.  Она судила меня,  отталкиваясь от той ин-
формации,  которую я говорил, и манеры моего поведения, а я всегда ос-
тавался собой.  Скрепя нервы, я попрощался и ушел. Весь мой психофизи-
ческий статус был подорван, так как оказалась перекрученной вся психи-
ка.  Это было еще обусловлено тем,  что раньше, пока стресс не задавил
мне  все  чувства,  я испытывал к этой женщине душевную привязанность.
Вечером следующего дня я лежал на своей даче, окруженный каким-то баг-
ряным сиянием, худой, как адепт и думал: "Интересно, умру я или не ум-
ру". Сознание летало непонятно где - то ли у меня в психике по образу,
то ли по квартире этих людей.  Правда, я никого там не видел. "Душа не
уходит", - вспомнил я слова одного шамана о душе умершего, которому не
отдали долг.  Через три дня острота боли стала проходить. Через 5 дней
я вошел в прежнюю физическую форму.
     Я стоял  на  огороде,  когда  почувствовал,  что в меня вливается
страстное желание сегодня же отвезти обещанную клубнику. Поняв его ди-
аметральную противоположность моему теперь отношению к этому человеку,
хотя я и не собирался не отдавать обещанное,  я стал анализировать от-
куда оно вливается в сердце. Анализ происходил параллельно росту жела-
ния,  то есть мгновенно.  Оно зарождалось у моего левого виска -  угла
левого  глаза.  Это  место всегда после очередного восстановления мной
себя после очередной любви показывало мне мою душевную свободу в  виде
синтеза видения и чувства.  Сейчас на этом месте,  мыслью догнав конец
вливавшегося в меня желания этого человека, я увидел 3 полевые оболоч-
ки,  начинающие спадаться и опять прилегать к моей коже.  До этого они
были оттянуты в направлении города.  На сантиметры, наверное, хотя это
трудно утверждать. В этом видении было и нечто, напомнившее о том пот-
рясшем меня видении осенью 92 года,  в  котором  Вадим,  приподнявшись
из-за сопки, воровал руками у меня энергию.

                     ъ_МАЙ 1994г.

Моя клиническая смерть не была полной  смертью  тела.  Это  было  лишь
чувство, что она такая. Душа тело покинуть не успела. Я лежал с откры-
тыми глазами и гнал мысли,  за которые мог бы уцепиться  Вадим,  чтобы
лишний раз уязвить меня и унизить перед всеми.  Вдруг голоса оказались
как-то далеко.  "Он же умирает" - услышал я. Я посмотрел в свои глаза.
Взгляд  был расфокусирован.  По краям роговиц перестали появляться за-
чатки образов,  и отгонять было нечего. "Так вот она какая - смерть, -
подумал я.  - Так ведь она совсем не страшная".  Я лежал и думал, куда
мне направляться - туда или сюда.  Не хотелось никуда. Вдруг я обратил
внимание на то, что пока я думаю, живот мой все это время дышал. Потом
начала дышать и грудная клетка.  "Ну, если жизнь утверждает саму себя,
-  подумал я о теле,  - пусть буду жить".  В смерть звал меня один мой
эгоизм.
     Итак, жизнь выбрала меня, а я - ее. Но, чтобы спокойно жить даль-
ше,  нужно  было  ответить  на свой главный вопрос:  что происходит со
мной,  как относиться к голосам и какую действительную  роль  во  всем
этом играл Вадим. "Допустим, и в больницу в прошлом году, и в это сос-
тояние сейчас загнал себя я сам, - думал я. - Допустим,  что первой
ошибкой  в  интерпретации реальности было отождествление движения моей
левой ноги летом 1991 г.,  когда я лежал у себя дома  и  подумал,  что
аналогично шевелится у себя дома Вадим,  хотя он наверняка мог спрово-
цировать это мое шевеление простой своей мыслью обо мне, учитывая, что
раньше я его интересы ставил выше своих,  и его эгрегор,  раздутый его
отзывом о моем отце в начале стресса и его последующим  отношением  ко
мне, наверняка больше моего собственного отдела. Но почему же он тогда
испугался, когда я сказал, что чувствовал Славу, бывшего в Моховой Па-
ди?  Мне тогда показалось, что он в тот момент вспомнил о моих намеках
по поводу неэтичности подслушивания своим астральным телом чужих  мыс-
лей.  И  почему он той же осенью 1992 г.  приехал меня расспрашивать о
моих видениях,  и как я ощущаю его вампиризм? Я тогда рассказал ему об
одном видении,  с которого все и началось - когда он у меня,  лежащего
на кровати, вытянул часть энергии. Но в его присутствии ничего отрица-
тельного не чувствовалось, и я так прямо ему и сказал. Он уходил обра-
дованный и расположенный ко мне. Не была ли эта радость следствием его
хитрости  и  понимания моей бесхитростности?  И все же не из-за его ли
супраментальных подглядываний и подслушиваний попал я в больницу? Вне-
запно меня озарила догадка. Какое-то чувство мне подсказало, что обра-
довался он просто моей прямоте и беззлобности,  а испугаться тогда мог
за какие-нибудь свои действительные мысли, а то видение просто мог вы-
дать мне его филиал,  когда он думал обо мне. Значит, в больницу я по-
пал по-пустому.  Тогда почему же я его ненавижу? Тут я заработал голо-
вой на всю катушку.  Я попал в психбольницу из-за одного  отношения  к
себе - это казалось мне невероятным.

