сведу.
     Нищеброды потянулись  к  собору,  а  Иванка  с  Васютой,  обогнув
каменную трапезную,  вернулись к Святым воротам.  Миновав их,  пошли к
дороге, ведущей в Рубленый город.
     - Гись! - послышалось сзади.
     Парни оглянулись и сошли на обочину,  пропуская подводы с возами.
У  деревянного  храма Михаила Архангела пришлось остановиться:  дорогу
запрудили десятки телег с товарами.
     У Михайловских  ворот  остервенело бранились возницы,  размахивая
кнутами.  Оказалось,  что  одна  из  встречных  подвод  задела  тяжело
груженую   телегу,  едущую  от  монастыря.  Несколько  кулей  с  солью
свалились на землю.
     - Аль без глаз,  губошлеп!  - наседал на возницу подсухий мужик в
армяке.
     - Сам без глаз, раззява! - яро давал сдачи возница. - Куды ж ты в
ворота прешь, коль я не проехал!
     - А я, грю, подымай, подымай товар!
     - Ищи дурака. Неча было в ворота ломиться. Не лезь, лопоухий!
     Мужик в армяке стеганул возницу,  а тот огрел обидчика кулаком. К
каждому  набежали  приятели  и  началась  драка.  Другие  же   возницы
поднялись на телеги, задорили:
     - Кровени носы, ребятушки!
     - Высаживай зубы!
     Иванка же взирал на драку смуро.
     "Вот, дурни! Не ведают, куда силу девать", - подумал он и кинулся
в самое месиво. Растолкал драчунов, вскочил на телегу.
     - Стой мужики!  Чего свару затеяли?  Ужель иного дела нет? Кончай
брань!
     Мужики, перестав   махать  кнутами  и  кулаками,  с  любопытством
обернулись на могутного детину.
     - А  те  что?  - огрызнулся пострадавший возница,  утирая рукавом
окровавленные губы.
     - А ничего,  - Иванка спрыгнул с телеги и покидал упавшие кули на
подводу. - Поезжай!
     Молвил и  пошагал  в  город.  Возница  обескуражено глянул вслед,
развел руками, а затем хлестнул кнутом застоявшуюся кобылу.
     - Но-о-о, милая!
     Парни вскоре оказались на Ильинке.  Место шумное,  бойкое. По обе
стороны улицы высились боярские, дворянские и купеческие хоромы; здесь
же,  вдоль мощеной дороги,  стояли мясные,  мучные и съестные торговые
лавки.  Громко, нараспев кричали сидельцы, зазывая покупателей, шустро
сновали походячие  пирожники  с  деревянными  лотками.  Между  толпами
народа   двигались   боярские   повозки,  окруженные  челядью.  Холопы
молодцевато сидели  на  конях,  покрикивали  на  посадчан,  размахивая
плетками. Толпа расступалась.
     Один из прохожих зазевался,  придирчиво разглядывая в руках новый
цветастый сарафан, только что купленный в Бабьей лавке. Наехал плотный
чернявый холоп в коротком темно-синем кафтане.  Глаза наглые,  с лихим
озорством.  Отвел  назад  руку  с  нагайкой,  примерился  и сильно,  с
оттяжкой полоснул по сарафану.  Сарафан мягко соскользнул  в  лужу,  а
мужик оторопело застыл с отсеченным рукавом.
     - Энто как же, родимые?
     - Гись! Стопчем!
     Холоп стеганул мужика по спине,  тот отскочил, едва не угодив под
колымагу.
     Боярский поезд проследовал дальше, а мужик, придя в себя, побежал
за колымагой, размахивая оторванным рукавом.
     - Поруха, крещеные!
     Толпа смеялась.
     Иванка остановил посадского,  спросил,  как  выйти  из  Рубленого
города к реке.
     - Тут рядом. Ступайте вон на ту стрельню, а под ней ворога. Через
их к Волге сойдете.
     Миновали ворота и вышли на берег. Он был высок и обрывист, далеко
внизу бежала Волга.
