колу.  Еще одним желанием, которое я хотел
осуществить  в  школе  -  это отпроситься у моего куратора на сегодня.
Вкупе с первым это желание воссоздало у меня свой собственный  идеаль-
ный образ в глазах Елены Александровны,  ребят и своих собственных. Но
едва я переступил порог учительской, как Елена Александровна, сидевшая
за столом,  радостно воскликнула:
     - О,  прекрасно,  не уходи - третий урок будет твоим.
     Я понял, что влип.
     - Елена Александровна, я как раз пришел, чтобы у вас отпроситься.
И я не готов.
     - У меня тоже нет конспектов.  И что теперь - пусть класс гуляет урок?
     - Но ведь у меня по расписанию нет уроков,  и я рассчитывал,  что
не будет вообще.
     Закончился разговор  тем,  что  Елена  Александровна оставила мне
учебник готовиться. Но я карандашом выделил из нужных параграфов  необ-
ходимые для темы урока фрагменты и,  оставив ей записку,  с извинением
ушел домой, досадуя на собственную глупость.
     Понятно, что  подобные  переживания рождали у меня желание узнать
точно у виновника моих болей,  следствием чего последние являются.  Но
спрашивать открыто было очевидной глупостью. Отрицательный ответ я по-
лучил бы в любом случае и единственное,  чем я пользовался при встрече
с  Павитриным,  были многозначные намеки о том,  что мне все известно.
     Сидя как-то дома я, обдумывая свое поведение, заметил, что к Сла-
ве я отношусь также как, Павитрин относится ко мне, с некоторым обыва-
тельским страхом,  а к Павитрину - так как ко мне  относится  Слава  -
иронично по поводу этого обывательства.  По отношению к Славе я прояв-
лял всю философию жизни Павитрина - примирения и недеяния. К Павитрину
- широту и свободолюбивость души Славы, а также деловитость. Как будто
мое существо разделено на две половины и только. По логике вещей долж-
на  была  быть и середина моего существа,  находясь в которой я вел бы
себя как я.  Но у меня и с Славой и с Павитриным было так много  общих
черт,  более того,  общих чувств друг к другу,  что собственно мое "я"
терялось между ними.  "А как я себя веду по отношению к другим людям?"
- продолжал думать я. В момент общения я вел себя просто как я, не за-
думываясь над этим,  как и любой нормальный человек. Иногда, правда, в
общении  я пользовался манерами и излюбленными выражениями Славы и Ва-
дима, но эти случаи бывали не чаще, чем любой другой человек подражает
увиденной  у  кого-нибудь привычке,  манере или же выражению.
     Видения продолжали мне досаждать,  но были случаи, которые заслу-
живают  внимания.
     К Лене Куропову на день рождения я пошел с  Женей  Тимошенко.  Мы
сидели у Лени на кухне.  Леня суетился у плиты.  Женя открыл было рот,
но: "Не надо готовить яичницу",- вдруг за него сказал я. Особенной нео-
жиданностью для меня это не было.  Я чувствовал,  что говорю его жела-
ние, но оно было и моим. Я чувствовал единую вибрацию, единое чувство.
Женя с изумлением посмотрел на меня.  Он хотел задать суетящемуся Лене
дежурный вопрос,  чтобы снять у Лени неудобство за наше  ожидание,  но
его опять опередил я. Леня ничего не замечал, так как был занят накры-
ванием стола.  На Женю напал смех от его открытия. "Смотри,  как бы на
тебя не напал ужас",- несколько печально подумал я. Моя мысль была про-
роческой, что повеселило бы меня еще больше, если бы не переживание за
свое  здоровье.
     Другим интересным явлением был случай дальновидения,  случившийся
со мной. Я стоял на крыльце кинотеатра и ждал девушку. Вдалеке от меня
шла группа людей.  Внезапно я почувствовал,  что могу очутиться за  их
спинами,  не сходя с места, и рассмотреть их детально. Или просто уви-
деть их как в хорошую подзорную трубу. Я это и сделал. Что я сделал, я
не знаю,  так как просто осуществил желание.  Внутри правого полушария
что-то сработало,  и возникло чувство появления какой-то  линзы  между
вниманием (душой) и глазом -глазницей.  Вполне возможно,  что это была
какая-то полевая структура,  благодаря которой я и увидел  этих  людей
рядом. Я мог и стоять на месте, и смотреть на них как в подзорную тру-
бу,  и быть от них в непосредственной близости -буквально за их спина-
ми,  разгляывая их и осознавать происходящее.
