- Вестимо, водил... Но тя не ведаю.
     - Да  разве тебе всех упомнить,  - еще более миролюбиво продолжал
Васюта.  - Мужиков на Руси как гороху в амбаре.  Но  обоз  наш  ты  не
должен  запамятовать.  Лет пять назад мы рыбу на царев двор из Ростова
везли,  а ты нас под Москвой встретил.  Аль забыл,  как пятерню в чану
стрекавой пожалил? Чаял винца добыть, а ухватился за карася.
     - Рыбий обоз?  -  нахмурил  лоб  атаман.  -  Людишки  оброчные?..
Кажись, припоминаю, встречал с веселыми такой обоз.
     - Вот и я гутарю! - повеселел Васюта.
     - А ты что, из тех оброчных?
     - Из тех, Сергуня. Когда-то на царя-батюшку рыбку ловил, а ныне -
вольный казак.
     - А энти? - кивнул Сергуня на повольников.
     - Сотоварищи  мои.  Пришли  мы  с донских степей по Волге-матушке
погулять.
     - А  не  из  Самары?  -  все еще недоверчиво вопросил Сергуня.  -
Отлетось вот так  же  с  сабельками  нагрянули.  Норовили  ватагу  мою
изничтожить, так мы им живо шеи свернули.
     Болотников вложил меч в ножны, ступил к Сергуне.
     - Ужель мы с боярскими прихвостнями схожи?  Глянь на зипуны наши,
атаман.
     - Да  зипуны  вы  могли  и  в лесу поизодратъ,  - молвил Сергуня.
Однако цепкий,  наметанный глаз тотчас охватил и рваные, просящие каши
сапоги,  и  заплатанные  портки,  и  грязные  рубахи.  Но больше всего
убедили Сергуню трубки, торчащие в зубах Нечайки и Секиры: царевы люди
бесовское зелье не курят.
     Опустил дубину.
     - Никак,  и  впрямь  с  Дону.  А я-то чаял,  государевы казаки из
Самары. Поди, впервой тут?
     - Впервой,  Сергуня.  А  ты  здесь  давно  ли?  - присаживаясь на
валежину, полюбопытствовал Болотников.
     - Да, почитай, с год обитаемся, - ответил Сергуня, присматриваясь
к донскому атаману.
     Казаки и   ватажники,   усевшись  на  поляну,  завели  меж  собой
оживленный разговор.  Донцы узнали,  что  живут  мужики  в  шалашах  и
землянках неподалеку от Усы.  Два налетья они зорили боярские усадьбы,
нападала  на  купеческие  обозы,  а  потом,  скрываясь  от  стрельцов,
упрятались в жигулевских трущобах.
     Поведали о себе и казака, на что Сергуня изронил:
     - Купцы  малым  числом  по Волге не ходят,  пасутся.  Сбиваются в
большие караваны да людей оружных нанимают. Взять их мудрено.
     - А пытали?
     - Пытали,  атаман.  Но с дубинкой стрельца не осилить. Они ядрами
палят. Поди, и вам хабара не будет.
     - Авось и будет. Казаки и не такие крепости брали. Так ли?
     - Так, батька. Не устоять стрельцу против казака. Сокрушим!

ГЛАВА 11
                          НА ЦАРЕВЫ СТРУГИ!

     В тот же день перебрались  в  устье  Усы.  Отсюда  было  ближе  к
дозорным  утесам,  с  которых  неотрывно  наблюдали  за  Волгой зоркие
глядачи.
     Почти каждый день дозоры доносили:
     - Плывут два насада, батька!
     - Стружок под парусом!
     - Расшива, атаман!
     Но Болотников отмахивался: ждал каравана. Казакам же не терпелось
ринуться на суда.
     - Пошто ждать, батька? Надоело сиднем сидеть. Веди на купцов!
     Болотников, посматривая из прибрежных  зарослей  на  проплывавшие
мимо суда, спокойно гутарил.
     - С этих купцов поживы не будет.  Вон и оружных  не  видно.  Либо
пустые идут, либо с худым товаром. Подождем, други.