                  ъ_КОНЕЦ ИНТЕЛЛЕКТА.

      Голоса загнали меня в кресло:  "Сиди, думай, включай свое мышле-
ние".  Я  напряг все силы,  которые у меня были.  В 3-4 метрах спереди
слева от меня появилось изображение того участка местности Зеи, в сто-
рону которого было направлено мое внимание.  Методом исключения я стал
схематично в порядке обратной хронологии рисовать картины  расформиро-
вания  речной  долины.  Несколько раз изменив свое русло,  Зея исчезла
вместе с несколько раз сменившейся растительностью. Потом эту сушу за-
топило  море,  ставшее исчезать к моменту своего образования,  унося с
собой сформированные осадочные породы. Из Земли выперла гранитная пли-
та.  Проследив ее распад в обратном ходе вулканической деятельности, я
достиг базальтовых пород.  Расцепив мыслью их и ядра Земли коллапс,  я
пришел к космической пыли, из которой зарождалась Земля. Мысль повисла
в воздухе.  Точнее - в пустоте.  Я стал искать, о чем бы еще подумать.
Долго искать не пришлось: обратная эволюция рыбы. Представив современ-
ную рыбу, я деэволюционировал ее тело до ланцетника, а его - до амебы,
молекул, атомов, электронов и ... мысль опять повисла в пустоте. Какой
смысл расщеплять микрочастицы,  зная,  что они состоят из других таких
же?  Да и для мышления нужно образное представление,  а я не знал,  ни
как они выглядят,  ни из чего состоят.  То есть, мысль опять повисла в
пустоте.
     Хотя хозяева голосов были потрясены увиденным,  и это оправдывало
мои рассказы им о моем прошлом уме,  им этого, понятно, было мало, как
и мне.  Думать в целостности я все равно не научился,  а значит,  и не
мог аурой закрывать свою голову от их и Павитринского супраментального
прослушивания.  Я напряг свою голову в другом ракурсе - историко-соци-
альном. Теперь уже справа от моей головы стала разворачиваться картина
заселения  Амура  казаками.  Когда Усть-Зейская станица стала Благове-
щенском 1994 г.,  а казаки - современными ему  гражданами,  моя  мысль
опять остановилась.  Теперь я решил направить мышление на воспоминание
своего прошлого и обдумывания им его.  Я изо всех сил  напряг  голову,
вспоминая  свою  работу в Усть-Ивановке,  как вдруг с левого полушария
приподнялось нечто полевое и как на крыльях перенесло меня в  деревню.
Я оставался сидеть в кресле, и то, что я видел, скорее всего было моим
зрительным образом,  хотя это утверждать не могу.  Но чувство было та-
ким,  будто  это  пленка,  приподнявшись над головой и не отрываясь от
нее,  перенесла меня в ту деревню. Идти в будущее я не пытался. В этом
не было смысла,  так как его творит человек сам. Альтернативы же путей
развития человечества очень хорошо показаны  Вангой,  Ури  Геллером  и
Ностардамусом.  Оно целиком зависит от духовности его творящих, а пос-
ледняя творила ими самими.  Если ты уверен, что будет так, зачем гово-
рить об этом?  Хотя, может, и стоит. Не лучше ли сказать, как сделать,
чтобы было лучше, чтобы можно было избежать ошибок. Тот факт, что все,
имеющее свое начало,  имеет и свой конец,  и стало моим главным камнем
преткновения.  Я не видел смысла начинать думать опять,  зная, что это
скоро закончится из-за исчерпывания об®екта обдумывания.  Другое дело,
казалось мне,  создать вокруг себя мыслеформу ауры, защитившую бы меня
от прослушивания.  Но это,  подобно мышлению,  требовало колоссального
