жилища.  Все  эти  переменные   находятся   в  точке  пересечения  движений,
свойственных жизни, и  действий,  характерных для  институций:  "Государства
населяются вовсе не в соответствии с  естественной  прогрессией размножения,
но  сообразно их промышленности, различным  их производствам  и институциям.
[...]  Люди умножаются,  как  плоды  земли,  и  пропорционально достояниям и
ресурсам,  которые  они  обретают   в  своих  трудах"2.  В  сердцевине  этой
экономической и политической проблемы
   __________
   1  J.  von  Justi,  {i}Elements  generaux  de  police{/i}  (французский
перевод, 1769), р.20.
   2 C.-I.Herbert, {i}Essai sur la police ginerale des  grains{/i} (1753),
pp.320-321.

   {i}121{/i}
   населения -  секс:  нужно  анализировать  процент  рождаемости, возраст
вступления  в  брак,  законные и незаконные  рождения,  преждевременность  и
частоту половых контактов, способ  сделать их продуктивными или стерильными,
последствия безбрачия или запретов, последствия применения противозачаточных
средств - этих знаменитых "пагубных секретов", о которых демографам накануне
Революции было известно, что они уже вошли в обыкновение в деревне. Конечно,
давно уже утверждалось, что если страна хочет быть богатой и могущественной,
то она должна  быть населена.  Однако  впервые, по  крайней  мере в качестве
постоянно действующего фактора, общество утверждает, что его  будущее  и его
богатство связаны не только с числом и добродетелью его граждан, не только с
правилами  их вступления в брак  и организацией  семьи, но и с тем способом,
которым каждый из них пользуется сексом. От ритуальных  сокрушении по поводу
бесплодного разврата богатых, людей  вне  брака  и  распутников  переходят к
дискурсу, в котором  сексуальное поведение населения взято одновременно  как
объект анализа и как цель для вмешательства; от неприкрыто популяционистских
тезисов эпохи меркантилизма переходят к  более тонким  и  лучше рассчитанным
попыткам регулирования, которые будут  колебаться - в зависимости от целей и
неотложных  требований  момента  -  в  направлении  благоприятствования  или
препятствования   повышению   рождаемости.   Сквозь   политическую  экономию
населения формируется настоящая  решетка наблюдений за  сексом.  На  границе
биологического и  экономического рождается анализ сексуальных  поведений, их
детерминации и их последствий. Возникают также эти систематические кампании,
которые  поверх  традиционных способов - моральных и  религиозных  призывов,
налоговых мер -

   {i}122{/i}
   пытаются   превратить  сексуальное   поведение   пар   в  согласованное
экономическое и политическое поведение. Расизм XIX и  XX веков найдет  здесь
некоторые  из  своих  корней.  Пусть Государство знает, как обстоят  дела  с
сексом его  граждан и с тем,  как они им пользуются,  но пусть также  каждый
будет способен контролировать то,  как он им пользуется. Секс стал ставкой в
игре между  Государством и индивидом,  причем  ставкой публичной; целая сеть
дискурсов, знаний, анализов и предписаний сделала туда свои вклады.
   То же самое  относится и к сексу детей. Часто говорят, что классическая
эпоха подвергла его затемнению, от которого он не мог до конца  освободиться
вплоть до  {i}Трех очерков{/i}  и спасительных  страхов  маленького  Ганса*.
Верно, что могла исчезнуть  былая "свобода"  речи  в общении между  детьми и
взрослыми, или учениками и учителями. Ни один педагог XVII века  не  стал бы
публично, как Эразм в своих {i}Диалогах,{/i} давать советы своему ученику по
поводу выбора хорошей  проститутки. И  громкий  хохот, который так  долго и,
видимо, во всех социальных классах сопровождал раннюю сексуальность ребенка,
мало-помалу затих. Но это все-таки не есть  безусловное и простое приведение
к молчанию. Скорее, это новый  режим дискурсов. О сексе  говорят не меньше,-
напротив. Но говорят по-другому, говорят другие люди, исходя из других точек
зрения и  для достижения  других результатов. Само молчание, вещи, о которых
отказываются говорить или которые запрещают называть, сдержанность,  которая
требуется от  говорящих,- все это является не  столько  абсолютным  пределом
дискурса,  другой стороной, от которой  он якобы отделен  жесткой  границей,
сколько элементами,  функционирующими  рядом со сказанными  вещами, вместе с
ними  и по  отношению к  ним  в рамках согласованных  стратегий.  Не следует
производить здесь бинарного разделения  на то, о чем говорят, и то, о чем не
говорят;

