ать
меньше  движений. Но я, привыкший все брать против  шерсти,  не
послушался  этого  чувства.  Я  думал  боль  превозмочь   силой
полученной от тренировок.
    Когда  я  шел  по городу, свое тело я не чувствовал  своим.
Как  поет  Игорь  Сукачев, я чувствовал  себя  ни  сильным,  ни
слабым,  хотя,  наверное,  скорее,  слабым.  Разве  может  себя
чувствовать себя уверенно человек, чувствующий себя не в  своей
тарелке.  Мое  тело  казалось  мне  перемешанным  конгломератом
чувств  и  красок. Среди последних преобладали  красные  цвета.
Содержимое  головы  было  тождественно содержимому  туловища  и
конечностей.  Я  казался перемешанным самим в себе.  Я  не  мог
утолить  жажду и вообще хотел чего-то, а что - понять  не  мог.
Чувства диктовали мне, что я виноват, но я ни в чем не отступил
ни  от своих обещаний, которые были спровоцированы сестрой,  ни
от своей совести, а чувства меня принуждали признать свою вину.
Однажды  я  увидел  нечто  полевое, от  чего  на  меня  дохнуло
запредельностью.  Из  моего туловища и  головы  вверх  выходили
психические  каналы  сестры. В какой-то момент  я  почувствовал
себя сжатым словно в каком-то узком тоннеле. У меня перехватило
дыхание. А через мгновение канал из тела и головы вышел  вверх,
а я почувствовал свое сердце освобожденным. Некоторое время эти
каналы, переливавшиеся игрой цветов, я видел над собой, а потом
я занялся своими делами. Что толку было их созерцать?
    Дальше  мы  с  матушкой ехали поездом. Нашей  попутчице  по
купе  было  около 50-лет. Ее глаза были такими чистыми,  что  я
заработал ее негатив, рассматривая их.
    Когда  она  днем  легла поспать, я лежал на верхней  полке.
Когда она закрыла глаза, я, рассматривая ее лоб, думал, о  том,
как он, будучи таким маленьким, может вмещать в себя Вселенную.
"От  человека идут оптические, тепловые и другие излучения",  -
вспомнил  я Д.В.Кандыбу. - Интересно, если я и сейчас  взглядом
излучаю  что-то,  чувствует она или нет?" Но  женщина,  похоже,
ничего   не   чувствовала,  и  я,  однако,  почувствовав,   что
израсходовал  весомую часть энергии,  отвернулся  и  стал  смот
реть в окно.
    Но  едва  я  отвел  взгляд, как она  вдруг  села  так,  как
подпрыгнула. "Что-то сон не идет", - сказала она с широко  раск
рытыми  глазами  как-то перепуганно. Я, перепугавшись,  что  она
сейчас  вычислит меня,  постарался всем видом показать,  что  я
здесь   ни  при чем. Нечто,  идущее от ее слов показывало,  что
виной  ее  бессонницы  был  я. Это  нечто  можно  было  назвать
энергией,  или  (и)  несло в себе мою энергию,  израсходованную
мной на взгляд. Успокоившись, женщина опять легла, а я перестал
проводить опыты.
    Когда  до Благовещенска оставался час езды, и мы под®езжали
к  местам  наших рыбалок детства - к Размыву, ко мне  поучением
пришла  мысль  из  песни   Александра   Малинина:  "Он  наказал
любовью  всех, чтоб в муках верить научились". Он  был  любимым
певцом Татьяны. Только сейчас я  понял смысл этих слов. Тем  не
менее  матушке я виду не показывал, что мне плохо.  По  крайней
мере, старался.

    Второй  посыл  сестры я спровоцировал уже в  Благовещенске,
открывая  банку консервов. Что-то ассоциативно вызвало  у  меня
воспоминание о ней, и через мгновение банка покатилась по полу.
Ее  энергию, вошедшую мне опять в ее филиал, мне опять  удалось
оттдифференцировать.
    Третий  мой опыт получения энергетического ответа  дал  мне
понимание моих странных весенних падений на улице. Этот ответ я
получил,  придя  к знакомому, перед которым недавно  болезненно
раскрыл  свою  душу,  чтобы  закрыть  ее  -  забрать  сказанную
информацию назад. Выйдя от него, я споткнулся на ровном  месте.
В  это время я не только увидел красно-черный  шар  его эмоций,
пронзивший  меня  от правого полушария до правой  пятки,  но  и
очень осязаемо почувствовал усилия его самого, вложенные в них,
его  дух.  Вернувшись домой и взяв презент в  виде  чабреца,  я
пошел к нему заглаживать свою "вину".
