которое
мне пришлось подавить. Иначе я не мог выяснить что со мной происходит.
Мы поздоровались.  Ее взгляд выражал святую невинность.  Я  пытался  в
этой невинности увидеть то,  что я слышал о себе несколько минут назад
и не представлял как я сейчас буду ей угрожать страхом  смерти.
     -Помнишь, ты  брала у меня книгу Сафонова и интересовалась парап-
сихологией,  - начал разговор я.  - Я хотел бы узнать  степень  твоего
продвижения в этом вопросе.
     Я изо всех сил пытался подавить свое человеческое чувство к  ней,
но мои усилия словно гасли, натыкаясь на нечто невидимое, что окружало
Вику.
     -Книгу же я тебе отдала.  А парапсихологией я сейчас не занима-
юсь. У меня других дел хватает.
     В последней фразе я почувствовал нечто вроде обмана.  Ведь парап-
сихология - это не мертвый груз, а как раз помощь при общении с людьми
и в любых делах. Я почувствовал, что Вика пытается от меня скрыть свой
интерес к этому вопросу,  хотя непосредственно экспериментами и упраж-
нениями  она  может быть и не занимается.  Это помогло мне настроиться
против нее.
     -У меня в связи с твоим увлечением парапсихологией возникает один
вопрос. Расскажи, как ты ее используешь в отношении ко мне?
     -Я же сказала тебе,  что я ей не занимаюсь.
     -Моя проблема в том,  что тебе достаточно только сказать,  что ты
не занимаешься.
     Здесь я взял ее рукой за горло.
     -Если еще раз, если ты ее будешь использовать против меня или по-
пытаешься это сделать, - пеняй на себя.
      И я разжал пальцы.  К чести Вики она почти не изменилась в лице,
хотя и испугалась.
      -Знаешь, -  сказала она,  стараясь сохранять спокойствие и глядя
на меня укоризненно,  - а теперь я буду тебя бояться.
      -Я не утверждаю,  что это делаешь ты, но я не могу быть уверен в
том,  что это делаешь не ты. Если ты это делаешь, -то лучше перестань.
Если ты это не делаешь,  то можешь меня не бояться, - я тебя не трону.
Я абсолютно был уверен в том,  что этот мой приход прояснит мне реаль-
ность.  Ни грамма не желая причинять Вике вреда,  я был уверен в том и
настраивал себя на то,  что она здесь не при чем.  Как и  саперу,  мне
нельзя было делать ошибку.
     -Я могу сказать тебе по парапсихологии одно.  Три дня  назад  мне
приснился сон,  что я убегаю от тебя.
     Когда я пришел домой на душе начал накапливаться какой-то осадок.
Я  видел  его  воочию.  Огромная эллипсоидообразная полость оранжевого
цвета,  выстилающая левую сторону тела,  окружая сердце, стала затяги-
ваться какой-то белесоватой мутью,  в чувствах вызывая то, что называ-
ется душевным осадком.  Я начал чувствовать, что Вика в моих проблемах
сейчас не при чем. Я захотел ее успокоить. Я подошел к телефону и наб-
рал ее номер.  Она была еще дома.
     -Я начал  сейчас понимать,  что ты здесь не причем.  Извини меня.
     Она хмыкнула:  "Смешной!"
     -До свидания, - сказал я.
     -Счастливо. С облегчением положил я трубку и начал опять  слушать
себя.
     Но на этом мои приходы к Вике не закончились. Вскоре ее доканы-
вания меня начались снова.  Я пошел к ней опять.  Ее мать не запустила
меня в дверь.
     -Я лежал в психиатрической больнице, - говорил я ей через дверную
щель. - А она продолжает проводить со мной свои эксперименты. Если она
их не прекратит,  и если со мной что-нибудь случится, с ней разберутся
мои люди.
     -Если ты  еще хоть раз придешь сюда - я вызову санитаров из псих-
больницы.
     Каждый остался при своем мнении.
     В ту ночь у меня опять с вечера шли разборки. Опять Павитрин гнал
меня в психбольницу.  Уже под самое утро я отправился сдаваться.
     Город жил своей жизнью.  Кто-то шел куда-то или возвращался отку-
да-то, где-то заканчивались гулянки, и их участники ловили ночных так-
систов. Смотреть это было интересно. Это всколыхивало мои чувства при-
ятными  и  забытыми воспоминаниями и освежало мою голову от проекций и
проектировщиков.  Но все равно эта жизнь была вне меня.  Не знаю,  чьи
дела  были важней,  но я шел вверять свою жизнь психиатрам.  Но мне не
было дано это сделать.
