Я не знал насколько реально то что я вижу, также как и то кто мне
отвечает.  Слова приходили на нос так,  будто их кто-то диктовал. Меня
поразила четкость ответов.  Но, понимая то, что это могу себе отвечать
я сам,  хотя сейчас я в этом не был уверен, я тем не менее не знал как
на все это реагировать.
      7 декабря,  когда  мы  с Вадиком пришли на день рождения к Алеше
Черныху,  Вадик,  рассказывая об отношениях Игоря Сатпремова и  Сережи
Точилина подал их как явную несправедливость со стороны Игоря,  на чем
(над Игоревой практичностью) они с Лешей посмеялись.  Этот  смех  меня
полосонул насколько это было возможно. Тем более, после того как Игорь
во время одной вечеринки демонстративно поставил бутылку рядом с  моей
рюмкой  после того как налил себе и нашему знакомому,  я увидел у него
подобное отношение и к  Сереже  Точилину.  Представлялась  возможность
убить  сразу нескольких зайцев.  И я написал записку родителям Игоря о
несправедливости и неэтичности Игоря в отношениях с друзьями, прося их
на него подействовать. На следующий день раздался звонок Игоря. Вместе
с претензиями Игорь попросил меня действовать цивилизованно.
     Вечером я сидел на кухне.  Вокруг меня было неспокойно. Как будто
в воздухе носились энергетические вихри. Неожиданно на уровне колена и
рядом  с  ним в воздухе возникло окошко.  Я вгляделся в него.  На него
наплывали кусты,  деревья,  растущие на газоне,  знакомый  угол  дома,
под®езд. Без сомнения, это был дом Сережи Точилина. Для меня также бы-
ло без сомнения и то, что я вижу его глазами Игоря, спешащего к Сереже
договориться  с ним о единой легенде их отношений для меня (что и было
рассказано после мне ими обоими).  Эта, пережитая мной способность че-
ловеческой психики, стала основной посылкой для развивающегося второго
психоза.
     В психоз вошел я постепенно,  всю зиму живя в пограничном состоя-
нии. Моя уверенность в правильности духовного направления  моей  жизни
не подтверждалась общим психофизическим состоянием.  Я шел как по лез-
вию бритвы.  Если после больницы,  восстановив с Вадиком отношения, я,
можно сказать, внушил себе веру, что в больницу я попал из-за галлюци-
наций, связанных с последствиями стресса семилетней давности, то после
нарушения отношений эта моя вера была взята мной под сомнения.  Ведь в
сути следование ей было ни чем иным,  как самообманом  ради  душевного
покоя.  Но и оставление этой веры было не волевое. Парапсихологические
книги, которые я опять перестал читать, так как все это знал, говорили
о возможности дистанционного влияния. Об этом прямо написано и в "Бха-
гават-Гите" и в любой другой эзотерической  литературе.  Это  значило,
что вопрос о причинах моего попадания в больницу остается открытым.
     В глубине правого полушария царила темнота. Иногда оттуда слышал-
ся голос Павитрина,  к которому я старался не прислушиваться,  так как
он чаще всего комментировал мои действия, интонациями показывая их не-
состоятельность, подобно тому как Вадик это делал это в жизни. Сказать
об этом я, понятно, никому не мог, так как знал результат такого расс-
каза,  а что означает этот голос, я надеялся выяснить в ближайшее вре-
мя.
