гоню! - вновь притопнул ногой Евстигней Саввич.
     - Сделай милость,  - ничуть не робея, произнес Илейка, покручивая
красным концом кушака.
     - И сделаю. Не нужон мне такой работный!
     - Ну-ну,  купец.  Однако  ж  наплачешься  без  меня.  В  ножки бы
поклонился, а то поздно будет.
     - Это тебе-то в ножки? Экой сын боярский выискался.
     - А,  может,  и царский,  - горделиво  повел  плечами  Илейка.  -
Кланяйся цареву сыну, купчина!
     - Укроти язык, богохульник! Немедля прогоню!
     Пронькин полез из трюма на корму.  Крикнул букатнику: (Букатник -
лоцман, рулевой.)
     - Давай к берегу, Парфенка!
     Огромный, лешачьего виду мужик,  без рубахи,  в сермяжных портах,
недоуменно повернул в сторону Пронькина лохматую голову. Пробасил:
     - Пошто к берегу? Тут ни села, ни города.
     - А я, сказываю, рули!
     - Ну как знаешь, хозяин... Но токмо я бы поостерегся. Как бы...
     Но Евстигней  уже  шагнул  в  мурью.  Все  его  мысли были заняты
Илейкой. Спросил у приказчика:
     - Сколь причитается этому нечестивцу?
     - Алтын и две деньги, батюшка.
     - Довольно  с  него и алтына.  Выдай и пущай проваливает.  Артель
мутит, крамольник!
     Вскоре насад,  повернув  к  правому  берегу,  ткнулся  в  отмель.
Евстигней едва устоял на ногах,  а  колченогого  приказчика  кинуло  к
стенке мурьи.
     - Полегче,  охламон!  - заорал на букатника Пронькин и  ступил  к
трюму. - Вылазь, Илейка! Прочь с моего насада!
     Илейка выбрался со  всеми  работными.  Дерзкие,  кудлатые  мужики
обступили Евстигнея.
     - Уходим,  купец.  Подавай деньгу! - нагловато ощерился Илейка. -
Уходим всей артелью.
     - Как это артелью?  Я артель не гоню.  Куды ж вы, милочки. Такого
уговору не было.
     - Вестимо, хозяин. Чтоб ватамана нашего сгонять, уговору не было.
Где ватаман,  там и артель. Так что, прощевай, Пронькин, - молвил один
из мужиков.
     Евстигней Саввич  поперхнулся,  такого оборота он не ожидал.  Без
артели на Волге пропадешь.
     - Подавай деньгу!  - настаивал Илейка.  - Поди,  не задарма насад
грузили.
     Евстигней Саввич  аж  взмок  весь.  Злости как и не было.  Молвил
умиротворенно:
     - Вы  бы отпустили ватамана.  Пущай идет с богом.  Поставьте себе
нового старшого, и поплывем дале. Я вам по два алтына накину.
     - Не выйдет,  хозяин. Артель ватамана не кидает. Плата деньгу - и
прощевай. Другого купца сыщем.
     Не по нутру Евстигнею слова артели. И дернул же его черт нанять в
Ярославле этих ярыжек.  А все купец Федот Сажин.  Это он  присоветовал
взять на насад артель Илейки.
     "Бери, Евстигней Саввич,  не покаешься.  Илейка,  хоть  и  годами
млад, но Волгу ведает вдоль и поперек".
     "Что за Илейка?"
     "Из города  Мурома,  и  прозвище  его  Муромец.  Не  единожды  до
Астрахани хаживал.  Сметлив и ловок,  бурлацкое  дело  ведает.  Лучшей
артели тебе по всей Волге не сыскать".
     "А сам чего Илейку не берешь?"
     "Налетось брал,  премного доволен был. А нонче мне не до Волги, в
Москву с товаром поеду.  Тебе ж,  как дружку старинному,  Илейку взять
присоветую. Он тут нонче, в Ярославле".
     Вот так и нанял Илейку Муромца.  Всучил же Федот Сашин! А, может,
и  нарочно  всучил?  Кушак-то с деньгами до сих пор у Федота в памяти.