     Когда до больницы оставалось меньше квартала, я зашел в близнахо-
дящийся двор и сел на скамейку для  окончательного  обдумывания  своих
действий.  Это обдумывание повернуло меня домой. Я шел по середине до-
роги,  пользуясь пустотой ночи. С обеих сторон головы выясняли отноше-
ния хозяева голосов.  Я, расслабившись, и наслаждаясь свободой, слушал
о чем они говорят.  Павитрин невзлюбил Вику за то, что она настраивает
меня  против него,  и,  пользуясь тем,  что в его ведении была большая
часть моей головы,  стал использовать это, подстраиваясь под Викин го-
лос,  выводя меня из себя, а также настраивая меня против нее в откры-
тую от своего лица. Несмотря на то, что я знал, что Павитрин использу-
ет меня только как орудие для выполнения своих замыслов,  тем не менее
я и сам был настроен против Вики после событий последних дней.  Я чуть
не пошел к ней среди ночи выяснять отношения с ней и ее отцом,  пообе-
щавшим меня изрубить на мелкие кусочки ножом для шинковки капусты, ес-
ли я хоть пальцем трону Вику.  Во мне не было беса противоречия. Я хо-
тел только, чтобы она перестала появляться видениями в том качестве, в
каком она появлялась передо мной,  издеваясь надо мной так,  как будто
соотношение силы,  ума и возраста ей позволяло это делать. Не знаю ка-
кая, но какая-то сила повернула меня от их дома. Возможно, это был мой
собственный компромисс с самим собой, так как стопроцентной увереннос-
ти в том, что это происходит в об®ективной реальности, у меня не было,
а просто так осуществлять свои угрозы я просто не имел права. Иначе бы
я просто стал не собой,  сделав это.  Тем не менее, когда я пришел до-
мой,  разборки продолжились. Павитрин мне так внушал убить Вику, что я
начал колебаться.  "Ты не мужчина,  если это не сделаешь,  она же тебя
убивает". Я же не мог себя поднять, чтобы пойти на это, хотя душой это
уже  делал.  В это время ко мне на ум пришли слова доктора Фалькова из
его книги "Идеальное сознание", которую я прочел этой зимой: "Даже су-
масшествие  не может оправдать убийство".  Это означало,  что в случае
Викиной невиновности я буду нести этот грех до тех пор,  пока  его  не
искуплю,  пока меня не простят ее родители. Я остался сидеть в кресле,
а потом лег спать.
     Спустя неделю, когда я работал на огороде, я пережил такое раска-
яние по поводу всех этих своих мыслей, что не знал как его искупить. Я
написал  Вике об®яснительное письмо по поводу всех прошлых наших отно-
шений с ней, оправдываясь, что я имел право так относиться к ней и ко-
торое она,  разорвав после прочтения на две части, одну половину оста-
вила себе,  вторую отдала мне. Все это было очень непонятно.

     По сюжету  психоза,  из которого я выходил не только суб®ективно,
но и об®ективно,  я принял посвящение от всех его участников, в первую
очередь от вымотанного Павитрина,  который меня, хотя и оказавшегося в
таком положении,  не смог сломить. Я лежал в то утро в постели. Ночь я
не  спал,  посвятив ее "парапсихологической войне".  Она заключалась в
об®единении психической энергии всех свидетелей моего положения  через
мои глаза и убиванием Павитрина этим лучом.  Война шла не на жизнь,  а
на смерть.  Странным для меня было то,  что после очередной  передышки
при  набирании  сил  для  очередного  об®единения соратников,  вдруг я
скользнул своим  вниманием  вверх,  и  у меня над головой откуда-то из
воздуха появились краски моего существа,  которое в ходе этой войны  и
от  осознания  своего положения давно стало бесцветным и придавленным.