   {i}123{/i}
   нужно  было  бы попытаться определить  различные способы не говорить об
этом, установить,  как распределяются  те, кто может и  кто не может об этом
говорить, какой тип дискурса разрешен или какая форма сдержанности требуется
для одних и для других. Имеет место не одно, но множество разных молчаний, и
они  являются  составной частью  стратегий, которые  стягивают и  пересекают
дискурсы.
   Возьмем образовательные коллежи  XVIII века.  В целом  может возникнуть
впечатление, что о сексе . там практически не говорят. Но достаточно бросить
взгляд  на  архитектурные  диспозитивы, на дисциплинарные уставы  и  на  всю
внутреннюю организацию  - и мы  увидим, что  там постоянно  стоит  вопрос  о
сексе.  Строители  подумали  о  нем,  причем  в  явной  форме.  Организаторы
постоянно принимают его во внимание. Все, кто хоть  в какой-то мере обладают
властью, приведены в состояние постоянной бдительности, которая  беспрерывно
поддерживается    всевозможными     приспособлениями,    принятыми    мерами
предосторожности, игрой наказания  и ответственности. Пространство  классов,
форма   столов,   устройство   дворов  для  отдыха,  планировка  спален   (с
перегородками или без,  с занавесками или  без), предусмотренные для надзора
за отходом ко сну и за сном уставы  -  все это отсылает,  и самым что  ни на
есть пространным образом, к сексуальности детей1. То, что можно было бы
   _____________
   1 "Полицейский устав для лицеев" (1809).
   Статья  67.  "Во  время  классных  и учебных часов  всегда должен  быть
классный  воспитатель,  наблюдающий  за  тем,  что  происходит снаружи, дабы
воспрепятствовать ученикам, вышедшим по нужде,  останавливаться и собираться
вместе.
   68.  После вечерней молитвы ученики должны быть препровождены обратно в
спальню, где воспитатели сразу же должны уложить их спать.
   69. Воспитатели должны  ложиться спать не ранее, чем они удостоверятся,
что каждый ученик находится в своей постели.
   70. Кровати должны быть отгорожены друг от друга  перегородками высотой
в два метра. Спальни должны быть освещены в течение ночи."

   {i}124{/i}
   назвать внутренним дискурсом учреждения - той речью, которую оно держит
перед самим  собой  и которая  циркулирует среди тех,  кто  обеспечивает его
функционирование,-  этот дискурс в  существенной своей части  артикулируется
исходя  из  констатации того,  что  сексуальность  эта  существует:  ранняя,
активная  и постоянная. Но больше того: в течение XVIII  века  секс  ученика
коллежа стал - причем особым по сравнению с сексом подростков вообще образом
-  общественной  проблемой.  Врачи   обращаются  к  директорам  заведений  и
преподавателям,  но  высказывают  свое   мнение  также  и  семьям;  педагоги
разрабатывают  проекты, которые  они представляют  на рассмотрение  властей;
учителя  поворачиваются  лицом к ученикам, дают им рекомендации и составляют
для них целые  книги  увещеваний,  нравственных  или  медицинских  примеров.
Вокруг ученика коллежа и  его секса  быстро  разрастается  целая  литература
наставлений, предупреждений,  наблюдений,  медицинских советов,  клинических
случаев, схем  реформы, планов идеальных  учреждений. Благодаря  Базедову  и
немецкому "филантропическому" движению это выведение в дискурс подросткового
секса   приняло   значительный    размах.   Зальцманн    организовал    даже
экспериментальную  школу, особенность  которой  состояла  в настолько хорошо
продуманных контроле и  воспитании в области  секса, что универсальный  грех
юности никогда не должен был бы там иметь место. И среди всех  этих принятых
мер  ребенок не  должен  был оказаться  лишь бессловесным  и  несознательным
объектом забот, согласованных между одними лишь взрослыми; ему предписывался
определенный  дискурс  о   сексе:  разумный,  ограниченный,  канонический  и
истинный,- своего рода  дискурсивная ортопедия. Заставкой тут мог бы служить
большой праздник, организованный в {i}Филантропинуме{/i} в мае 1776