Поди,  не больно-то верит, что кушак скоморох удалой снес. Злопамятлив
же  ярославский  купец...  Но  как  теперь  с артелью быть?  И Муромца
неохота держать, и с ярыгами нельзя средь путины распрощаться.
     Ступил к купцу букатник Парфен.
     - На мель сели, хозяин.
     - На мель? - обеспокоился Евстигней. - Чать, шестами оттолкнемся.
     - Не осилить, хозяин. Бурлаки надобны.
     Евстигней и  вовсе  растерялся.  Напасть  за напастью!  Глянул на
Илейку и сменил гнев на милость.
     - Не  тебя  жалею - артель.  Бог с тобой,  оставайся да берись за
бечеву.
     Илейка же,   зыркнув   хитрыми   проворными  глазами  по  артели,
закобенился:
     - Не,  хозяин,  уйдем мы.  Худо нам у тебя, живем впроголодь. Так
ли, братцы?
     - Вестимо, Илейка! Харч скудный!
     - Деньга малая! Айда с насада!
     Евстигней Саввич  не  на  шутку  испугался:  коль  ватага сойдет,
сидеть ему на мели.  Берега  тут  пустынные,  не  скоро  новую  артель
сыщешь.  Да  и  струги  со стрельцами уплывут.  Одному же по разбойной
Волге плыть опасливо,  вмиг на лихих нарвешься, а те не пощадят. Сколь
добрых купцов утопили!
     - Да кто ж в беде судно бросает,  милочки?  Порадейте, а я уж вас
не обижу.
     - Уйдем! - решительно тряхнул кудрями Илейка.
     - Христом  богом  прошу!  - взмолился Евстигней Саввич.  - Берите
бечеву, так и быть набавлю.
     - Много ли, хозяин?
     - По три алтына.
     - Не, хозяин, мало. Накинешь по полтине - за бечеву возьмемся.
     - Да вы что,  милочки!  - ахнул Евстигней.  - Ни один  купец  вам
столь не накинет. Довольно с вас и пяти алтын.
     - Напрасно торгуешься,  хозяин. Слово артели крепкое. Выкладывай,
покуда струги не ушли.  Да чтоб сразу,  на руки! - все больше и больше
наглел Илейка.
     - Да  то  ж  разор,  душегубы,  - простонал Евстигней Саввич.  Но
делать нечего - пошел в мурью.
     А ватага продолжала выкрикивать!
     - Щей мясных два раза на день!
     - Чарку утром, чарку вечером!
     - За бечеву - чарку!
     - В остудные дни - чарку!
     Вылез из мурьи Евстигней Саввич, дрожащими руками артель деньгами
пожаловал. Бурчал смуро:
     - Средь бела дня грабите,  лиходеи. Без бога живете. Ох и накажет
же вас владыка небесный, ох, накажет!
     - Ниче,  хозяин,  - сверкал белыми крепкими зубами Илейка.  - Бог
милостив. Не жадничай. Эк руки-то трясутся.
     - Не скалься, душегуб! Денежки великим трудом нажиты.
     - Ведаем мы купецкие труды,  - еще больше рассмеялся Илейка. - На
Руси три вора; судья, купец да приказчик.
     - Замолчь, нечестивец!
     Ватага захохотала и полезла с насада на отмель.
     - К бечеве, водоброды!
     Первым впрягся в хомут шишка.  То был могучий букатник  Парфенка.
После  него  залезли  в лямки и остальные бурлаки.  (Шишка - передовой
бурлак в лямке.)
     - А ну тяни, ребятушки!
     - Тяни-и-и!
     - Пошла, дубинушка-а-а!
     Тяжко бурлакам!  Но вот насад начал медленно сползать с  песчаной
отмели.
     - Пошла, дубинушка, пошла-а-а!
     Насад выбрался  на глубину.  Бурлаки кинулись в воду и по канатам
полезли на палубу. Евстигней тотчас заорал букатнику:
     - Правь за стругами, Парфенка!

