ым, не одиноким - вне меня я нашел мне-подобное,  сущее  по  моему
образу. "Не-я", не переставая быть "ты", т.е. не быть "мною самим", есть "я"
вне меня самого, и притом не на жуткий,  противоестественный,  неправомерный
лад двойника, а так, что,  не  теряя  и  не  колебля  тем  единственности  и
неповторимости моего "я" как такового, я нахожу во  внешнем  мире  существо,
исполненное стихии моего собственного внутреннего бытия.  Это  есть  чуткое,
понимающее, проникающее во-внутрь "ты" и его раскрывающее отношение  "я-ты",
в котором впервые это отношение конституируется в его  полной  актуальности.
Тайна другого, второго - именно вне меня сущего - бытия того, что составляет
существо меня самого, не перестает быть тайной,  откровением  непостижимого.
Но это есть уже не жуткая и устрашающая, а отрадная, сладостная тайна  -  не
"mysterium tremendum", а "mysterium fascinosum". К сущности этой  тайны  как
тайны любви мы еще вернемся ниже. Здесь нам надо подчеркнуть лишь одно: если
можно считать (повторяем, лишь в условном  и  приблизительном  смысле),  что
сознание "я" и тем самым самобытие "я" как такового для себя самого  впервые
в генетическом порядке возникает из реакции на "ты" как чуждую и  угрожающую
мне инстанцию "другого" - на я-подобное существо вне меня самого,  -  то,  с
другой стороны, "я" как таковое впервые внутренне  оформляется,  приобретает
прочную  реальность,  как   бы   усматривает   единственность,   законность,
понятность своего существа, лишь когда оно  видит  себя  в  свете  сродного,
близкого, тождественного ему по своему существу  "ты",  -  другими  словами,
лишь когда оно находит как бы подтверждение своего бытия  вне  себя  самого,
как извне данную, извне ему открывающуюся  и  в  этом  смысле  "объективную"
реальность.  Вне  "уважения"  к  "другому"  -  вне   восприятия   "ты"   как
самоочевидной,  внутренне  правомерной  реальности   -   нет   заколоченного
самосознания, нет внутренне прочного самобытия "я".
   Но теперь мы должны отметить, что дело здесь идет не только - и  даже  не
столько - о двух разных типах или формах отношения "я-ты", но вместе с тем и
о двух моментах, в известной мере и пропорции  имманентно  присущих  всякому
конкретному отношению "я-ты". Все различие  между  этими  двумя  конкретными
формами отношения сводится, в сущности, к  относительному  преобладанию  или
степени осознанности каждого из этих двух моментов. Если мы назовем эти  два
типа отношения отрицательным и положительным отношением "я-ты", то мы  можем
сказать, что всякое конкретное отношение "я-ты" одновременно и отрицательно,
и положительно. Даже в самой враждебной установке - установке самозащиты "я"
от "ты", или нападения "я" на "ты" - скрыт уже опыт некой  сопринадлежности,
т.е. внутренней однородности  "я"  и  "ты",  ибо  нечто  абсолютно  чужое  и
инородное вообще не затрагивало бы меня, так  как  его  бытие  лежало  бы  в
совсем иной, чуждой мне сфере реальности и я не мог бы вообще столкнуться  с
ним на этот лад. Должен существовать, по меньшей мере, некий "интерес" "я" к
"ты", некое сознание общности рода бытия  -  а  это  уже  есть  потенциально
элемент близости  и  соединения.  В  пределе,  конечно,  мыслима  "война  на
истребление", борьба "не на живот, а  на  смерть",  и  притом  не  в  смысле
"единоборства", а в смысле "охоты", кончающейся истреблением  добычи;  но  в
этом предельном случае вообще уже нет отношения "я-ты", а есть  лишь  чистое
отношение  "я-он",  равнозначное   отношению   "я-оно".   Напротив,   всякое
"единоборство"  (личностей,  как  и  народов)  предполагает  некий   минимум
"уважения" к врагу - минимум его восприятия как мне-подобного,  мне-сродного
"ты". И с другой стороны, во всяком "положительном" отношении "я-ты",  сколь
бы оно ни было исполнено  любви,  взаимного  доверия,  взаимной  симпатии  и
внутреннего  понимания,  таится  некий  до  конца,  без   остатка   все   же
непреодолимый  момент  "чуждости",  "неродственности";  и  во  всяком,  даже
любимом и родном мне "ты" есть нечто жуткое и непонятное для меня  -  именно
потому, что в конечном счете я для себя все же есмь безусловно  единственный
и одинокий и не может быть речи о безусловной, безграничной и безоговорочной
однородности мне какого-либо "ты". Именно поэтому вражда и  ненависть  может
быть выражением тайной,  неосуществленной  любви,  как  и  вообще  любовь  и
ненависть неким таинственным образом сопряжены между  собой.  И  эротическая
любовь, стремящаяся к самому интимному единству "я" и  "ты",  вместе  с  тем
предполагает тяжкие, иногда  трагические  конфликты  между  ее  участниками;
"союз души с душой родной" есть, по слову Тютчева,  всегда  и  "их  поединок
роковой"lxxxviii. Отношение "я-ты" есть, таким  образом,  по  самому  своему
существу - подобно религиозному отношению, как оно описано Рудольфом Отто, -
некое   таинственное   непостижимо-трансрациональное   единство   "mysterium
tremendum" с "mysterium fascinosum" -  единство  тайны  страха  и  вражды  с
тайной любви.