     - Вот это брег! - воскликнул Васюта.
     А Болотников  обратил  внимание  на то,  что под крепостью нет ни
земляных валов, ни рва, заполненного водой.
     "Да они  вовсе  и  не надобны,  - невольно подумалось ему.  - Ишь
какой брег неприступный".
     Поразила Иванку  и  сама  Волга:  впервые он видел такую широкую,
величавую реку;  по Волге плыли струги,  насады и расшивы  под  белыми
парусами.  Внизу же, у пристаней, было людно и гомонно. Судовые ярыжки
грузили товары,  доносились крики купцов и приказчиков, сновали телеги
с возами. Услышали парни и иноземную речь.
     - Знать,  купцы заморские.  Глянь,  какие  чудные,  -  рассмеялся
Васюта, указывая на людей в диковинных нарядах.
     Иванка улыбнулся:  уж больно потешны гости заморские. В париках и
камзолах, в коротких портках, на ногах чулки и башмаки.
     - Ну и портки! - заливался Васюта. - Срамотища.
     Спустились к   берегу   и   неторопливо   побрели   вдоль  Волги,
приглядываясь к купцам.
     "Кто ж  из  них  в  Астрахань  пойдет?  Да и возьмет ли?" - думал
Болотников.
     Останавливались у   каждого   судна,   спрашивали,   но  купцы  и
приказчики были неразговорчивы, гнали прочь.
     Один из  купцов  дозволил  разгрузить  трюм,  но с собой брать не
захотел.
     - Не ведаю вас, ступайте.
     - А ежели без денег? - спросил Болотников.
     - Как это без денег? - вскинул кустистые брови купец.
     - Да так.  Возьми нас гребцами или работными - кули  таскать.  Мы
хоть  до Хвалынского моря пойдем,  а денег не спросим.  Охота нам Русь
поглядеть.
     - Кули таскать?..  Без денег?  - купчина ехидно прищурил глаза. -
Воровать замыслили?  Товар пограбить,  а меня в воду? А ну проваливай!
Стрельцов кликну!
     - Чего шумишь,  Еремей Митрич?  Рыбу испугаешь, - весело произнес
шедший мимо купец в суконном кафтане нараспашку.
     - Да вот,  кажись,  лихие,  - мотнул  бородой  на  парией  Еремей
Митрич.
     Купец глянул на Болотникова и нахмурился.
     - Чего ж проманул, ростовец? Не ко мне ль снаряжался?
     Перед Иванкой стоял знакомый купец с озера Неро.
     - Прости, Мефодий Кузьмин. Содруг мой в тот день затерялся. А без
него уйти не мог.
     - А как здесь очутился?
     - Здесь?  -  почесал  затылок  Иванка,  и  в  глазах  его  запала
смешинка.  -  Так  тебя ж искал,  Мефодий Кузьмич.  Мекал,  ждать меня
будешь. Куда ж тебе в Астрахань без ярыжек?
     - Задорный ты,  - ухмыльнулся купец.  - А товар мой не пограбишь?
Вишь, Еремей-то Митрич опасается.
     - Коль  крепко  стеречь  будешь  -  не  пограблю,  - все с той же
смешинкой ответил Болотников.
     - У-ух, задорный... И содруг твой экий?
     - Так ведь из одного горшка щи хлебаем. Бери, Мефодий Кузьмич, не
пожалеешь.
     Купец увесисто хлопнул Иванку по плечу.
     - Беру, прокудник! И друга твоего. Идем к насаду.
     Пока шли до судна, Иванка обрадовано поглядывал на Волгу.
     "Вот уж не гадал,  не ведал.  Знать, сам бог нам Мефодия Кузьмича
послал. И купец, кажись, веселый".
     Мефодий же   Кузьмич,  как  потом  прознал  Болотников,  три  дня
простоял в Ярославле из-за своих  торговых  дел.  Половину  товара  он
выгодно сбыл на городском торгу,  а затем пошел с мошной на Английское
подворье.  Закупил нового товару и теперь грузил его  на  судно.  Рано
утром насад должен был отправиться в дальний путь.
