-- ...если мне повезет, Фортуна, помоги мне, я выужу прожорливую мурену
длиной в пять стоп, отвезу ее в Рим и выручу тысячу сестерциев...
   Тощая  трактирщица зажгла  факелы в  помещении и  перед  таверной,  где
сидело больше народа, чем внутри.
   -- Эй ты, прибрежное страшилище! Копченой трески к вину!
   Здесь  пировала вся  рыбацкая Остия.  Назойливый запах  рыбы  стоял над
таверной, хотя сегодня каждый умылся и оделся в праздничное платье. Кислые
испарения вина смешивались с  запахами жареного лука и  рыбы,  и каждый из
этих запахов будто старался перебить другой.
   Октав  Семпер задумчиво уставился в  кружку.  А  рыбак Лавр  усмехался,
удобно облокотясь, и подолом туники вытирал пот с волосатой груди.
   -- Ну так что,  Октав, когда отдашь деньги за проигрыш? Я знаю, что мне
нечего бояться. Ты большой господин. Кто еще может себе позволить иметь на
ужин целого "льва", как ты?
   Кругом  засмеялись,  и  владелец  петуха-победителя гордо  посмотрел по
сторонам.  Октав молчал.  Ах,  этот  вонючий петух Лео.  Этот  трус.  Этот
негодяй.  А я-то так его любил и кормил. Делал для него все, что он только
ни  желал.  Октав  снова  переживал этот  бой:  как  болван  крутился  его
петух-балбес на  месте  и  позволил этому голенастому оборванцу бить  себя
шпорами.  Этот Лавров бродяга так отделал моего драгоценного,  что на  нем
перьев не осталось. Фу!
   -- Эй ты, костлявая красотка, подай-ка сюда новую кружку!
   Трактирщица протолкалась к нему с вином:
   -- Не  мешало бы  тебе заглянуть в  кошель,  много ли там еще осталось,
Ступид. Ведь это уже пятнадцатая...
   Он  проглотил  прозвище  потому,  что  сам  обратился  к трактирщице со
словами  не слишком учтивыми, но главным образом потому, что теперь он был
ее должником.
   -- Не беспокойся, красавица, заплачу.
   Заплачу,  но чем,  когда?  Я должен за пари Лавру и парням. Я должен за
осла.  Трактирщице.  На кого ни посмотрю,  всем должен.  Но вино дурманит.
Спишет долг и  даст уверенность,  что  снова все будет хорошо.  Не  бойся,
Октав,  и будь весел! Ведь сегодня праздник! Вино умеет хорошо обманывать:
тощая трактирщица исчезает, и в дверях появляется девушка кровь с молоком.
   Октав запел, и вся таверна присоединилась:

                  А теперь эту кружку до дна осуши
                  И, пока в землю пас не зарыли,
                  Поцелуй посильней, и опять поспеши
                  Выпить кружку, и вновь обними от души
                  Так, чтоб кости от боли заныли
                  И про все мы на свете забыли...

   Фривольная песня кружилась в смрадном воздухе таверны.
   Зашедшая сюда Квирина остановилась в дверях с глиняной бутылью в руках.

                  Так пей без лени
                  И на колени,
                  Пока мы живы, садись ко мне!..

   Покраснев от  смущения,  девушка  пробралась между  столами  к  стойке.
Октав, стараясь перекричать всех, заорал:
   -- Посмотрите!  Наша  Квиринка!  Снова здесь.  На  тебя  куда  приятнее
смотреть,  чем на эту метлу из таверны.  Пойди сюда,  девочка,  и  поцелуй
меня!
   У  мужчин горели глаза.  У кого стекленели.  Движения были размашистые,
неуверенные. Волосы слипались от пота. Бороды пропитались вином.
   -- Девочка, поцелуй!
   Октав раскрыл объятия навстречу Квирине и орал:

                  Приходи ко мне, девчонка!
                  Ты мне так мила.
                  Что хочу я, чтоб и в море
                  Ты со мной была...