   4. Отношение "я-ты" как единство раздельности и взаимопроникновения
   Бесконечно многообразная полнота конкретных  явлений  и  форм  отношений,
развивающаяся на общей почве отношения "я-ты", исследована научно еще далеко
не совершенно; можно сказать, что научная  (философская,  психологическая  и
социологическая) мысль почти еще  не  приступила  к  этому  исследованию,  -
именно потому, что философская мысль,  за  редкими  одиночными  исключениями
(Макс Шелер, Мартин Бубер, Фердинанд Эбнерlxxxix, - к  которым  из  прошлого
поколения можно, с  некоторыми  оговорками,  присоединить  лишь  имя  Георга
Зиммеля), совсем не осознала еще  отношение  "я-ты"  как  особую,  первичную
форму бытия; лишь поэты, романисты и драматурги черпают из этой области свои
темы. Эти конкретные дифференцированные проявления общего отношения  "я-ты",
как они определены, напр., моментами властвования и подчинения, активности и
пассивности, степени "близости" или "интимности" отношения,  сдержанности  и
вмешательства, свободы и связанности и т.п. - нас здесь не касаются. Для нас
существенно лишь выяснить точнее  общую  категориальную  форму  бытия  связи
"я-ты", и притом лишь в той мере, в  какой  это  имеет  значение  для  нашей
основной темы.
   "Ты" есть "не-я", par excellence; оно конституируется привходящим  к  "я"
моментом "не". Только здесь дело идет не о чисто логическом "не" в его общем
значении, как моменте, конституирующем  различие  или  противоположность  (в
смысле отвлеченно-логически уловимой "несовместимости"). Дело идет здесь - в
согласии с рассматриваемой областью или формой бытия -  о  конкретном  "не",
переживаемом" или открывающем себя как реальное  живое  отношение.  Согласно
двум только что рассмотренным формам или моментам отношения "я-ты", это "не"
- эта раздельность - может иметь два  смысла.  Раздельность  может  касаться
только самой реальности "я" и "ты"; но она может затрагивать и их внутренний
состав или существо. В первом случае - в случае  "понимающего",  основанного
на "симпатии", "сочувствии" отношения "я-ты" - "ты" есть  по  существу  лишь
численно "другой" - находящееся вне меня, извне ко мне приближающееся и  мне
раскрывающееся, мною переживаемое непосредственное  самобытие,  нечто  вроде
настоящего второго "я". Во втором случае  разделение  касается  и  качества,
состава, существа самого  "ты":  "ты"  есть  не  просто  "другой"  в  смысле
"второго", а "иной" - самобытие, чуждое и инородное мне; и мое  отношение  к
нему есть отношение противоположности, противоборства, антагонизма.  Но  так
как обе эти  формы,  как  указано,  суть  два  соотносительных  интегральных
момента  всякого  отношения   "я-ты",   то   полный,   исчерпывающий   смысл
рассматриваемой  раздельности  заключается  именно  в  единстве  обоих  этих
моментов. "Ты" не есть "я" - "я", как таковой, есмь безусловно единственный,
могу мыслить себя лишь в единственном числе; и в  этом  смысле  всякое  "ты"
есть нечто совершенно иное, чем я. И, с другой стороны, "ты" есть  вместе  с
тем "другое", "второе", находящееся вне меня и со мной связанное, вступающее
в мою  жизнь  "я"  или  "я-подобное"  существо.  В  этом  противоборствующем
двуединстве "жуткого" и "родного" и состоит загадочное существо "ты".
