нило ко сну.  Тепло расслабило мышцы,  веки закрывались сами
собой. Он с трудом выпрямился, скрипя чешуйчатым панцирем.
   Император  очнулся  от  воспоминаний,  посмотрел на  взмокшего от  жары
префекта.  Ты не так хитер,  как Сеян, подумал Тиберий. Не умеешь заметать
следы. И обратился к Нерве, перед которым стояла нетронутая чаша:
   -- Почему ты не пьешь, мой дорогой?
   -- Не могу...
   -- Тебе хуже?  Но  ты посидишь еще с  нами немного,  Кокцей?  Послушаем
новости из Рима. -- Император кивнул Макрону.
   Макрон стер пот со лба и  шеи шелковым платком,  промочил горло вином и
начал:
   -- Сенат рассмотрел вопрос о государственных финансах...
   -- Ого,  --  иронически заметил Тиберий,  --  удивительно!  Этим  сенат
занимается не так уж часто.
   -- В результате обсуждения был составлен проект,  который я должен тебе
передать:  сенат рекомендует,  чтобы ты изволил отменить закон, да, именно
так,  отменить закон  об  уменьшении налогов и  пошлин в  провинциях.  Они
рекомендуют, наоборот, пошлины и налоги существенно увеличить. Это было бы
очень выгодно...
   -- Для их бездонных сундуков!  --  перебил внезапно Тиберий,  --  Какие
мудрецы это предложили?  Республиканцы,  не так ли? Пизон, Вилан, Лавиний,
Эвазий?
   Император встал и начал ходить по комнате,  стуча палкой об пол. Макрон
с  беспокойством  следил  за  ним.   Тиберия  трясло  от  негодования.  Он
остановился около Нервы:
   -- Вот они,  твои славные сенаторы,  которых ты постоянно защищаешь. Ты
говоришь,  что я несправедлив и жесток с ними.  А кто они, собственно? Сам
видишь --  сборище торгашей и  ростовщиков.  И  такие люди смеют управлять
государством?
   Нерва наблюдал за Тиберием и  думал:  "Борьба всегда его оживляет.  Его
радует,  что и  на этот раз он настоит на своем и вызовет в республиканцах
бессильную злобу!"
   Император снова начал ходить по комнате.
   -- Закон не отменю.  Пошлины не увеличу!  --  И иронически добавил:  --
Если я хочу иметь шерсть,  я не должен сдирать с овцы и шкуру. Достаточно,
что я стригу стадо!
   Его шаги зазвучали увереннее.
   -- Двадцать  семь  миллиардов  сестерциев  я  сэкономил.  Наскряжничал,
говорят об  этом римляне и  поносят меня за  это.  А  если будет неурожай,
землетрясение,  чума,  кто тогда поможет?  Старый скупердяй с  Капри?  Ему
придется пошарить в казне, отворить двери своих закромов. Не так ли?
   -- Ты прекрасный хозяин, Тиберий, -- заметил Нерва с восхищением.
   Император взволнованно обратился к нему:
   -- Ты это понимаешь,  Кокцей.  Десятки лет я забочусь о государственной
казне  и  стараюсь,  чтобы  росли  запасы.  Империя должна  иметь  твердую
финансовую базу.  Поэтому я  не позволю ее подрывать и обдирать провинции.
Государство нуждается в постоянных доходах.
   Макрон шнырял глазами, он был недоволен, что ничего не мог возразить.
   -- Что у тебя еще, Невий? -- спросил Тиберий.
   -- Германские  племена  напали  на  наши  лагеря  на  Дунае.  Как  тебе
известно,  туда был послан легион с Альбы-Лонги. Но это новобранцы. Шестой
сирийский уже вернулся в  Рим,  и  я бы рекомендовал отправить его тоже на
север...
   -- Ай-яй-яй, а зачем, мой префект?