   Остальные подхватили:

                  Вот и звездочки зажглись
                  В выси голубой,
                  Разреши часок-другой
                  Поболтать с тобой!..

   Квирина  с  отвращением пробежала мимо  галдящих мужчин,  отталкивая их
назойливые руки. Протянула трактирщице бутыль и ждала, повернувшись спиной
к пьяницам.
   Октав  медленно  пил,  пристально  рассматривая девушку.  Говорят,  она
танцует в Риме с комедиантами.  И живет с Фабием Скавром. Теперь она одна.
Фабий слишком распустил язык о каких-то там пекарях,  получился скандал. и
он бежал.  Никто не знает куда. Ищут его повсюду. Один из вигилов говорил,
что и в Остию приехала центурия преторианцев искать этого бродягу; сейчас,
наверное.  пируют где-нибудь в городе.  Важная,  видно,  птица этот Фабий,
если из-за него они совершили такой путь. В силки хотят заманить птичку. А
его девчонка чертовски удобная приманка.  Поэтому вигилы и  приехали сюда.
Хитрецы наши господа наверху, ничего не скажешь. Я бы тоже так рассчитал.
   Квирина возвращалась с  полной бутылью.  Октаву удалось схватить ее  за
руку:
   -- Для кого это ты ходишь за вином,  красавица?  Не у  матушки ли вдруг
появилась такая жажда?
   Она  видела мутные глаза,  почувствовала кислый запах из  его  рта.  Он
скользнул рукой по ее плечу к груди.
   -- Когда мы с тобой это вместе разопьем, девушка?
   Она вырвалась и ударила его по руке:
   -- Не приставай, ты, Ступид!
   И тут же исчезла.  Октав зло смотрел ей вслед.  "Я тебе покажу Ступида.
мерзавка".
   Все над ним посмеивались. Никому-то он не нужен. Даже эта хромая и та с
ним  не согласилась бы, не так ли, трактирщица? Еще вина! Ты хочешь, чтобы
мы подохли от жажды, как рыба на песке?
   Октав сжимал кружку и скрипел зубами: "Ты еще меня вспомнишь, девка".