Здесь же я вдруг словно вспомнил себя,  коснувшись на мгновение созна-
нием  этих цветных красок,  на мгновение проявившихся из параллельного
мира.  Эти краски тут же усвоились моими чувствами, оживив их, и сразу
исчезли  под парапсихологическим давлением Павитрина.  Но для меня это
была отдушина.  Я вспомнил,  каким я был раньше,  и теперь знал, каким
должен  стать  сейчас,  несмотря на то,  что это чувство уже уносилось
вместе с памятью под унижающей меня реальностью.  После еще двух актов
войны во время очередной передышки я захотел сходить в туалет. Подняв-
шись без задней мысли и отгоняя дрожь,  охватывающую все тело, я встал
и пошел. На обратном пути, подходя к кровати, я перестал справляться с
дрожью и меня начал бить озноб.  Казалось, что движение одной стороной
туловища  пронизывает насквозь все тело,  и что от этих вибраций телом
может нарушиться работа какого-нибудь жизненно важного органа.  Ложась
в постель,  в какое-то мгновение я почувствовал, что этот поход в туа-
лет чуть не обошелся мне жизнью,  сразу неожиданно вспомнив того боль-
ного в Усть-Ивановке,  который погиб у меня на глазах 4 года назад.  В
моей дрожи и его было что-то общее.
     Я лежал,  тяжело дыша, и успокаивал свою дрожь. Но успокаивать не
хотелось.  Я не знал, что мне делать. Может быть, в самом деле пойти в
больницу, как требовали некоторые мои подруги, боящиеся за разглашение
мной информации. Я пообещал это сделать утром. Проснулся я около вось-
ми,  собрал свои вещи,  закрыл дом и пошел.  Я шел в неизвестность.  В
вечную неизвестность. Каким я буду после транквилизатора? Отойду ли, и
смогу ли я восстановить после себя в том виде,  каком я был,  или тело
останется навсегда с каким-нибудь придурковатым выражением лица, а ду-
ша,  не  способная себя осознать и потерявшая контроль за своим телом,
застрянет где-то в вечности в непонятном самой себе виде?  Я пришел  в
больницу, вместе с медсестрой проник в служебное помещение и спросил у
сестры Бориса Владиславовича.  Я сидел,  полностью доверившись судьбе,
когда  вдруг  почувствовал  в себе некоторую беспричинную уверенность,
вдруг встал и проходившую мимо медсестру попросил открыть  дверь,  бо-
ясь,  что она поймет,  что я больной и запрет меня в отделение.  Она с
некоторым удивлением выполнила мою просьбу, и я, едва шагнул за дверь,
почувствовал себя вырвавшимся из темницы на природу.
     Один раз я пошел к Вадиму за помощью и попросил принести мне  ле-
карства,  если  сможет.  Он принес нозепам.
     -Я не могу понять где это происходит во мне или на самом  деле  -
говорил я ему.  Он стоял передо мной и "махал" глазами вверх и вниз не
глядя на меня.  С его лица не сходила самодовольная улыбка. В углу его
левого глаза скопилось то, что своими излучениями несло мне боль. Гля-
дя на это свое прорубание им Ноосферы,  я сравнивал то махание Вадимом
передо мной во время его зимнего прихода ко мне. Мои глаза, хотя ими я
видел сам, через некоторое время, я начинал чувствовать, что они слов-
но кем-то водятся. Сравнивая тот зимний угол под®ема его глаз, я нахо-
дил что мой - идентичный с ним.
     Однажды вечером  я был доведен голосами и поехал в Новотроицкое к
Славе за помощью.  Несмотря на то,  что он уверил меня в своей защите,
зная  воздействие на меня Павитрина,  я остался переживать за то,  что
вовлек его в это дело.  После еды,  выйдя на улицу,  мы побили мешок с
песком,  служивший Славе макиварой, и Слава остался доволен моей спор-
тивной формой в отличие от меня. Это была только форма. Слава постелил
мне на полу полушубки, и я, утопая в бараньем меху и деревенских запа-
хах летней ночи, продолжил, слушая себя, думать, правильно ли я посту-
пил, приехав к Славе. На самом затылке внутри головы я нащупал твердую
прямоугольную структуру,  напоминающую окошко -  "проекцию".  Какая-то
пленка,  точнее пленки, открывали и закрывали ее просвет, плавно пере-
мещаясь, подобно переворачивающемуся листку бумаги. Похоже, это движе-
ние рождало тихий голос,  хотя я не был уверен в том, кто кого рождал:
     -Зачем ты приехал?  Разве порядочно Славу подставлять  под  удар?
     -Непорядочно, - у меня создалось чувство,  будто это Слава, лежа-
щий в соседней комнате на кровати,  вошел в мою голову и теперь прове-
ряет мою чистоту.
     -Забери у него адрес Павитрина.