   Макрона  задел  насмешливый  тон  императора.   Размахивая  руками,  он
продолжал:
   -- В этом кроется большая опасность,  император. Если варвары прорвут в
нескольких местах границу империи и  проникнут в  наши провинции,  туземцы
могут к  ним присоединиться.  Орды варваров ринутся на Рим через Альпы.  О
Геркулес! Мы не можем допустить, чтобы война велась на нашей территории!
   Тиберий внимательно следил за речью Макрона и внезапно прервал его:
   -- Кто это тебя надоумил, Макрон? Неужели все сам?
   Макрон смутился.  Не может же он назвать сенаторов, которые обещали ему
огромную сумму,  если он устроит им поход на Дунай.  Он вытер мокрый лоб и
уклонился от ответа:
   --  Ты  подозреваешь  меня зря, мой господин. Я сообщаю тебе только то,
что  принес  посол из Лавриака и что сенат предлагает тебе на утверждение.
На этот раз это не обычная пограничная стычка. Это похоже на войну.
   -- Война!  -- Словом и взглядом император будто выстрелил в Макрона: --
А легион на Дунае, что, спит? Почему легионеры не договорятся о совместных
действиях? Теперь у них есть подкрепление из новобранцев. -- В ироническом
голосе императора послышались металлические нотки. -- Разве я должен из-за
нескольких сотен взбунтовавшихся варваров посылать на  север все легионы с
Евфрата и из Египта?  Разве --  слушай меня внимательно!  -- разве римские
легионы состоят из  трусов,  неужели пятьдесят тысяч  солдат  робеют перед
бандами вшивых дикарей?
   Император остановился возле  Макрона.  Префект  вскочил  и  выпрямился.
Указательный палец Тиберия стучал по чешуйчатому панцирю.
   -- Ты  сам,  Невий,  сделаешь так,  чтоб  в  течение  месяца  на  Дунае
воцарилось спокойствие,  мы не пошлем туда ни одной когорты.  Наши легионы
не должны переходить Дунай,  понимаешь?  Я прекрасно знаю, как там обстоят
дела,  и не хочу следовать примеру Вара, который похоронил в Тевтобургском
лесу  три  прекрасных  легиона.   Кто  командует  рейнскими  и  дунайскими
легионами?
   -- Марцелл,  Сильвий Котта,  Меливора и Ланциан. Новобранцами руководит
Путерий.
   -- Продиктуй  распоряжение,  которое  ты  тотчас  отправишь  не  север.
Командующим  в  Придунайской  области  назначается  Ланциан.  Армия  будет
защищать нашу территорию, но не сделает ни шага за ее пределы.
   -- Но,  мой цезарь,  ведь, если бы они туда пошли, Рим получил бы новую
провинцию, -- рискнул заметить Макрон.
   Император испытующе уставился на него:
   -- Что тебе нужно в  этих пустошах за Дунаем?  Волки,  медведи и зубры?
Какая  польза Риму  от  болот  и  непроходимых чащоб?  Тебе  хочется стать
проконсулом новой провинции?
   Макрон молчал.
   Император хлопнул в  ладоши.  И  через минуту уже диктовал писцу приказ
легатам на Дунае. Потом ответ сенату.
   "Уважаемые  отцы!  Вы  хотели,  чтобы  я  высказал  свою  точку  зрения
относительно ваших предложений, которые мне передал Невий Макрон.
   Я  глубоко уважаю ваши  советы,  мудрейшие отцы,  но,  памятуя о  благе
родины и  исходя из  своего опыта,  я  сожалею,  что не могу согласиться с
вами..."
   Вежливая  форма  письма  не  скрывала отказа.  Макрон  кусал  губы.  Он
проиграл оба дела и потеряет почти миллион, который мог был получить, если
бы  добился войны.  Громы и  молнии.  Перо  скрипело.  Капли с  монотонным
всплеском падали в бассейн.
   "...и  поэтому,  благородные  отцы,  я  считаю  неправильным взимать  с
провинций повышенные налоги. Я пытаюсь смотреть вперед как хороший хозяин.