     Управились быстро:  еще дотемна заполнили трюм бочками и  кулями.
Мефодий Кузьмич молвил:
     - Покуда погуляйте,  молодцы. Да, смотрите, в кабаке не упейтесь.
Питухи мне не надобны.
     - Да мы ж  по  единой,  с  устатку,  -  подмигнул  ватаге  рослый
крутоплечий ярыга.
     - Ведаю тебя, Игоська. Лишь бы до ковша добраться.
     - Да клянусь богом - по единой! - перекрестился Игоська.
     - Не клянись. Бога ты давно закинул. Лучше мне, Мефодию Кузьмичу,
слово дай.
     - А, може, без слова, а? - поскучнел Игоська.
     - Тогда сиди в насаде.
     Игоська тяжко вздохнул, кисло посмотрел на ватагу.
     - Быть по-твоему, Мефодий Кузьмич.
     - Ну то-то. Гуляй, молодцы.
     Ярыжки поплелись в гору. Иванка поглядел вслед, вспомнил про деда
Лапотка и ступил к Мефодию Кузьмичу.
     - И нам можно?
     - Отчего ж нельзя,  ступайте. Но уговор тот же - питухов на судне
не держу, - глаза купца были строгими.
     - Попрощаться нам  надо.  Сюда  с  калинами  брели,  -  признался
Болотников.
     - То дело доброе, идите.
     Иванка и  Васюта  догнали  артель,  Игоська  оценивающе глянул на
обоих, спросил:
     - Никак, с нами пойдете?
     - С вами.
     - И далече?
     - А пока купец не выгонит,
     - Купец?  - сузил глаза Игоська.  - А ведаешь ли ты, паря, что на
Волге не купец,  артель верховодит?  Не ведаешь.  Так вот мотай на ус.
Купец на воде никто,  клоп в углу.  Он един середь нас, и ежели артели
будет не слюбен - тут ему и хана. В куль - и в воду. Волга, брат.
     - Выходит, рисковый мужик Мефодий Кузьмич.
     - Без риску купца не бывает.
     Поднялись к  крепости.  Через  Волжские  ворота прошли в Рубленый
город;  потолкались по торговым рядам,  выпили сбитня  и  свернули  на
Ильинку.
     Недалеко от  боярского  подворья  мужики  рубили  новую  церковь.
Звенели топоры,  летела белая легкая стружка, духовито пахло смолистой
сосной.  Возле сруба прохаживался тучный боярин в бобровой шубе. Глаза
маленькие, заплывшие, черная борода копной. Тыкал посохом, изрекал:
     - Красно храм ставьте,  не посрамите.  Я, чать, сто рублев святым
отцам отвалил.
     - Не сумлевайся,  батюшка Фотей Нилыч,  храм поставим благолепый.
Не пропадет твоя мошна,  - со скрытой усмешкой произнес старый мастер,
кланяясь боярину.
     Мимо Фотея Нилыча,  шлепая по луже босыми ногами,  пробежал рыжий
мальчонка в длинной до пят рубахе.  Обрызнул боярину шубу. Тот стукнул
о землю посохом.
     - Подь сюда, нечестивец!
     Мальчонка подошел, испуганно втянув голову в плечи.
     - Вот тебе, поганец!
     Боярин с   силой   огрел  мальчонку  посохом,  тот  вскрикнул  и,
скорчившись от боли, закатался по земле.
     Болотников тяжело и насупленно шагнул к боярину.
     - Аль можно так?
     - Прочь!  - глаза Фотея налились кровью.  - Дожили! Смерд боярина
попрекает.
     Иванка вспыхнул, неведомая злая сила толкнула к боярину; выхватил
посох, ударил.
     - Караул! - завопил Фотей Нилыч.
     Болотников ударил в другой раз,  в третий,  сбил боярина  наземь.
Посох переломился.
     Подскочил Васюта, рванул Болотникова за плечо.