   Вечером море  было  спокойным.  Как  ребенок перед сном,  оно  играло с
зеркальцем месяца,  переворачивало его  туда-сюда  на  волнах и  прятало в
глубину.
   Квирина  бежала  по  мягкому  песку так быстро, как только могла. Босые
ноги  погружались в сыпучие дюны, песок ласкал ей подошвы и скользил между
пальцами.  Часть дороги от последних домов заросла густым кустарником. Там
он  ждет.  Уже  сейчас  она  на  него  сердилась:  целые  дни скрывается и
прячется,  а  сегодня  дважды  посылает  ее за вином, этот ее сумасшедший.
Придется ему об этом сказать!
   Ночь была ясной. В песке отражался блеск луны. Вот и кусты.
   -- Гу!  --  раздалось за кустом,  и Фабий выскочил, испугав Квирину. --
Как мне было грустно без тебя...
   -- И поэтому ты так меня пугаешь. Послушай, как у меня бьется сердце.
   Он хотел прижать ее к себе,  но Квирина наклонилась за бутылью, которая
выскользнула у нее из рук, и проворчала:
   -- Еще счастье,  что она упала на песок.  А  так бы прощай вино.  А  за
следующей я не пойду, в таверне полно пьяных.
   Он опустился на мягкий песок к ногам девушки и притянул ее к себе.
   -- Ну не сердись,  мой ворчунишка,  и поцелуй меня.  Иначе я с отчаяния
пойду топиться и при этом простужусь...
   Она рассмеялась, но тотчас опомнилась и огляделась кругом.
   -- Ну, смейся же, ты, болтушка, и покажи свои зубки...
   -- А что, если тебя подстерегают в кустах... вигилы.
   -- Те уже,  наверное,  нализались как следует. А разве был какой-нибудь
вигил в таверне?
   -- Нет, -- призналась она, -- но если ты немножко подумаешь...
   -- Мы  прибережем себе на  зиму.  Сегодня праздник моря,  море --  твой
второй отец, так пусть же оно здравствует вместе с нами. Где вино?
   Он наклонился через сидящую Квирину,  нащупал в песке бутыль и, подняв,
посмотрел на нее.
   -- За нашу любовь!
   Вытащив зубами деревянную пробку, он протянул вино Квирине.
   -- Сначала ты.  --  И весело добавил;  -- Чтобы мне побольше досталось,
понимаешь? -- И опять серьезно: -- За что ты пьешь?
   -- За то, чтобы боги сохранили мне тебя!
   Он  наклонился  к  ней и смотрел, как она подняла бутыль и начала пить.
Тонкая   девичья  шея  была  белой  и  нежной.  Он  погладил  ее.  Квирина
поперхнулась и ладонью вытерла губы.
   -- Ты никогда не перестанешь меня злить,  --  сказала она с упреком, --
ты, нарушитель законов и прав.
   Она протянула ему бутыль и губы. Он поцеловал ее и выпил.
   -- Теперь снова ты, малышка.
   Они подтрунивали друг над другом, каждый глоток сопровождая поцелуями.
   -- Хватит. Я совсем пьяная...
   --  Остаток  я  выпью за вас, господа вигилы, за успешное преследование
вашего покорного слуги Фабия!
   Он одним залпом допил вино.
   -- Фабий, не пей так много, хватит, ведь это вторая бутыль...
   Он вскочил.
   -- Ты  думаешь,   что  твой  милый  свалится  с  ног  от  двух  бутылей
разбавленного вина? Смотри. Я стою, как кипарис. Ты это видишь!
   Он поднял девушку с песка,  взял ее на руки,  носил,  укачивал,  крутил
вокруг себя, подбрасывал се вверх и смеялся, как мальчишка.
   Квирина обхватила руками его шею,  болтала в воздухе босыми ногами, ну,
мой сумасшедший, еще выше, еще выше. И блаженно прижималась к нему.
   Фабий споткнулся о камень, и они упали в мягкий песок.
   Квирина смеялась:
   -- Ну что,  разве я не говорила?  Вот посмотрите.  Две бутыли подкосили
твои ноги. А ты еще уверял, что этого недостаточно...