Рим вечен,  и  мы  должны обеспечить навеки постоянный доход с  покоренных
провинций.
   Относительно нападений германских племен я скажу следующее:  порядок на
границах  в  ближайшее время  восстановит наш  дунайский легион.  Я  лично
знаком с негостеприимными и коварными странами за Дунаем.  Новая провинция
на  этой территории не будет для Рима приобретением,  а  скорее обузой.  И
главное:  я  хочу,  чтобы  ни  одна  капля римской крови не  была  пролита
напрасно.  Ни один из вас, уважаемые отцы, не посмеет обвинить меня в том,
что я непродуманно,  по прихоти посылаю римских солдат на смерть.  Римский
мир должен быть сохранен надолго!"
   Император прохаживался по комнате, время от времени он останавливался и
сосредоточенно смотрел на стену, подыскивая точное выражение.
   Нерва сидел все  это время не  шевелясь.  "Вы только посмотрите,  опять
новое  лицо  Тиберия!   Лицо  великого  стратега,   солдата,   который  не
забавляется судьбами людей.  Какой он  весь подтянутый,  помолодевший,  --
думал Нерва.  -- Будто с него внезапно спало бремя лет. Какая удивительная
сила кроется в  этом старце,  распоряжающемся судьбами мира!  Он  обладает
всеми   качествами,   которые  делают   человека  властелином:   тактикой,
хозяйственностью,  мудростью,  твердостью.  Только  одного ему  недостает,
дара, который делает монарха любимцем народа, -- недостает любви народа".
   Макрон  поклонился и  взял  письма  с  еще  не  просохшей императорской
печатью. Тиберий сел.
   -- С  этим преждевременным возвращением сирийского легиона ты несколько
поторопился,  Невий.  Они  могли избежать опасного плавания при "закрытом"
море. Легион останется в Риме. Кто сейчас им командует?
   -- Легат Вителлий. Но недавно ты назначил его наместником Иудеи. Теперь
его заменяет военный трибун Луций Курион, сын сенатора Геминия Куриона.
   Макрон искоса смотрел на императора и наконец решился:
   -- Этот  юноша  отлично проявил себя.  Вителлий его  хвалит.  Поэтому я
думаю, что он должен быть награжден...
   Император поднял брови:  "Я  был  прав:  Макрон старается ради Куриона.
Ради республиканца? Что он за это получил? Чушь! Я знаю Сервия Куриона. Он
не способен на подкуп.  Это было давно.  На приеме у Августа. Тогда мы оба
были молоды,  Сервий,  пожалуй,  еще  лет  на  десять моложе меня.  Как он
отстаивал республику!  Страстно защищал ее принципы! Мне это импонировало.
Он не боялся говорить, что думал. Тогда все это воспринимали как юношеское
безрассудство и  посмеивались над  ним.  Я  уважал  его  за  прямоту.  Мне
хотелось,  чтобы  он  стал  моим  другом.  А  теперь?  Он,  конечно,  меня
ненавидит.  А  может быть,  надеется,  что  после моей  смерти снова будет
республика,  чудак!  Если бы  я  захотел,  его  голова...  нет,  это будет
ошибкой! И для палача следует выбирать. Знает ли он Архилоха?"
   Император иронически усмехнулся.

                   А он зубами, как собака, лязгал бы,
                   Лежа без сил на песке
                   Ничком, среди прибоя волн бушующих.
                   Рад бы я был, если б так
                   Обидчик, клятвы растоптавший.
                                         мне предстал.

   Если он знает эти стихи, он повторяет их как молитву каждый день.
   Макрон почтительно молчал и не мешал императору размышлять.
   Император  стряхнул  воспоминания.  Обратился  к  префекту.  "Наградить
Куриона? Сына моего врага?" Что-то новое во взгляде Макрона его озадачило.