     Начав на даче завершение плотницких работ, я пережил еще одно яв-
ление.  Я сидел,  собираясь идти  домой,  когда  вдруг  бессознательно
встал, подошел к окну дачи и стал рассматривать в его отражении толщи-
ну своих бедер,  что мне абсолютно не было нужно, так как я и так знал
их силу.  Когда я обратил внимание на то,  чем я занимаюсь,  из левого
полушария,  создалось впечатление, как будто что-то выскользнуло через
затылок.  В моей памяти все филиалы прошлогоднего психоза, через кото-
рые все его участники проявлялись во мне,  были сохранены.  Голоса  из
них,  как и из филиала Павитрина, я тоже слышал по мере отхода от ней-
ролептиков,  но также оставлял им право быть галлюцинацией.  Сейчас же
после рассматривания своих физических данных я, взяв за посылку, что в
прошлом году и зимой были не галлюцинации,  стал думать кто бы из всех
моих прошлого и этого года слушателей мог бы меня опасаться.  Угрозы в
себя я слал и в жизни представлял опасность только Павитрину. Вскоре я
вспомнил  одно видение Павитрина в виде тени в психозе прошлого года у
себя за спиной,  что тогда я принимал за него  самого,  пришедшего  со
мной сводить счеты.  Значит,  то могло быть не галлюцинацией, а реаль-
ностью.  Все рассказываемое ему мной этой  зимой  после  пережитого  в
прошлом  году  начинало выглядеть такой глупостью,  а его отношение ко
мне такой наглостью,  что у меня кулаки сжались от ярости. Значит, эти
голоса не галлюцинации!  Значит, после больницы со мной снисходительно
все разговаривали, зная правду о моем попадании в больницу. И они мол-
чали и улыбались. Тем не менее полное углубление в происходящее вело в
известном направлении. Так же, как ошибка в действиях несла вину перед
людьми. Чтобы не выпасть из реальности, приходилось все обдумываемое в
ходе диалогов с голосами держать как реальность, могущую оказаться не-
реальной.  И если в прошлом году в психозе голосам и себе я представал
больше как застигнутый врасплох открытием способностей и дел моих дав-
них знакомых, то сейчас весь ход психоза шел на выяснение мной, кто из
них есть кто по отношению ко мне, если все происходящее было и остает-
ся правдой.  Параллельно с парапсихологической войной, я пытался вклю-
чить свое мышление,  чтобы создать вокруг тела мыслеформу ауры,  чтобы
подобно  В.  Мессингу,  прошедшему  незаметным мимо охраны банка стать
непроницаемым для супраментальных взглядов хозяев голосов. Царство Бо-
жие  внутри нас,  поэтому одновременно я пытался и уйти в себя,  чтобы
раствориться в покое и нирване. Но не мог, сколько ни бился. В то утро
я проснулся словно от толчка.  Словно кто-то меня ткнул: "Вставай, ле-
жебока".  Я открыл глаза. Было такое чувство, словно меня разматывают.
Словно я,  как катушка с намотанными нитками, которые сбегают с меня с
хрустом,  который издавался от едва заметного их преломления в  местах
сгиба, словно эти нити состояли из едва различимых сегментов. Сбегая с
меня, они уходили куда-то вверх, и их концы терялись где-то там. Чувс-
тво,  что эти нити движутся под воздействием чего-то живого, что нахо-
дится где-то надо мной,  было столь реальным,  что у меня и  мысли  не
возникло,  что это может быть галлюцинация. Мгновенно родилось чувство
вины за то, что я еще сплю. У меня также и не возникло никакого сопро-
тивления этому удару и укору, вложенному в него.
     Ниток было две. Иногда одна останавливалась, и я чувствовал одну.
Они сновали по моему телу, как снуют по челноку, разматывающегося с не
очень большой скоростью.  Тем не менее меня окружало чувство,  что  то
живое, которое меня ударило и сматывает с меня эти "нитки", ко мне от-
носится терпеливо. Чувство, что эти нитки - продукция ума Вадика и Оли
у меня возникло однозначно. То, что они ко мне относятся терпимо, пос-
лужило поводом к тому, что я и не подумал восставать против такого об-
ращения, а несколько виновато вскочил, ища себе оправдание и стал оде-
ваться. День пошел как обычно.










                       Второй психоз.
   Однажды, сидя на диване,  я вдруг увидел его самого.  Бледной тенью
он очень четким и живым видением находился за моей спиной. Попытки его
выгнать  оказались  бесплодными.  Он словно меня дразнил,  появляясь с
разных сторон моей спины. Когда я выбился из сил, он исчез. Так значит
те видения в прошлом году были не галлюцинацией!