   Но с  этим  связано  то,  что  раздельность  внутренне  связана  здесь  с
взаимопроникновением. Существо отношения "я-ты" никоим образом не может быть
подведено  под  понятие  чисто  "внешнего"  отношения,   наподобие,   напр.,
отношения между двумя раздельными телами. Оно есть, напротив, "общение";  но
это столь привычное нам слово само таит загадку, смысл  которой  может  быть
как-то разгадан, стать нам понятным только через анти-комистическое  понятие
взаимопроникновения  при  раздельности  -  взаимопроникновения  раздельного.
Отношение "я-ты"  в  каком-то  смысле  содержит  в  себе  момент  "встречи",
движения из двух  разных  точек  в  направлении  друг  к  другу,  ибо  здесь
скрещиваются, как указано, две динамические потенции, действующие во взаимно
противоположном направлении навстречу друг другу. Но, с другой  стороны,  мы
уже видели, что эта встреча сама была бы невозможна, если бы "я" и  "ты"  не
сопринадлежали искони друг другу, если бы они не были искони одно у другого,
одно при другом. Это бытие одного  с  другим,  одного  при  другом  не  есть
простое соседство и взаимодействие, даже если мы возьмем эти  отношения  как
внутренне переживаемые, сами  себе  открывающиеся,  сущие  для  самих  себя.
Действие на меня камня, который ударяется о мое тело и вызывает во мне  боль
и  досаду,   есть   нечто   совершенно   иное,   чем   любое,   даже   самое
антагонистическое  отношение  "я-ты".   Ибо   первый   из   этих   процессов
испытывается и переживается мною в той форме, что "действие" "извне" на меня
некой реальности имеет своим последствием некоторые иные, с этой реальностью
ничего общего не имеющие явления "внутри" меня, т.е. в моем непосредственном
самобытии; другими словами, при этом сохраняется во всей своей силе различие
между тем, что "вне", и тем, что "внутри". Два тела - и, общее  говоря,  две
предметные  реальности  -  остаются  при  всей  интимности  и   глубине   им
взаимодействия друг для друга все же  двумя  раздельными,  внешними  одно  в
отношении другого, т.е. непроницаемыми реальностями.
   Нечто  совершенно  иное  мы  имеем  в  отношении  "я-ты,",  как  оно  нам
непосредственно открывается в его подлинном существе.  Существенный  признак
отношения "я-ты" состоит именно в том, что - при строго сохраняемой, никогда
не  исчезающей  раздельности  -  в  нем  все  же  властвует  некое  подлинно
внутреннее единство. Это единство по существу своему остается  двуединством;
где, как,  напр.,  в  экстатически-мистическом  погружении  в  абсолютное  и
растворении в нем, теряется сама двойственность, там вместе с нею исчезает и
само отношение  "я-ты".  Но  это  двуединство  есть  вместе  с  тем  глубоко
внутреннее, до самых корней проникающее подлинное единство: "взаимодействие"
осуществляется здесь в форме взаимопроникновения.  Бытие  одного  с  другим,
действие одного на другое есть здесь бытие одного для другого; а  это  бытие
одного-для-другого есть  тем  самым  -  несмотря  на  раздельность  -  бытие
одного-в-другом. Сама реальность "другого" - само "ты" - проникает  в  меня;
само "ты" есть для меня, переживается мною, открывается мне  внутри  меня  -
хотя и как реальность, внешняя по отношению ко мне. Или, с другой стороны, я
при этом "трансцендирую", выхожу за пределы "меня самого", я переживаю  "ты"
как внешнюю - в отношении  меня  реальность;  но  в  силу  того,  что  я  ее
переживаю, она  вместе  с  тем  принадлежит  к  составу  моей  жизни,  моего
непосредственного самобытия (хотя в самом этом составе оно есть "иное, чем я
сам",   -   именно   "ты").   Лишь    поскольку    я    рассматриваю    "ты"
предметно-пространственно, в качестве "чужого тела" и сопринадлежащей к нему
"чужой души", оно с однозначной явственностью стоит для меня  "вне"  меня  в
буквальном, именно пространственном смысле слова: "в другом месте", чем "я";
не, взятое в этом смысле, оно вообще уже не есть "ты",  а  в  лучшем  случае