   {i}125{/i}
   года.  Это  было первое  торжественное  единение  подросткового секса и
разумного  дискурса  в  смешанной  форме  экзамена,  литературного конкурса,
раздачи  призов  и  медицинского  осмотра.  Чтобы  продемонстрировать  успех
сексуального  воспитания, которое дается ученикам.  Базедов созвал весь цвет
Германии  (Гете  был одним  из  немногих,  отклонивших  приглашение).  Перед
собравшейся публикой  один из преподавателей,  некий Вольке, задает ученикам
заранее отобранные вопросы о тайнах секса, рождения, произведения потомства:
он  просит  их  прокомментировать гравюры, изображающие  беременную женщину,
пару,  колыбель. Даются  просвещенные ответы,  без стыда и стеснения. Их  не
нарушает  ни  один  непристойный  смешок  -  за исключением  разве что того,
который доносится как раз со стороны взрослой публики, более ребячливой, чем
сами дети, которую Вольке и  отчитывает со всей  суровостью. В конце концов,
все  аплодируют этим  толстощеким  мальчикам,  на  основе  искусного  знания
сплетающим перед взрослыми гирлянды из дискурса и секса1.
   Было бы неточным  говорить, что  педагогическая институция  в  массовом
масштабе навязала  молчание о сексе детей и  подростков. Напротив, начиная с
XVIII  века  она  умножала  формы дискурса  о нем; она  установила для  него
разнообразные точки внедрения; она закодировала содержание и определила круг
тех, кто имеет право говорить. Говорить о сексе детей, заставлять говорить о
нем воспитателей, врачей, администраторов  и родителей, или же говорить им о
нем, заставлять говорить о нем самих детей  и окутывать их тканью дискурсов,
которые то обращаются к ним, то говорят о них, то навязывают им канонические
позна-
   ______________
   1  J.Schummel, {i}Fritzens  Reise  nach Dessau(776),{/i}  цитируется в:
A.Pinloche,  {i}La Refarmc de l'education en  Allemagne au XVIIIe siecle{/i}
(1889),pp.l25-129.