   Он схватил девушку за плечи,  прижал и крепко поцеловал. Его глаза были
совсем близко. Она чувствовала его горячее дыхание на своих губах.
   -- Ты никогда не надоешь мне. Я никогда не буду сыт тобой, понимаешь?
   Его  огрубевший голос дрожал.  Его  руки  страстно сжимали ее.  Звезды,
светившие над головой, начали раскачиваться перед ее глазами.
   Она прикрыла их...
   Поднялся ночной ветер,  неся  с  собой  песок по  волнам дюн,  расчесал
распущенные волосы девушки.  Она сидела, опираясь на руки, закинув голову,
и смотрела в вышину.
   Фабий лежал рядом с ней и губами поглаживал ее руку.
   Они молчали.
   Море  перед  ними  темнело.   Светлые  хлопья  пены  на   гребнях  волн
выскакивали  из   воды,   словно  летающие  рыбки.   Вдали  на   горизонте
поблескивали огоньки факелов на рыбацких барках,  которые уже сегодня ушли
в море.
   Вода набегала на  плоский берег.  Жадно захватывала с  собой раковины и
песок.  Одна  волна заботливо разгладила берег,  другая рассыпала по  нему
ракушки. Третья все смыла. И так без конца.
   Месяц раскачивался на волнах, словно серебристый челн.
   Квирина любовалась волнами, а Фабий разглядывал ее лицо.
   -- Помнишь,  Фабий,  как ты играл в Остийском театре?  Ты разорвал свой
центункул, и я тебе его зашила. В тот день я в тебя влюбилась.
   Пряди ее длинных волос щекотали его губы, он вдыхал их запах.
   -- Тогда   я   была   глупой   девчонкой,    глупой   шестнадцатилетней
сумасбродкой, но в тот вечер я шла домой, ничего не видя и не слыша, думая
только об одном:  быть с тобой рядом,  что-то сделать для тебя... Чтобы ты
меня заметил... И я убежала в Рим и стала танцевать...
   Он  с  умилением слушал эту  незатейливую исповедь,  потом крепко обнял
хрупкие плечики и начал целовать ее глаза и губы.
   -- Я  не могу теперь без тебя жить,  Фабий.  --  И  Квирина прижалась к
нему.  --  Я  немножко боюсь за тебя.  Сейчас ты здесь и  не должен никуда
уходить, я не отпущу тебя...
   Она гладила его лицо и  волосы,  на  губах и  на  кончиках пальцев сама
нега, в сердце блаженство. Она сказала тихо и радостно:
   --  Я  никогда  не  была  так счастлива, как сегодня, мой дорогой! -- И
добавила  задумчиво:  --  Возьми  меня  снова  на руки, отнеси на корабль,
который  поплывет  далеко,  к  зеленому  необитаемому  острову, где только
великолепные  цветы  и  разноцветные  птицы  и мы вдвоем. Это будет Остров
счастья. Ты, я и все. Одни. Все время одни, хочешь?
   Фабий гладил ее черные волосы,  целовал губы и смеялся,  страстно шепча
среди поцелуев:
   -- Этот Остров счастья,  девочка,  мы устроим здесь.  Дома.  На родине.
Нашей родине.  Если у меня есть ты и мое искусство,  я властелин мира. Что
мне император!
   -- Что тебе император... -- повторила она. Потом задумчиво добавила: --
Императора никто не любит, а тебя любит столько людей.
   Он вскочил и взял девушку за руку:
   -- И для этих людей я буду сегодня играть. Идем!
   На   ее   испуганный  взгляд  он  ответил  немного  вызывающе,  немного
раздраженно:
   -- Все время бояться? Все время жить, скрываясь? Я так не могу.
   --  Это в тебе говорит вино, милый, -- сказала она примирительно, -- не
храбрись...
   Он беззаботно махнул рукой:
   -- "Смелому счастье в подмогу!" -- говорит Вергилий. -- Идем!
   Он потянул Квирину к огонькам жилищ. Глиняная бутыль осталась лежать на
разрытом песке.