     Но казакам неймется.  В полдень,  когда Болотников спал в  шатре,
Степан  Нетяга  не  удержался  и крикнул донцов захватить расшиву.  За
Нетягой бросилось к челнам около сотни повольников. Выплыли из камышей
и устремились к Волге.
     Заметив разбойные челны,  на расшиве испуганно  заметались  люди.
Старый  купец  в  зеленой  суконной однорядке,  схватив медный образок
Николая-чудотворца, в страхе грохнулся на колени.
     - Помоги, святой угодник. Отведи беду!
     Челны ткнулись  о  борта  расшивы,  застучали  багры  и  свальные
крючья, казаки с ловкостью кошек полезли на судно.
     - Ратуйте, православные! - взмолился купец.
     Степан Нетяга сверкнул саблей,  и тело купца осело на палубу.  На
носу расшивы столпились гребцы и бурлаки.
     - В трюмы! - заорал Нетяга.
     Казаки кинулись в трюмы,  но выбрались из них удрученные: расшива
везла  деготь,  пеньку  и  веревки.  Нетяга грязно выругался и полез в
мурью,  но и здесь ждала неудача;  опричь бочонка с квасом  да  лисьей
облезлой шубы в помещении ничего не оказалось.
     Смурые вернулись на стан.
     - Ну как,  атаманы-молодцы,  погуляли? Велик ли дуван привезли? -
осерчало глянул на казаков Болотников.
     Гулебщики виновато потупились, смолчал и Нетяга.
     - Чего ж язык прикусил,  Степан?  Атаманы ныне тебе не указ. Так,
может, тебе и пернач отдать? Как, донцы, волен ли я еще над вами? А то
собирайте круг и выкликайте Степана.
     - Прости,  батька,  -  молвили  казаки.  - Другого атамана нам не
надо. Прости.
     - Владей перначом, - буркнул Нетяга.
     - А коли так, - сурово молвил Болотников, - то во всем положитесь
на атамана.
     - С тобой, батька! - вновь изронили казаки.
     Степан же Нетяга молчаливо ушел в шалаш.

     К стану  Болотникова  пришел  Сергуня.  Казака  проводили  его  к
атаманскому шатру.
     - Как живется-можется, Иван? - весело спросил крестьянский вожак.
     - Да пока ни в сито, ни в решето... С чем пожаловал?
     Сергуня глянул на есаулов, крякнул:
     - Мне бы с глазу на глаз... Дело есть.
     - А  чего  ж  особняком?  Я  от  своих  есаулов  утайка не держу.
Сказывай, Сергуня.
     - Вона  как,  -  крутнул  головой Сергуня.  - Ну,  как знаешь.  С
просьбой к тебе от ватаги. Прими под свою руку на купцов.
     - А чего ж сами?
     - Самим нам суда не взять. Я уж сказывал - без стрельцов караваны
ныне не ходят. А у моей ватаги, сам знаешь, рогатины да дубины. Куды ж
с таким воинством сунешься?
     - Так ведь и мы без пушек.
     - А пистоли,  самопалы да сабли?  Все ж не дубина.  Да и к бою вы
свычны.  Примай,  атаман!  Вкупе  да с божьей милостью скорее служилых
осилим.
     - А челны?
     - И челны найдутся,  атаман.  Долбленки из дуба.  С полста  лодок
наберем.  А могем ишо надолбить, мужики к топору свычны. Так по рукам,
Иван?
     Болотников повернулся к есаулам:
     - Примем ли ватагу, други?
     - Примем, батька, - кивнул Васюта.
     - Чем грудней, тем задору больше, - сказал Нагиба.
     Степан Нетяга возразил:
     - А по мне,  атаман,  без мужичья обойдемся, На кой ляд нам чужие
люди? Сами управимся.
     - Чем же тебе мужичье не по нраву?
     - А  тем,  -  колюче боднул атамана Нетяга.  - Неча в чужой котел
лапу запускать.
     По лицу Болотникова пробежала тень.