лишь "он". В  качестве  же  "ты  -  в  качестве  содержания  непосредственно
переживаемого самобытия, в котором мне открывается иная,  другая,  вне  меня
сущая реальность, - оно вместе с тем находится во мне. Как уже было  указано
выше  (в  конце  прошлой  главы),  это   есть   нечто   совсем   иное,   чем
трансцендирование в познавательной инстанции; ибо в последнем  я  есмь  лишь
исходная точка или носитель исходящего из  меня  "светового  луча",  который
"освещает", "открывает" для меня  некую  реальность,  однозначно  сущую  вне
меня, причем в  остальных  отношениях  я,  как  непосредственное  самобытие,
остаюсь при самом себе, внутри самого  себя,  как  и  предметная  реальность
остается вне меня; я только извне соприкасаюсь с ней через мой "взор", через
"луч  познания".  Здесь   же,   напротив,   мы   имеем   дело   с   реальным
трансцендированием непосредственного самобытия, с его  реальным  выхождением
из самого себя и проникновением в другое (в  "другого"  -  в  "ты");  и  это
трансцендирование означает вместе с тем реальное проникновение в меня  чужой
реальности.
   В  лице  отношения  "я-ты",  таким  образом,  трансрациональное  существо
реальности -  непостижимое  по  существу  в  ней  -  с  особой  очевидностью
обнаруживается как единство раздельности и взаимопроникновения. То, что  при
рассмотрении общего существа реальности вообще и непосредственного самобытия
в особенности уяснилось нам как некоторого  рода  скрытый,  достижимый  лишь
через проникновение в глубину, существенный признак конкретной реальности  -
именно превосходящее чисто логическую мысль конкретное единство раздельности
и взаимопроникновения,  -  здесь  прямо  бросается  в  глаза.  Это  единство
раздельности и взаимопроникновения образует самое существо отношения  "я-ты"
как первичного рода бытия, в котором это единство сполна  актуализируется  в
совершенном равновесии (хотя и всегда лишь "неустойчивом"),  Это  совпадение
"внутри" и "вне", "я" и "не-я" при полном  сохранении  их  противоположности
есть  наиболее  выразительное   обнаружение   совпадения   противоположного,
единства двух - антиномистического монодуализма. Отношение "я-ты" в качестве
бытия "я-ты" и обнаруживается тем самым в своем  качестве  исконного  образа
бытия, -  является  нам  откровением  внутренней  структуры  реальности  как
таковой - и именно в ее непостижимости - по ту сторону всякого постижения  в
понятиях. Мы имеем здесь дело с  безусловно  непостижимой  (для  логического
мышления,   определенного   принципом   отрицания)   реальной    внутренней,
для-самой-себя-сущей  взаимопереплетенностью  и  взаимопронизанностью  между
"одним"  и  "другим".  И  поскольку  мы  постигли  металогическое   единство
реальности  как  конкретное  всеединство,  т.е.  как  единство  единства   и
многообразия, -  другими  словами:  как  единство,  которое  во  всей  своей
целостности присутствует в каждой своей части и пронизывает ее, -  мы  можем
сказать, что в отношении "я-ты" впервые явственно  обнаруживается  подлинное
конкретное всеединство в его трансрациональном непостижимом существе, именно
в  качестве  живого  бытия.  То,  что   всеединство   вездесуще,   что   оно
присутствует, как целое, в каждой своей части, открывается нам здесь во всей
жизненности этого отношения в том, что единичное бытие не есть,  в  качестве
самобытия, замкнутое в себе, обособленное, изолированное  бытие,  а,  будучи
"я", по самому своему существу приурочено к "ты",  связано  с  "ты"  и  есть
бытие,  осуществляющее  себя  как  бытие  "я-ты".  Всякое   непосредственное
самобытие становится "я",  т.е.  осуществляет  само  себя,  лишь  выходя  за
пределы самого себя, трансцендируя в  "ты".  Бытие  есть  царство  духов,  а
царство духов состоит именно в том, что одно существует всегда для  другого,
в другом, - выходя за свои пределы, - утверждает  себя,  лишь  покидая  себя
ради другого.