                  У моряка, говорят,
                  В каждом порту -- любовь,
                  Но обручен моряк
                  Только с зеленым морем.
                  Лишь оно над ним всевластно,
                  Лишь ему он предан страстно,
                  Лишь его во все века
                  Любит сердце моряка.
                  Да, зеленая отрава,
                  Только ты -- моя отрада!
                  Так снимай меня скорей
                  С якорей...

   Едва отзвучала матросская песенка,  в таверну вошел высокий мужчина,  а
за  ним  бесшумно  проскользнуло маленькое хрупкое  создание,  укутанное в
плащ, только черные глаза смотрели боязливо и испуганно.
   Мужчина помял длинную редкую бороду и заговорил, коверкая латынь:
   -- Привет властителям моря, братьям Нептуна. Я пришел из далеких стран,
владелец бескрайних земель, сегодня пеший путник, у которого жестокие люди
здешних мест  недалеко от  вашего  города,  который,  говорят,  называется
Остией,  украли  коня,  ослов  и  мулов,  повозки  с  дорогими  товарами и
драгоценными подарками.  Мое  великолепное платье они сняли с  меня.  Моих
рабов  освободили,  а  меня  самого  с  этой  развалиной оставили бедам  и
опасностям ночи.  Я  хочу  обратиться к  властям.  Где  вооруженные стражи
вашего порядка, чтобы твердой рукой вернуть мне то, что мне принадлежало?
   Рыбаки уже были достаточно подвыпившими,  но,  несмотря на это,  поняли
смысл слов  чужеземца.  Ведь  надо же,  событие.  И  какое.  Это  известие
всколыхнет  спокойную  поверхность  дремлющей  Остии.   Они   с   участием
обратились к чужеземцу:
   -- Откуда вы, благородный господин?
   -- С дельты Нила, граждане.
   -- А что это за куча тряпья?
   -- Это  живая жертва великой Изиде.  Поэтому она  тоже  идет со  мной в
Вечный город.
   -- Парень или девушка?
   -- И то и другое, уважаемые.
   -- Фу, вот это нравы! И тебе не стыдно!
   -- Стыд,  мои дорогие,  --  удивительное слово.  Мы, люди владетельные,
этим словом не  владеем.  Очевидно,  только низкий плебс может похвалиться
этим качеством.  Зачем нам,  богатым,  стыд?  Чего нам хочется, то для нас
закон, и за свое желание мы платим золотом.
   -- И у тебя есть золото,  человек?  --  заикнулся Октав Семпер, и в его
затуманенных глазах появился жадный блеск.
   -- Две бочки золота у меня отобрали.  Поэтому я и хочу его вернуть. Ну,
где ваши стражники?
   -- Э.  дорогой,  ваши  попытки напрасны.  Наши  вигилы нализались,  как
повелевает Бахус,  и  давно уже храпят в  канаве у  дороги.  Теперь их  не
разбудит даже гром.
   -- Так, значит, за вашим покоем никто не следит и вы отданы на произвол
любого грабителя?
   -- Эй ты,  бородач, не болтай попусту. Что там грабители. Мы сами рады,
когда видим,  как вигилы уходят.  А  на твои несчастья нам начхать.  Пусть
тебе помогает твоя Изида. ха-ха!
   -- Так. значит, в этих краях закон ничего не значит?
   -- Ты попал в самую точку. Ха-ха! Ничего.
   Мужчина  сверкнул белозубой улыбкой и внезапно заговорил на безупречной
латыни:
   -- Спасибо вам за сообщение, остийские люди, а за ясность ума вы должны
быть  благодарны этой здоровой воде,  которой трактирщик так  основательно
разбавляет вино. Ну, теперь можно и представиться.
   Он  сбросил плащ,  сорвал бороду и  расхохотался,  видя изумленные лица
рыбаков.
   -- Люди добрые, да ведь это сам Фабий Скавр! Фабий! Фабий!
   -- Ах ты бездельник!  Ах ты чучело комедиантское!  Снова ты нас провел,
хитрец. Откуда ты!
   Тем временем из-под плаща вылезла Квирина.  Ее появление было встречено
взрывом хохота. И снова все обратились к Фабию:
   -- Говорят,   ты  здорово  отличился  в  Риме,  не  так  ли?  А  теперь
скрываешься от доносчиков?  Пей быстрее.  Трактирщица!  Рыбы! Оливок! Вина
для  нашего весельчака и  для  нашей Квирины!  Ну  рассказывай!  Дайте ему
поесть!  Он  скрывался бог  знает  где  и,  конечно,  голоден.  Ешь!  Пей!