    После  этого я вспомнил, как весной произошли 2 падения  на
улице,  как  будто от подскальзывания. В это время  я  гулял  с
двумя  девушками,  с  которыми недавно  познакомился.  Падениям
предшествовало  как  будто  возникновение  пустоты   в   правом
полушарии и я, оказавшись на земле, вставал, отряхивался и  шел
дальше.  Это  вызвало  у  моих знакомых  подозрения,  что  я  -
эпилептик. Кроме этих двух падений, меня дважды вело правым пле
чом назад, и я сам чувствовал что-то неладное. Мысль о том, что
это  могли вызвать мысли, отношение и отзывы Вадима в разговоре
своим близким или простое им вспоминание меня, мне просто тогда
не  пришли  в  голову,  так  как я  не  настолько  слаб,  чтобы
допустить мысль о том, что от чьей-то мысли можно упасть.  Хотя
было  и  нечто,  что  могло  меня подтолкнуть  к  этому:  некое
присутствие духа моего друга детства. Сейчас все становилось на
свои места. После такие откровенные падения прекратились и руки
вроде  не  дрожали, но желание свести счеты  со  своими  посыла
телями мне своих "об®ективностей" у меня не отпало, так как оно
было  аналогично желанию изменить мир. Они - посылатели -  ведь
часть жизни. А как можно проходить мимо нее.
    Приехав  домой,  я чувствовал себя плохо. Я находился  если
не  при  смерти, то недалеко от нее. Чувство подсказывало  мне,
что  в  этом  виновата сестра, но просить у нее прощения  я  не
собирался, так как то, что я сделал, она меня попросила сделать
сама,  предупредив после моими словами о  том, что  психическая
энергия всегда возвращается в излученном виде. Я был согласен с
этим,  так как все негативы, которые я до этого от нее получал,
я не заслуживал.
    Однажды  нечто  пришедшее  ко  мне  из  биссектрисы   свода
правого  полушария подсказало мне сходить в магазин  "Мелодия".
"Привезли пластинку Натальи Ветлицкой? - подумал я. -Или что-то
другое?"  Чувство мне говорило,  что меня  ожидает  сюрприз   в
книжном  киоске на пути к этому магазину. Так оно и было.  Едва
я  взглянул  сквозь стекло киоска, как глаза мои увидели  того,
кто  помог мне попасть в больницу, тем не менее именем которого
я жил. Я купил 4 книги, после чего они исчезли из продажи. Одну
подарил матушке на день рождения, одну -дяде Вале, одну - себе,
одну оставил для общего пользования.
    Книга, которой я жил до этого, стала моей проблемой.  Я  не
мог  продолжить  ее писать, так как написанное после  прочтения
выглядело  или  глупостью или чрезмерным сарказмом.  Восприятие
плавало.
    Я  плюнул на все и решил просто жить куда  кривая  вывезет.
Я  чувствовал,  что перевернута  вся  моя  духовная   структура
не   столько  собственно   ссорой   с  сестрой,   сколько  моей
активностью  после  ссоры,  что, позволив до конца  разрушиться
моему  духовному гомеостазу, не дает  моим духовным  структурам
встать  на место, и я открыт всем внешним влияниям как никогда.
Я  плюнул  даже на  ответственность  перед  Богом.  Я  поставил
себя в противопоставление всему человечеству.
    Где-то через день после этого решения я шел по  улице,  как
услышал в себе вроде голос:  "А как же книга,  которую хотел ты
написать?" Возможно, это я спрашивал себя сам от лица Бога.
    "Черт  с  книгой!" - ответил Ему я. "А люди? Они  ведь   не
виноваты,  что ты поссорился с сестрой. Ты ведь для  них  писал
книгу. Она же им нужна". "Действительно нужна, - подумал  я.  -
Действительно,  они ни в чем не виноваты". "Ты  извинись  перед
сестрой  ради  них", - попросил Он. Извиниться  перед  Татьяной
ради  людей? Сейчас это ничего не стоило. Спасение человечества
с  головой  оправдывало мои унижения. Я пришел домой и  написал
то,  что  само по себе очищало мою внутреннюю полость в голове,
делая  ее  изнутри  мягкой. Сама выстилка полости  подсказывала
мне то,  что я должен написать:
    "Таня,  извини  меня, пожалуйста, за все мои  поступки,  ко
торые я сделал перед тобой и Катериной".