И вдруг он понял.  Он не мог не восхищаться этим пастухом.  Вы посмотрите!
Да  он  не только способный солдат и  организатор,  но и  хитрый дипломат.
Теперь  Тиберий  знал,   на  что  рассчитывает  Макрон:   рассорить  семью
оппозиционера.  Купить сына почестями и  восстановить его против отца.  Он
одобрительно кивнул головой:
   -- Способных сыновей Рима надо вознаграждать по  заслугам независимо от
того,  кто они родом. Постарайся, чтобы Луций Курион получил золотой венок
в сенате за заслуги перед родиной. А потом посмотрим, что с ним делать.
   Макрон довольный заерзал.  Потом вытащил из-под панциря свиток и  подал
его императору.
   -- Вот еще, мой господин. Безделица. Твоя подпись...
   Нерва понял:  смертный приговор. Он столько их уже перевидал. Ему стало
не по себе. Он поднялся словно во сне.
   Император оторвался от чтения и посмотрел на него:
   -- Ты уходишь, мой друг?
   Чужой голос, словно это не был голос Нервы, ответил:
   -- Извини меня, Тиберий. Мне стало нехорошо. Пойду отдохну.
   -- Иди,  Кокцей,  --  мягко  сказал император.  --  Пускай тебе  Харикл
приготовит лекарство.
   Нерва удалялся медленным, неуверенным шагом.
   Макрон засунул за  панцирь подписанный приговор и  начал  рассказывать.
Император внимательно следил за его перечислениями, на скольких человек за
месяц   поступили  доносы,   сколько   казнено   и   кто   покончил  жизнь
самоубийством,  чтобы  избежать топора  палача  и  сохранить имущество для
своих  наследников.  Тиберий всегда лично проверял решения суда.  стараясь
помешать злоупотреблениям.
   Макрон докладывал не переводя дух. Наконец остановился.
   -- Это все? -- спросил император.
   -- Все, мой господин...
   -- Действительно, все?
   Макрон забеспокоился,  так как об  одном деле он  умолчал,  но,  будучи
убежден, что император не может этого знать, повторил:
   -- Все, император.
   -- А что с Аррунцием? -- в упор спросил Тиберий.
   Макрон  остолбенел.  От испуга он не мог вымолвить ни слова: значит, за
ним,  за  правой  рукой  императора,  следят. У него жилы на лбу вздулись;
плотно сжав губы, он пытался овладеть собой:
   -- Ах  да.  Прости,  мой император.  Я  забыл.  Аррунций покончил жизнь
самоубийством.
   У императора появилось желание загнать самоуверенного префекта в угол.
   -- Аррунций.  Твой  бывший соперник и  противник.  --  Голос императора
звучал  резко.  --  Обвинение,  кажется,  касалось  Альбуциллы,  а  не  ее
любовников.  Следовательно,  у  Аррунция не  было причин так  торопиться в
царство Аида.
   -- Ну нет, мой император, причины были...
   -- Знаю я  эти  причины,  --  отрезал Тиберий.  --  Ты  сам  допрашивал
свидетелей. Сам присутствовал, когда пытали рабов. Почему ты не сказал мне
об этом?
   -- Такой  ерундой  беспокоить  императора?   --   заикался  застигнутый
врасплох Макрон.
   -- Ерунда?  Ты из-за своей старой ненависти к  Аррунцию отправил на тот
свет  пять  человек,  это  ерунда?  Это  --  злоупотребление  властью,  ты
ничтожество!
   Увалень рухнул на колени перед Тиберием.
   -- Нет,   нет,   мой  господин,   правда  же;   нет!  Аррунций  одобрил
готовившийся против тебя заговор,  о  котором сообщил муж  Альбуциллы.  Он
хотел  организовать  новый  заговор!   Это  был  не  мой,   а  твой  враг,
император...
   -- Сядь! -- нахмурился Тиберий. -- Ненавижу я это ползанье на коленях.