   5. Любовь
   Трансрациональность и непостижимость непосредственного самобытия, как она
обнаруживается в бытии одного-для-другого, в  бытии  "я-ты",  открывается  в
своей последней глубине в явлении любви, в котором впервые сполна,  во  всей
своей полноте, осуществляется отношение "я-ты". Загадка отношения "я-ты" еще
не окончательно разрешена  всем  вышесказанным;  в  ней  остается  еще  одна
непреодолимая  неясность.  Мы  уже  видели,  что   обладание   неким   "ты",
трансцендирование к "ты" может иметь двоякий смысл. Как мы видели,  надлежит
различать между простым "обладанием" неким "ты"  -  переживанием  наличия  в
моем  непосредственном  самобытии  и  для  него   некого   извне   на   него
устремленного, в каком-то смысле аналогичного ему динамического действия - и
усмотрением "ты" как в себе и для себя сущей подлинной  реальности.  Царство
себе самой открывающейся реальности,  как  оно  обнаруживается  в  отношении
"я-ты",  само  по  себе  есть  бытие,  обладающее  многими  соотносительными
центрами;  оно  полицентрично.  Но  таковым  оно  является  лишь   вторичной
рефлексии. Для самого непосредственного самобытия, как конкретного "я",  эти
центры не могут быть равноценны.  Мое  "я"  есть  для  меня,  как  уже  было
указано, нечто безусловно единственное. Та глубинная, исконная точка  бытия,
которую я называю "я" - в силу которой я есмь для себя  именно  "я-есмь",  -
имеет для меня все же некое абсолютное, ни с чем не  сравнимое  значение.  В
этом смысле я есмь единственный; и все остальное - по сравнению  с  этим  "я
есмь", с этой самое себя озаряющей, для себя  самой  сущей  точкой  света  и
жизни,  через  которую  все  остальное  впервые  может  быть  для  меня,   -
принадлежит все же к какой-то  иной,  в  некотором  смысле  уже  подчиненной
сфере. Конечно, нельзя это понимать так,  будто  всякий  человек  по  самому
своему существу есть "эгоист" в обычном, общепринятом смысле этого  понятия;
такое воззрение основано  лишь  на  смутной,  запутанной  мысли,  беспомощно
спутывающей совершенно  разнородные  понятия.  Эта  вульгарная  и  умственно
беспомощная теория в значительной мере основана на смешении "я" как субъекта
сознания и познания с "я" как непосредственным самобытием во всей  сложности
и непредрешенности состава его жизни. Но хотя непосредственное  самобытие  и
есть само по себе, несомненно, нечто совершенно иное, чем, субъект  познания
или даже сознания, остается все не в силе, как мы уже видели, тот факт,  что
идеальная точка, именуемая субъектом, - точка,  в  которой  загорается  свет
сознания и познания, лежит внутри  непосредственного  самобытия.  И  в  этом
смысле остается все-таки  верным,  что  по  самой  онтологической  структуре
бытия, как самобытия, человек в первичном своем  составе  есть  "эгоист",  в
буквальном смысле этого  слова,  т.е.  существо,  имеющее  своим  абсолютным
средоточием то несказанное нечто, что обозначается словом ego, "я".  В  силу
этого и "ты" есть ближайшим образом именно ты-для-меня - реальность, которой
я обладаю в ее действии на меня, в ее значении для меня и  существо  которой
состоит для меня именно в этом образе ее бытия. Я не могу  ведь  вылезть  из
своей кожи и иметь "ты", которое по своему существу не есть  я  сам,  в  той
форме и с той первичной непосредственностью, как я имею самого  себя.  Таким
образом, хотя для меня и возможно обладание  "ты"  -  именно  мое  обладание
"ты",  -  но,  по-видимому,  невозможно  подлинное,   от   меня   безусловно
независимое бытие "ты" в качестве самобытия - самый  момент  "еси"  суждения
"ты  еси"  во  всей  его  полноте  и  глубине,  в  которой  "еси"  есть  мне
открывающееся чужое "есмь". Но последняя, подлинная тайна "ты" лежит  именно
в этом "еси" - в независимой от