    По  полчаса я стоял у почтового ящика, не зная,  как  подпи
сать конверт и не решаясь его отправить.
    Это  было проблемой всего этого года. Официальное написание
фамилии,  имени и отчества человека, которому я  писал  письмо,
несло   мне  боль  своей  жесткостью.  Жесткостью  написанного.
Называние  на  конверте  человека просто  по  фамилии  и  имени
казалось фамильярностью. Ничего третьего дано не было. Конечно,
в  другом случае, подчиняясь простому отношению к самому  факту
написания, я бы отправил это письмо, просто закрыв себе на боль
глаза  и зная, что она скоро пройдет. Но здесь мне нужно  было,
чтобы  мне поверили и меня простили. Я отправлял это  письмо  2
раза.  В первый раз я пожалел чувств и опустил в почтовый  ящик
открытку  с  сухим прошением прощения. В результате  я  остался
зацикленным на боли от воспоминания этой жесткости и  сомнениях
в  том, что я буду прощенным. Во второй же открытке я выложился
не только перед Татьяной, но и перед Катериной.
    Отправив открытки, я стал ждать когда придет прощение.

    Через   три  дня после  прочтения открытки ко мне  на  весь
правый  бок  (ее  филиал находился у меня  в  левом  полушарии)
пришло  прощение сестры меня. Сначала это были чувства, которые
я  у  нее  вызывал до этого. Эта эманация меня взбесила.  Потом
пришло  то, что Татьяна меня простила. Как будто она вела  себя
ангелоподобно.
    Я  терпел это прощение 4 дня. Потом взял очередную открытку
и  написал ей: "Я попросил у тебя прощение потому, что мне  так
сделать сказал Он, а не потому, что я чувствую себя виноватым".
    Спустя  три дня мы с матушкой поехали на огород.  Она  весь
день  чувствовала у себя повышенную слабость и  приписывала  ее
гипогликемии. Мне же чувство подсказывало другое. Я  тоже  чувс
твовал нечто, что можно было бы назвать ог

скую замкнутость  этой
триады. От чего меня обособляли мои мышцы.

    Сколько я себя помнил - я был душой нараспашку. Сейчас,  же
сказав однажды человеку фразу, я вдруг почувствовал, что  я  не
отдал ему себя, а остался в себе и буду оставаться, сколько  бы
ни  говорил.  Тут  же  возник вопрос.  А  как  он  воспринимает
выходящие   из   меня  слова. Раньше, да и совсем  недавно,  не
задумываясь,  я  их  воспринимал также, как и  мой  собеседник,
одним  общим  отношением.  Сейчас же слова  выходили  из  меня,
человек их как-то воспринимал,  реагировал на них и на меня,  а
я оставался совсем другим в себе самом.
    Мне стало жутко.  По сути, я ведь не общался с человеком  и
был  непонятен сам себе. Я начал прилагать усилия, чтобы слухом
пробиться из своего склепа, чтобы услышать, как я говорю, и как
звучат мои слова.

    В  этот  период  я часто видел в себе нечто вроде  энергети
ческого человеческого контура. Может быть и моего собственного.
Этот контур  головой  уходил в небо,  которое располагалось как
бы  за  моей  головой,   ниже верха  моей  головы.  Было  такое
чувство,  что этот  космос располагается за моей  спиной  и  во
мне.  Все остальное, что является содержимым туловища и  головы
простого  человека,  у  меня в это время отсутствовало.  Где-то
внутри моей головы мерцали звезды. У меня часто сжимало сердце,
и  я вспоминал слова Иисуса: "Когда  вы придете ко Мне - от вас
откажутся  все ваши друзья, родные и близкие". Я вспоминал  эти
слова с какой-то и приятной и грустной отреченностью. Так оно и
было.  Чем  я живу, никто и не подозревал, никто из  окружающих
меня даже не мог выслушать так, как  это  было  надо,  так  как
я   хотел. Просто  по- человечески, не  делая никаких выводов и
не меняя при этом своего отношения ко мне.
    С  матушкой, воздерживаясь от разговоров вначале,  после  я
стал  более откровенным. Я пытался вывести отношения на уровень
полного   доверия,  но  это  было  невозможно  сделать.   После
очередного  откровенного разговора, начиная с облегчением  жить
по-новому,   я,   расслабившись,  искал  глаза,   а   продолжал
чувствовать  взгляд. Поняв свою участь, я стал переставать  это
пытаться делать. Жить в Боге и так было неплохо.