   Тиберий понимает, что Макрон лжет. С каким бы удовольствием приказал он
скинуть его с каприйской скалы в море.  Но что потом?  Нет,  нет. При всей
ненасытности  и  мстительности у  Макрона  светлая  голова.  Он  способный
государственный деятель и  хороший солдат.  Его любят в  армии.  Вся армия
стоит за него.  Он умеет и руководить, и молчать. Я не должен потакать его
капризам,  они  стоят  человеческих жизней,  но  я  нуждаюсь в  нем  и  он
нуждается во мне.
   Макрон своим крестьянским нутром почувствовал,  что гроза проходит.  Он
всячески показывал свою покорность,  показывал, что полон сострадания, что
безмерно предан императору.
   -- С  сегодняшнего дня  ты  будешь сообщать мне  о  каждом деле до  его
рассмотрения в суде, -- сказал император холодно. -- Можешь идти.
   Макрон, обливаясь холодным потом, неуклюже поклонился. "Теперь прикажет
следить за мной. Что же будет?"
   Он шел по длинной галерее, шел медленно, тяжело. "Что теперь?"
   Эхо отсчитывало его шаги.
   "Убрать..."


   После  ухода  Макрона император вышел  на  балкон.  Буря  прошла,  небо
потемнело, море по-прежнему бушевало. Император плотнее завернулся в плащ.
Внизу,  во  дворе,  рабы  подвели коня  Макрону.  Лошадь  нетерпеливо била
копытом по камням.  Макрон вскочил на коня, рабы открыли ворота, и всадник
с конем исчезли в надвигавшейся темноте.
   Император смотрел ему  вслед.  Он  едет в  Рим.  Рим далеко.  Далекий и
прекрасный. Недоступный, полный яда и кинжалов.
   Тиберий вернулся в комнату. Посмотрел на нетронутую чашу Нервы. На него
навалилась тяжесть  одиночества.  Против  одиночества властелин  мира  был
бессилен.

        9

   Капенские ворота были запружены людьми и повозками.
   Запряженная мулом телега на двух огромных колесах,  эдакий дребезжащий,
готовый рассыпаться инвалид,  подкатила к городским воротам,  втиснулась в
скопление прочих повозок,  которые осматривали стражники в  воротах и одну
за  другой пропускали в  город.  Эта телега была нагружена узлами,  на них
сидела женщина,  рядом плелись трое мужчин. Они были одеты так же, как все
вокруг,  --  серые плащи,  суконные шапки плебеев на  головах.  И  все  же
торговцы и стражники сразу узнали актеров. Какой шум поднялся!
   Фабий Скавр!  Salve,  братишка!  Вот ты и  опять в Риме.  Ну и времечко
было!  Здорово,  Фабий!  Эге,  наш Колбасник!  Лукрин!  Брюхо-то твое и  в
изгнании не  лопнуло?  Куда там.  к  тому брюху еще  два приросло.  А-а-а,
Волюмния. Неподражаемая. Вот это, милые мои, красотка! Ave, Грав! Скрипишь
еще?  Что это у тебя,  Фабий?  Смотри-ка, обезьянка! Как таращится-то! Что
Сицилия?  Как вам жилось? Скучали? И мы тоже. Когда ж будет представление?
А что? А что?
   Они миновали ворота,  проехали еще немного и на перекрестке расстались.
Фабий пошел налево,  домой.  Остальные с тюками -- на Субуру, где у дружка
Волюмнии,   Ганио,   был  трактир  под  названием  "Косоглазый  бык";  все
предвкушали хороший  обед,  а  Волюмния,  кроме  того,  порядочную трепку,
которой Ганио угощал ее после каждой отлучки. Так они очищались от грехов.
Правда, это было несколько одностороннее решение, но Волюмния уверяла, что
иначе бы ей все равно чего-то недоставало.