   {i}126{/i}
   ния,  то образуют по поводу них  ускользающее от  них знание,-  все это
позволяет связать усиление власти и умножение дискурса. Начиная с XVIII века
секс   детей  и   подростков  становится  важной  ставкой,  вокруг   которой
выстраиваются  бесчисленные институциональные приспособления  и дискурсивные
стратегии.  Вполне может статься, что и у взрослых,  и у самих  детей отняли
определенный способ говорить об этом и что этот способ был дисквалифицирован
как  прямой, резкий, грубый. Но  это было  лишь  оборотной стороной и,  быть
может,   условием   функционирования   других   дискурсов  -  множественных,
пересекающихся, тонко  иерархизированных  и весьма  сильно  артикулированных
вокруг пучка отношений власти.
   Можно  было  бы назвать немало других очагов, которые, начиная  с XVIII
или  XIX века, пришли  в действие, чтобы порождать дискурсы о сексе. Сначала
медицина  с ее "болезнями нервов", затем  психиатрия,  когда она принимается
искать  этиологию душевных болезней в области "излишеств", потом - онанизма,
далее  -  неудовлетворенности,  а вслед за  тем  -  "хитростей  в  отношении
деторождения", особенно же когда она присваивает себе - как свою собственную
- всю область  сексуальных извращений; также и уголовное правосудие, которое
уже  давно имело  дело с  сексуальностью, особенно  в  форме "чудовищных"  и
противоестественных преступлений, но которое к  середине XIX века доходит до
детального  разбирательства  мелких посягательств,  пустяковых  оскорблений,
незначительных  извращений;  наконец,  все  эти  формы социального контроля,
которые развиваются к концу прошлого века и  которые фильтруют сексуальность
пар,  родителей и  детей,  опасных  подростков и подростков,  находящихся  в
опасности,  предпринимая  попытки предохранить,  разъединить,  предупредить,
повсюду сигнализируя о погибели,
   127
   пробуждая  всеобщее  внимание, призывая  к  разного  рода  диагностике,
накапливая  отчеты,   организуя  разнообразные   формы   терапии,-  все  они
распространяют дискурсы  вокруг  секса,  обостряя  сознание непрекращающейся
опасности, что, в свою очередь, усиливает побуждение о нем говорить.
   В один из  летних дней 1867 года  некий сельскохозяйственный рабочий из
местечка Ляпкур - немного придурковатый, которого в  зависимости  от  сезона
нанимали то одни, то другие, которого подкармливали то тут, то  там, отчасти
из  милосердия,  отчасти  же за самую что ни на есть грязную работу, который
спал  в  сараях и  конюшнях,- был изобличен в том, что на краю поля  получил
кое-какие  ласки от маленькой девочки, что он делал уже и прежде и  что, как
он  видел,  делали  и  другие,  что  делали  вокруг него многие  деревенские
ребятишки: дело в том, что на лесной опушке или в канаве у дороги, ведущей в
Сен-Николя, запросто  играли  в  игру под  названием "кислое  молоко". Итак,
родители  донесли о нем мэру, мэр  выдал его  жандармам, жандармами  он  был
препровожден к судье, обвинен им и подвергнут  обследованию сначала у одного
врача, затем у двух других  экспертов, которые составляют  отчет и публикуют
его'.  Что  важного  в  этой  истории?  Ее  незначительность;  то,  что  эта
обыденность деревенской сексуальности,  эти  самые ничтожные услады в кустах
могли  стать,   начиная   с  определенного  момента,  объектом   не   только
коллективной   нетерпимости,  но  и   юридического  действия,   медицинского
вмешательства,   внимательного   клинического   обследования   и   настоящей
теоретической разработки.  Тут  важно  то,  что  у  этого  персонажа, дотоле
составлявшего неотъемлемую часть
   ____________
   1  Н.Bonnet et  J.Bulard, {i}Rapport medico-legal  sur l'etat mental de
Ch.-J.Jouy,{/i} 4 janvicr l868.

   {i}128{/i}
   крестьянской  жизни,  принялись  обмерять  черепную   коробку,  изучать
строение костей лица, обследовать анатомию, чтобы обнаружить  там  возможные
признаки   дегенерации;   что   его  заставили   говорить;  что  его   стали
расспрашивать о его  мыслях, склонностях, привычках, ощущениях, суждениях. И
что  в конце  концов  решили,  не  признав  за ним  никакого правонарушения,
превратить его в чистый объект медицины и знания, объект, который следует до
конца его жизни упрятать в Маревильскую больницу, но также и - познакомить с
ним ученый мир с помощью детального анализа. Можно держать пари, что в то же
самое  время  ляпкурский  учитель обучал деревенских малышей оттачивать свою
речь и  не говорить больше вслух обо всех этих  вещах. Но именно это и было,
без сомнения,  одним из условий того, чтобы институции знания и власти могли
прикрыть   этот   маленький  повседневный  спектакль   своим   торжественным
дискурсом.  И вот вокруг  этих-то  испокон  веков практиковавшихся действий,
вокруг почти не скрываемых  удовольствий,  которыми обменивались деревенские
дурачки с пробудившимися детьми, наше общество - и тут оно, безусловно, было
первым  в  истории  -  разместило  целый  арсенал средств  для  производства
дискурса, для анализа и для познания.
   Между  распутным англичанином,  который пристрастился  к  описанию  для
самого себя причуд своей тайной жизни, и его современником, этим деревенским
дурачком,  дававшим несколько  су  девчушкам  за  любезности,  в которых ему
отказывали те, что постарше, несомненно,  существует  некая глубокая  связь:
так или иначе, от одной крайности до  другой, секс стал чем-то таким, о  чем
нужно   говорить,   и  говорить  исчерпывающим  образом,  в  соответствии  с
дискурсивными диспозитивами,  которые могут быть различными, однако все они,
каждый по-своему, являются при-