    В  сентябре  94-го  года  довелось мне  пережить  и  оборот
ничество  во  сне. Полгода назад в журнале "Эхо" я  прочитал  в
статье  об одном парне, раз в месяц во сне убивавшего животных,
а  утром  находящего под одеялом пихтовую хвою, а  под  ногтями
запекшуюся  кровь  и  шерсть  этих  животных.  После   убийства
человека,  которое  днем  дошло до него  как  убийство  лесника
зверем  невиданных  размеров,  он  написал  в  редакцию  одного
журнала  письмо  с просьбой помочь ему, и редакция  познакомила
его с экстрасенсом, который избавил его душу от порабощения.
    К той ночи  этот  журнал  мне встретился опять.
    Я  не  мог на эту статью смотреть из-за черноты, окружавшей
эту  статью  и внушавшей мне ужас. Лег спать я переутомившимся,
допустив  перерасход  энергии, надеясь на  сон.  Но  ночью  мне
приснился  сон, расцветший в моей макушке, будто  я,  отламывая
лапки  котятам и сдирая с них шкуры, с®едаю их почти заживо.  Я
противился  сам  себе, но ел. Этот случай дал мне  "сторожевого
пса" в моем сознании, охраняющего нижний порог моей энергетики.
Утром я просто очистил свое сознание от страхов, хорошо поел  и
сделал себе заметки на будущее.
    По  этому  поводу  могу  сказать еще несколько  конкретней.
Порабощения  души  субстанцией параллельных миров  может  и  не
быть.  Человек  может  сам развить у  себя  способности  к  обо
ротничеству  или  по  механизму невроза, если  он  душой  проти
востоит собственным действиям, или по принципу садизма, если он
доволен   содеянным.  Как   правильно   говорится,   достаточно
только поверить. Для желающих вылечиться - достаточно только по
верить в обратное.
    Процесс оборотничества идет без самоосознания: "я"  и  все.
Порабощение  души в том числе и субстанцией параллельных  миров
начинается  с  макушки головы. Понятно,  что  человек,  в  душе
которого преобладают мизантропические настроения, может найти в
этом удовольствие. Тем более что в этом состоянии он имеет  или
может  иметь  огромную силу. Но, чем больше грехов он  сделает,
тем больше ему потом придется их отрабатывать своей кровью.  На
силу противодействия всегда находится сила.


    Однажды  матушка принесла в дом книгу: "Диагностика Кармы".
Ее  презентацию и интервью С. Н. Лазарева я видел прошлой зимой
по  телевизору. Одного его рассказа было мне достаточно,  чтобы
понять,  что  это  за человек. Я схватился было  за  книгу,  но
матушка  мне  прочитала такую нотацию, что я должен  бережно  к
книге  относиться,  как будто я учился в пятом  классе,  что  я
положил ее на место. Но после как-то само собой получилось, что
я  начал ее читать. Но вскоре понял, что читать ее больше  надо
матушке.  Тем  не менее, Сергей Николаевич сконцентрировал  мое
внимание на том, что я уже месяц как открыл, но что плавало  во
мне  отношением  к  конкретным людям без какого-либо  обобщения
моего  опыта.  У  меня просто не было  должного  состояния  в
голове, чтобы я мог мыслить продуктивно. Мышлением я мог только
изменять  путь  своего следования,  встречая на  нем  преграды.
Энергетические удары, обиды, молитвы - это было то, что я  взял
у  Сергея  Николаевича.  Он  дал мне  возможность  умозрительно
сформулировать те расплывчатые понятия, в мире которых  я  жил.
Но  это было равносильно моему спасению. По крайней мере, в  то
время.
    Прочитав  его, я обратил внимание на свое поле и  пришел  в
ужас.  Я  добивался  душевного покоя, в то время  как  все  мое
существо разрывалось от боли. Я сам стал болью и потому  ее  не
замечал.   На   своем  фасе  я  насчитал  3  полевых   спирали,
закрученные от обиды на одного человека в 1987 году.  Я  сел  и
написал    ему   записку,   подобную   анекдотичному    случаю,
происшедшему в практике Сергея Николаевича: "Прошу вас извинить
меня  за  то, что я обижался на вас за то, что вы рассказали  о
моем  стрессе ..., что после оказанной мной и моим  братом  (на
одиннадцать  лет  меня  младшим) вам  помощи,  вы  на  прощание
сказали   "спасибо,  ребята",  за  намек  вами  на  родственную
близость  с  тем человеком, кому нужна была помощь этим  летом.