   Фабий зашагал к дому. Но не по главной улице мимо цирка, а вдоль склона
Авентина.  Здесь было поменьше народу. Обезьянка Симка, которую он получил
в  подарок от Гарнакса,  высунула голову из-под его плаща и  вертела ею во
все стороны.
   "Ага,  --  говорил  ей Фабий, -- ты, детка, еще не бывала в Риме. Вот и
гляди  теперь.  Восьмое  чудо света наш город! Видишь в садах над нами, на
холме,  прекрасные  дворцы?  Там  живут  люди,  у которых всего вдоволь, а
может,  и  лишнее  есть.  И живет там, скажу тебе по секрету, приятель мой
Авиола,  который изволил послать меня прогуляться на год. Что ты говоришь?
Чтоб  я  ему это припомнил? Не волнуйся, моя дорогая. За мной не пропадет,
будь  уверена.  Видишь  там  внизу  целое  море  песка?  Это Большой цирк,
понятно?   Здесь   состязались   биги  и  квадриги,  гладиаторы  бились  с
гладиаторами  и  со  львами, кровь лилась рекой, но старик с Капри нам эти
зрелища  запретил.  Ему-то  оттуда  не видать, так зачем и нам смотреть? У
нас,  мол,  от этого кровожадные инстинкты просыпаются. Никаких игр, народ
римский,  не  будет!  Посмотри-ка  направо,  видишь  там,  за  цирком? Это
Палатин.  Чувствуешь?  Запах  лавров и сюда долетает. Там жила мать нашего
императора  Ливия,  и  Тиберий сам тоже там жил, пока мы ему не опротивели
настолько, что он переселился на Капри. Ох, как мне хочется домой! К отцу.
Теперь  налево,  налево.  Ты  что,  прячешься?  Рев? Это ничего? Это Бычий
рынок.  Вот  где  народу-то!  Здесь живут мясники и торговцы скотом. Вот я
тебе  прочту,  что у них написано над дверьми: "Слава тебе, барыш!" И еще:
"В барыше -- счастье!" или вот: "Здесь обитает благополучие". И так в Риме
повсюду,  это  лозунг  римлян.  Направо  --  храм бога Портуна, охранителя
пристаней  на Тибре, а маленький храм налево принадлежит Фортуне. Красиво,
правда?  Надо бы купить овечку и принести ее в жертву богине за счастливое
возвращение.  Надо бы так сделать. Ну да ничего. Очень-то на небожителей я
не  надеюсь.  Сроду  они  мне  не  помогали,  а  ведь  бывало, попадал я в
переделки..."
   И  они  продолжали  свой  путь  за  Тибр.  Ненадолго задержал их вид на
Капитолий  и  на  форум  внизу. Они видели храм Сатурна, с его коринфскими
колоннами,  в  котором  хранилась  государственная казна, храм Согласия, в
котором заседает сенат, базилику Юлия. Слева, на горе, -- ах, ты и дыхание
затаила,  Симка,  я  тоже! -- это храм Юпитера Капитолийского, видишь: бог
сидит  гигантский,  величественный, шлем золотой на голове, сияние от него
такое, что глазам больно. Какая красота! Я ведь тебе говорил. Восьмое чудо
света  --  наш  Рим.  Целый год он мне снился. Приведись человеку подольше
пробыть  вдалеке  от  Рима,  он  наверняка пропадет от тоски, как поэт наш
римский  Овидий.  Ну  вот,  а  теперь налево, через мост. Смотри-ка, туман
стелется  над  рекой,  вечер  скоро,  что  ж,  январь,  детка. Это тебе не
Сицилия!  -- Фабий заметил, что обезьянка морщит нос. -- Ты что это? Вонь?
И дивиться тут нечему. Там, у реки, работают кожевенники, и шерстомойщики,
и  шерстобиты.  Сплошная грязь и моча. Ну вот скоро мы и дома. Как видишь,
не весь Рим мраморный. Домища-то, а? А ведь они всего лишь из дерева да из
глины.