     - Зазорно  слушать  тебя,  Степан.  Ужель  донские  казаки  такие
скареды?  Ужель от своего брата-мужика нам откреститься?  Зазорно!  Да
ежели большой караван выпадет,  на всех добычи хватит. Седни мы ватаге
поможем,  завтра - она нам.  Как знать, не пришлось бы зимовать здесь.
Тогда первый мужику поклонишься.  Приди,  сердешный, да избенку сруби.
Так ли, есаулы?
     - Вестимо,  батька.  С мужиками  надо  жить,  вкупе,  -  произнес
Нечайка.
     - Вот и я так мыслю.  Воедино пойдем на струги.  Казак да мужик -
сила!

     На пятый день весь дозор прибежал на стан.
     - Плывут, атаман! Никак, стругов тридцать!
     Болотников оживился.
     - Добро! С какой стороны?
     - С верху, батька.
     Иван выхватил из-за кушака пистоль, выпалил в воздух.
     - К челнам, донцы!
     Повольники кинулись к Усе. Река заполнилась гомоном гулебщиков, в
челны полетели веревки и крючья, багры и топоры.
     - Где купцов встретим, Иван Исаевич? - спросил Нагиба.
     - Тут  и  встретим,  Волга  обок,  -  проверяя пистоли,  рассудил
Нечайка.
     - Вестимо, из устья и вдарим. Ну, держись, купцы! - задорно, весь
в предвкушении битвы, воскликнул Васюта.
     Но Болотников охладил пыл есаулов:
     - Мыслю иное, други. Надо плыть в верховье Усы.
     - В верховье?!  - опешил Нечайка.  - Да в уме ли ты, батька? День
потеряем!
     Не вдруг поняли атамана и другие есаулы.
     - Добыча рядом, батька. Зачем от купцов пятиться?
     - Веди на струги!
     - Поведу,  да не тем путем.  Тут,  подле устья,  самое угрозливое
место для купца. Он плывет да думает: вот Жигули да разбойная речонка,
откуда гулебщики могут выскочить.  И оружные люди усторожливы. Ждут! К
бою  изготовились.  А  коль  с  пушками плывут,  так уж и ядра сунули.
Берегись, повольница! Будет вам дуван, кровью захлебнетесь, - высказал
Болотников.
     - А пущай пушки наводят,  казака не испужаешь.  Вон нас сколь!  -
горячо изронил Нетяга.
     - Вестимо,  - хмыкнул Иван. - Казак завсегда отважен. Прикажи - и
на пушки полезет,  живота не пощадит. Но то не слава, коль за боярский
зипун башку терять.  Нам живой казак надобен. А вот тебе, Степан, чую,
донцов не жаль.  Хоть полвойска потеряй, лишь бы суму набить. Худо то!
Худо урон нести.
     - Но как же быть, атаман? - развел руками Нечайка.
     - А вот как, други. Возьмем купца врасплох. Пусть себе плывет без
помехи.  Усу да Луку миновал - и завеселился:  прошли разбойное место,
теперь можно и оружным передохнуть. Чуете?
     - Ну?
     - А мы к истоку подплывем, челны на Волгу перетащим - и в камыши.
Зрели,  какие там,  скрытни?  Вот в них купца и подловим.  И Волга там
поуже, бегу челнам меньше. Чуете?
     - Ай  да атаман,  ай да хитроныра!  - восхищенно хлопнул в ладоши
Иван Гаруня. - Тому бы сам Ермак позавидовал.
     - Чуем, батька! - поддержали затею атамана есаулы.
     - Люб! - сказало воинство.
     - А  коль  любо,  то  плывем,  други!  -  воскликнул Болотников и
тяжелой поступью пошел к челну.

     День и ночь,  вместе с мужичьими  челнами,  плыли  к  переволоке.
Утром  перетащились на Волгу и надежно упрятали челны в камышах,  сами
же расположились станом в дубраве.  Точили терпугами сабли,  чистили и
заряжали  пистоли  и  самопалы,  ждали  вестей  от  высланных  к  Луке
лазутчиков.