Тем более, что в конечном счете она нужна была вам. Миша".
    Написав   ее,  я  не  решился  ее  отнести,  так  как   мне
показалось что отношение, вызванное запиской, может  меня  если
не  отправить  к  праотцам,  то  намного  усложнить  мне  жизнь
посредством биополя. Я шел этой запиской "против течения",  что
с  нестабильным внутренним гомеостазом вызывало  у  меня  страх
ментального противодействия мне. Но мне было достаточно и того,
что  эта записка у меня вызвала. После ее написания я утонул  в
своей энергии. Все тело дышало жаром и было как распаренным.
    Прошло  около  суток. Энергия впиталась  в  мышцы,  обнажив
новые сглазы на моем психокаркасе.

    После  открытого  при  помощи С. Н. Лазарева,  я  пришел  к
пониманию  причин  смерти Брюса Ли. Все  они,  в  том  числе  и
непосредственная  причина  -  невосприимчивость  одного  отдела
мозга  Мастера к лекарству, которое он принял перед  смертью  -
сводятся к одному - его отношениям с людьми.
    Как  известно,  врагов у него было немало. В  том  числе  и
таких,  которых у него могло и не быть - нажитых  исключительно
его  темпераментом  и  самолюбием.  Убили  его  именно  они   -
незаслуженно им оскорбленные и их близкие.
    Информация  целостна  и  материальна.  Незаслуженно  нанося
обиды другим, Брюс не мог не понимать, если не сознательно,  то
подсознательно  свою  неправоту. Тем  более,  что  он  сам  был
миролюбивым  человеком.  Подсознание Мастера,  в  котором  было
осознание им несправедливых своих поступков (то есть  это  было
слабым  в  полевом  отношении местом) было постоянно  атаковано
агрессией  пострадавших и их близких. Именно поэтому  незадолго
до  смерти Брюс перестал появляться на людях: общение открывало
слабые отделы психики, после чего наступали депрессии. Козни же
злого   духа,   предвещавшие  смерть  Брюса  Ли,  предсказанные
специалистами Фунг Шуи (предсказания судьбы) вполне имели место
быть,  если помнить, что мировой дух связан с сознанием каждого
человека, а оно с Ним.

    Однажды   вечером  я  услышал  выстрелы  из  пневматической
винтовки или пистолета с соседского балкона и щелкание пулек по
нашему.  Я  вышел  на  балкон сразу после очередного  выстрела.
Соседский десятилетный сын пристреливал свой пистолет. Я  молча
показал ему кулак и ушел.
    Через   несколько  минут  с  улицы  донесся   пронзительный
детский  крик: "Дядя Миша, дядя Миша". Я почувствовал,  что  не
надо  идти, но я настолько отвык от такого обращения, а чувства
были расплывчаты и задавлены, что все-таки вышел.
    Следующим   раздался   крик:  "Урод  кучерявый!"   и   пуля
хлестнула по балкону рядом со мной.
    Я  был   так   погружен  в себя,  что почти не отреагировал
на  это. Вздрогнув, я посмотрел на тот балкон. "Это Вовка, дядя
Миша,  это  Вовка",  - закричала соседская  девочка  с  другого
балкона, расположенного этажом выше. - Вон он.
    Вовки, понятно, уже не было видно из-за перил балкона.
    Я  не  хотел  идти к ним разбираться, но боль от  Вовкиного
крика мне не давала успокоиться. Я понял, что он должен  передо
мной  извиниться, иначе эта боль не пройдет, и я пошел  к  нему
домой.
    Оказалось,  что  и  Вовка  и его родители  ушли  к  соседям
этажом выше. Отец его с соседом вышли в коридор, стали со  мной
знакомиться.
    Узнав,  что  Вовка в чем-то набедокурил, отец стал  просить
меня  сказать  в  чем,  обещая спустить с  него  три  шкуры.  Я
побоялся,  что  у  Вовки не хватит шкур, если я  скажу  причину
моего прихода.
    Когда его привели, он стоял, надув губы, и я, видя, что  он
переживает, не стал настаивать на его извинении передо мной,  и
уходя попросил отца не проявлять к нему жесткости. Сосед принес
мне за Вовку извинение.
    В  этот вечер текущие дела заглушили мои чувства, но  утром
после  сна я опять почувствовал боль. Я