     Психоз разворачивался по сценарию прошлого года.  Он не нес с со-
бой  ту  душераздирающую жуть как прошлогодний.  Тем не менее далек от
этого по нервной нагрузке он был не сильно.  Так же довольно  скоро  я
довел свое состояние до сыпучести сердцевины моего существа. Я тек как
слева направо, так сверху вниз и по диагонали. Тело стало казаться мне
нереальным элементом моего существа, но я не мог отказаться от призна-
ния его.  Ведь какое-никакое, оно все-таки было. Его изменения, скорее
всего, носили характер иллюзий, так как главные изменения произошли во
мне самом.  Опять исчезли мои самоощущения,  все мои имиджи  -  парня,
спортсмена, гитариста, просто Миши, было одно лишь безликое тело, про-
низанное прозрачной,  текущей во всех направлениях массой.  Причем я и
осознавал  себя этой безликой массой.  Даже принятие мной любого моего
имиджа терпело неудачу,  так как он через несколько мгновений  раство-
рялся в этой самой массе.  Я просто не мог его удержать, так как теку-
честь просто смывала ее из моей сконцентрированности внимания,  а само
внимание  спонтанно  расконцентрировалось.  Да  и ходить с напряженной
мыслью о себе что ты - это Миша - тоже было абсурдным. Я просто не мог
удерживать  в  своем  внимании долгое время незначительную мысль как о
себе самом, так и о чем бы то ни было. Но ведь, даже будучи никем, все
равно  как -то о себе думаешь.  Я столкнулся с проблемой вообще невоз-
можности о себе думать никак.  Эта прозрачная масса окутывала мое тело
и  голову,  делая  меня  безликим,  а мое самоощущение - этим выпуклым
взглядом из безликого тела,  и мне ничего не оставалось,  как с  болью
идти  к моим личным вещам и вспоминать себя через свое прошлое отноше-
ние к окружающим меня предметам.  Это отношение вспыхивало во  мне,  в
моей голове,  но опять гасло,  смываемое этой массой. Чтобы вспоминать
себя,  приходилось быть в постоянном движении и поиске.  Но ведь такое
воспоминание себя тоже нельзя назвать нормой.  Я не знал,  что делать,
как остановить мне эту сыпучесть и текучесть моего существа,  которые,
несмотря ни на что,  не изменили меня ни во всех моих физических, ни в
психических,  для внешнего мира,  параметрах. Единственным недостатком
можно  было считать иногда проявляющуюся нерешительность в обращении к
людям,  часто усиливающуюся как собственным комплексом, так и приходя-
щим - внушенной голосами. Но была и свобода действий. Все равно делать
что -то было надо.  Для мысли одновременно предоставлялась безудержная
свобода.  Никто ведь не видел, о чем я думаю. Разве что иногда в неко-
торые моменты моего состояния в городе я замечал,  что люди на меня не
так  смотрят.  В  это  время у себя над головой и плечами я чувствовал
хоть и легкий,  но внушительный полевой ком по моему  и  бесформенный,
искажающий форму моего тела, моих контуров.
     Свобода мышления ни к чему не приводила.  Я продолжал чувствовать
и душевную боль и голоса.  Вскоре я стал замечать что- то что я у себя
считал умом лишь бесплодные попытки моего ума применить законы  духов-
ной  жизни  для  разрешения той внутренней ситуации в которую я попал.
Все внутренние краски стали исчезать,  и мое внутренне существо  стало
становиться  прозрачным.  Иногда исчезала и боль,  но малейшая попытка
расслабиться немедленно из правого полушария вызывала  многозначитель-
ный  язвительно  комментирующий  или недоговаривающий комприинформацию
голос Павитрина. Вместе с уверенностью, что никто не знает о чем я ду-
маю - я видел это по лицам людей, я был уверен, что остальные свидете-
ли моего состояния,  чьи голоса я тоже слышал, также знают обо мне все
и слышат меня в любую нужную им минуту. Комплексы мне стали делать да-
же грубости от некоторых голосов.  На периферии моего поля я видел та-
кую нежную его вибрацию, что стал бояться ездить в общественном транс-
порте из-за того что при малейшем неудобстве иные пассажиры чаще всего
говорят  не душе неловкого человека,  а его внешнему облику,  который,
надо полагать, изменяют размеры причиненного им неудобства. Отсутствие
границ  своего существа делало меня центростремительно все более и бо-
лее ранимым.
     В какой-то момент в присутствии постоянного и уже привычного чис-
ла участников-свидетелей моего состояния и положения, в котором я ока-
зался,  я вдруг почувствовал еще чье-то присутствие. Я начал определять
кто бы это мог быть. На мгновение перед глазами  вспыхнула  картина  из
прошлогоднего психоза,  когда,  я вдруг увидел Игоря Сатпремова,
задыхающегося от смеха над тем, как я запутался в голосах, которые они
мне подбрасывают,  пользуясь моей беспомощностью.