     - День стоять,  а то и боле. Лука велика, не скоро ее обогнешь, -
гутарил казакам Гаруня.
     - Ниче, дождемся. Уж коль купцы показались, вспять не поплывут, -
бодрились гулебщики.
     И вот час настал!
     На излучине Волги показался  ертаульный  струг;  он  шел  впереди
каравана, оторвавшись на целую версту.
     Казаки и ватага Сергуни затаилась в густых камышах.
     Государев струг,  с пушками и золочеными орлами на боках, проплыл
мимо.  А вскоре показался и сам караван.  Здесь были струги и  насады,
мокшаны и расшивы,  переполненные грузом. Вначале караван был невелик:
девять царевых стругов с хлебом.  Но в Нижнем Новгороде  пристали  еще
двадцать торговых судов.
     - Могуч караван, - тихо изронил Болотников.
     - Осилим ли, атаман? - с беспокойством вопросил Сергуня.
     - Надо осилить. Мужики твои чтоб молодцами были.
     - Не оплошаем... Не пора ли?
     Болотников подождал  малость,  а   затем,   когда   до   каравана
оставалось не более полуверсты, гаркнул:
     - Вперед, други!
     Из камышей высунулись челны;  повольники дружно ударили веслами и
стремительно понеслись наперерез каравану.
     На судах  забегали,  загомонили люди,  замелькали красные кафтаны
стрельцов.  Служилые,  под выкрики десятников,  кинулись  к  пушкам  и
пищалям.
     А над раздольной Волгой вновь зычный возглас:
     - Донцы - на царевы струги! Мужики - на расшивы и насады!
     На кичках стругов  горели  золотом  медные  пушки;  одна  из  них
изрыгнула  пламя,  и  ядро  плюхнулось в воду подле челна Болотникова.
(Кичка - нос судна.)
     - Шалишь,  бердыш!  Не  потопишь!  -  сверкнул белками атаман.  -
Наддай, донцы!
     Загромыхал пушками  другой струг,  окутавшись облаками порохового
дыма.  Одно  из  ядер  угодило  в  казачий  челн,  разбило  суденышко,
разметало  людей.  А  тут ударили еще с пяти стругов,  и еще два челна
ушли под воду. Но казаки уже были рядом, вот-вот и они достанут царевы
струги.
     - Гайда!  -  громогласно  и  повелительно  разнесся  над   Волгой
атаманский выкрик. (Гайда - вперед, на штурм; разбойный казачий клич.)
     - Гайда! - вырвалось из сотен яростных глоток.
     Теперь уже  ничто  не  могло  остановить  дерзкую повольницу:  ни
стрелецкие бердыши и сабли,  ни жалящий  горячий  свинец  пищалей,  ни
устрашающие  залпы пушек;  грозно орущая,  свирепая голытьба,  забыв о
страхе и смерти,  отчаянно ринулась к стругам.  И  вот  уже  загремели
багры и крючья; по пеньковым веревкам, шестам и баграм полезли на суда
десятки,  сотни повольников.  Это была неудержимая,  все сметавшая  на
своем пути казачья сила.
     Болотников кинул крюк и  начал  быстро  и  ловко  карабкаться  на
струг;  подтянулся  и  цепко  ухватился  за борт.  Возникший перед ним
стрелец взмахнул бердышом,  но Иван успел выпалить из пистоля. Стрелец
схватился за живот и тяжелым кулем свалился в воду.  Но тут на атамана
наскочили сразу трое.
     Молнией полыхнула дважды острая казачья сабля;  один из стрельцов
замертво рухнул на палубу,  другой,  с  отсеченной  рукой,  завертелся
волчком, третий попятился к раскинутому на корме шатру.
     - Постоим за царя-батюшку!  Бей татей! - бешено заорал стрелецкий
сотник. Десятка три служилых кинулись к Болотникову, но подле него уже
сгрудились Нечайка,  Нагиба,  Васюта,  Секира...  А на струг лезли все
новые и новые повольники.