Рассказывай!
   Челюсти Фабия заработали.  Это  прекрасное занятие жевать так,  что  за
ушами трещит, но только рыбаки нетерпеливы, все хотят знать.
   Октав Семпер таращит глаза на  эту  пару:  вот  так дело,  птичка уже в
силках! О Юпитер Громовержец!
   -- Рассказывай, что ты играл в Риме, почему тебя за это преследуют, как
паршивого пса! Рассказывай, рассказывай!
   Фабий усмехнулся, сначала Квирине, потом рыбакам.
   -- Рассказать об этом трудно, друзья. Но если вы дадите мне возможность
доесть тунца и запить его вином, я вам это сыграю. Хотите?
   -- Вот это разговор,  дорогой ты  наш!  Давай играй.  Подожди!  Как так
сыграешь? Ты один? Сколько же вас было в Риме?
   -- Наверное, двенадцать.
   -- А здесь ты хочешь играть один?
   -- Так, может быть, мне послать в Рим за остальными?
   Все рассмеялись. Послушайте его, он хочет играть один!
   -- Хотел бы я на это посмотреть!  Ну,  играй!  А ты,  девочка,  собирай
деньги.  У каждого из нас еще завалялся какой-нибудь сестерций.  Ну так за
дело, Фабий!
   Рыбаки  перенесли лавки,  сдвинули столы  и  уселись  поплотнее,  чтобы
освободить место  для  сцены.  Трактирщица стояла в  дверях кухни,  сложив
костлявые  руки  на  ввалившемся  животе.  Трактирщик  подправлял  факелы,
воткнутые в стены, чтобы лучше светили.
   Фабий одним глотком допил кружку,  вытер губы тыльной стороной ладони и
поставил посреди "сцены" стул.
   Наступила тишина.  Только Семпер Ступид не  мог угомониться и,  обозвав
трактирщицу огородным чучелом, потребовал вина.
   -- Пш-шт! Заткнись, Ступид! -- зашипели на него со всех сторон.
   Фабий вскинул руки:
   -- Благородные господа,  я приветствую вас,  пришедших посмотреть новую
комедию!  Многочисленная труппа  Фабия  Скавра покажет вам  фарс,  который
называется "Бездонная бочка". Ну, мои дорогие, веселитесь!
   Все  зааплодировали.  Очень интересно,  как это сыграет "многочисленная
труппа".
   Фабий  подошел к  стене.  Квирина подала  ему  глубокую медную миску  и
дубинку.  Миску он надел себе на голову. а дубинку взял в руки. Повернулся
к публике.  Все рассмеялись:  посмотрите,  солдат!  До чего хорош!  Просто
лопнуть можно от смеха, ха-ха!
   Квирина забилась в угол и смотрела.  Солдат заговорил.  Разве это голос
Фабия? Нет! Голос был писклявый, резкий:
   -- Громы и молнии,  люди,  не толкайтесь так!  У кого тессеры,  марш на
свои места.  У  кого нет,  смывайтесь!  Раз  мы  в  театре --  здесь будет
порядок, это так же верно, как то, что я преторианский центурион Тард!
   Фабий двинулся от стены к середине, расталкивая руками невидимую толпу,
эта толпа относила его,  он угрожал, рассыпал удары и цветистые проклятия.
Потом засопел, вытер пот, приподняв миску, и уселся на стул.
   -- Фу.  Нет,  это не люди.  Толкаются,  словно волы в хлеву. Не уважают
представителя власти. Но я вам покажу, бродяги. Я здесь лицо важное. -- Он
посмотрел вдаль, как будто на сцену: -- Можно было бы уже и начать. Эй вы,
комедианты паршивые, пошевеливайтесь!
   Таверна сотрясалась от хохота.  Великолепный центурион с дырявой миской
на  башке и  с  дубинкой!  Правда,  Фабию часто приходилось сталкиваться с
этими вояками. Он хорошо их знает.
   Центурион, опираясь о дубинку -- символ власти. -- настороженно смотрел
перед собой:
   -- Наконец-то начали! Не до утра же мне торчать здесь! Ого! Что это там
на  сцене?  Пекарня?  Ха-ха!  Такого в  театре еще  не  было.  Посмотрите.
Собрание пекарей?  Вот глупость-то. Какое нам дело, что один пекарь строит
себе новую пекарню,  а другой будет печь хлеб из гнилой муки? Главное, что
он улучшает хлеб, не так ли?
   Центурион самозабвенно ковыряет в носу и оглядывается по сторонам.
   -- Вон  там сидит господин префект.  С  претором.  О  чем они шепчутся?
Префект выглядит рассерженным.  Вот так дело!  Не  происходит ли  на сцене
чего-нибудь  недозволенное?  Ага,  пекари договори