ГЛАВА 10
                           БОГАТЫРСКИЙ УТЕС

     Казачье войско плыло вверх по Волге.
     Река была тихой,  играла рыба, над самой Волгой с криком носились
чайки, в густых прибрежных камышах поскрипывали коростели.
     Гулебщики дружно   налегали  на  весла,  поспешая  к  жигулевским
крутоярам. Летели челны. Весело перекрикивались повольники:
     - Наддай, станишники! Ходи, весла!
     - Расступись, матушка Волга!
     На ертаульном  струге  плыл  атаман  с есаулами.  Здесь же были и
Гаруня с Первушкой.  У молодого  детины  радостным  блеском  искрились
глаза. Он смотрел на раздольную Волгу, на синие просторы, на задорные,
мужественные лица удалых казаков,  и в душе его рождалась  песня.  Все
было для него необычно и ново:  и могучий чернобородый атаман, и добры
молодцы есаулы,  дымящие трубками,  и сказы повольников о  походах  да
богатырских сражениях. Первушка хмелел без вина.
     - Любо ли с нами,  сынко?  - обнимая Первушку за плечи, спрашивал
Иван Гаруня, не переставая любоваться своим чадом.
     - Любо,  батяня!  - счастливо восклицал Первушка,  готовый обнять
всех на свете.
     Плыл Болотников скрытно и сторожко:  не хотелось  раньше  времени
вспугнуть  купеческие караваны.  По левому степному берегу ускакали на
десяток верст вперед казачьи дозоры.  В случае чего они упредят войско
о торговых судах и стрелецких заставах.
     На челнах плыли триста казаков, остальное войско ехало берегом на
конях. Еще в острожке Болотников высказывал есаулам:
     - Добро бы прийти на Луку на челнах и конно.  Без коня  казак  не
казак.
     - Вестимо,  батько,  - кивали есаулы.  - Не век  же  мы  на  Луке
пробудем. Поди, к зиме в степь вернемся.
     - Поглядим, други. Придется двум сотням вновь по Скрытие плыть.
     - И  сплаваем,  батька.  Вспять-то легче,  течение понесет,  да и
челны будут рядом, - молвил Нечайка.
     Однако плыть  конно  по  Скрытне  не пришлось:  выручил Первушка.
Сидел как-то с ним на бережку дед Гаруня и рассуждал:
     - Ловко  же вы упрятались.  Ни пройти,  ни проехать,  ни ногой не
ступить. Чай, видел, как мы пробирались?
     - Видел, - кивнул Первушка и чему-то затаенно усмехнулся.
     - Атаман наш триста коней мужикам пожаловал,  - продолжал Гаруня.
Живи  не  тужи.  А  вот на остальных сызнова по завертям поплывем,  на
челны-то все не уйдут.  А речонка  лютая,  того  и  гляди,  угодишь  к
водяному.
     Первушка призадумался.  Он долго молчал,  а  затем  повернулся  к
отцу, порываясь что-то сказать, но так и не вымолвил ни слова.
     - Чего мечешься, сынко? Иль раздумал в казаки идти?
     - И  вовсе  нет,  батяня,  - горячо отозвался Первушка.  - Отныне
никто меня не удержит,  как на крыльях  за  тобой  полечу.  Иное  хочу
молвить, да вот язык не ворочается... Страшно то поведать, зазорно.
     - Аль  какая  зазнобушка  присушила?  Так  выбирай,  сынко.  Либо
казаковать, либо с девкой тешиться.
     - Нет у меня зазнобы,  батяня...  Вот ты за казаков пасешься, кои
по речке с конями поплывут.
     - Пасусь, сынко.
     - А можно... можно, батяня, и посуху пройти.
     - Уж не на ковре ли самолете?  Да где  ж  тут  у  вас  посуху?  -
усомнился Гаруня.
     - От крепости в лес  есть  потаенная  тропа,  -  решился  наконец
Первушка. - Выведет к самой Волге.
     - Любо, сынко! - возрадовался Гаруня. - Чего ж ране не поведал?