     Звон сабель и бердышей,  искры,  выстрелы самопалов  и  пистолей,
пороховой дым,  злобные выкрики, предсмертные стоны и вопли умирающих.
И через весь этот шум брани - мощный, неистовый возглас Болотникова:
     - Бей, стрельцов!
     Служилых посекли  и  побросали  в  Волгу.  А  струг,  подгоняемый
ветром, несся к правобережью на камни.
     - Спускай паруса!
     Казаки, заслышав  атамана,  бросились  к  мачте.  Судовые ярыжки,
подчинившиеся повеленью казаков, ушли на нос судна.
     - А  с  этими  что?  -  спросил у атамана Степан Нетяга,  ткнув в
сторону сарыни окровавленной саблей.
     - Ярыжных не трогать!
     Ярыжки ожили.
     - Спасибо за суд праведный, батюшка.
     - Чего ж за купца не бились? - ступил к работным Болотников.
     - Худой он человек,  лютый. Микешке намедни зубы выбил, - изронил
один из ярыжек.
     - Лют. Привести сатану!
     Но купца наверху не оказалось.
     - В трюм он спрятался, атаман, - высунулись из лаза гребцы.
     Казаки полезли в трюм,  а Болотников, глянув на ертаульный струг,
шагнул к пушкам.
     - Гей, пушкари, ко мне!
     На кичку  прибежали  четверо  казаков,  прошедшие выучку у Терехи
Рязанца.
     - Слушаем, батька!
     - Царев струг возвращается. Пали по ертаульному!
     Струг медленно  подплывал  к  каравану.  Стрелецкий  голова был в
растерянности.
     "Напала-таки, гиль воровская!  - в замешательстве размышлял он. -
Ишь как хитро вынырнули.  Теперь на всех стругах  драка  идет.  И  как
быть?   Из  пушек  по  разбойникам  выстрелить?  Так  государев  струг
потопишь, а да нем купцы, стрельцы да царское жалованье".
     Пока голова кумекал, с захваченного переднего струга разом ухнули
пушки; ядра плюхнулись в воду у самого судна.
     - Гребцы,  разворачивай!  -  переполошился,  не  ожидая пушечного
удара, голова. - Борзей, черти! Продырявят!
     Ертаульный струг развернулся и трусливо покинул караван.
     А на других суднах все еще продолжалась кровавая сеча.  Не  желая
сдаваться разбойной голытьбе, стрельцы сражались насмерть. Но им так и
не удалось сдержать натиск повольницы.
     Легче пришлось  ватаге  Сергуни.  Купеческие  насады,  расшивы  и
мокшаны, лишенные государевой охраны, сдались без боя.
     Бой произошел  лишь  на судне купца Пропькина.  Евстигней Саввич,
увидев воровские челны,  тотчас  выгнал  на  палубу  оружных  людей  с
самопалами.
     - Озолочу, милочки. Рази, супостата!
     Оружных было   не   так  уж  и  много,  но  то  были  люди  князя
Телятевского, сытно кормившиеся на его богатом дворе. Посылал их князь
с наказом:
     - Служили мне с радением, также послужите и Пронькину. А я вас не
забуду, награжу щедро.
     И челядь княжья постаралась:  дружно била мужиков  из  самопалов,
крушила дубинами. Но тут вмешался Илейка Муромец.
     - Бей холуев, ребятушки!
     А ярыжки   будто  только  того  и  ждали.  С  баграми  и  веслами
накинулись на оружных и начали их утюжить. А тут и ватажники пришли на
помощь. Княжьих людей поубивали и покидали за борт.
     - А где купец? Тащи купца! - заорал Илейка.
     Кинулись в  мурью,  трюмы,  по Пронькина и след простыл.  В самую
суматоху,  поняв, что добро не спасти и в живых не остаться, Евстигней
Саввич сиганул в воду.  Сапоги и кафтан потянули на дно,  но берег был
близко. Выплыл, отдышался и юркнул в заросли.
     - Сбежал,  рыжий  черт!  -  огорчился  Илейка.  Но сожаление было
коротким: сарынь выкидывала из мурьи собольи шубы и цветные кафтаны.