     Однажды, приехав к Славе в Моховую Падь,  где он  сейчас  жил,  я
пригласил его в кино,  перед которым по программе должен был быть кол-
лаж,  составленный из фильмов с участием Цоя.  Слава ехать для этого в
город не захотел,  и,  поговорив с ним обо всем,  я поехал дальше - на
свой огород. На фильм пошел я один. Спустя два дня я сидел дома, когда
как-то  самопроизвольно  начав  думать  об  этой моей поездке к Славе,
словно под воздействием какой-то силы по какому-то длинному  коридору,
который,  будучи  то ли внутри моей головы,  то ли каким-то образом на
самом деле, я вдруг оказался в его доме, где он тогда жил. Сначала пе-
ред  этим  как-то приподнявшись своим сознанием вверх своей головы или
глядя туда, что для меня было одним и тем же, я увидел прозрачную мас-
су,  под  действием  какой-то силы скользящую относительно себя самой.
Однозначно я подумал,  что это я вижу Славино мышление.  О  чем  думал
Слава,  понять я не мог. От прозрачности этой массы в виде чувства шел
только Славин самоимидж как человека.  Сам коридор казался  неживым  и
застывшим.  Мыслью пролетев до его конца,  я попал в Славину голову, и
через один его глаз (так как второй был мне недоступен) я увидел  себя
его глазами.  Точнее одним этим глазом. Сама его голова была разомкну-
той и тоже застывшей и неживой,  как и вся эта реальность,  которую  я
увидел. Она, казалось, находится в каком-то микромире. Но живыми в ней
остались все его эмоции,  которые он проявлял во  время  разговора  ко
мне. Находясь здесь в самом месте возникновения этих эмоций, я почувс-
твовал боль от некоторых из них,  в то время как во время разговора их
внешние  проявления  я  воспринял  просто как лукавство - так как их и
проявлял на своем лице Слава.
     Аналогичной прозрачной  массой где-то вверху в районе своего лба,
только одновременно как будто и высоко в пространстве я видел и мышле-
ние Вадима.  Он уже приехал из Китая, где был в служебной командировке
и куда я отправил с отправляющимся к нему его коллегой письмо  о  том,
что  при  имеющемся  у  нас уровне знаний нам нельзя вести войну.  Это
письмо Павитрин оставил без разбора со мной и без  особого  удивления.
Как  будто он понимал,  о чем в письме идет речь.
     Когда он приехал из командировки, я стал поддерживать с ним преж-
ние отношения.  Только теперь вопрос, влияет ли на меня он дистанцион-
но,  был у меня неизменен. Дистанционные влияния к этому времени я на-
чал  чувствовать практически от всех людей,  с кем у меня недавно были
или продолжались отношения,  вызывавшие у меня чувства к  этим  людям.
Часто  я чувствовал какой-то импульс замереть и прислушаться,  сделать
что меня двигало желание узнать,  кто это хочет узнать мои  мысли  или
думает обо мне. Когда я прислушивался, первые мысли, приходящие ко мне
о ком-либо,  настраивали меня на этого человека,  и я начинал  слушать
непосредственно его.  Но моей ошибкой, отличающей мой настрой на чело-
века от настроя на энергоинформационную волну человека  опытными  экс-
трасенсами,  было  одушевление мной некоторых видений,  сопровождавших
мой настрой систематически.  Белые или прозрачные полевые пятна,  поя-
вившиеся во время этого импульса на моей голове, я воспринимал за душу
этого человека,  которую он направил ко мне узнать, о чем я думаю. Тем
не менее, мой имидж экстрасенса держался прочно везде. О своих пережи-
ваниях я, понятно, никому не рассказывал, а то, что рассказывал, обос-
новывалось мной с самых материалистических позиций.
     Однажды, уходя от Павитрина, я вызвал у него на лице страх, расс-
казав  ему  о том,  как я слышал Славины мысли.  Накануне мы со Славой
встретились в Моховой Пади.  Я ехал на огород, а Слава с парнишкой шел
за грибами.  Мы прошлись по лесу, и я позвал их дальше на свою дачу. В
ходе этих путешествий на руле моего  велосипеда  раскрутился  и  выпал
болт одного из тормозов,  что я обнаружил,  увидев тросик тормоза сво-
бодно висящим без самого рычажка.