     Я забрал. Слава, тем не менее пообещал навести свои справки о Па-
витрине.

     ...И тут, словно какая-то сила подняла меня с дивана, и я по-
шел в ДОРА,  надеясь неизвестно на что, хотя и надеясь. Оказалось, что
концерт идет в областной филармонии. Я опаздывал от его начала на час.
Тем  не менее желание увидеть своего кумира было так велико,  а терять
мне было абсолютно нечего,  что я пошел в филармонию. Старушка-контро-
лер,  казалось,  ждала меня,  чтобы впустить меня на концерт.  Не веря
случившемуся,  я прошел в зал и сел на одно из свободных мест.  Вокруг
меня сидели нарядно одетые люди.  "Интересно,  - думал я, - догадывае-
тесь ли вы,  чем я занимался час назад? Вы ведь принимаете меня за та-
кого же как и вы." В общем,  я себя чувствовал и таким тоже, переживая
одновременно двоякое ощущение себя - своей космической и простой чело-
веческой сущности.  Но поскольку переживание было сильно, оно еще дов-
лело надо мной, и я немного чувствовал себя не в своей тарелке. Понят-
но,  изо всех сил стараясь в нее попасть. Я попал в зал во время пере-
рыва пения Натальи. Выступал ее конферансье, пародируя плеяду генсеков
и наших президентов. После "проваливаний в Вечность" да еще попасть на
концерт своего кумира. И просто интересно было изучать его, свое отно-
шение  к  его  юмору и отношение к нему людей.  Но одно меня поразило.
Продавая с аукциона кассету Натальи,  конферансье так  сострил,  после
перечисления  мест,  где  интересно будет купившему послушать кассету,
многозначительным молчанием дав залу понять,  что и в туалете,  что  я
подумал,  что после концерта его ждет от Натальи взбучка.  Но когда он
пригласил ее на сцену,  заиграла музыка и Наталья,  танцуя в ее  ритм,
вышла из-за кулис, через несколько мгновений я был поражен еще больше.
Певица на мгновение задумалась,  какой ногой ей делать правильное дви-
жение.  Я  был абсолютно уверен в том,  что она задумалась о похожести
своего жеста на оригинал.  Когда она подошла к микрофону - я ее не уз-
навал. Это была не она. Это была какая-то девушка, имеющая очень отда-
ленное сходство с Натальей. Своим поведением она словно говорила: при-
нимаете меня за Наталью - и ладно.  У меня сначала руки не поднимались
ей хлопать.  Я смотрел на овацию зала и удивлялся простоте  людей.  Но
для них перед ними стояла Наталья Ветлицкая. И звук, я уверен, был фо-
нограммным.  Но пела тем не менее Наталья. И наслаждение от концерта я
получил не меньше,  чем если бы выступала она сама.  Приятно ведь себя
после тех разборок,  которые у меня были до концерта,  видеть себя  не
глупее зала умных людей.
     Я возвращался с концерта домой. Перед самым домом у меня вдруг на
мгновение возникло чувство,  будто стены домов стали прозрачными. Хотя
это были какие-то доли секунды,  и мне только показалось,  что  я  это
увидел,  тем  не  менее  я  был потрясен этим промелькнувшим чувством.

     Вспомнилась армия.  Служил я на одной из точек, "где начало межп-
ланетных трасс" - на Байконуре.  Наша 32-я площадка, как я мог понять,
входит  в  триаду  наиболее используемых.  Корабли со старта запускали
часто по разу,  два в месяц.  Были, правда, и перерывы по 3-4 месяца и
иногда и побольше.  На площадке находились 3 части:  учебный центр,  в
который я сразу попал, хозяйственная (техническая) часть, куда я пере-
шел  служить,  получив  звание  младшего сержанта из учебного центра и
третья часть,  функции которой остались мне неясными по  той  причине,
что ничем особенным она вроде не занималась.  Солдаты в ней, как и мы,
проходили службу в нарядах по площадке,  в занятиях по политической  и
спортивной подготовке, но их специализацию узнать я не мог, сколько ни
интересовался.  Наша часть как раз и обслуживала  технические  позиции
площадки -сам стартовый комплекс.  Суть нашей будущей службы точно вы-
разили слова одного "дедушки", когда мы, молодые сержанты, после расп-
ределения в часть и восторженно спросили у него: неужели и мы в космос
будем запускать ракеты?
     -Нет. Только замерять зазор между полом и тряпкой под ними.  Но я
рад был и этому.  В таком месте все имело вес.