     Доволен атаман!  Богатый караван взяли,  такой богатый,  что и во
сне не привидится.  Всего было вдоволь: шелка и сукна, меха и бархаты,
дорогие шубы,  портки и кафтаны,  бирюза и жемчужные  каменья,  тысячи
четей хлеба...
     Ошалев от вина и добычи,  повольница  пировала.  Дым  коромыслом!
Богатырские  утесы  гудели  удалыми песнями и плясками,  шумели буйным
весельем.
     Атаман -  в черном бархатном кафтане с жемчужным козырем;  голова
тяжела от вина,  но глаза  по-прежнему  зоркие  и  дерзкие.  Сидит  на
бочонке, под ногами - заморский ковер, уставленный снедью и кубками.
     Вокруг - есаулы в нарядных зипунах и кафтанах;  потягивают  вино,
дымят  трубками.  Тут  же волжская голь-сарынь,  примкнувшая к донской
повольнице.
     Волокут купца  - тучного,  растрепанного,  перепуганного.  Падает
перед атаманом на колени.
     - Не погуби, батюшка! Не оставь чада малыя сиротами!
     Тяжелый взгляд Болотникова задерживается на ярыжках.
     - Как кормил-жаловал, чем сарынь потчевал?
     - Кнутом, атаман. Три шкуры драл.
     - В куль и в воду!
     На купца накинули мешок  и  столкнули  с  утеса.  Тотчас  привели
нового торговца.
     - Этот каков?
     - Да всяк бывал,  атаман.  То чаркой угостит, то кулаком но носу.
Но шибко не лютовал.
     - Высечь!
     Доставили третьего. Был смел и угрозлив.
     - Не замай! Сам дойду.
     - Серчает,  - усмешливо  протянул  Нетяга.  -  Аль  на  тот  свет
торопишься?
     - И тебе не миновать, воровская харя!
     Нетяга озлился.  Ступил к бурлакам,  стегавшим купца, выхватил из
рук тонкий, гибкий прут.
     - Растяните купца. Сам буду сечь!
     Купец, расшвыряв ярыжек, метнулся к обрыву.
     - Век не принимал позора и тут не приму!
     Перекрестился и шагнул на край утеса.
     - Погодь,  Мефодий  Кузьмич,  - поднялся с бочонка Болотников.  -
Удал ты. Ужель смерть не страшна?
     - Не страшна, тать. Чужой век не займешь, а я уж свое пожил.
     - Удал... Не признал?
     - А  пошто  мне  тебя  признавать?  Много  чести для душегуба,  -
огрызнулся купец.
     Подскочил Нетяга, выхватил саблю, но Болотников оттолкнул есаула.
     - Не лезь,  Степан.  То мой давний знакомец...  Не чаял,  Мефодий
Кузьмич, что у тебя память дырявая.
     В смурых глазах купца что-то дрогнуло.
     - Кули  у  меня  носил...  На веслах сидел,  бечеву тянул...  Ты,
Ивашка?
     - Я, купец. Не чаял встретить?
     - Не чаял...  Не чаял,  что в разбой  ударишься.  То-то  от  меня
сбежал. Выходит, в гулебщики подался?
     - Кому что на роду  написано.  Мне  -  голытьбу  водить,  тебе  -
аршином  трясти,  -  незлобиво  рассмеялся  Болотников.  Повернулся  к
ярыжкам.
     - Эгей, трудники! Есть ли кто с купецкого судна?
     - Есть, батюшка, - вышли вперед ярыжные.
     - Обижал ли вас сей купец?
     - Не обижал.  И чарку давал,  и кормил  вдосталь,  и  деньгой  не
жадничал.
     - Добро. И меня в работных не обижал. Помнишь, Васька?
     Но Шестак  и  ухом не повел:  упившись,  храпел подле атаманского
шатра.
     - Живи, купец. Выпей чару и ступай с богом. Авось опять свидимся.
Вина купцу!

ГЛАВА 12
                           ОРДЫНСКИЙ АРКАН