напряжения,  так как психика казалась спрессованной.  Спрессованной от
попыток начать думать.  Напряжение само ее прессовало. Думать было ин-
тересно.  И передо мной легли два пути - интеллектуальный и  инсайтный
(прямое знание, знание-взгляд). Тогда я понял, что для того, чтобы по-
нять, где это (сюжет психоза) все происходит - в реальности или только
у  меня  в  психике - надо понять степень и конкретно вину Павитрина в
моем попадании в больницу.  Я направил все свое внимание на воспомина-
ние  своего прихода к Вадиму в октябре 92 г.,  когда он проявил испуг,
услышав от меня,  что я знал мысли Славы обо мне, когда он находился в
Моховой  Пади.  Спустя три дня непрестанной работы головой в этом нап-
равлении (в то время,  как я продолжал жить, курсируя между огородом и
домом), после воспоминания своим уже новым осветляющимся сознанием де-
талей углубления в психоз меня вдруг  озарила  вспышка:  он  испугался
просто потому, что мог подумать, что я также мог "слышать" его некото-
рые нелицеприятные мысли обо мне.  С этой мыслью пришло такое облегче-
ние,  что я онемел. Тогда почему я его ненавижу? Я опять стал копаться
в себе. И понял. Только из-за отношения. Оно же породило и мои пережи-
вания с галлюцинациями.  Раджниш говорил:  не будьте танцором,  будьте
танцем.  Я не был ненавидящим, я был самой ненавистью к нему и Сатпре-
мову. Это позволяло ненавидящему сохранять холодный ум и относительное
спокойствие.  Оставалось только накопить сил для удара. И я, как одер-
жимый,  бросился в тренировки.
     Я был истощен настолько,  что сам себе казался  ходячей  смертью.
Казалось,  что меня качает ветер. Сидя однажды в огородном доме, я из-
мученно обратился к Богу:  "Ну что мне теперь-то нужно делать?" В пра-
вом полушарии, описывая зигзаги, огибая какие-то структуры мозга пунк-
тирной лентой, потекли слова: "Не отвечать!" Эти слова были знакомыми,
и что они означают,  я знал. Но я не знал как не отвечать - на наноси-
мые удары,  или вообще не разговаривать с людьми и  даже  встреченными
знакомыми.  Последнее меня не удивляло.  Я жил не в Благовещенске, а в
Космосе,  и чувствовал себя странником. Я стал стараться не разговари-
вать вообще, насколько это было можно. Это было и мне на руку, так как
буквально каждое сказанное лишнее слово даже старым знакомым, как пра-
вило, приносило мне жгучую боль. Молчание будто накапливало мне нечто,
в чем я отдыхал, и что давало мне какую-то, хоть липовую, но защиту от
людей. Но, будучи фанатиком, я им не был. Там, где требовалась моя по-
мощь, я говорил столько, сколько было надо.


        Очищение чувственной сферы  - адаптация  в своем теле и на людях.

    Ожидался приезд матушки.
    -Не  успел,-  с  сожалением думал я о своем  посвящении,  -
сейчас  будет  труднее.
    Посвящение я отождествлял с силой, получение которой давало
мне  возможность разрешить все мои,  в первую очередь духовные,
потребности.
    Но  и  не  только рост духа указывал мне мой  путь.  "Когда
Бодхидхарма  уверился  в том, что его дух  крепок,  как  стена,
которую  он созерцал 9 лет, он встал, и, вырвав у себя веки,  с
криком  отбросил  их в сторону. На том месте, куда  они  упали,
выросли  2  жасминовых куста, источающие изысканный аромат.  Мо
нахи,  заваривая чай из цветов и листьев, сорванных с этих  кус
тов,  были  очень  благодарны  Бодхидхарме  за  подаре