     Наша группа  (батальон) курировала один из МИКов - МИККО -монтаж-
но-испытательный комплекс космических об®ектов. Мы ходили в наряды на-
шей группе, патрулем в город Ленинск, расположенный от нас в 60-ти ки-
лометрах,  где жили офицеры с семьями и специалисты,  так и  в  МИККО.
Сержанты - помощниками дежурного офицера.  Этот наряд у нас для не ле-
нящихся ходить по нарядам имел вес больший,  чем дежурным  по  группе.
Там,  после работы офицеров было поменьше, чем людей в части, а значит
и свободы побольше.  Среди солдат и сержантов были специалисты,  рабо-
тавшие до армии и здесь крановщиками на мостовых кранах,  электриками,
сантехниками и дизелистами.  Во время авральных спецработ они  сутками
могли  не  появляться в группе,  за что получили прозвище "дети подзе-
мелья". Стартовый комплекс охраняла рота охраны, а другие группы рабо-
тали на других об®ектах 31-й площадки и нашей части и отвечали за них.
Понятно,  что каждый человек в душе оставляет след. Их у меня в ней от
армии много самых разных размеров.  Но 2 человека оставили в ней самые
яркие, хотя сейчас, понимая причины этого выделения, я не хотел бы так
говорить. Гена Текунов,  Саша Водчиц,  Андрей Миронов,  Володя Мельник,
Юра Бурмистров - где вы сейчас?

     Я хотел прекратить медитацию.  Ведь 8 лет назад я был счастлив  и
без нее. Но я не мог. Во-первых, от иного удачного отгона какой-нибудь
мысли я получал огромное наслаждение.  Правда, это бывало редко. Обыч-
но, когда я забывал об этом и смотрел телевизор. Этим отгоном я словно
попадал в точку. Это меня удивляло. В своем ревностном отгоне мыслей я
начинал чувствовать какое-то постороннее вмешательство.  Словно что-то
меня заставляло это делать. На ум постоянно приходили слова Павитрина,
сказанные им в августе 91 года:  "Сидишь просто и отгоняешь мысли". Но
эти слова могли бы и не приходить,  так как видения и эманации, посто-
янно возникающие и раздражающие правое полушарие сами показывали, кому
я обязан постоянным желанием углубиться в себя при  помощи  медитации.
     Было тридцатое апреля - день рождения Павитрина. Я шел по городу,
возвращаясь домой.  Мои глаза от постоянного напряжения и  раздражения
были красными. Идти к Павитрину или нет, я не знал. Я зашел в "Книжный
мир",  купил "Даосскую йогу",  еще не зная буду ли я ее дарить ему или
нет. Меня не покидал страх, что и эти мои действия делает Павитрин мо-
ими руками. А потом подскажет мне прийти к нему на день рождения. Дома
я  сел  в медитацию.  Перед внутренним взором замелькали сцены сюжетов
прошлогоднего психоза.  Вскоре я дошел до его  начала.  Перед  глазами
стояла  картинка из-за чего началась у меня ссора с Павитриным на дис-
танционной связи.  А она началась из-за того, что я, не разобравшись в
голосах, стал валить всю вину своего положения и состояния на Павитри-
на, в то время как он хотел мне дистанционно помочь, защитив мою раск-
рытую психику от моих подруг,  которые, используя свои супраментальные
способности,  издевались надо мной как хотели. "Значит, он не виноват,
он сделал все что мог, чтобы помочь мне тогда. А то, что происходило в
течение этой зимы - лишь следствия того моего письма".  Я встал, одел-
ся, взял книгу и пошел к его родителям. Не доходя до его дома, я услы-
шал Славин удивленный голос:  "Миша, Павитрин же твой враг!" "Надо лю-
бить своих врагов" -убежденно ответил я. Голоса оставили меня в покое.
У Трифона Сигизмундовича в гостях были почти все  родственники.  Вадим
меня встретил, меня посадили за стол, положили полную тарелку еды, на-
лили полную рюмку вина, от полноты чего я отказался, сославшись на то,
что мне нельзя.  Я боялся хмеля, начинающего кружить мне голову. Боял-
ся,  наверное, зря, и не своим страхом. Несколько случавшихся застолий
показали  мне устойчивость моей психики большую,  чем у постоянных гу-
ляк.  Я смотрел на Павитрина,  пытаясь увидеть в нем