     - Нельзя  о  том сказывать,  батеня.  Так мир порешил.  Ежели кто
чужому потаенную тропу выдаст, тому смерть.
     - Круто же ваш круг установил.
     - А иначе нельзя,  батяня. То тропа спасения. Поганый ли сунется,
люди  ли  государевы,  а  мужиков  наших  не достать.  Тропа и к Волге
выведет, и в лесу упрячет. Там у нас, на случай беды, землянки нарыты.
Не одно налетье можно высидеть. И зверя вдоволь, и угодья бортные.
     - Вон как... А все ж проведешь, сынко?
     - Проведу,  батяня.  Но возврата мне не будет - мир сказнит.  Так
что навсегда с селянами распрощаюсь. С тобой пойду.
     Крепко обнял сына Иван Гаруня и повел к атаману.
     На другое утро Первушка вывел конный  отряд  к  Волге.  Затем  он
долго и молчаливо расставался с родимой сторонушкой.
     "Простите, мужики,  - крестился Первушка на сумрачный лес.  -  Не
хотел  вам зла-корысти.  Знать,  уж так бог повелел,  чтоб мне с земли
родной сойти да белый  свет  поглядеть.  Прощайте,  сельчане.  Прощай,
Скрытня-река!"
     Положил Первушка горсть земли в ладанку,  низко поклонился лесу и
пошагал к казакам.
     - Да ты не горюй,  парень.  О заветной тропке никому не скажем, -
ободрил Нечайка.
     - Тропки не будет. Завалят ее мужики да новую прорубят.

     На крутояре показался конный дозор. Казаки замахали шапками.
     - С какой-то вестью,  - поднялся на нос струга Болотников. - А ну
греби, други, к берегу!
     Челн атамана приблизился к крутояру. Казаки наверху закричали:
     - С ногаями столкнулись,  батька!  Отбили отару баранов да  косяк
лошадей! Ноне с мясом будем!
     - Много ли донцов потеряли?
     - Шестерых, батька!
     Казаки на челнах сняли шапки.
     - Надо бы мясо на челны, батька!
     - Добро. Яр кончится - спускайтесь к челнам!
     Свыше тысячи   баранов  притащили  казаки  к  берегу.  Их  тотчас
разделали,  присолили и перетащили на струги.  Солью запаслись  еще  в
острожке. Мужики, обрадовавшись лошадям, позвали казаков на варницу.
     - Соли у  нас  довольно,  век  не  приесть.  Берите,  сколь  душа
пожелает.
     И вот мужичий дар крепко сгодился.
     Часть мяса  разрезали  на  тонкие  ломтики  и выставили на солнце
сушить да вялить. Казаки ожили, довольно гудели.
     - Ноне заживем, братцы. Это те не рыба.
     Болотников же  был  вдвойне  доволен:  казаки  отбили  у  поганых
ногайских лошадей. Теперь опять все войско будет на конях.
     На четвертый день завиднелись Жигулевские горы.
     - Ну,  слава  богу,  знать,  доплыли,  - размашисто перекрестился
Болотников,  жадно  всматриваясь  в  окутанные  синей  дымкой  высокие
вершины.  Сколь дней, сколь ночей пробирались донцы к грозным волжским
утесам, и вот пристанище удалой повольницы рядом.
     - Ко мне, есаулы!
     Мирон Нагиба,  Васюта Шестак,  Нечайка Бобыль,  Степан Нетяга  да
казак-собинка Иван Гаруня расселись вокруг атамана.
     - Где вставать будем,  други? Жигули обогнем или тут, под горами,
вылезем?
     - А спознаем у Гаруни,  атаман. Он тут с Ермаком ходил. Сказывай,
дедко.
     - На Луку два пути,  хлопцы,  - приосанился старик.  - Тут, перед
излучиной,  бежит река Уса. Пересекает она всю Луку и подходит истоком
чуть ли не к самой Волге. То один путь, но есть и другой.
     - Погодь, дед, не спеши, - перебил Гаруню Болотников. - Велика ли
сама Лука?