     - Ныряй  к соловью!  (Соловей - так называли в народе извозчиков,
ямщиков.)
     Мимо ехал  извозчик  верхом  на коне;  Иванка и Васюта прыгнули в
возок.
     - Гони, борода!
     Извозчик понимающе хмыкнул и стеганул лошадь.
     - Проворь, буланая!
     Возок затерялся  в  узких,  кривых  улочках.  Извозчик  остановил
лошадь подле глухого монастырского подворья, глянул на Иванку, крутнул
головой.
     - Смел ты, паря... И поделом Фотею. Лют!
     Болотников протянул полушку, извозчик отказался.
     - Не. С таких не беру... Знатно ты боярина попотчевал.
     Иванка и Васюта встретились с нищебродами у храма  Ильи  Пророка.
Братия ожидала вечерню,  расположившись на лужайке у ограды;  развязав
котомки и переметные сумки,  трапезовали.  (В описываемый период  храм
был еще деревянным.)
     - Ну как помолились, старцы? - спросил Болотников.
     - Помолились, чадо. Поснедай с нами, - молвил дед Лапоток.
     - Спасибо, сыты мы... Попрощаться пришли.
     - Попрощаться?.. Куды ж удумали, чада?
     - По Волге с купцом поплывем. В судовые ярыжки нанялись, старче.
     Дед Лапоток   перестал   жевать,  повернулся  к  Волге,  обхватив
крепкими жилистыми руками колени. Лицо стало задумчивым.
     - Когда-то  и  мне  довелось плыть на струге.  Под Казань ходил с
ратью Ивана Грозного. Тогда я ишо зрячим был, белый свет видел.
     Замолчал, вспомнив  далекую  молодость,  и,  казалось,  посветлел
лицом. Потом вздохнул и вновь заговорил:
     - Чую,  не для того вы сюда шли,  чтоб к купцу наниматься. Не так
ли?
     - Воистину, старче.
     - Ведал то, сердцем ведал, молоднше. Пойдете вы дале, к простору,
где нет ни купцов, ни бояр.
     - И на сей раз угадал, старче. В Поле наша дорога.
     - Жаль,  очи  не  зрят,  а то бы с вами пошел.  В Диком Поле я не
бывал,  молодшие,  однако много о нем наслышан. Дай-то вам бог доброго
пути.
     Герасим, сидевший возле Лапотка, вдруг встрепенулся и привстал на
колени, вглядываясь в боярина, идущего к храму.
     - Он... Он, треклятый. Глянь, братия.
     Нищеброды уставились на боярина, зло загалдели:
     - Матерой. Ишь, пузо нажрал.
     - Убивец!
     - Покарай его, всевышний!
     Признали боярина  и  Иванка  с Васютой:  то был Фотей Нилыч.  Шел
скособочась, тяжело припадая на левую ногу.
     - Аль встречались с ним? - усмехнулся Иванка.
     - Свел господь,  - насупился  Герасим.  -  Это  тот  (самый,  что
Николушку нашего порешил. У-у, треклятый!
     Боярин был далеко,  не слышал,  но нищеброды загалдели еще злее и
громче. Оборвал шум Лапоток:
     - Угомонись,  братия!  Словами  горю  не  поможешь...  Тут   иное
надобно.
     Нищеброды смолкли, глянули на Лапотка.
     - О чем речешь, калика? - вопросил один из убогих.
     - Ужель запамятовали?  А не ты ль,  Герасим, пуще всех на боярина
ярился? Не ты ль к мщению взывал?
     - И ныне взываю,  Лапоток.  Не забыть мне Николушку, до сих пор в
очах стоит,  - Герасим ткнул клюкой в сторону боярского терема.  - Вон
каки хоромы боярин поставил,  во всем граде таких не сыщешь.  Да токмо
не сидеть те в них, боярин. Так ли, братия?
     Глаза Герасима были отчаянными.
     - Так, Герасим! Отомстим за Николушку.
     - Петуха пустим...
     "Вот тебе  и  убогие,  - порадовался Болотников за нищебродов.  -
Дерзкой народ!..  Но петуха пустить не просто: караульные на подворье.