     -Я убрал его в подсумок,  - сказал Слава,  впившись в меня глазами.
Я равнодушно пожал плечами.  Слава остался ночевать в Моховой у знако-
мых,  а я, вернувшись вечером домой, на следующее утро ехал по делам в
город.  Тут какое-то чувство опустило мои глаза на руль. Там, на месте
прикрепления  ручки тормоза висел в воздухе светлый полупрозрачный шар
сантиметров 15 в диаметре,  от которого веяло Славино чувство,  что он
"нашел щель в моем доме". Самое интересное было то, что тормоз раскру-
тился на правой стороне руля,  а шар висел на левой. Правда, это могло
быть  связано  с распределением полевых филиалов людей в моем поле,  в
том числе и Славиного.  Этот страх,  проявленный Павитриным,  вызвал у
меня чувство,  что его совесть передо мной нечиста.  В этот момент мне
показалось,  что он вспомнил мои весенние рассказы о том, как я видел,
как его сознание опускается ко мне в затылок.  Я подавал тогда ему это
как видение.
     Усилил мое подозрение к Павитрину его приезд ко мне с расспросами
о том,  как я ощущаю его вампиризм. Утром в день приезда он, позвонив,
договорился со мной встретиться вечером для разговора.  Когда он поло-
жил трубку,  над своей макушкой,  я почувствовал  и  увидел  появление
светлого размытого пятна, нарушившего мне привычный гомеостаз в психи-
ке.  Как будто и после разговора он пытался  мне  что-то  внушить  или
подслушать мое отношение к нему.  Когда он приехал, и мы сели разгова-
ривать,  я отвечал ему на все его вопросы.
     -Сейчас ты чувствуешь? - спрашивал он.
     -Сейчас - нет, а после многих разговоров - да.
     Он уходил обрадованный и обнадеженный. В этот вечер я, вниматель-
но следивший за всем ходом разговоров и его действиями,  никакого вам-
пиризма не почувствовал. Тем не менее его поведение к доверию не вызы-
вало.  Однажды,  когда я рассказал ему про тот мой неудачный  поход  в
школу,  сказав ему о том что, чувствовал "как будто это ты ставишь пе-
редо мной воздушную стену каким-то образом".  Он, внимательно все слу-
шавший,  услышав о моем "влипании",  расхохотался. Выходило так, будто
он смеялся не над моей ошибкой в чувствах, а над моей глупостью, проя-
вившейся  в  его  непослушании.  В тот же вечер я рассказывал ему свои
открытия Ури Геллера. Когда я рассказал ему про то, как дематериализу-
ются предметы в присутствии Ури, лицо Вадима вспыхнуло пониманием, ко-
торое он тут же погасил. Я почувствовал, что это такой вопрос, который
он  не хочет со мной обсуждать.  Что наиболее интересующие его вопросы
по его мнению - не для меня, также как и эта часть его духовного мира.
Такое  отношение  вызвало у меня массу вопросов и подозрения.
     Однажды ночью приснился Вадим,  дающий мне метлу  и  отправляющий
меня работать дворником (после моего устройства на эту работу). В дру-
гую ночь приснилось как я расчленяю Вадима и его тело прячу в тумбочке
в какой-то комнате. Проснулся я, что называется, в холодном поту, быв-
шем на деле горячим,  с чувством раскаяния за содеянное.
     Уроки в  школе мне нравились не столько тем,  что я преподавал по
программе,  сколько тем,  что при помощи этого я общался  с  ребятами.