     - Велика, атаман. Ежели огибать горы и идти к устью Усы, то плыть
ишо верст двести, а то и боле. Но то уже другой путь.
     - Много,  дед. Без дозоров плыть двести верст рисково. Можем и на
стрельцов нарваться. Бой принимать - казаков терять. Не за тем мы сюда
пришли.  Не  лучше  ли  на  исток Усы перетащиться?  Далече ли река от
Волги?
     - С версту, атаман.
     - Верста нас не затруднит, перетащимся. Как, есаулы?
     - Перетащим, батько. Огибать не станем. Пошто дни терять?
     - Вестимо, други. Веди, дед.
     Гаруня шагнул  на  нос.  Долго  вглядывался  вдоль  правобережья,
изронил:
     - Пожалуй, вскоре можно и приставать, атаман. Кажись, подходим.
     Гаруня постоял еще с полчаса и взмахнул рукой.
     - Прибыли, хлопцы! Зрите дубраву? Тут и станем.
     Над Волгой пронесся зычный атаманский возглас:
     - К берегу, донцы-ы-ы!
     Челны ткнулись  о  берег.  Казаки  высыпали  на  отмель,  малость
поразмялись, подняв челны на плечи, понесли к Усе.
     Новая река оказалась неширокой,  но довольно быстрой и  глубокой.
Казакам  почти не приходилось браться за весла,  да и поспешать теперь
было уже некуда. Надо было осмотреться в этом диком лесном урочище.
     Справа вздымались  к  синему поднебесью белые утесы,  прорезанные
глубокими ущельями и пещерами,  оврагами и  распадками,  утопающими  в
густой  зелени  непроходимых чащоб.  Вид Жигулевских гор был настолько
дик,  суров и величав, что даже бывалые казаки не смогли удержаться от
восхищенных возгласов: (Белые утесы - Жигулевские горы - известняковой
породы.  Известняк во  многих  местах  обнажен  и  ярко  белеет  среди
окружающей зелени.)
     - Мать честная, вот то сторонушка!
     - Дух захватывает, братцы!
     Болотников любовался  и  ликовал  вместе  с  казаками.  "Сам  бог
повелел тут повольнице быть. Не зря ж о сих местах складывают сказы да
былины.  Казакам-орлам здесь жить да славу обретать",  - взбудораженно
думал он.
     А Первушка от всей этой дикой красы и вовсе ошалел.
     - Ух, ты-ы! - только и нашелся что сказать молодой детина.
     - На утес тебя свожу,  там, где соколы гнездуют. Вот то приволье.
Уж  такая  ширь,  сынок!  Волгу  на  сорок  верст  видно,  - оживленно
высказывал Гаруня.
     Болотников велел остановить струги.  Судно толкнулось о берег,  и
атаман сошел на лужок, опоясанный матерыми столетними дубами.
     - Здесь раскинем стан.
     Казаки высыпали на берег.  Разложили и запалили костры, наполнили
казанки водой, поставили на треножники, положили в котелки мяса.
     Было гомонно.  Донцы радовались концу утомительного похода, тихой
солнечной  дубраве,  дымам  костров,  буйным  травам  под ногами;  ели
жесткие  овсяные  лепешки,  хлебали  мясную  похлебку,   едко   дымили
люльками, гутарили:
     - Любо тут, станишники. Доброе место - Жигули. Походим сабельками
по купчишкам.
     А Болотников пил, ел и все поглядывал на утесы. Его всегда манили
кручи.  Так было и на богородском взгорье,  куда он не раз взбирался с
дедом Пахомом и слушал его сказы о донской повольнице,  так было и  на
степных холмах, с которых любовался раздольем ковыльных степей.
     Молвил есаулам:
     - Пора глядачей ставить. Айда на кручу.
     - Айда, батько.
     Есаулы и  десятка  три  казаков  полезли  к вершинам,  но то было
нелегким делом. Приходилось преодолевать не только чащобы, но и ущелья
да буераки.  Вокруг теснились каменные глыбы,  шумели в густом зеленом
убранстве сосны и ели,  до боли резали глаза ярко сверкающие на солнце
белые утесы.