Тут сноровка надобна да сила.  Убогих же в един миг схватят - и прощай
волюшка. За петуха - голову с плеч".
     Вслух же вымолвил:
     - Кровь на боярине,  зрел его ныне.  Пес он...  В полночь с  вами
пойду.
     - А как же насад? - спросил Васюта.
     - Насад не уйдет, друже. Поспеем к купцу... Пойдешь ли со мной?
     - Сто бед - один ответ, - вздохнул Васюта.
     - Добро... А вы ж, старцы, ползите в слободу. Без вас управимся.
     - Старцы пущай бредут,  а я с вами.  Мой был Николушка.  Зол я на
боярина, - произнес Герасим.
     Дед Лапоток поднялся и обнял Болотникова за плечи.
     - Удал  ты,  детинушка.  Порадей за дело праведное,  а мы тебя не
забудем, - облобызал Иванку, перекрестил. - Удачи тебе.
     - Прощай, дед. Прощай, братия.

     Прибежали к   насаду   после  полуночи.  Над  крепостью  полыхало
багровое пламя, тревожно гудел набат.
     - Как  бы  и  другие  усадьбы  не занялись,  - обеспокоено молвил
Васюта.
     - Бояр жалеешь,  - сурово бросил Болотников.  - В Рубленом городе
тяглых дворов не водится,  слободы далече.  А  бояре  да  купцы  пусть
горят. Поболе бы таких костров на Руси.


 * Часть 2 *

ДИКОЕ ПОЛЕ

ГЛАВА 1
                           СТЕПНЫЕ ЗАСТАВЫ

     Матерый орел  долго  парил  над  высоким рыжим курганом,  а затем
опустился на безглазую каменную бабу.
     Тихо, затаенно, пустынно.
     У подножия холма,  в мягком степном ковыле, белеют два человечьих
черепа;  тут  же  - поржавевшая кривая сабля и тяжелый широкий меч.  А
чуть поодаль,  покачиваясь в траве,  заунывно поет на упругом  горячем
ветру длинная красная стрела.
     Орел повернул голову,  насторожился;  за бурыми холмами,  в синем
просторе,  послышался шум яростной битвы;  пронзительное ржание коней,
гортанные выкрики, лязганье оружия...
     С опаленных,   знойных   курганов   полетели   на   кровавый  пир
вороны-стервятники.
     Дикое Поле!
     Огромное, степное, раздольное!
     Край ордынцев и донских казаков,  край гордой мятежной повольницы
и  беглого  сермяжного  люда.  Сюда,  на  вольный   степной   простор,
пробираются  через  лесную  дремучую  Русь  москвитяне  и  новгородцы,
владимирцы и ярославцы, суздальцы и рязанцы...
     Бегут на Волгу и Дон, Медведицу и Донец, Хопер и Айдар... Бегут в
поисках лучшей доли мужики-страдники  и  кабальные  холопы,  посадская
чернь  и  ратные  люди,  бобыли  и  монастырские трудники,  государевы
преступники и попы-расстриги... Бегут от боярских неправд, застенков и
лютого голода.
     Уж давно ополчились на южную окраину бояре, шумели в Думе:
     "Найди управу на чернь, государь! Обезлюдели вотчины, мужики нивы
побросали,  некому за соху взяться.  Прикажи ослушников  имать.  А  на
окраину  служилых  людей  пошли,  пущай стеной встанут перед воровским
Доном!"