Главное  в ходе всей практики я видел в научении ребят свободно и пра-
вильно мыслить без стереотипов и шаблонов. Мои десятиклассники стонали
перед  каждой контрольной,  вопросы которой часто составленные многоэ-
тажными терминами, были просты и легки, а многие ответы можно было по-
лучить,  не напрягаясь, а лишь правильно подумав. Эти контрольные были
сродни игре и стон у ребят был только потому,  что растолкать людей на
игру бывает не менее трудно,  чем на работу.  На оценки я тоже не ску-
пился и ими давал ребятам дополнительную веру в себя. В случае же лени
и  безответственности,  как  правило,  не ставя отрицательной оценки в
журнал, давал провинившемуся исправить положение. Единственным предме-
том,  мне не нравящимся, была экономическая география у девятиклассни-
ков. В этом повинен, наверное, уровень развития промышленности, и, ве-
дя уроки, я просто не видел смысла пересказывать ученикам то, что неп-
рогрессивно,  и о чем они могут прочитать дома сами, если им это будет
нужно.  Зато на биологию я летел.  После первого же урока,  связав его
тему с восточными единоборствами,  я получил кличку "Ниндзя", утвердив
ее  чуть позднее открыванием бедром заклинившей двери класса.  Один из
лучших учеников - Паша Деревянкин,  до этого открывавший ее ударом но-
ги,  так как открыть иначе ее было невозможно,  увидев мое открывание,
не стал сдерживать свои эмоции:  "Вот это мощь!" Это было уже на пере-
мене.
     С классом я поддерживал самые душевные отношения. Увидев в Анд-
рее Петраченко воплощение совершенства,  я привязался к нему,  сошелся
ближе с его друзьями Сечкиным Сережей и Пашей,  познакомился с его ро-
дителями.  Начал отношения с ним я предложением ему разделить со  мной
колым,  данный  мне в тубдиспансере - забетонировать отмосток у столо-
вой.  Несмотря на такую разнообразную внешнюю,  моя внутренняя жизнь в
это время была не менее разнообразной, чем внешняя. Ведя уроки и глядя
на учеников или Елену Александровну,  иногда присутствовавшую на  моих
уроках,  я ловил себя с некоторой гордостью на том,  что, давая сейчас
им массу самой разнообразной информации,  я еще и умудряюсь вести  тут
же  парапсихологическую  войну  с Павитриным.  Визуально выглядело это
постоянной сменой гомеостаза в правом полушарии. Как будто вся полость
головы от лица до затылка была заполнена вертикально стоящими прозрач-
ными полевыми пленками,  которые в результате воздействия на меня пос-
тоянно менялись подобно перфокартам,  то вставляясь, то убираясь. Само
вещество правого полушария было размягченным, и я не мог на него поло-
житься, и информацию, которую нужно было запомнить, доверял только ле-
вому, как и процесс общения с людьми. Только в это время в результате
все  возрастающего  напряжения  парапсихологической войны эти процессы
только стали из подсознательных становиться сознательными.  Диалогов с
Павитриным я не вел,  так как не знал,  он это,  или это только в моей
психике,  но иногда после какого-нибудь его  проявления  вставлял  ка-
кую-нибудь мысль на его счет.  Дома же подготовка к предметам даже мне
представляла интерес своей необычностью.  Сидя с конспектом или с кар-
точками  для контрольных в руках я,  напрягая голову,  смотрел в себя.
Где-то внутри меня на какой-то фронтальной плоскости, подобной поверх-
ности чистого экрана появлялась необходимая мне мысль,  фраза или сло-
во,  которое я списывал в тетрадь. Работа головой требовала значитель-
ного напряжения с постоянным чувством того,  что ей, как и всем другим
моим делам,  мешает Павитрин,  затрудняя ее работу своими  эманациями.
Тем не менее тот внутренний экран, который я видел внутри себя, на ко-
тором появляется нужная мысль,  я видел,  держит он.
     Практика закончилась.  Последнюю ее треть я тянул на нервах,  так
как  голова  отказывалась работать во всех отношениях - как в контроле
себя и дисциплины в классах,  так и в подборе и подаче информации, за-
интересовавшей бы учеников. Мир с надвигающейся зимой как будто стано-
вился под стать поздней осени - черно-серо-белым и выжать из себя кра-
сок  для  его раскрашивания я просто не мог.  Елена Александровна была
занята,  и я предложил ей,  что я напишу характеристику на себя сам, и
если  напишу правильно,  Елена Александровна ее утвердит.  Елена Алек-
сандровна ее утвердила.

      Характеристика на студента 5 курса ЕГФа БГПИ Белова Михаила.