     -Ах, вот это кто!Теперь-то ты от меня не уйдешь!
     Если в  прошлом  году  это видение было единичным,  и мои попытки
увидеть вновь Игоря,  чтобы определить является  он  свидетелем  моего
состояния  или  нет,  были  бесплодны,  то сейчас он от меня и не стал
скрываться. Его язвительность была такой, что у меня перехватывало ды-
хание от его насмешек.  После каждой его реплики я некоторое время си-
дел не имея возможности пошевелиться от  боли  даже  для  того,  чтобы
вдохнуть воздух. Желание ответить подобным образом "успокаивал" страх,
что следующий его подобный ответ мне пережмет  мое  дыхательное  горло
вообще.  Но через день мое терпение лопнуло. Возвращаясь откуда-то до-
мой, я Славиными интонациями, которыми говорил бы он, окажись он в та-
кой ситуации,  я ставил на место Павитрина и Игоря.
     -Ничего, скоро я вам кровь пущу,  мальчики,  подождите до вечера.
Игорек, готовь свой следовательский животик.
     Элементы садизма, которые я проявлял в этот момент были следстви-
ем  осознания  мной ситуации целиком такой,  какая она мне представля-
лась:  они,  развив у себя супраментальные способности издеваются надо
мной,  сидя в тепле, имея своих жен, может быть даже и любовниц, растя
своих детей.  Я не хотел делать того, что обещал и не представлял, как
я это буду делать, когда наступит вечер. Но, так как они знали все мои
мысли,  я сам себя настраивал на совершение того, что обещал, уже хотя
бы  для  того,  чтобы их напугать сейчас - может,  они перестанут надо
мной издеваться, начиная готовить план ловли этих супраменталов, поль-
зуясь их социальной привязанностью. Когда наступил вечер, голоса утих-
ли,  и желание мстить за прошлое отошло.  Мне стало хорошо, и мысль об
убийстве казалась вандализмом. "А вдруг, к тому же, тот его голос зву-
чит лишь в моей психике,  а сам Игорь и не подозревает о том, что про-
исходит со мной",  - думал я. Иногда мысли подобного рода были компро-
миссом с собой,  так как для убийства едва успокоившиеся от напряжения
нервы  нужно было снова напрягать.  Не хотелось нарушать своего,  хоть
временного,  но покоя. Тем более узнать насколько он временный возмож-
ности никакой не было.  Может быть голоса больше не возобновятся.

     Сознание стало  просветляться,  голоса  стихать.  В этот момент я
вспомнил статью об Игоре Васильевиче Байкалове - человеке с  разносто-
ронними  увлечениями  и способностями.  Когда он умирал,  пришли Они и
сказали,  что он поправится и получит необыкновенные способности.  Так
оно и случилось.
     "Что это было,  - думал я.  - Может быть это те же ОНИ?  Была ка-
кая-то волна,  несущая запредельность происходящего.  С мыслями, что я
теперь посвящен,  я стал начинать новую жизнь. Она действительно каза-
лась новой.  На душе было радостно.  Я заправил постель, умылся и стал
готовить завтрак.  ОНИ скоро вернулись.  Но это были прежние все лица.
Павитрин, Слава, Света и Вика. Изредка подключался Игорь. Но теперь их
отношение стало другим.  Они стали заботиться обо мне, помогая совета-
ми.  Теперь со всех сторон я чувствовал дружеское участие. Снизу вверх
текла энергия,  постепенно,  как будто усиливая свой ток. Покой и ров-
ность мышления обещали мне, что скоро она меня наполнит, и я стану как
все.  Вика захотела выйти за меня замуж. Но Света не желала просто так
отдавать меня Вике. Она стала просить у нее разрешение в последний раз
встретиться со мной.  Вика,  сделав над собой усилие,  разрешила ей. Я
был очень рад этому. Я принимал решение коллектива женить меня на Вике
и тоже хотел последний раз встретиться со Светой. Теперь, когда встре-
ча со Светой была официально всеми утверждена,  мы с ней могли открыто
в меру выражать свое отношение друг к другу - у меня на затылке был ее
филиал,  через который мы общались. Я не мог "обернуться назад", чтобы
увидеть откуда идут голоса.  Не мог уже 2 года.  Еще годом раньше  мне
этого не нужно было делать, как и летом 92-го года. Сейчас же приходи-
лось постоянно,  чувствуя унижение от неизвестности верить  обещаниям,
которые  давали голоса.  Иногда я пытался как бы выйти вовне и окинуть
реальным взглядом когда будет возможна эта встреча.  Но я не мог этого
сделать всем сознанием целиком,  так как оно было заперто внутри голо-
вы.  Прикасания же частями сознания вследствие приложения  достаточных
усилий к внешнему миру сообщали мне,  что реальность на деле иная, чем
та,  которая внутри у меня. Она чувствовалась холодной и жестокой, что
рождало во мне и понимание того,  что она отличная от моей и по содер-
жанию. Но я не хотел об этом думать. Даже если это было так, все равно
я  покинуть  свой  склеп не мог.  Все равно мне хоть как-то в нем было
лучше жить,  чем вне его. Одновременно я чувствовал, что все неизбежно
все  равно  своим  ходом идет к разрешению моих проблем и скоро я буду
знать точно,  что было об®ективной реальностью,  а  что  суб®ективной.