   {i}129{/i}
   нудительными. Будь то изощренная откровенность  или авторитарный допрос
- о сексе, утонченном или  по-деревенски  безыскусном,  о  нем  должно  быть
сказано.  Некое  великое,  принимающее  различные  формы,  приказание  равно
подчиняет себе и анонимного англичанина и бедного крестьянина из Лотарингии,
которого, кстати, по воле истории звали Жуи*.
   Начиная  с  XVIII  века  секс  беспрестанно  провоцировал  своего  рода
всеобщую  повышенную  дискурсивную  возбудимость.  И  эти  дискурсы  о сексе
размножались  не  помимо власти или  вопреки  ей,  но  именно  там,  где она
осуществлялась,  и  именно   как  средство  ее  осуществления;   везде  были
оборудованы побуждения к тому, чтобы говорить, везде - диспозитивы для того,
чтобы  слушать  и  регистрировать,  везде  -  процедуры,   чтобы  наблюдать,
расспрашивать и формулировать. Секс выбивают из  его убежища и  принуждают к
дискурсивному  существованию.  От  отдельного   императива,  предписывающего
каждому превращать свой секс в непрерывный дискурс, вплоть до  многообразных
механизмов,   которые  через   порядки  экономики,   педагогики,   медицины,
правосудия побуждают, извлекают,  оборудуют,  институционализируют дискурс о
сексе,- все  это огромное  многословие, которое востребовала  и организовала
наша  цивилизация.  Может  быть,  никакой  другой  тип  общества никогда  не
аккумулировал такого количества дискурсов о сексе, к тому же в течение такой
сравнительно короткой истории. О нем,  может статься, мы говорим больше, чем
о чем бы то ни было другом; мы усердствуем в этой задаче; мы убеждаем себя с
помощью странных  угрызений совести в том, что мы никогда не  говорим  о нем
достаточно,  что мы слишком  застенчивы и  боязливы, что из-за  инертности и
покорности мы прячем от себя  слепящую очевидность и что главное  от нас все
время ускользает, и нужно вновь и вновь отправляться на

   {i}130{/i}
   его поиски. Вполне  могло  бы оказаться, что самое неистощимое  и самое
неравнодушное по отношению к сексу общество - это наше.
   Но речь тут идет, скорее - что и показывает этот первоначальный обзор,-
не об {i}одном{/i}  каком-то  дискурсе  о  сексе,  а о  множестве  различных
дискурсов, производимых целой серией приспособлений, которые функционируют в
различных  институциях.  Средние  века  организовали  вокруг  темы  плоти  и
практики покаяния в достаточной  степени унифицированный дискурс. В  течение
последних  столетий  это  относительное  единство  было разложено, рассеяно,
раздроблено взрывом различных  дискурсивностей, которые  обрели свою форму в
демографии, биологии,  медицине, психиатрии, психологии, морали, педагогике,
политической критике. Больше того: прочная  связь, скреплявшая друг с другом
моральную теологию вожделения и обязанность признания (теоретический дискурс
о  сексе и  его формулирование  от  первого  лица),  связь эта была  если не
разорвана, то  по крайней мере ослаблена и стала  более разнообразной: между
объективацией секса в рациональных дискурсах и движением, с помощью которого
каждый был поставлен перед  задачей  рассказывать о своем собственном сексе,
начиная с XVIII века обнаружилась целая серия напряжений, конфликтов, усилий
по их устранению, попыток  повторного  переписывания. Таким образом, об этом
дискурсивном  росте  следует  говорить  не  просто  в терминах  непрерывного
расширения;   здесь   нужно   видеть,   скорее,  дисперсию   очагов,  откуда
произносятся эти дискурсы, появление все большего разнообразия в  их формах,
сложное развертывание связывающей  их сети. Не  однообразная  забота  о том,
чтобы  спрятать  секс,  не  общая  чрезмерная  стыдливость  языка;  то,  что
действительно отличает три последних века,- это разнообразие, ши-

   {i}131{/i}
   рокая дисперсия приспособлений, изобретенных для того, чтобы говорить о
нем, заставлять говорить  о нем,  добиваться  того, чтобы он говорил  о себе
сам,  для  того, чтобы слушат