     И царь  приказал.  Многих  ловили,  били  кнутом  и  возвращали к
боярам.  Однако велико и бескрайне Дикое Поле,  не усмотреть стрельцам
за всеми беглыми; ежегодно сотни, тысячи людей просачивались в степное
Понизовье,  оседая в казачьих станицах.  Жили в куренях  и  землянках,
зачастую  без  рухляди  и  скотины,  предпочитая  лихого коня и острую
саблю.  Жили вольно,  не ведая ни господ с приказчиками и тиунами,  ни
городских воевод с губными старостами и ярыжками.  Били в степях зверя
и птицу,  ловили в озерах и реках  рыбу.  А  рядом,  совсем  рядом,  в
нескольких  поприщах  от казачьих городков и становищ рыскали по степи
коварные,  сметливые ордынцы.  Жажда добычи снимала степняков со своих
кочевий и собирала в сотни,  тысячи и тумены. Ордынцев и янычар манили
дорогие, невиданной красоты, русские меха, золотая и серебряная утварь
боярских хором и золотое убранство храмов, синеокие русские полонянки,
которым нет цены на невольничьих рынках.  (Тумен  -  войско  в  десять
тысяч воинов.)
     Первыми всегда принимали басурманский удар казаки-повольники. Это
они  стойко  защищали свои станицы,  заслоняя Русь от злого чужеземца;
это они истребляли  поганых  и  сами  теряли  буйные  головы,  обагряя
обильной кровью горячие степи.
     Дикое Поле!
     Ратное поле!
     Поле казачьей удали, подвигов и сражений.
     Поле - щит!

     Отяжелевший ворон уселся на череп.  Вновь все стихло,  лишь возле
серой каменной бабы продолжала свою скорбную песнь тонкая стрела.
     За курган   свалилось   багровое   солнце,   погружая   степь   в
тревожно-таинственный сумрак.
     Тихо и задумчиво шелестели травы.
     От каменного идолища протянулась длинная тень.
     На череп наткнулось колючее перекати-поле,  будто остановилось на
короткий отдых; но вот подул ветер, степной бродяга шелохнулся и вновь
побежал по седому ковылю.

     Гордая вольная  птица  парила над широкой степью;  парила высоко,
видя порыжевшие от знойного солнца холмы и курганы,  казачьи заставы и
сторожи;  видела она и ордынских лазутчиков,  скрытно пробиравшихся по
лощинам, балкам и шляхам.
     "Добро той   птице.   Она  сильна  и  властвует  над  степью",  -
подумалось Болотникову.
     Он лежал  на  спине,  широко  раскинув руки и утонув в горьковато
пахнущем бурьяне.
     Душно, рубаха  прилипла к горячему телу,  свалялись черные кольца
волос на лбу.  А над степью ни ветерка;  травы поникли,  и вся  жизнь,
казалось, замерла, погружаясь в вялую дрему.
     Невдалеке послышался  дробный  стук  конских  копыт.   Болотников
поднял голову - скакал всадник на буланом коне.
     - Татары, батько!
     Болотников поднялся,  поспешно натянул кафтан, пристегнул саблю с
серебряным эфесом и бегом спустился в балку,  где  у  тихо  журчавшего
ручейка пасся гнедой конь. Вставил ногу в стремя, оттолкнулся от земли
и легко перекинулся на красное седло.  Огрел коня плетью и выскочил из
балки.
     - Много ли поганых?
     - Два десятка, батько.
     Быстро доскакали до кургана.  Дозорные казаки готовились запалить
костер, чтобы оповестить о татарах другие сторожи.
     - Зрите ли поганых? - спросил Болотников, осадив коня.
     - Не зрим,  батько,  - ответил черноусый коренастый казак в синем
зипуне.
     - Никак   в   лощине  упрятались,  -  молвил  второй,  высокий  и
сухотелый,  в одних красных  штанах.  На  смуглой  груди  болтался  на
крученом  гайтане  серебряный  крест..  -  Поджигать  сушняк,  атаман?
(Гайтан - плетеный шнурок или тесьма для нательного креста.)
     - Погодь,  Юрко.  Успеем дозоры взбулгачить. Татары малым войском
на Русь не ходят.  То юртджи. Где приметил их, Деня? (Юртджи - военная
разведка татар.)
     Деня, казак молодой,  с короткой русой бородкой по круглому лицу,
указал саблей в сторону Волчьего буерака.
     - Там, батько.
     Станичный атаман  на  минуту задумался.  До Волчьею буерака окол