После больницы прошел только год,  а до нее я входил в это состояние 7
лет.  А я сейчас желаю выйти из него так скоро.  И подспудное  чувство
общего  очищения  психики от всего этого тоже говорило о том,  что мне
нужно довериться естественному ходу жизни и  себе.  Однако,  вскоре  к
Свете  я начал испытывать все более сильные чувства.  Ее филиал у меня
на затылке излучал мне в голову такую манящую определенность, что я не
мог  на  нее не ответить тем же.  Это не могло ускользнуть от внимания
Вики и остальных участников этого эксперимента.  Поняв, что мы раскры-
ты,  мы  со Светой стали говорить о наших чувствах и планах на будущую
совместную жизнь открыто.
     -Я ничего с этим не могу поделать,  - извиняющимся голосом сказал
Павитрин Вике.  - Я же не могу запретить ему любить,  он же сам вправе
определить свою дальнейшую судьбу.
     Вику это не устраивало.
     -Вашего Мишу  я  вгоню  в  гроб,  если он не возьмет меня в жены.
Брать ее в жены я уже,  понятно,  не собирался, и над моим ухом тоньше
зуммера  азбуки  Морзе запищал ее голосок,  выводящий меня из себя как
своей близостью,  так и своими намерениями.
     -Ты что делаешь? - стали возмущаться Павитрин, Слава и Света. -Ты
же ставишь под угрозу не только его жизнь.  Его  же  жизнь  имеет  вес
больший, чем кого-либо из нас.
     -Мне плевать на ваши эксперименты  и  вашу  заинтересованность  в
нем. - Его я оставлю в покое, только если он бросит свою кралю и возь-
мет в жены меня.
     -При таком твоем отношении к нему ты сама отобьешь у него желание
брать тебя в жены, - предупреждающе сказал Павитрин.
     -Тем хуже для него. Впрочем, я и сама уже вижу, что с ним каши не
сваришь. Поэтому пусть пеняет на себя.
     Ее голос опять запищал над моим ухом.
     -Девочка, мне же тебя совсем нетрудно разыскать, - сказал Слава.
- А когда я тебя найду, ты запищишь по другому поводу.
     -Смотрите,  как бы вы сами не запищали.
     Мои и Светины предупреждения на нее тоже не действовали.
     -Я иду к тебе, - сказал я Вике.
     -Буду рада тебя увидеть и разочаровать тебя, что я ничего с тобой
не делаю и никакой парапсихологией не занимаюсь,  - издеваясь, сказала
она.  Делать было нечего.  Понятно, что она могла мне сказать это, как
могло быть и то,  что то,  что происходит у меня в голове,  происходит
только у меня в голове.  Но язвительность Вики при последней встрече в
жизни сделала для меня ценность наших отношений равной  нулю.  Поэтому
терять  мне было нечего.  В любом случае я прояснял сейчас обстановку,
только хорошо ее напугав и посмотрев,  как она будет  себя  вести  при
разговоре  и как будет после встречи будет вести себя она у меня в ду-
ше.  Тогда только можно будет в чем-то определиться.
     Вика завтракала и собиралась ехать на огород с родителями.  Дверь
открыл ее папа.  Попросив его ее позвать, я пережил раскаяние,