     Белов Михаил проходил в третьей  школе  педагогическую  практику,
вел  географию и биологию в 8-10 классах и исполнял обязанности класс-
ного руководителя в 10 классе.  Как классный руководитель зарекомендо-
вал себя с положительной стороны. В свободное от уроков время присутс-
твовал на других уроках,  большую часть времени нахождения в школе на-
ходился  с классом.  По поручению классного руководителя организовывал
ребят на уборку территории,  контролировал уборку класса после уроков.
Существенно помогал классному руководителю во время загородной поездки
на белогорьевскую турбазу.  С классом у Михаила установились дружеские
отношения.  Авторитетом у ребят он пользовался,  но хромала дисциплина
на уроках, которой Михаил уделял недостаточно внимания. Случались так-
же и опоздания на уроки (у меня). Для проведения уроков он использовал
много дополнительного материала, но методика его подачи была не всегда
правильной.  Большое количество дополнительного материала,  которое он
использовал,  сочеталось с не всегда методически правильной его  пода-
чей.  Классный час по теме: "Путь человека в жизни" оцениваю на "хоро-
шо".

     Я всю жизнь стремился зимой под брюки не пододевать теплое белье.
Павитрин  же пододевает.  И сейчас у меня стал возникать с собой конф-
ликт:  по-прежнему воспитывать в себе спартанские настроения, или "на-
лепить  себе мягкий мирок".  Я не мог придти к одному решению.  Едва я
собирался идти в одних брюках - начинал чувствовать, что замерзну, ед-
ва  я  одевал  трико - переставал себя уважать.  К концу месяца работы
дворником,  поднимая с земли нетяжелую  ветку,  я  вдруг  почувствовал
хруст в грудном отделе позвоночника,  от чего потемнело в глазах,  и я
присел.  Оставив работу и придя домой, я лег было осторожно спать. Как
неожиданно  проснулся часа через 2 и почувствовал,  что если не встану
сейчас - у меня есть шанс утром не подняться  вообще  даже  для  того,
чтобы  хоть кого-нибудь позвать на помощь.  Послав Павитрину проклятье
за то, что помог мне дойти до такого состояния, я встал и пошел в при-
емный покой травмотологического отделения областной больницы. Дежурив-
шие там медсестра и врач об®яснили мне,  что для  постановки  диагноза
мне нужен хирург,  которого сейчас нет и сказали прийти утром в травм-
пункт первой городской больницы. Мое искупление своих обязанностей пе-
ред собой и Богом за свое здоровье меня успокоило и я,  вверившись се-
бе, Богу и судьбе, пошел домой. Утром я встал, как ни в чем не бывало.
     В институте  мои  новые однокашники меня приняли также радостно и
неординарно,  как и в школе. Помогла этому моя, как им показалась, на-
ивность.  У  меня не было никакого отталкивания или отчуждения от кого
бы то ни было практически ни в чем.  Если человек вел себя естественно
просто  и  не  играл,  он мог от меня получить наверное любой ответ на
свой вопрос.  Понятно,  что в последствии он должен был придерживаться
той ноты открытости,  на которую он ставил отношения вначале, чтобы не
причинить мне боль.  Но насколько способно относиться  ровно  к  своим
ближним большинство,  вычисляющее их сильные и слабые стороны ? Понят-
но,  что и моя открытость явилась поводом для проверки некоторыми пар-
нями  основания этой стороны моего характера,  что чуть не закончилось
выяснением отношений иначе. Мой рассказ о технике просветления в ашра-
ме  Б.Ш.Раджниша на зачете по этике и психологии семейной науки отрез-
вил их отношение ко мне,  и отношения стали входить в  должное  русло.
Слушая студентов, получавших зачет передо мной, я от своего лица расс-
казал преподавательнице, что создам ашрам, подобный ашраму Раджниша, в
котором люди будут просветляться также, как они просветлялись в ашраме
у Раджниша. Эта преподаватель до сих пор улыбается при встречах.
     В октябре встретились со Славой. Он был с другом и хотел забыться
от беспросветности в проблемах и главное, в людях. Я не хотел вечерин-
ки, но автоматически, как и раньше, пригласил их в гости. Пока мы шли,
я впервые почувствовал ввод мысли в голову.  Это была  Славина  мысль.
Парень  шел между нами,  когда я почувствовал,  как продавливается моя
голова,  а точнее, пленка, накрывающая сверху темную сферу, ч