     - Есть ли тут тропы? - спросил Гаруню Болотников.
     - Есть, атаман. Но ближе к устью. По тем тропам Ермак взбирался.
     - А далече ли устье?
     - С полдня плыть надо.
     - Там потом и встанем.
     Не час  и  не  два пробирались повольники к жигулевским вершинам.
Поустали, дымились драные зипуны и рубахи, гудели непривычные к горным
подъемам ноги. Есаулы заворчали:
     - Поспешил ты, батько. Надо было допрежь о тропе сведать.
     - Ничего,  ничего,  други,  привыкайте  и по горам лазить.  Здесь
теперь наше пристанище,  здесь нам и волчьи ноги иметь, - посмеиваясь,
ответил есаулам Болотников.
     Но вот и вершина утеса.
     - Господи,  Никола-угодник  экая!  тут  красотища!  -  воскликнул
пораженный открывшимся простором Нечайка.
     - Шапками облака подпираем, - вторил ему Васюта.
     А Первушка лишь удивленно хлопал глазами да  крутил  по  сторонам
головой.
     - И  впрямь  соколиный  утес.  Какая  ширь,   други!   -   молвил
Болотников,  снимая шапку. Ветер растрепал его черные кудри, толкнул к
самому обрыву.  Весело рассмеялся. - Ишь ты, дерзкий тут сиверко. Того
и гляди соколом полетишь.
     Долго всматривался в волжские дали.  Прав оказался Гаруня: река и
вправо и влево виднелась на десятки верст. Волга, натыкаясь на могучий
горный кряж, замедляла свой бег и крутой подковой огибала Луку.
     - Славно  здесь  купцов  можно  встретить,  -  довольно  произнес
Нагиба.
     - Славно, Мирон, - кивнул Болотников. - Откуда бы они ни выплыли,
а мы их - таем да врасплох.  Хоть из  устья  Усы  навалимся,  хоть  от
истока к Волге перетащимся. Самое место здесь повольнице.
     - Что верно,  то верно,  батька.  Утайчива Лука.  Теперь лишь  бы
купцов дождаться, - покручивая саблей, сказал Нечайка.
     Болотников обернулся к казакам.
     - Кто из вас, други, хочет в первый дозор заступить?
     - Дозволь мне, батька, не провороню, - вышел вперед Деня.
     - И мне, атаман, - молвил Устим Секира.
     Затем отозвались и другие казаки,  Болотников же оставил на круче
пятерых.
     - Всем придет черед. А теперь на стан, донцы.
     Спускались по  другому  склону,  более  отлогому,  но  еще  более
лесистому. Когда уже были в самом низу и выбрели на просторную поляну,
внезапно из трущоб вылезло около двух сотен обросших, лохматых мужиков
с дубинами,  кистенями, палицами и рогатинами. Ловко и быстро охватили
тесным кольцом казаков.
     Донцы выхватили   сабли.   Один   из   мужиков,    огненно-рыжий,
большеротый, осерчало упредил:
     - Спрячь сабли, побьем!
     Ватага насела грозная и отчаянная, но Болотников не сробел.
     - Геть,  дьяволы!  Прочь!  - зычно прокричал он, потрясая тяжелым
мечом.
     Вожак ватаги оказался не из пугливых.  Взмахнув пудовой  дубиной,
дерзко двинулся на Болотникова.
     - Круши боярских прихвостней!
     Сечу, казалось,   остановить  было  невозможно.  Но  тут  впереди
Болотникова оказался Васюта.
     - Ужель  ты,  Сергуня?  - бесстрашно подходя к мужичьему атаману,
спросил Шестак.
     Вожак остановился.
     - Откель ведаешь?
     - Да кто ж Сергуню на Руси не ведает,  - смягчил голос Васюта.  -
Сергуня - первейший атаман веселых.  Не ты ль под  Москвой  скоморошью
ватагу водил?